Марафон Поцелуев*^-^*и мои герои

1) "Зелёная дымка то затягивала всё, то пропадала…
Из небытия его вырывали руки богини… те, что ласкали его тело…
Из тишины в оглушительный сонм звуков его вырывали губы богини…
Её губы… её прохладные губы… её прохладные руки, ласкавшие её, её пальцы, такие нежные… и её манящий язык, касавшийся порою его языка… он быстро приближался и быстро отступал, дразня…

Муханнад то трясся от судорог, то замирал. Его ещё несколько раз вырвало.
Сердцебиение его, до того едва заметное, стало ярким. А потом его сердце забилось быстро-быстро. Лоб покрылся испариной.
- Подожди! – сказал Самарх. - Кажется, разные яды уже вступили в битву. Теперь важно, чтобы не перебрать уже тебе с дозой!
Ядовитая женщина оторвалась от губ парнишки, опустила его голову на землю.
- Подождём тогда, - сказала.

Руки… нежные прохладные руки, но вдруг ставшие немного теплее… жар, разгорающийся где-то внутри…
Её губы, её нежные губы вдруг оторвались от него и исчезли…

Муханнад вдруг снова раскрыл глаза. Как-то испуганно повёл взглядом. Трое спасителей нагнулись, вглядываясь в его лицо.
Отрок равнодушно скользнул взглядом незнакомому лицу, по знакомому и…
Кажется, он видел её? Нет, кожа у его богини была зелёноватой… и украшения из зелёного металла были на ней, с чёрными камнями…
Она робко улыбнулась ему. Он недоумённо улыбнулся её. И её улыбка как-то повеселела.
Муханнад недоумённо застыл, смотря на неё.
Кожа у неё была обыкновенная. Но её глаза… светлые глаза его богини. Того незнакомого оттенка. И черты того лица.
Она осторожно коснулась его груди. Спросила тихо:
- Ты… как ты себя чувствуешь?
И он впервые услышал её голос. У его богини был такой красивый голос! И её губы, чуть припухшие. Они манили… отрок ощутил, что снова хочет ощутить её нежные губы на своих.
Муханнад вдруг резко сел – и спасители отпрянули.
Сын султана протянул руки – и вдруг обхватил ими девушку. Осторожно привлёк к себе. Медленно коснулся губами её губ. Робко коснулся. Осторожно.
Ядовитая женщина растерянно застыла.
Руки парнишки медленно потекли по её спине. Сначала робко и, похоже, пальцы вначале его плохо слушались, а потом… всё уверенней… и уверенней… она вдруг поняла, что отрок пытается повторить её прикосновения. Так же приласкать её, как она ласкала его, пытаясь вырвать из небытия и заставить плотно сжатый рот его раскрыться.
А он медленно, но входя во вкус, ласкал её упругое тело, вначале прохладное, потом становящееся всё теплее. Ласкал её плечи, кожу на её спине под связкой нитей и замков от ожерелий. Ласкал её щёку и спутанные волосы, пахнувшие землёй и, едва примерно, какими-то травами.
Она вначале была растеряна, потом испуганно подумала, что её слюна сейчас убьёт его, отстранилась, уперевшись рукой ему в грудь. Муханнад сжал её пальцы и нежно поцеловал их. Нежно. Тёплыми губами.
Сейчас когда два яда столкнулись… или, быть может, от того, что кто-то забрал большую дозу её яда… тело, немеющее после того, как его вытащили из ямы со змеями, сдохнувшими от голода и от яда друг друга, которого в изобилии сожрали из её крови… это тело вдруг снова обрело чувствительность! И эти руки… его нежные руки… этот юный мужчина хотел её… хотел её приласкать… запомнил… он запомнил её прикосновения! Он хотел подарить ей свои…
В каком-то забытьи она подняла свою ладонь и погладила его по щеке.
Всё-таки, она была женщиной. Даже яд десятков или сотен змей, который ей довелось испробовать и вынести – она уже и не считала их – не мог вытравить из неё женщину. А какая женщина не мечтает о счастье? О ласках любимого? Или… если уж ласк любимого ей дождаться не суждено, то, хотя бы… то хотя бы на миг быть согретой ласками того, кто сам искренно желает ей подарить их…
Он, поняв её прикосновение, прижал её к себе и снова нашёл губами её губы.
Самарх и Рахим растерянно смотрели, как эти двое, женщина-убийца и вырванный ею из смерти отрок, вдруг оплели руками друг друга в объятиях и начали самозабвенно и жарко целоваться. Сплетались губы, дразня друг друга, сжимая и кусая, встречались языки… губы их, оторвавшись друг от друга, осыпали поцелуями лица друг друга…
- А они… - Рахим смущённо отвернулся. - А они что… прямо при нас?..
- Кажется, нас они уже не замечают, - потрясённо отозвался Самарх.
Юноша и мужчина переглянулись. Потом посмотрели на пару – Муханнад в этот миг повалил ядовитую женщину на землю, а та увлечённо ласкала его плечи и спину – и озадаченно отвернулись.
