Расскажите о Вашем отце
– В известном смысле, отца у меня так и не было. Не было того, кто защищал бы меня, напутствовал, запрещал бегать к мальчишкам в тринадцать, целовал разбитые коленки в пять, а в семь учил бы ездить на велосипеде. Того, кто научил бы всему, отвечая на бесчисленные "а почему?", и сжимал в объятьях в ответ на упрямые "нет". Того, кто танцевал бы со мной в день моей свадьбы. Не было того, сильного, кто стоял бы стеной между мной и миром, осторожно, потихоньку, приоткрывая дверь, чтобы я могла на этот мир взглянуть, и не ослепнуть от света. В известном смысле, слеп был он сам. Он был слеп ко мне, к моим бедам и нуждам, к моей сестре, когда с удивлением – всякий раз! – наталкивался на нас дома, был слеп к маме, которая и вела его через эту, реальную, жизнь, со всеми бытовыми неурядицами, мелочами и случайностями.
На удивление, она была счастлива. Я не хочу показать ее жертвой, отдавшей всю себя на служение гению мужа и пестованию его детей, хотя, несомненно, так оно и было. Иначе ни я, ни сестра, не стали бы теми, кто мы есть, и отец не добился бы того, чего добился. Но жертвой она не была. Она была счастлива, найдя себя в этой роли – нет, не собаки-поводыря, я чувствую, вы ждете от меня именно этой аналогии, но нет – роли многорукой богини, всезнающей, всеумеющей, суперкомпьютера "умный дом" и "налаженная жизнь" , какой она и являлась. Моя мама была всесильна. Мой отец был в другом мире. В такой обстановке я и росла.
Для меня всегда было удивительным, как они вообще могли найти друг друга. Отец был настолько близорук, что всегда ходил, глядя исключительно себе под ноги. Чтобы он заметил хоть кого-то, ему б под эти самые ноги и стоило упасть. Чего точно не стала бы делать мама. Она тоже была тот еще книжный червь, но это, в отличии от отца, лишь добавляло ей шарма. Если бы она и дальше продолжила бы свою карьеру, в нее точно были бы влюблены все студенты обоих полов. Но даже не знаю, что должно было и произойти, что заставило отца поднять голову, и встретиться с ней взглядом. Но что-то определенно должно было случиться.
Позже у меня появились некоторые догадки на этот счет. Никогда их, впрочем, никому не озвучивала. На отца-то я совсем ведь не похожа. Но, как я уже говорила, он был близорук, а маме было, чем брать.
Отец всегда был не от мира сего, даже в университете. Мама иногда про него рассказывала, каким он был, в то время. Жаль, я совсем ничего не знаю о его детстве. Бабушку с дедушкой я не застала.
– А сам – сам он разве ничего не рассказывал? Вы его не просили?
– Рассказывал, и с охотой, но все больше про ученых, изобретателях, первооткрывателях – о его кумирах и их открытиях. Клянусь, он едва ли отличал меня, кроху, от своей студенческой аудитории. А о своей жизни он мог что-то сказать, только если какой-то случай как-то особенно хорошо иллюстрировал некий научный факт. Так что – только пара довольно выцветших детских фото. Это все, о чем я могу судить.
Наверное, чтобы Вы лучше понимали, стоит отдельно сказать, что в то время все, поголовно, были захвачены темой звезд, космоса, его покорения. Даже те, кто далек от науки, прилипали к экранам, когда в новостях заходила тема о новых космических разработках. То, что раньше было лишь в книгах фантастов, почти внезапно обрушилось на нас, четко сказав, что все это и вправду возможно, и вот, уже человек покинул свою планету, концентрат всея жизни, и вышел в безвоздушную бездну.
Как же этим был захвачен мой отец! Ни у одного подростка в комнате не было столько плакатов с космическими кораблями, как у него. Мама, мне кажется, уже и относилась к нему, как к подростку.
