ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
Смоленская губерния, август 1873 года
В ту пору, когда уже ничего не ждешь от уходящего лета, на помещиц Бахметьевых обрушились два важных известия. Первое было досадным и сулило одни неприятности. Но зато второе привело юную Александру и ее маменьку Любовь Даниловну в радостное волнение, от которого они были сами не свои.
Причиной явилось письмо брата Любови Даниловны, князя Новосельского, с которым они не общались двадцать четыре года – с тех пор, как Любовь Даниловна бежала из дома и обвенчалась с молодым провинциальным помещиком против отцовской воли. Князь Данила Петрович Новосельский не простил дочь и в порыве гнева завещал все свое состояние сыну. Возможно, старик бы и смягчился со временем, но, на беду, очень скоро умер. Роман Данилович же, под предлогом следования воле покойного отца, не пожелал делиться наследством. Просьбы Любови Даниловны выделить ей хотя бы небольшое приданое остались безответны.
И вот теперь, спустя четверть века, он вдруг захотел помириться. Впрочем, намерение князя не казалось таким уж удивительным. Роману Даниловичу было пятьдесят лет, и он не имел наследников. Его брак, заключенный в молодости по веленью отца, остался бездетным. Овдовев, князь не стал жениться вторично. Последние годы он вел беззаботную холостяцкую жизнь, заводя одну кратковременную интрижку за другой. Обо всем этом Любовь Даниловна узнавала от петербургской приятельницы. А брат не писал ей до нынешнего дня.
Письмо Романа Даниловича, занимавшее целых три страницы, было адресовано «драгоценной сестрице Любоньке». Князь горько сокрушался, что в свое время прервал с нею отношения, и выражал страстное желанье возобновить их. Заканчивалось письмо почтительной просьбой приехать в имение сестры, дабы примириться с ней, познакомиться с племянницей и обсудить переезд оной в Петербург.
«Недавно я узнал от приятеля, бывшего в Смоленске и видевшего Александру в театре, что она до сих пор не замужем. Это известие меня необычайно обрадовало. Я усмотрел в нем знак судьбы и возможность искупить свой грех перед тобою, любезная сестрица, – писал Новосельский. – Было бы огорчительно, если бы Александра, не имея хорошего приданого, вышла за какого-нибудь ничтожного человека. Однако, получив от меня приданое и перебравшись в столицу, она, конечно же, найдет достойную во всех отношениях партию…»
Прочитав пару раз письмо, Любовь Даниловна, ее свекровь Софья Аркадьевна и Александра принялись размышлять.
– Полагаю, мне нужно без промедления написать брату, – проговорила после короткого молчания Любовь Даниловна. – Чем раньше он получит ответ, тем скорее приедет сюда и… тем скорей все решится!
– Ты права, мама, – кивнула Александра. – Да, надо немедленно написать дядюшке и пригласить его к нам в Дубровицы. Познакомимся, начнем с ним общаться, а там… будет видно, что дальше!
Софья Аркадьевна скептически усмехнулась:
– Как легко и просто у вас все получается, голубушки мои! Немедленно пригласить, поскорей все решить… Значит ты, Люба, в одночасье простила брата, которого столько лет поминала недобрым словом, и готова помириться с этим подлецом?
– Но Роман вовсе не подлец! – возразила Любовь Даниловна. – Просто он неукоснительно следовал воле нашего отца, и потому все так нехорошо получилось.
– Да, неукоснительно следовал, как и полагается послушному сыну, – с сарказмом произнесла Софья Аркадьевна. – Тем более что ему это было выгодно: не пришлось делиться наследством с нежно любимой сестрой.
Любовь Даниловна досадливо топнула ногой.