- Слушай… - смущённо начал Самарх, потом мрачно покосился на двоих – те прокатились по земле – и теперь встрёпанная молодая женщина лежала уже сверху на парнишке. - Да послушайте же вы! – и на крик сорвался: - Вам не стыдно ласкать друг друга прямо при нас?!
Но те, увлечённо и радостно ласкающие друг друга и опять встретившиеся губами, ничего не слышали.
- Тьфу! – мужчина мрачно лицо протёр. - Они такие довольные, что мне завидно прямо!
От их перемещений по земле выпал конец ткани, державшейся сверху. И ткань, ставшая ненадолго её кофтой, сползла, открывая плечи и груди ядовитой женщины. Двое растерянно застыли. Муханнад увлечённо смотрел на открывшееся ему зрелище.
- А если она его… совсем отравит? – грустно спросил Рахим. - До смерти?
- Может, совсем отравит, - Самарх сглотнул, глядя на этих двоих, на правую руку отрока, осторожно коснувшуюся упругой груди.
Но эти двое, потерявшие стыд, вообще никакого внимания не обращали на стоявших рядом.
- Наверное, отравит, - уныло заметил воин.
- Надо его спасти!
Рахим рванулся, но мужчина схватил его за плечи.
- Знаешь… - произнёс он глухо. - Да, велика возможность, что она его отравит. Но я уверен, если мы паренька сейчас оторвём от неё, он сам нас убьёт. По крайней мере, попытается.
- Так что же нам делать? – отчаянно взглянул на него юноша.
Самарх снова посмотрел на юного мужчину и молодую женщину. Завистливо вздохнул. Обнял Рахима за плечи, отвернул от тех двоих.
- Давай оставим этих двоих их судьбе и богам.
- Но если мой названный брат умрёт…
- Он умрёт вполне счастливым, - усмехнулся воин. - Пойдём.
И они быстро направились к храму.
«Может хоть под его сводами можно будет забыть о том, что в мире существуют такие мерзкие… ядовитые… до умопомрачения прекрасные женщины?..» - уныло подумал Самарх.
«Я буду молиться богине, в честь которой построили храм, чтобы она защитила моего названного брата» - подумал Рахим.
Впрочем, уже переступая порог, он на миг подумал, что хотел бы понять, что такое испытал Муханнад в её объятиях, что ни за что не хотел от неё оторваться?..
Но в отличие от своего спутника, он не решился оглянуться"


2) "- Спасибо, что защитил меня тогда, Сохэйл! – она ласково погладила своего единственного друга по щеке.
И ей вдруг стало интересно, изменились бы ощущения, если сейчас всё началось с ним? Если бы именно с ним она сливалась?.. Если бы именно его губы ощутила на своём теле, в самых сокровенных местах?.. А не те чужие, жадные руки и губы, от чьего прикосновения она с трудом скрывала омерзение. Если бы… если бы хотя бы на один день… сплетать тела и объятия с тем, с кем она хотела быть рядом?..
- Я… я не смог, - грустно заметил Сиб. - Ведь… в итоге… в итоге тебя насилуют те, с кем ты ложиться не хотела.
А её рука вдруг легла на его пояс.
- А если… если хотя бы раз… с тобой?..
Юноша осторожно сжал её запястье.
- Ты, правда, этого хочешь?.. Со мной?..
- Очень! – отчасти она соврала, но отчасти сказала правду.
А врать… врать ей уже приходилось другим. Этот мерзкий старик настоял, чтобы ложилась с тремя, делавшими пожертвования храму.
Сиб долго, внимательно смотрел ей в глаза. Она не двигалась, но взгляда не отвела. Почувствовала, что он может отодвинуться или даже уйти, если сейчас почувствует её недоверие. Но она ему хотя бы доверяла. Хотя бы испытывала благодарность к нему. В отличие от всех тех, кто отобрал у неё мечту о том, чтобы дождаться его чистой.
- Но я… ничего не умею, - признался молодой асур чуть погодя, смущённо.
- Будет какой-то прок от того, что умею я, - грустно улыбнулась Сандхья.
- Мне жаль, что они мучили тебя. И… ты правда хочешь?..
Это странное чувство в душе… эта нежность. Которую юная дэвадаси испытывала только к нему. Этой нежности стало больше.
Сибасур позволил ей снять с него пояс и размотать дхоти. Хотя и смутился, когда ткань от его одежды легла возле него, осторожно опущенная тонкой рукой. Будучи обнажённым, он иногда охотился. Ходил так когда-то давно, ещё ребёнком, маленьким хищником. Тогда ещё с недоумением косился на людей, в чей мир попал, которые слишком уж кутали тела свои, пряча от жары, дождя и воды. А так приятно было нырять в реку голышом! И ощущать, как струи воды касаются всего тела, осторожно касаются, будто ласкают его.