Не подумайте, он не был психом, свихнувшимся, как кто-то пытался его, после того случая, выставлять. Он просто был чрезмерно увлекавшимся человеком. Он так сосредотачивался на вопросе своего интереса, что мог не замечать ничего другого, однако, он отлично подмечал все тонкости и детали, которые к нему относились. Но все же... Ладно, я Вам скажу. Все же иногда мне казалось, чудилось, в нем что-то аутичное.
Но не думаю, что это на самом деле имеет под собой основание.
..Вы же помните?.. Вы должны помнить это, хотя это произошло задолго до Вашего рождения. Это его открытие, что в особых условиях, достижимых только за пределами земной атмосферы и гравитации, топливо можно сжимать прямо пропорционально его объему? Представляете себе этот парадокс? Чем больше топлива – тем меньше топлива. Это же, хотя напрямую этого, конечно, никто не признает, открыло прямую дорогу к самым далеким звездам. Да, конечно, это не исключило проблему доставки самого топлива на орбиту, а, скорее, даже обострило ее. Но что такое преодоление гравитации перед преодолением межзвездного пространства? Согласитесь?
Теперь это стало возможным.
– И так он впервые оказался в космосе?
– На самом деле, для него это стало полнейшим сюрпризом.
Видите ли, совершив свое открытие, он не стал прыгать с криками "Эврика!", не отправил свои труды в научное сообщество, или даже тот журнал, который иногда печатал его статьи. Он просто оставил все на своем столе, практически забыв, как забывают о завершенном действии.
Бесчестье людей тоже имеет свои причины и следствия. А где-то оно даже, порой, необходимо. Если бы декан, с первого взгляда уловивший всю простоту и гениальность идеи, не попытался ее себе присвоить, попросту стянув листок прямо из-под носа моего отца, все бы так и кануло в Лету. Там, конечно, разразился скандал – и где-то с тех самых пор о нем и пошла такая неоднозначная слава – но открытие все же было завизировано за рукой моего отца. А с деканом, с которым и до того случая они здоровались через раз, они и вовсе стали воротить нос друг от друга. Отчасти это и подтолкнуло отца уйти уже из университета.
– Вы думаете, это не самое хорошее место?
– Нет, нет, не удивляйтесь так. Конечно, я так не думаю. Но это давно должно было произойти. Университет долгие годы был его семьей. Он – не мы. Но, рано или поздно, нужно развиваться, нужно вырасти. Нужна сепарация даже от самой хорошей матери. И, в его случае, это произошло поздно, очень поздно. Как бы ни были прекрасны его специалисты, какую бы он ни давал поддержку и базу, но для отца это было все равно, что в сорок с лишним лет носить короткие штанишки, и жить на деньги родителей.
И он перешел в "НООТЭП".
– И все же, я не совсем понимаю. Вот, он – ученый, не поднимающий глаз от своих трудов, и едва ли пересекающий ограждение университета. А вот он же – космонавт, и парит в открытом космосе. Как это вышло?
– Да, Вы это правильно заметили, переход был очень стремительным. Только что он не видел дальше страниц своих книг, и вдруг – перед ним распростерлась едва ли не вся Вселенная. Возможно, это так сильно и повлияло на него.
– Но все же?
– Ладно, попробую объяснить, насколько сама всю эту историю знаю и понимаю. В "НООТЭП" он пришел все тем же человеком, напрочь погруженным в себя, и в ворох своих идей. Точнее, не он пришел – а его привели.
Тут, опять же, кто-то другой, не он, оценил масштаб его идеи, и резво принялся применять ее на практике. Нет, честь и хвала таким рисковым людям, которые, при этом, еще и свои финансы вкладывают. Но и хитрости-то у них тоже хоть отбавляй. Когда они поняли, что это не просто народное творчество, а творение вполне определенного человека, пыл их немного поубавился. Просто прикарманить за спиной отца его проект, как это почти что сделал декан, они уже не могли. И поэтому им ничего не оставалось, как пригласить отца работать в их компании.