– Вот, вы всегда так, maman! Вам бы только отравить мою радость, разрушить мои мечты! Вы всегда…
– Ради бога, только не затевайте скандала! – вскричала Александра, поспешно становясь между родственницами. – Мама, не горячись: тебе это вредно. Бабушка, зачем ты говоришь маме такие слова, от которых, как ты сама знаешь, она обязательно разволнуется? Сколько раз я просила тебя быть посдержанней! – она посмотрела на Софью Аркадьевну с упреком. – Итак, дорогие мои, я настоятельно прошу вас успокоиться и не затевать ссоры. Такие события происходят, а вы… Но давайте вернемся к дядюшкиному письму!
Она прошлась по гостиной, остановилась и внушительно посмотрела на притихших родственниц.
– Если вам интересно знать мое мнение, то я думаю так… Ответить на письмо в любом случае нужно. И пригласить дядюшку к нам, да! Пусть приедет, раз у него появилось такое желание, а дальше мы посмотрим. Как знать? Может, он и впрямь искренне раскаивается, что когда-то не поделился наследством с единственной сестрой. Так или иначе, а повидаться нам следует… Бабушка, ты согласна со мной?
– Да, моя милая, – вздохнула Софья Аркадьевна. Она уже остыла и обрела способность рассуждать практично. – Пущай приезжает… Бог с ним! Может, как говорится в пословице, с паршивой овцы хоть шерсти клок…
– Прекрасно, – улыбнулась Александра. – Значит, на том и порешим. Мама, ступай писать письмо! Если закончишь за вечер, отправим его прямо с завтрашней почтой, чтобы поскорее дошло.
– Да уж, тянуть ни к чему, коли решение принято, – кивнула Софья Аркадьевна. – Ступай, Люба, пиши этому пройдохе.
Любовь Даниловна посмотрела на нее с вызовом:
– Пройдоха он или нет, но, если он даст Александре приданое, это будет чудесно. Это спасет будущее нашей девочки, позволит ей вырваться из провинциальной глуши в большой мир! И она, наконец, сможет найти достойного жениха, которого не нашла здесь. Это, по-вашему, плохо?
– Кто ж спорит, что это было бы хорошо, – усмехнулась Софья Аркадьевна. – Мне просто обидно и горько, что приходится связываться с непорядочными людьми. А ведь он непорядочен, этот Новосельский, с какой стороны ни глянь! Мало ли что отец взбрыкнул, лишил дочку наследства под горячую руку. Разве это повод рвать отношения с сестрой и не выделять ей приданого? Деньги дороже сестры оказались… И вот, приходится с этакими людьми общаться, в гости их приглашать. Дожили!
– Ничего, бабушка, – успокаивающе сказала Александра. – Он нам все-таки родственник, причем, очень близкий, и мы должны быть к нему снисходительны. И я верю, что его намерения благородны, что он, правда, хочет нам помочь!
– Я тоже! – подхватила Любовь Даниловна. – Да и какие у него еще могут быть намерения? Ведь ты – его единственная племянница, а он уже в преклонных летах, свои детки навряд ли появятся, раз не появились до сих пор. А под старость многие люди становятся сентиментальны.
– Все так, – кивнула Софья Аркадьевна. – Но давайте уже разойдемся: мочи нет больше слышать про Новосельского.
Другую важную новость они в этот вечер не обсуждали: о ней и так говорилось больше, нежели она того стоила.
ГЛАВА 2
Александра спала тревожно и проснулась рано. Мысли о том, что в ее судьбе могут произойти серьезные перемены, ужасно волновали девушку и лишали спокойного сна.
Нельзя сказать, чтобы Александра чувствовала себя несчастной. Но в последние годы ее жизнь уподобилась стоячему озеру, в котором перестали бить родники. Проще говоря, становилось все скучней и тоскливей. А хотелось интересных событий, веселых приключений, путешествий – одним словом, насыщенной жизни, полной впечатлений. Но впечатлений было взять неоткуда, сидя на одном месте, а на путешествия, увы, не имелось средств.