Он вздрогнул от прикосновения смуглой руки к его спине. Снова смутился. Зачем-то поймал прядь её волос. Сандхья, на этот раз не поняв – сама вдруг смутилась – стала снимать украшения, освобождая волосы. И красивую гриву свою, густую, блестящую, пропитанную ароматным дымом каких-то масел и трав, осторожно положила поверх его руки.
Сиб задумчиво пропустил её нежные волосы между пальцев. Девушка внимательно смотрела за ним. И она всё ещё была одетой, в отличие от него. И, чтобы внимание её отвлечь от разглядывания его тела – точнее, шрамов на его спине и ноге – осторожно коснулся губами её волос. Он где-то мельком видел, как кто-то из человеческих супругов целовал жену в лоб и в волосы. И повторил. Осторожно прикоснулся губами к одной прядке, к другой. Странное было прикосновение её волос к его губам. Не такое как к шерсти какого-то зверя. Да и… зверей он просто убивал, до или в шею вгрызаясь, если слишком крупные были, чтобы просто голову свернуть.
- Такой серьёзный! – фыркнула вдруг Сандхья. - Будто собрался каждую волосинку у меня поцеловать!
- А ты хочешь?.. – серьёзно спросил юноша.
- Ну… это было бы мило, - тихо призналась она. - Но ты не выдержишь! Тебе надоест.
Сиб сел, не выпуская её длинных волос. И она, притихшая, села. Вдруг он обиделся и сейчас уйдёт?.. А вдруг… насовсем?.. Она сейчас страшно этого испугалась.
Но её защитник, единственный, с кем ей приятно было сидеть так рядом, вдруг осторожно одну волосину отделил и… поцеловал вдруг. Перекинул ей за голову, на другое плечо, другую достал.
Сандхья какое-то время сидела и просто молча смотрела, как он потихоньку целует её волосы, один за другим, да с таким серьёзным лицом.
- Тебе, правда, надоест!
Но её Сохэйл серьёзно продолжил.
Солнце поднялось уже на середину неба. И даже поползло с небосвода вниз.
В храме было тихо-тихо. Все разбежались. Все боялись внезапно явившегося демона. А что главный жрец спихнул ему одну из новеньких дэвадаси… да ну её! Даже если не только изнасилует, но и в клочья разорвёт. Лишь бы, похоть свою утолив, да голод, за другими не кинулся. Лишь бы боги хранили других.
А демон серьёзно сидел на коленях возле той самой юной танцовщицы и серьёзно целовал её волосы. Один за другим. Перекладывая на плечо другое поцелованные, чтобы не пропустить. И та, смущённая, серьёзно смотрела за ним.
Хотя в какой-то миг смущение закончилось. И просто потеплел её взгляд, притихшей от его неторопливости и нежности. Первый мужчина, которому не хотелось спешить. Первый, кто так заботливо, волос за волосом, готов был целовать её. Просто потому, что она сказала, что это было бы мило. Но она не знала, что он так серьёзно! Что он готов несколько часов тут сидеть. Да даже, целый, что ли, день готов?.. Ох, а вдруг ноги у него сильно затекли? Вдруг он мучается, но упорно притворяется, что ничего?..
Худела прядь на левом её плече. Толстела прядь на правом её плече. Так же, как и та прядь слева, худели, отступали грустные и неприятные воспоминания. Так же, как и правая, росли новые воспоминания и чувства новые, приятные.
Она едва дождалась, когда он закончит. Когда последний из волос её, заботливо поцелованный им, опустится на её правое плечо. И, потянувшись к нему, нежно поцеловала его губы. Юноша, не ожидавший её атаки, на спину упал. Сандхья радостно зависла над ним. Чтоб в следующий миг согнуть руки и, опустившись, коснуться губами его щеки. Его шеи. Его виска. Его уха. Его спутанных волос. Ей вдруг захотелось покрыть поцелуями его всего. Как он целовал её волосы только что.
Сиб пытался робко и неумело погладить её по спине. Она, подхватив его руки, поцеловала каждый палец и ладони. Грустно губами и поцелуями обвела шрам на его кисти. И, строго сверху на него посмотрев, руки его на пол положила, по бокам. Он, смутившись, отдался её власти. А она упоённо продолжила его целовать. Всего.
В тот вечер в опустевшем храме двигались только они двое. Упоённо ласкали друг друга и целовали. Сандхья наконец-то позволила ему раздеть и её. Сплетались мысли. Чувства. Руки. Ласки. Волосы их обоих.
В ту ночь две судьбы сплелись воедино. Две души сплелись воедино. Две души, оставшиеся в опустевшем храме. Храм двух тел, слившийся с божеством любви. Той любви, которая не делит на грязных и чистых. Той любви, которая не делит существ на людей и демонов..."