И вот ведь дело – пригласить-то они пригасили. И условия даже неплохие сделали. Но работать над его же проектом отца не пускали.
Конечно же, никто не оттаскивал его за руки и за ноги. Никто не захлопывал перед его носом секретные двери. Но про сам проект вот как-то... забыли сказать. Отец долгое время занимался другими изысканиями, в то время как, буквально за стеной, росло его детище!
..Впрочем, сейчас рассказываю это Вам, и понимаю, что это было так типично для него. Дать жизнь – и оставить кому-то другому, для взращивания до применимого состояния. Что свой проект, что собственных детей. На меня он более или менее осмысленно посмотрел, когда мне было почти двенадцать лет.
Извините, я отвлеклась.
Как бы то ни было, тайна все же была раскрыта. Причем самым забавным образом. Отец услышал знакомые формулировки из-за полуоткрытых дверей зала, где проводили симпозиум, куда его самого-то, конечно же, и не пригласили.
Еще с утра в фойе было довольно многолюдно, и, не торопясь как можно скорее проскочить сквозь толпу, отец узнал бы о событии и раньше. "НООТЭП", должно быть, считал, что все давно в их руках, в результате чего, конечно, расслабилось. О симпозиуме не стали вывешивать афиш, но и степени секретности никакой присвоено не было, а охрана и вовсе была чисто номинальной.
За отцом тоже давно никто не приглядывал, в глазах корпорации он был тихой мышью, целиком погруженным в свои расчеты новой оптики, позволяющей с большей степенью точности изучать далекие звездные объекты. Но мышь тоже хотела есть. И отец как раз торопился в столовую, чтобы успеть до массового обеденного наплыва коллег прихватить кусочек посвежее, когда двери зала приоткрылись, а услышанное напрочь отбило у него всякий аппетит.
– Снова был скандал?
– Ну вот опять. Многие факты преподносятся газетчиками в выгодном им свете. Кто же купит скучную газету научную? Горстка ученых? А им нужна аудитория. И вот так и появляются на полосах всякие броские слова вроде "ворвался", "завладел микрофоном" и "обвинил своего благодетеля в сокрытии данных"…
– Он Вам рассказал, как все было на самом деле?
– Мне было одиннадцать. И мне порой казалось, что он всерьез считает меня говорящей надоедливой куклой. Нет, обо всем нам рассказал его друг. Мама умела добывать информацию. Отец на расспросы лишь махнул рукой. Уже сильно позже, по просьбе матери, я разыскала записи с этого симпозиума, и они полностью подтвердили те слова. Странно, что Вы их не нашли.
– Наверное, не более странно, что у такого человека, как Ваш отец, были друзья?
– Вы перегибаете палку! Любой человек заслуживает друзей! Даже если сам их он не замечает, и порой не осознает заботливо подставленную руку.
Знаете, наверное, жизнь моего отца можно сравнить с хождением резвого слепого по оживленной улице. Он шел, не оборачиваясь, не интересуясь тем, что вокруг, не глядя по сторонам, и только чудом не падая в открытые люки, и не попадая под колеса машин. Только это чудо каждый раз создавали для него люди, которые оказывались рядом. Тормозили, подталкивали, отводили в сторону, извинялись за него перед теми, кому он отдавил ноги... Но сам он этого ничего не замечал, ни люков, ни людей.
Так что, да, друзья у отца были, пусть и в большей степени благодаря усилиям мамы. Вот только из него самого друг был не очень. Хотя, как друг, он все же был лучше, чем как отец.
Но я опять отвлеклась. Я рассказывала Вам про тот симпозиум.
Кто-то вышел подышать свежим воздухом из переполненного зала, и забыл закрыть дверь. Отец, наверное, еще с полминуты, как вкопанный, простоял на пороге, прежде чем на него упал взгляд управляющего технологической службой, который и вел в тот момент доклад. Знаете, надо отдать ему должное, он ловко вышел из положения. Он представил все как часть выступления – вроде как "А, вот и наша звезда!", и позвал отца на сцену.