Выпив чашечку кофе, Александра велела седлать лошадь и облачилась в костюм для верховой езды – розово-вишневую амазонку с белым воротничком и небольшую черную шляпку с вишневыми лентами и развевающейся по спине вуалью. Наряд очень шел к ее внешности – ореховым глазам, светлой коже и пепельно-русым волосам с легким пшеничным отливом. Глянув на себя в зеркало, Александра приветливо улыбнулась своему отражению. Нет, она совсем не выглядит на свои двадцать три года – тот возраст, когда многие девушки начинают утрачивать свежесть только что распустившихся цветов. Двадцать, не больше. А если прогнать с лица выражение невеселой задумчивости, ставшее для нее привычным за последнее время, то ей можно дать и того меньше.
Впрочем, какая разница, сколько тебе лет, если у тебя есть деньги и ты можешь жить в свое удовольствие! Подумав об этом, Александра мечтательно улыбнулась, а затем нахмурилась. Неужели бабушка и впрямь хотела оставить дядюшкино письмо без ответа? Хороший он человек или нет, но ведь это единственный шанс ее внучки выбраться из провинции и зажить той жизнью, о которой она так страстно мечтала в глубине души. Той нормальной жизнью состоятельных дворян, которую вела их семья несколько лет назад, при крепостном праве и даже еще в первые годы после его отмены.
Проезжая по усадебному парку, Александра невольно обращала внимание на следы запустения, которые раньше старалась не замечать, дабы не травить душу. Какие роскошные цветники были разбиты перед парадным фасадом особняка во времена ее детства! А теперь – всего лишь три жалкие клумбы. А вот на этом месте, возле самого озера, некогда стоял красивый павильон с колоннами, выкрашенный в нежно-голубой цвет. Нет его теперь: он был деревянным, сгнил от времени, и его пришлось разобрать, а нового не построили за отсутствием средств. А большая кирпичная оранжерея сохранилась, но какой у нее непрезентабельный вид! Краска облупилась со стен, даже не поймешь, каким был изначальный цвет постройки, то ли розовым, то ли желтым.
Слава Богу, что хоть на покраску дома удалось наскрести денег в позапрошлом году. Его выкрасили в нежно-желтый цвет, колонны побелили, и теперь он весьма живописно смотрелся на фоне парковой зелени.
Александра обожала свой дом. В Смоленске, где Бахметьевы обычно проводили зиму, у них тоже был дом, но он не шел ни в какое сравнение с этим, построенным в самом начале нынешнего столетия. Александре нравилась строгая классическая планировка дома и его просторные комнаты с высокими потолками, в которых так легко дышалось. Нравилась темная дубовая лестница с резными перилами, ведущая из вестибюля на второй этаж, и сам вестибюль, выкрашенный в желто-оранжевый цвет, с коричневыми плюшевыми портьерами на окнах и дверях.
А самым любимым ее помещением был розовый бальный зал, занимавший левое крыло здания, с колоннами, прямоугольными зеркалами и хорами для музыкантов. К сожалению, за последние десять лет в этом зале давали всего два бала. Первый раз – в то чудесное и полное светлых надежд лето, когда Александре исполнилось семнадцать, второй – на ее двадцатилетие, в конце апреля. Александра бережно хранила роскошные платья, в которых блистала на тех балах. Одно из них, шитое по моде конца шестидесятых годов, было еще с кринолином. Вскоре после бала некий заезжий художник написал портрет Александры в этом прелестном сиреневом платье, с верхней юбкой из белоснежного кружева и нежным сиреневым цветком с зелеными листочками в центре корсажа. Это был единственный «взрослый» портрет Александры, после него делались только фотографии, так как на портреты не находилось денег.
«А какие чудесные балы давались в нашем имении, когда я была маленькой! – с ностальгией вспомнила девушка. – Могла ли я подумать, что, когда вырасту, все так несчастливо переменится? Всего лишь два бала с тех пор, как я стала взрослой… за столько-то лет!»
Протяжный лошадиный храп вернул Александру к действительности. Она обернулась к подъехавшему всаднику и тут же ощутила прилив жгучей досады. Это был Олег Денисович Черепанов, дальний сосед по имению и самый несносный из ее поклонников.