3) "Оглянулась. Хозяин этих сокровищ ещё что-то записывал. Нет, отвлёкся, сдёрнул с волос резинку, державшую их «хвостом» на затылке. Сердито так сдёрнул, резко, как надоедливую вещь. И его длинные волосы по его плечам и спине рассыпались длинными ровными прямыми чёрными прядями. И даже по одеялу. Он сам сейчас напоминал аристократа с древних картинок. Ещё бы те кимоно одел поверх серой рубашки и синих джинс! Ему бы то, с глициниями, очень бы подошло. Вот прям хоть картину с него рисуй!
То кимоно… кимоно с вышитыми глициниями… соцветиями с множеством мелких изящных цветов… роскошные соцветия… тонкая ручная работа… будто светло-сиреневое издалека…
О, да… мне ещё вдруг страстно захотелось их примерить. Хотя бы верхнее, будто сиреневое издалека и при слабом освещении.
Хозяин был хорош не меньше. Ещё и сидел по-старинному. Он сам будто сошёл с картины с его изумительными завораживающими длинными и густыми волосами.
И вдруг он ко мне повернулся, будто почувствовав, что его разглядываю.
Проследив за моим взглядом, полным тоски, Синдзиро правильно подумал о моих мыслях и моём большом желании.
- Ладно, можешь прикоснуться к ним, - вдруг сказал молодой мужчина. - Иди сюда.
И я кинулась к нему, уже отложившему книгу и ручку – ручку он предусмотрительно закрыл, чтобы чернилами старые одеяния не запачкать. Я кинулась к нему, потом на бегу плохо притормозила и споткнулась о край одеяла. Но я пыталась удержать равновесие, повернулась, чтобы сойти на твёрдое татами рядом, потянула одеяло к себе слишком сильно…
И мы упали оба. Я и поднявшийся как раз Синдзиро, державший в руках сиреневое кимоно. То есть кимоно с глициниями.
Я упала ногами на татами, а всем остальным на одеяло. Синдзиро упал сверху – но он успел упереться в одеяло и в татами под ним руками, так что не упал прямо на меня, а завис надо мной. Его длинные волосы соскользнули по бокам от его лица, по его плечам, отрезая его лицо и моё от окружающего мира. И, судя по шороху и сиреневым пятнам в щёлках между его волос, кимоно с глициниями упало на него.
Я замерла, смотря на него широко раскрытыми глазами. И сердце моё опять неровно забилось. Как и тогда, когда он подарил мне пирожок-рыбку, когда я плакала. Потом уже, работая у него, я вроде привыкла к его присутствию. И сердце как-то иначе билось, реже, когда мы только случайно встречались с ним взглядами. Но сейчас… это сердце… будто оно убежать хотело отсюда! Будто убежать хотело из моего тела! Но… я сама… я убегать отсюда почему-то не хотела.
- Совсем ничего не боишься, глупый зверёныш? – проворчал молодой мужчина, продолжая нависать надо мной.
А он… очень красивый! Очень…
- Нельзя лезть к мужчинам, - добавил Синдзиро сердито. - Тем более, мелким девчонкам. Тем более, внезапно или когда они пьяные.
- Ты печень мою съешь? – я вдруг вспомнила угрозу отца.
- Или что-нибудь похуже сделаю, - кривая усмешка и пронзительный взгляд чёрных как ночной мрак глаз.
- А что… похуже?.. – недоумённо моргнула я.
- Поцелую. Или дальше, - он сердито сощурился.
Недоумённо уточнила:
- Что дальше?
- Всё, - ответил он многозначительно.
- Слипнемся?
Он расхохотался, продолжая удерживаться на вытянутых руках, чтобы не свалиться на меня, более худую и хрупкую, чем он.
- Ну, взрослые как-то так… слипаются… - робко объяснила я. - Я точно не знаю. Они целуются, а потом… дальше…
Синдзиро вдруг согнул руки – и его лицо оказалось почти вплотную к моему, а его чёрные глаза – около моих. Хотя он всё ещё не упал на меня.
- Совсем ничего не боишься? – повторил молодой мужчина мрачно.
Уверенно сказала:
- Тебя – не боюсь.
- А почему? – заинтересованно уточнил он, продолжая быть всё так же близко-близко от меня.
И сердце моё от этого забилось ещё как-то более странно, неровно. Хотя и без того… Просто его глаза… его взгляд… и мы впервые были так близко друг от друга. Нет, не впервые: он же меня от Кикуко ещё спасал!
Он… меня спасал. Как могла я его бояться?.. Мне было наплевать, что все его считали красивым. Но я не могла забыть, что он угостил меня тем пирожком, когда увидел бредущую и плачущую на улице. И никогда не забуду, что он меня спас в ту страшную ночь.
Твёрдо ответила:
- Я тебя совсем не боюсь.
Синдзиро опять отдалился, выпрямив руки – волосы его нежно скользнули по моим щекам – и грустно сказал:
- Ты просто не знаешь, какой я.
Улыбнулась ему и призналась:
- Мне хватит того, что я о тебе знаю.
- Дети такие доверчивые! – проворчал он. - Молодость, как и детство, такая глупая штука!
- Ты сам молодой, - фыркнула я.