Отца. На сцену. Перед аудиторией в более чем три сотни людей. Без подготовки, без речи. На ленте не видно, но мне представляется, что управляющий службой скрестил в карманах пальцы на обеих руках разом, идя на такой риск.
Еще одним поводом поговорить о его психических расстройствах была вот такая вот смена настроения. Вот отец, замешкавшись, стоит в дверях, на автомате идет по проходу, а вот он рассказывает о своем открытии, не упустив случая пошутить, что для него это выступление такой же сюрприз, как и для всех присутствующих.
Отцу не была нужна подготовка.
Точнее, она оказалась не нужна, когда дело коснулось выступления по его проекту. А вот для дальнейшей реализации этого проекта подготовка была нужна еще как! Потому что следующая ступень разработок должна была проводиться уже на орбите, а откреститься от участия отца "НООТЭП" уже не мог. Так мой отец оказался в команде.
Надо ли говорить, что он оказался и самым неподготовленным ее участником? Физические упражнения всегда давались ему с трудом, что уж говорить про ускоренный курс? Помню, еще до того, как переселиться в центр подготовки, он добирался до дома с кожей действительно зеленого цвета. Однако, сам он утверждал, что все проходит отлично, и подобные занятия лишь позволяют взглянуть ему на дело под другим углом.
Этот эфир смотрели все мои друзья. Команде отца была посвящена целая передача. Показывали, как они, рядком, проходят по полю космодрома, как трясутся, силясь преодолеть гравитацию, как передвигаются по станции, будто в аквариуме рыбки, и машут в камеру нам, оставшимся на Земле. Отца кто-то тыкает локтем в бок, и он тоже натужно улыбается и машет. И тут же, в эфире, на камеру, проводят эксперимент с частью топлива, чем срывают овации и у всей страны, и, из более ощутимого, у всего нашего квартала – что для меня тогда был более чем показатель успеха.
Отец пробыл на орбите сто дней. И вот, когда уже подходила к концу его смена, ему пришлось выйти в открытый космос.
– Тогда все и произошло?
– Да.
Как же это странно – годами работать над делом, и не видеть, не замечать всей его сути! Должно быть, все дело в том, что отец не замечал людей, я об этом уже говорила. И, не замечая людей, он, выходит, не замечал и себя. Не осознавал в должной мере, что он – человек, субъект, физическое тело, что он ходит по земле, оставляет следы, которые не видны уже с расстояния всего лишь в пару шагов.
Но все это обрушилось на него, когда открылась дверь люка.
Говорят, в космос он не шагнул, а просто упал. В первые две минуты он не отвечал на вызовы, и лишь потом в динамиках раздались хриплые стоны. Показатели орали об угрозе для жизни, и, практически, так оно и было. У отца случилась сильнейшая паническая атака.
Выйдя в открытый космос, отец в первый раз в жизни осознал, почувствовал, себя. И понял, насколько же он ничтожен в пространстве. Насколько несравнимы сто семьдесят восемь сантиметров его роста со световыми годами. Внезапно это перешло из разряда просто цифр в нечто осознаваемое, видимое и близкое. Он смотрел на крутящийся где-то рядом с ним шарик нашей планеты, и понимал, что ничтожна и она. Он крутился в невесомости, мысли крутились в его голове, верх был низом и ничем, и не было ни единой точки опоры, для него и всего мира. Все физические законы, которые он знал назубок, внезапно перестали существовать, стали эфемерной сказкой. И вот – планеты разбегаются, звезды падают, мир – такой хрупкий мир! – летит в Тартарары. Ничто не держало ничего вместе, не было ни единой системы координат, и ничего, на что можно было бы ступить, и оно бы не разлетелось, не треснуло, и дало прежний покой.
Не поверите, трос, который соединял отца с кораблем, едва не порвался, когда его втягивали на борт.