Два года назад Черепанов сделал ей предложение. Александра ответила отказом, но Олег Денисович не унялся и при каждом удобном случае навязывался с любезностями. На светских вечерах, где Александра появлялась в сопровождении родных, он не осмеливался подходить к ней. Но зато, если где-то встречал одну, неизбежно начинал заигрывать и говорить всякие пошлости, порою граничащие с оскорблением.
Был ли Черепанов серьезно влюблен в нее? Александра этому не верила. Скорее, он испытывал к ней чувственное влечение и считал подходящей партией. Олег Денисович принадлежал к той породе мужчин, которых называют страстными охотниками до женского полу. Сейчас, когда ему стукнуло тридцать пять, он уже не был таким гулякой, как в юности, но слава о его былых похождениях до сих пор гремела по губернии. Естественно, бабушка Александры не помышляла выдать единственную внучку за подобного человека. К тому же состояние Черепанова было изрядно расстроено, и он нигде не служил. И вообще, по мнению Александры, он был на редкость противным. Вроде бы и на лицо недурен, и сложен изящно, а вот противный и все тут.
– Доброе утро, любезная Александрина, – с медовой улыбкой произнес Олег Денисович. – Как поживаете?
– Благодарю вас, неплохо, – сухо ответила девушка, не поворачивая к нему головы. Фамильярное обращение по имени давало ей право не проявлять светскую учтивость, и она собиралась им воспользоваться.
– Во всяком случае, вид у вас цветущий, – продолжал Черепанов, игнорируя ее нежелание поддерживать разговор. – Еще больше похорошели за тот месяц, что мы не виделись. Но неужели со времени нашей последней встречи прошел целый месяц? – голос Олега Денисовича наполнился страстным волнением. – Да, ведь мы виделись последний раз на балу у княгини Друцкой-Соколинской. На том самом балу, где вы столь нелюбезно отказались танцевать со мною кадриль…
Он выжидающе посмотрел на девушку, но Александра, следуя своему намерению не вступать в разговор, молчала.
– Нет, это поразительно! – натянуто рассмеялся Черепанов. – Вы не только пренебрегаете моими чувствами, но даже не желаете проявить любезность! Александрина, неужели…
Александра резко обернулась к нему и окинула ледяным взглядом.
– Господин Черепанов! Во-первых, разрешите напомнить, что я для вас не Александрина, а мадемуазель Бахметьева. А во-вторых, мне пора домой, так что позвольте проститься.
Она хотела пустить лошадь в галоп, но Олег Денисович вдруг вырвал повод из ее рук и крепко вцепился в него.
– Нет, я не дам вам так просто сбежать! – воскликнул он. – Не для того я четыре утра подряд колесил вблизи вашего имения, чтобы, когда мы, наконец, встретились, отпустить, не заставив прежде меня выслушать…
– Четыре утра подряд?! – изумленно вскричала Александра. – Так, значит, это не случайная встреча, а подстроенная?
– Да, – с вызовом подтвердил Черепанов. – Потому что вы довели меня до отчаяния своей холодностью! И сейчас я прошу вас сойти с лошади и выслушать меня.
– Да вы, верно, с ума сошли! – возмутилась девушка. – Зачем вы хотите говорить со мной, что нового вы можете мне сказать? Немедленно дайте мне уехать!
Но Олег Денисович лишь сильнее стиснул повод ее лошади, а затем изловчился и схватил свободной рукой запястье Александры.
– Спускайтесь! – со злостью процедил он. – Ваша лошадь уже начинает нервничать, не дожидайтесь, пока она рванется вперед и сбросит вас на землю!
Не находя слов от гнева и изумления, Александра смотрела на него широко распахнутыми глазами. Она пыталась высвободиться, но тщетно. Положение усугублялось еще и тем, что Черепанов находился от нее с левой стороны. То есть со стороны дамского седла, в котором она сидела боком. Так ему было сподручно удерживать ее. А вот ей самой становилось все сложнее оставаться в седле, потому что Черепанов не просто держал ее за руку, но и слегка тянул вниз.