- Нет… - произнёс молодой мужчина задумчиво. - Я уже не молод. Я достаточно пожил. Так… ты вылезешь уже из-под меня? Или тебе хочется, чтобы я тебя целовал и так дальше?.. Как ты там сказала?..
Я смутилась. И, кажется, щёки мои покраснели, когда вспомнила те книги. Мне почему-то не представлялось, как я и он… ну, и так далее.
- Так ты уйдёшь или нет?! – рявкнул он сверху.
Почему-то честно созналась:
- Я не хочу уходить от тебя.
Он вдруг упал на левый бок, на локоть. Охнул от боли. Но меня не зацепил.
Грустно сказала:
- Всё-таки, ты добрый. Ты не хочешь причинять мне боль.
А кимоно с глициниями, упавшее на него, сдвинулось, когда он откатился, чтобы не задавить меня, и на меня упало. Нежный шёлк… он так приятно накрыл моё тело, коснулся обнажённых запястий.
Замерла, с интересом прислушиваясь к ощущениям. А потом заметила, что Синдзиро замер, как-то странно вглядываясь в меня.
- Так похожа! - выдохнул он едва слышно.
И взгляд его погрустнел. Я не знала, что мне делать. Он расстроился. И… и, кажется, в папином рассказе был оборотень-лис по имени Синдзиро. И он любил юную кицунэ, которую звали так же, как и мою маму. Правда, та Кими осталась с хакером по имени Кин. Кин, «Грустное золото»… Кин как и мой отец… ох, а у моего отца тоже имя записывалось иероглифом «золото»! Мне почему-то стало грустно от мысли, что мой отец и Синдзиро когда-то могли быть знакомы – и ведь были же знакомы – и могли оба быть влюблены в мою маму. Странно. В мою маму же. Не в меня. И если так когда-то было, то это была не моя история. Но почему же так грустно думать об этом?..
Молодой мужчина вдруг протянул правую руку, осторожно сдёрнул мою красную ленту с моих волос. И мои волосы упали по моим щекам и плечам. А он… он вдруг осторожно провёл ладонью по моему виску и щеке. Растерянно сказал:
- Почти такое же лицо. Глаза. Форма носа похожа. Разве что овал лица…
И вдруг резко сел, спиной ко мне развернулся. И сказал сердито:
- Уходи! Уходи сейчас же!!!
Села. Белое кимоно, казавшееся сиреневым из-за нежной вышивки, всё ещё лежало на моих плечах. И мне было уютно под ним сидеть. Тепло. И едва уловимый почти выветрившийся запах духов… нет, древесины. Никогда не видела. То есть, этот запах был впервые. Но он… О, какой же прекрасный был этот запах!..
Шумно принюхалась, стремясь захватить запаха побольше.
Мой друг резко развернулся, вглядываясь меня. В мои волосы, спускающиеся по старинному кимоно. В моё лицо. И этот странный цепкий взгляд…
Синдзиро вдруг сгрёб меня в охапку и… поцеловал… это странное прикосновение нежных губ… мой первый поцелуй…
Я закрыла глаза, чтобы чётче стали ощущения от его рук и его губ.
Но это странное, завораживающее мгновение было недолгим. Мужчина меня отшвырнул. Вскрикнув, упала на кимоно с глициниями.
- Убирайся! – проорал он, поднимаясь на ноги и мрачно смотря на меня сверху. - Убирайся из моего дома!!! Больше не подходи ко мне! Никогда!
- Совсем? – убито спросила я.
- Совсем. Я не хочу изнасиловать такую мелюзгу, - проворчал он, садясь ко мне спиной. - Я тебя вообще ненавижу. Ты уродливая.
Села. Потом поднялась на ноги. По шуршащему нежному кимоно с прекрасными глициниями. Мир, правда, расползался от моих слёз. Я не хотела! Не хотела обижать моего друга. Особенно, если он любил мою мать. Особенно, если и в жизни, как и в папиной сказке, она выбрала не Синдзиро. Правда, не хотела бередить раны моего друга! Особенно, если моя мама… но почему именно моя мама?.. Почему именно она?! И почему он теперь выгоняет меня?! Я… я больше никогда не смогу подойти к нему? И моя работа так закончится? Впрочем, нет, мне плевать на заработанные мне деньги! Плевать, если он мне никогда их не отдаст! Но… от мысли, что теперь я должна быть далеко от него, мне почему-то стало очень страшно и очень больно.
Робко спросила:
- И… мне никогда не возвращаться?"

4) "Потом, почти у дома, я поскользнулась на мине, коварно заныканной коровой на нашем пути, незадолго до нашего прихода. И с воплем полетела на шедшего рядом и не ожившего такой подлости Старейшину. Устроив звездопад из кореньев, мы упали в кусты папоротника. Гаад, а сверху лопатка и я.
- А-а-а, нет, только не папоротник! – взвыла я.
- То есть, валяться на мне тебе нравится? – возмутился парень. - Но только папоротники совсем не устраивают, да?