– В известном смысле, отца у меня так и не было. Не было того, кто защищал бы меня, напутствовал, запрещал бегать к мальчишкам в тринадцать, целовал разбитые коленки в пять, а в семь учил бы ездить на велосипеде. Того, кто научил бы всему, отвечая на бесчисленные "а почему?", и сжимал в объятьях в ответ на упрямые "нет". Того, кто танцевал бы со мной в день моей свадьбы. Не было того, сильного, кто стоял бы стеной между мной и миром, осторожно, потихоньку, приоткрывая дверь, чтобы я могла на этот мир взглянуть, и не ослепнуть от света. В известном смысле, слеп был он сам. Он был слеп ко мне, к моим бедам и нуждам, к моей сестре, когда с удивлением – всякий раз! – наталкивался на нас дома, был слеп к маме, которая и вела его через эту, реальную, жизнь, со всеми бытовыми неурядицами, мелочами и случайностями.
На удивление, она была счастлива. Я не хочу показать ее жертвой, отдавшей всю себя на служение гению мужа и пестованию его детей, хотя, несомненно, так оно и было. Иначе ни я, ни сестра, не стали бы теми, кто мы есть, и отец не добился бы того, чего добился. Но жертвой она не была. Она была счастлива, найдя себя в этой роли – нет, не собаки-поводыря, я чувствую, вы ждете от меня именно этой аналогии, но нет – роли многорукой богини, всезнающей, всеумеющей, суперкомпьютера "умный дом" и "налаженная жизнь" , какой она и являлась. Моя мама была всесильна. Мой отец был в другом мире. В такой обстановке я и росла.
Для меня всегда было удивительным, как они вообще могли найти друг друга. Отец был настолько близорук, что всегда ходил, глядя исключительно себе под ноги. Чтобы он заметил хоть кого-то, ему б под эти самые ноги и стоило упасть. Чего точно не стала бы делать мама. Она тоже была тот еще книжный червь, но это, в отличии от отца, лишь добавляло ей шарма. Если бы она и дальше продолжила бы свою карьеру, в нее точно были бы влюблены все студенты обоих полов. Но даже не знаю, что должно было и произойти, что заставило отца поднять голову, и встретиться с ней взглядом. Но что-то определенно должно было случиться.
Позже у меня появились некоторые догадки на этот счет. Никогда их, впрочем, никому не озвучивала. На отца-то я совсем ведь не похожа. Но, как я уже говорила, он был близорук, а маме было, чем брать.
Отец всегда был не от мира сего, даже в университете. Мама иногда про него рассказывала, каким он был, в то время. Жаль, я совсем ничего не знаю о его детстве. Бабушку с дедушкой я не застала.
– А сам – сам он разве ничего не рассказывал? Вы его не просили?
– Рассказывал, и с охотой, но все больше про ученых, изобретателях, первооткрывателях – о его кумирах и их открытиях. Клянусь, он едва ли отличал меня, кроху, от своей студенческой аудитории. А о своей жизни он мог что-то сказать, только если какой-то случай как-то особенно хорошо иллюстрировал некий научный факт. Так что – только пара довольно выцветших детских фото. Это все, о чем я могу судить.
Наверное, чтобы Вы лучше понимали, стоит отдельно сказать, что в то время все, поголовно, были захвачены темой звезд, космоса, его покорения. Даже те, кто далек от науки, прилипали к экранам, когда в новостях заходила тема о новых космических разработках. То, что раньше было лишь в книгах фантастов, почти внезапно обрушилось на нас, четко сказав, что все это и вправду возможно, и вот, уже человек покинул свою планету, концентрат всея жизни, и вышел в безвоздушную бездну.
Как же этим был захвачен мой отец! Ни у одного подростка в комнате не было столько плакатов с космическими кораблями, как у него. Мама, мне кажется, уже и относилась к нему, как к подростку.