Сначала пришёл ужас от осознания того, что он меня не так понял. Да ещё и так! Да ещё и главный злодей чужого мира! Да ещё и… ой!
Его рука вдруг выпуталась из папоротников и легла на мою талию. Нет, ладонь сдвинулась выше, к груди. Точно не так всё понял. Но, нет, я не…
- Слушай, я не…
Пальцы мужчины сжались на моём платье. Он приподнялся, упираясь в землю другой рукой. Его губы задели мочку мою уха. А губы у него нежные. А запах шалфея стал чуть тише, чуть выветрился. Приятный запах. Успокаивает. Блин, но ситуация!
Тут бы сдрапать или отскочить заизвиняться, но я от паники оцепенела.
- Что? – спросил он резко, прямо в моё ухо.
А я эдак теперь полулежала на его груди и руке. И вот сейчас, когда парень напрягся, ощутила его мускулы. Всё-таки, они у него были. Молодое, здоровое, сильное мужское тело. Прямо подо мною. И этот манящий запах шалфея… и крови.
Взгляд мой скользнул в сторону, по моему плечу, по моей руке и его рядом. Ох, по моей распоротой руке. От ужаса, что он всё понял по-своему, или же завороженная им или запахом шалфея, не сразу заметила саднящую боль в руке. А руку мне порезало серьёзно, вот рукав распорот, в крови и земле. А вид моего предплечья… брр, ненавижу на свои собственные раны смотреть, особенно, глубже царапины. Столько кровищи! Аа, точно лопатки!
Гаад мрачно столкнул меня. Прямо в папоротник. Из которого я выскочила так, будто меня только что змеюка какая-то укусила за… Кхм, а ведь могла!
Глядя, как я отступаю от папоротников, парень расхохотался. Громко, весело.
- Я-то думал, что Старейшина чернокрылых – самый страшный в мире! – он опять засмеялся. - И ты вроде подала мне такую надежду, что я самый-самый, из всех самых страшных! А ты-то, оказывается, больше всего боишься папоротников!
Обиженно потёрла раненную руку. Пробурчала, косясь на злополучные заросли:
- А вдруг там змеи?
Гаад открыл было рот, но вдруг покосился на мою руку и ничего ядовитого больше не сказал. Я взгляд уныло опустила, скользнув по его изгаженным землёй штанам – на чёрной материи сероватые комки смотрели особенно заметно, будто россыпью звёзд из Млечного пути на чёрном осеннем небе. Ой, у него самого штанина правая разодрана. И... Упс, я его колено тоже зацепила. Только у меня рана узкая и ровная, а у него углом – прямо на край лезвия напоролся.
Мрачно посмотрев на меня, он ступил ко мне. Я робко отступила. Под ногою что-то чавкнуло. Гаад вдруг оказался прямо передо мной и руку за моей спиной протянув, рванул меня к себе.
- Не начинай, - проворчал. - Я понимаю, что ты любишь коров и полёты, но я их ненавижу. Особенно, сейчас.
Оттащил меня, рванув на себя, подальше от опасного места. Странное ощущение, когда тебя вот так вдруг неожиданно рванули куда-то, когда моё тело устремляется вслед за чьим-то. А ещё ощущение силы в его руке. Нет, я, конечно, обиделась за то, что он меня дёргает и тащит куда-то. Но, всё-таки, он заботился обо мне, даже после того как я его повалила. Даже после того, как ногу изранил свою из-за меня. И это не первая гадость, подаренная ему лично мною."

5) "И шли себе асуры через пустыню. Жарко было. Солнечно. Песок нагретый, впрочем, им жар песка был привычнее, чем людям.
И вдруг шакалы показались на одном из холмов. И любовник Мадхер решил их подстрелить. Всех, одной стрелой. Чтобы муж захлебнулся слюною от зависти. Уже выпустив стрелу, пылкий асур задумался, что зверюг-то многовато, одной стрелы не хватит на всех. А потом…
А потом на гребне песчаного холма появился юноша. Выпрыгнул откуда-то с той стороны. Спокойно поймал стрелу за древко левою рукою. И, мрачно посмотрев на растерянно застывших, спокойно переломил. И выкинул. И зарычал громко. У хищников любого вида это понятно: мою территорию и стаю не трожь!
Был он высок и широкоплеч. Мускулист. Густые, чуть вьющиеся чёрные волосы доходили ему до колен. Крепкие зубы человеческие, только вместо резцов клыки, как у хищных зверей. Янтарные глаза с то сужающимся, то расширяющимся зрачком. А ещё его сильное, здоровое, смуглое тело было совсем без всего. То есть, самое важное, мужское, было на месте, а вот одежда…
Когда Мадхер увидела его, у неё дыханье перехватило. Муж и любовник, поняв, вцепились в её руки, но она расшвыряла их и пошла туда. Ухажёры, впрочем, переглянулись и мстительно прикинулись, будто не успели догнать. А что? Муж и любовник уже порадовались, а им не досталось ничего, кроме её улыбки. Да дивного голоса, которым иногда пела при них и, впрочем, вообще при всех гостях.
Так ушла женщина к роскошному молодому мужчине. А другие асуры, досадливо поплевавшись, молча ушли. Они-то знали её злосчастную упёртую натуру: если чего-то войдёт в её голову – не уймётся. Хотя, может, и новый мужчина ей надоест со временем? Может, беглянка вернётся когда-нибудь, и можно будет брезгливо кривить губы и скалить клыки, и любоваться, как она унижается, вымаливая прощение?..
А она между тем взошла на холм – там его и стаи уже не было. И побежала по склону за ним. Упала, вскрикнула отчаянно, свалившись вниз, по раскалённому солнцем песку. Но он ей не помог – не знал, как там принято у благородных мужей – и спокойно дальше пошёл со своими шакалами.
Мадхер, разъярённая его пренебрежением, поднялась. Догнала. Преградила дорогу. Долго орала на него. Он, правда, ничего не понял: по-человечески не разумел. И демонов тайных слов не знал. Просто повернулся и прошёл мимо. Словом, зацепил женщину как мог. Хотя и не умел их цеплять совсем. Просто случайно. Просто так получилось.
Она, поняв, что милосердием этого самца из человеческого вида или… хм… или не совсем человеческого?.. В общем, милосердие досталось кому-то другому, кто был зачат и рождён в те же дни, что и он. А упускать такого красавца ей не хотелось. Тогда она опять догнала его. Стала у него, растерянного, на пути. Он на неё рыкнул – она устояла. Он на неё рыкнул так громко, как только мог. Мадхер всё равно устояла.
Полукровка посмотрел на неё недоумённо. Склонив на бок голову. На грудь её посмотрел, обтянутую чёрной кожей, с украшениями из металлических бляшек и когтей чудовищ и убитых ею ракшасов и асуров. Вроде эти два полукружия были чем-то похожи на сосцы самок гиен. Но только… чего эта самка к нему пристала?..
Он напрягся весь, подобрался – и рыкнул на неё совсем уж мрачно и зло, показывая, что это пустыня – вся его территория – и нахлёбники ему совсем не нужны. Она какое-то время смотрела завороженная, как играют, напрягаясь, его мышцы на груди и руках.
Юноша застыл, уже совсем не понимая, что с ней, такою глупой, делать? Хотя… Может, совсем на клочки порвать и съесть? А гриву её распушить, с головы содрать, расцепить, раскидать у границ, чтоб другим таким бешеным самкам не хотелось к нему суваться?
А Мадхер, залюбовавшейся им, совсем уже не хотелось его отпускать, так и хотелось прильнуть к этой мускулистой твёрдой груди. Пощупать. Но он намёков не понимал. Речи не понимал людей.
Тогда асурка подошла к нему вплотную – он мрачно следил за нею, подобравшийся для прыжка – и, потянувшись на цыпочках, поцеловала его в губы. Но и этого намёка красавец не понял. Тогда она отошла на пару шагов – он смотрел за нею мрачно, внутри радуясь, что, кажется, не совсем уж и глупая самка и уже совсем уходит.
Только женщина начала раздеваться. Он намёка не понял, но всё-таки смотрел. Ну, как бы… чего она делает? И… как так спокойно отдирает от себя свою шкуру?! Зачем шкуру от себя отдирать?! Ладно бы хищники поймали и отдирали, чтобы съесть мясо и сгрызть кости, но самой-то с себя шкуру отдирать зачем?..
А она уже совсем обнажённая застыла перед ним. И красивая. То есть, она знала, что она красивая. А полукровка подумал только, что странная какая-то самка другого вида: он таких прежде не встречал и не ел. Только юноша опять намёка не понял. И тогда Мадхер решительно шагнула к нему, напрягшемуся – и вообще повалила его на песок. Несчастный пытался вырваться от этой не в меру ретивой самки, собиравшейся, кажется, серьёзно сожрать его совсем и забрать его пустыню себе.
Но как-то… он вырывался, а её губы нашли его. И её руки… он вначале отбивался от неё когтями, покрывая её бледную кожу многочисленными царапинами. Но его упрямство только ещё больше раззадорило Мадхер. Да и вообще… досада её брала: женщина она или не женщина? С одним мужчиной, что ли, не сумеет совладать? Да и… как он только посмел быть таким омерзительно равнодушным?!
Он был не первым у неё. У неё и до мужа-то много кого было. Это только муж попался самый сильный. Ну, и любовник равный по силе ему вырисовался потом.
Отчаянно сопротивлялся несчастный хозяин пустыни под руками упёртой самки. Только почему-то его стая, его меньшие братья и самка, вскормившая его своим молоком, почему-то вообще не рвались на помощь ему! Наверное, считали, что он совсем уже сильный?.. А губы и зубы резвой здоровой самки неизвестного вида тянулись к его шее, перегрызть горло. Он отчаянно отбивался от неё. Даже заскулил наконец отчаянно.