Не подумайте, он не был психом, свихнувшимся, как кто-то пытался его, после того случая, выставлять. Он просто был чрезмерно увлекавшимся человеком. Он так сосредотачивался на вопросе своего интереса, что мог не замечать ничего другого, однако, он отлично подмечал все тонкости и детали, которые к нему относились. Но все же... Ладно, я Вам скажу. Все же иногда мне казалось, чудилось, в нем что-то аутичное.
Но не думаю, что это на самом деле имеет под собой основание.
..Вы же помните?.. Вы должны помнить это, хотя это произошло задолго до Вашего рождения. Это его открытие, что в особых условиях, достижимых только за пределами земной атмосферы и гравитации, топливо можно сжимать прямо пропорционально его объему? Представляете себе этот парадокс? Чем больше топлива – тем меньше топлива. Это же, хотя напрямую этого, конечно, никто не признает, открыло прямую дорогу к самым далеким звездам. Да, конечно, это не исключило проблему доставки самого топлива на орбиту, а, скорее, даже обострило ее. Но что такое преодоление гравитации перед преодолением межзвездного пространства? Согласитесь?
Теперь это стало возможным.
– И так он впервые оказался в космосе?
– На самом деле, для него это стало полнейшим сюрпризом.
Видите ли, совершив свое открытие, он не стал прыгать с криками "Эврика!", не отправил свои труды в научное сообщество, или даже тот журнал, который иногда печатал его статьи. Он просто оставил все на своем столе, практически забыв, как забывают о завершенном действии.
Бесчестье людей тоже имеет свои причины и следствия. А где-то оно даже, порой, необходимо. Если бы декан, с первого взгляда уловивший всю простоту и гениальность идеи, не попытался ее себе присвоить, попросту стянув листок прямо из-под носа моего отца, все бы так и кануло в Лету. Там, конечно, разразился скандал – и где-то с тех самых пор о нем и пошла такая неоднозначная слава – но открытие все же было завизировано за рукой моего отца. А с деканом, с которым и до того случая они здоровались через раз, они и вовсе стали воротить нос друг от друга. Отчасти это и подтолкнуло отца уйти уже из университета.
– Вы думаете, это не самое хорошее место?
– Нет, нет, не удивляйтесь так. Конечно, я так не думаю. Но это давно должно было произойти. Университет долгие годы был его семьей. Он – не мы. Но, рано или поздно, нужно развиваться, нужно вырасти. Нужна сепарация даже от самой хорошей матери. И, в его случае, это произошло поздно, очень поздно. Как бы ни были прекрасны его специалисты, какую бы он ни давал поддержку и базу, но для отца это было все равно, что в сорок с лишним лет носить короткие штанишки, и жить на деньги родителей.
И он перешел в "НООТЭП".
– И все же, я не совсем понимаю. Вот, он – ученый, не поднимающий глаз от своих трудов, и едва ли пересекающий ограждение университета. А вот он же – космонавт, и парит в открытом космосе. Как это вышло?
– Да, Вы это правильно заметили, переход был очень стремительным. Только что он не видел дальше страниц своих книг, и вдруг – перед ним распростерлась едва ли не вся Вселенная. Возможно, это так сильно и повлияло на него.
– Но все же?
– Ладно, попробую объяснить, насколько сама всю эту историю знаю и понимаю. В "НООТЭП" он пришел все тем же человеком, напрочь погруженным в себя, и в ворох своих идей. Точнее, не он пришел – а его привели.
Тут, опять же, кто-то другой, не он, оценил масштаб его идеи, и резво принялся применять ее на практике. Нет, честь и хвала таким рисковым людям, которые, при этом, еще и свои финансы вкладывают. Но и хитрости-то у них тоже хоть отбавляй. Когда они поняли, что это не просто народное творчество, а творение вполне определенного человека, пыл их немного поубавился. Просто прикарманить за спиной отца его проект, как это почти что сделал декан, они уже не могли. И поэтому им ничего не оставалось, как пригласить отца работать в их компании.