Но, впрочем, юноша-то ничего ещё не понял. Но шакалы всё поняли. Да и вообще: потомство для зверей священно. А тут вроде нашлась для их вожака и хозяина пустыни своя самка. Странная, но вполне здоровая. Так что пускай они там заводят потомство. Что-то такое решили звери, да разошлись по своим делам"


6) "Девушка подобрала упавший цветок. Медленно выпрямилась – сочные пряди волос сползли по плечам и рукам, дупатта сползла по плечу, покрывая ряд ближайший цветов. Готовящаяся к празднику серьёзно и строго оглядела запачкавшийся цветок. На корзинку с цветами посмотрела, наполненную меньше, чем наполовину. И, нахмурившись, отбросила грязный цветок. Он откатился по земле, тёмной и мокрой после недавнего дождя. Яркий. Завораживающе яркий. Она сердито отвернулась от него, испачкавшегося, дальше пошла.
Но вскоре другая рука подхватила цветок. И, не отряхивая, поднесла к губам. Затем молодой воин осторожно заправил край обломанного стебля в свой жёлтый тюрбан, вместо драгоценного украшения.
Девушка ещё долго выбирала цветы. Корзинка не наполнилась даже наполовину. Потом прошла до конца рядов торопливо. Потом быстро обернулась – никого не увидела. Хотя вроде ветер как-то странно шумел листьями ближайшего ряда?.. Но, нет, цветочное поле было пустынным. И ведь цветов поручили принести ей!
Но, впрочем, молодости сложно долго быть серьёзной. И, воровато оглядевшись, она сорвала цветок с крайнего куста. Задумчиво его подбросила на ладони, поймала. Опасливо на корзину посмотрела – не растеряла никого. Задумчиво вдохнула цветочный запах. Перекатила на ладони, разглядывая его лепестки. Опять подкинула.
В следующий миг вокруг ней вдруг посыпался дождь. Посыпался?..
Она, запрокинув голову, растерянно смотрела на небо, вдруг одарившее её дождём из оранжевых лепестков. Странный дождь! Настоящее чудо! Вот только…
- Так быстро закончился!
Сказала грустно. И вдруг ветерок лёгкий закружил вокруг неё облако оранжевых лепестков. Засмеявшись, перекружилась. Невероятно красивая в своём искреннем веселии и беззаботности.
И напугано остановилась, увидев молодого воина, стоявшего рядом с ней. Причину её цветочного дождя. Но юноша не смутился. Ни её, ни того, что был внезапно замечен, ни грязного цветка, украшавшего его тюрбан вместо драгоценностей. Невозмутимо сорвал ещё два цветка, оборвал с них лепестки. И сдул со своей ладони ей в лицо. Она отпрянула, хотя несколько лепестков застряли в её волосах, серьгах и вышивке на её юбке. А воин вдруг весело рассмеялся.
- Ты зачем это сделал? – сердито спросила она.
- Захотел – и сделал, - усмехнулся он.
- Ты… - начала и запнулась. Потупилась, корзину к себе прижимая.
- Что? – насмешливо спросил юноша.
Ответа не дождался. Был только испуганный взгляд на него.
Вздохнув, перепрыгнул сквозь цветочный ряд. Мимо неё прошёл. Она выдохнула с облегчением. Но он тут же остановился, обернулся резко. И, за локоть её подхватив, притянул к себе. Быстро губами коснулся её губ, перегнувшись сквозь стену оранжевых цветов. Отпрянул, дерзко усмехаясь. Но по лицу не получил. Она отступила, на цветы, споткнулась. Дерзкий юноша успел её подхватить, за руку. Удержал, потянул к себе, переплетая их пальцы.
Она смотрела на него такими испуганными глазами, что он опять рассмеялся. Зачем-то подхватил цветок из корзины её, заправил концом стебля ей за ухо, хотя осторожно, тела совсем не задев её. И невозмутимо пошёл от цветочного поля. Дальше от неё. Всё дальше. Девушка напугано смотрела ему в след. Бешено билось в груди её сердце. Или… то случилось, когда он на миг повернулся и снова усмехнулся, как хулиганящий мальчишка, а она, улыбку увидав на его губах, вспомнила, как они целовали её?..
Но он невозмутимо ушёл…
Точнее, он ушёл с того поля.
Но целыми днями подходил к ней в её воспоминания, чтобы так озорно улыбаться. Или, чтоб перегнувшись сквозь оранжевую, душистую стену, снова целовать её… забывалось и оружие, которое он держал в другой руке, страшное, наверное… и шрамы на его теле, мускулистом… всё забывалось в тот миг, когда он целовал её"

Поцелуи из романов:
1 - "Сын евнуха"
2 - "Три мужа для Кизи"
3 - "Моя 15-я сказка"
4 - "Звезда Гаада"
5 - "Три мужа для Кизи"
6 - "Три мужа для Кизи"