И вот ведь дело – пригласить-то они пригасили. И условия даже неплохие сделали. Но работать над его же проектом отца не пускали.
Конечно же, никто не оттаскивал его за руки и за ноги. Никто не захлопывал перед его носом секретные двери. Но про сам проект вот как-то... забыли сказать. Отец долгое время занимался другими изысканиями, в то время как, буквально за стеной, росло его детище!
..Впрочем, сейчас рассказываю это Вам, и понимаю, что это было так типично для него. Дать жизнь – и оставить кому-то другому, для взращивания до применимого состояния. Что свой проект, что собственных детей. На меня он более или менее осмысленно посмотрел, когда мне было почти двенадцать лет.
Извините, я отвлеклась.
Как бы то ни было, тайна все же была раскрыта. Причем самым забавным образом. Отец услышал знакомые формулировки из-за полуоткрытых дверей зала, где проводили симпозиум, куда его самого-то, конечно же, и не пригласили.
Еще с утра в фойе было довольно многолюдно, и, не торопясь как можно скорее проскочить сквозь толпу, отец узнал бы о событии и раньше. "НООТЭП", должно быть, считал, что все давно в их руках, в результате чего, конечно, расслабилось. О симпозиуме не стали вывешивать афиш, но и степени секретности никакой присвоено не было, а охрана и вовсе была чисто номинальной.
За отцом тоже давно никто не приглядывал, в глазах корпорации он был тихой мышью, целиком погруженным в свои расчеты новой оптики, позволяющей с большей степенью точности изучать далекие звездные объекты. Но мышь тоже хотела есть. И отец как раз торопился в столовую, чтобы успеть до массового обеденного наплыва коллег прихватить кусочек посвежее, когда двери зала приоткрылись, а услышанное напрочь отбило у него всякий аппетит.
– Снова был скандал?
– Ну вот опять. Многие факты преподносятся газетчиками в выгодном им свете. Кто же купит скучную газету научную? Горстка ученых? А им нужна аудитория. И вот так и появляются на полосах всякие броские слова вроде "ворвался", "завладел микрофоном" и "обвинил своего благодетеля в сокрытии данных"…
– Он Вам рассказал, как все было на самом деле?
– Мне было одиннадцать. И мне порой казалось, что он всерьез считает меня говорящей надоедливой куклой. Нет, обо всем нам рассказал его друг. Мама умела добывать информацию. Отец на расспросы лишь махнул рукой. Уже сильно позже, по просьбе матери, я разыскала записи с этого симпозиума, и они полностью подтвердили те слова. Странно, что Вы их не нашли.
– Наверное, не более странно, что у такого человека, как Ваш отец, были друзья?
– Вы перегибаете палку! Любой человек заслуживает друзей! Даже если сам их он не замечает, и порой не осознает заботливо подставленную руку.
Знаете, наверное, жизнь моего отца можно сравнить с хождением резвого слепого по оживленной улице. Он шел, не оборачиваясь, не интересуясь тем, что вокруг, не глядя по сторонам, и только чудом не падая в открытые люки, и не попадая под колеса машин. Только это чудо каждый раз создавали для него люди, которые оказывались рядом. Тормозили, подталкивали, отводили в сторону, извинялись за него перед теми, кому он отдавил ноги... Но сам он этого ничего не замечал, ни люков, ни людей.
Так что, да, друзья у отца были, пусть и в большей степени благодаря усилиям мамы. Вот только из него самого друг был не очень. Хотя, как друг, он все же был лучше, чем как отец.
Но я опять отвлеклась. Я рассказывала Вам про тот симпозиум.
Кто-то вышел подышать свежим воздухом из переполненного зала, и забыл закрыть дверь. Отец, наверное, еще с полминуты, как вкопанный, простоял на пороге, прежде чем на него упал взгляд управляющего технологической службой, который и вел в тот момент доклад. Знаете, надо отдать ему должное, он ловко вышел из положения. Он представил все как часть выступления – вроде как "А, вот и наша звезда!", и позвал отца на сцену.
Отца. На сцену. Перед аудиторией в более чем три сотни людей. Без подготовки, без речи. На ленте не видно, но мне представляется, что управляющий службой скрестил в карманах пальцы на обеих руках разом, идя на такой риск.
Еще одним поводом поговорить о его психических расстройствах была вот такая вот смена настроения. Вот отец, замешкавшись, стоит в дверях, на автомате идет по проходу, а вот он рассказывает о своем открытии, не упустив случая пошутить, что для него это выступление такой же сюрприз, как и для всех присутствующих.
Отцу не была нужна подготовка.
Точнее, она оказалась не нужна, когда дело коснулось выступления по его проекту. А вот для дальнейшей реализации этого проекта подготовка была нужна еще как! Потому что следующая ступень разработок должна была проводиться уже на орбите, а откреститься от участия отца "НООТЭП" уже не мог. Так мой отец оказался в команде.
Надо ли говорить, что он оказался и самым неподготовленным ее участником? Физические упражнения всегда давались ему с трудом, что уж говорить про ускоренный курс? Помню, еще до того, как переселиться в центр подготовки, он добирался до дома с кожей действительно зеленого цвета. Однако, сам он утверждал, что все проходит отлично, и подобные занятия лишь позволяют взглянуть ему на дело под другим углом.
Этот эфир смотрели все мои друзья. Команде отца была посвящена целая передача. Показывали, как они, рядком, проходят по полю космодрома, как трясутся, силясь преодолеть гравитацию, как передвигаются по станции, будто в аквариуме рыбки, и машут в камеру нам, оставшимся на Земле. Отца кто-то тыкает локтем в бок, и он тоже натужно улыбается и машет. И тут же, в эфире, на камеру, проводят эксперимент с частью топлива, чем срывают овации и у всей страны, и, из более ощутимого, у всего нашего квартала – что для меня тогда был более чем показатель успеха.
Отец пробыл на орбите сто дней. И вот, когда уже подходила к концу его смена, ему пришлось выйти в открытый космос.
– Тогда все и произошло?
– Да.
Как же это странно – годами работать над делом, и не видеть, не замечать всей его сути! Должно быть, все дело в том, что отец не замечал людей, я об этом уже говорила. И, не замечая людей, он, выходит, не замечал и себя. Не осознавал в должной мере, что он – человек, субъект, физическое тело, что он ходит по земле, оставляет следы, которые не видны уже с расстояния всего лишь в пару шагов.
Но все это обрушилось на него, когда открылась дверь люка.
Говорят, в космос он не шагнул, а просто упал. В первые две минуты он не отвечал на вызовы, и лишь потом в динамиках раздались хриплые стоны. Показатели орали об угрозе для жизни, и, практически, так оно и было. У отца случилась сильнейшая паническая атака.
Выйдя в открытый космос, отец в первый раз в жизни осознал, почувствовал, себя. И понял, насколько же он ничтожен в пространстве. Насколько несравнимы сто семьдесят восемь сантиметров его роста со световыми годами. Внезапно это перешло из разряда просто цифр в нечто осознаваемое, видимое и близкое. Он смотрел на крутящийся где-то рядом с ним шарик нашей планеты, и понимал, что ничтожна и она. Он крутился в невесомости, мысли крутились в его голове, верх был низом и ничем, и не было ни единой точки опоры, для него и всего мира. Все физические законы, которые он знал назубок, внезапно перестали существовать, стали эфемерной сказкой. И вот – планеты разбегаются, звезды падают, мир – такой хрупкий мир! – летит в Тартарары. Ничто не держало ничего вместе, не было ни единой системы координат, и ничего, на что можно было бы ступить, и оно бы не разлетелось, не треснуло, и дало прежний покой.
Не поверите, трос, который соединял отца с кораблем, едва не порвался, когда его втягивали на борт.
