– И, заметив в глазах дамы вопрос, Матвей пояснил: – За последние четыре года я ни разу не пробовал оранжерейных плодов. В тех краях, где я служил, у меня была возможность срывать их прямо с ветки.
Незнакомка посмотрела на Матвея с живейшим интересом.
– Так вы служили на Кавказе?! – воскликнула она с таким искренним удивлением, что Матвей едва не рассмеялся: проказница, видимо, забыла, как час назад сама напомнила ему, что он провел четыре года среди кавказских дикарей. – И где же, в каком полку? – продолжала «турчанка». – Мне любопытно это знать, потому что сын моей соседки по имению недавно был отправлен в те края за участие в дуэли, – с улыбкой пояснила она.
Матвей назвал полк, а его собеседница, в свою очередь, назвала фамилию соседа. Оказалось, что Матвей немного знаком с этим молодым человеком. Это расположило женщину в его пользу, и между ними завязался оживленный разговор. Напустив на себя вид бывалого вояки, Матвей начал увлеченно рассказывать о своей жизни на Кавказе. Тем временем они незаметно перешли из банкетного зала в картинную галерею. На мгновение Матвей остановился и пристально взглянул на свою спутницу. Но ее лицо, наполовину скрытое полумаской, не отражало никаких чувств, кроме неподдельного интереса к его рассказу.
«Как она, однако, невозмутимо держится, – удивленно подумал Матвей. – Похоже, тот ключ, что лежит в моем кармане, вовсе не от заветной дверцы, и плутовка рассчитывает от души повеселиться, когда я начну возиться с замком».
Несмотря на такие мысли, Матвей продолжал двигаться к своей цели. Наконец они достигли зала, в конце которого находилась лестница, ведущая к дверям домашнего театра. Как и в предыдущем помещении, здесь не было ни души.
– Кажется, нам пора возвращаться назад, – неожиданно сказала «турчанка», замедляя шаг. – Это последняя комната в анфиладе, за ней домашний театр, который сегодня, конечно же, заперт.
Ее слова прозвучали так просто и естественно, что Матвей невольно рассмеялся. Нет, вы только подумайте, какова плутовка!
– Ну, разумеется, он заперт, – поддразнивающим тоном произнес он. – Вот на этот маленький ключик.
Не сводя с женщины пронизывающего, цепкого взгляда, Матвей снова извлек из кармана ключ и принялся небрежно поигрывать им. Какое-то время «турчанка» недоуменно смотрела на Матвея, а затем проговорила дрожащим, полным глубочайшего негодования голосом:
– Мы немедленно уходим отсюда. Или… или я сейчас закричу!
Не дожидаясь ответа, она отвернулась от Матвея и быстро пошла к дверям. Однако не успела она сделать и десяти шагов, как Матвей настиг ее и преградил дорогу.
– Послушай, моя красавица, – сказал он с мягкой угрозой, – ты, видимо, не совсем поняла, с кем связалась. Я не из тех, кто позволяет с собой так шутить, и ты должна была об этом догадаться, раз знаешь мое имя. Ты сама зазвала меня сюда, дала мне ключ, а теперь собираешься сбежать, оставив меня в дураках? Не выйдет, голубушка! Уж коли пообещала, придется выполнять.
По лицу женщины пробежала судорога, а затем Матвей с изумлением увидел, что от ее раскрасневшихся щек отхлынула кровь и они приобрели землистый оттенок. Казалось, еще немного – и она упадет в обморок. Все это было настолько невероятно, что Матвей почувствовал себя сбитым с толку. Не верилось, что перед ним та самая развязная особа, которая два часа назад чуть ли не вешалась ему на шею. Или… она не рассчитывала, что игра зайдет далеко, и теперь сама испугалась?
– Вы или сумасшедший, или отъявленный негодяй, – наконец выдохнула «турчанка» побелевшими губами. – В любом случае, если вы надеялись развлечься, то глубоко просчитались. Я порядочная девушка, и если вы станете меня домогаться, предупреждаю: я скорее умру, чем позволю вам что-то со мной сделать!
– Да нужна ты мне, чтобы я тебя домогался, – презрительно бросил Матвей, освобождая дорогу. – Катись отсюда… вместе со своим ключом! – он швырнул ключ ей под ноги и отвернулся к стене.
Переступив через ключ, она метнулась к дверям. А затем резко повернула назад, подбежала к Матвею и сорвала с него полумаску.
– Что ты себе позволяешь, черт тебя побери?! – в бешенстве закричал он, пытаясь схватить ее за руку. Но она ловко увернулась и, отступив на безопасное расстояние, расхохоталась.
– Вот уж не ожидала, что это окажется Матвей Елагин! Подумать только, как меняет людей время! Хотя, – добавила она с какой-то непонятной интонацией, – может быть, вы и раньше были таким…
Подхватив юбки, женщина снова бросилась к дверям и исчезла за ними.
– Разрази меня гром, – озадаченно пробормотал Матвей, поглаживая щеку, которую незнакомка слегка поцарапала, когда срывала полумаску. – Либо эта особа немного не в себе, либо…
Додумать Матвей не успел, так как его внимание привлек подозрительный шорох. Осененный внезапной догадкой, Матвей со всех ног бросился к лестнице, спускавшейся к дверям домашнего театра. Снизу послышался женский визг и топот, отнюдь не вязавшийся с представлением о воздушной женской походке. Но Матвей все же успел заметить, как в двери проскользнули две женщины, одна из которых… была в точно таком же костюме, как на его «турчанке»!
Яростно выругавшись, Матвей сбежал по ступенькам и ворвался в неосвещенный театральный зал. Но здесь уже никого не было; только в отдалении хлопнула дверь, а затем наступила тишина. Похоже, мерзавки хорошо знали планировку дома, и преследовать их было бы пустой тратой времени.
Матвей торопливо вернулся в бальный зал. Но, как он и ожидал, дамы в костюме турчанки там уже не было. Видимо, после случившегося она не захотела оставаться на маскараде.
«Ну и натворил же ты, братец, делов, – мрачно поздравил себя Матвей. – Теперь готовь пистолеты и жди вызова на дуэль… от родственников оскорбленной девицы».
Хотя никакой дуэли, скорее всего, не последует. Едва ли эта девушка станет жаловаться родителям. Судя по всему, она приехала на маскарад тайно от них – иначе они держались бы рядом и ничего бы с ней не случилось. К тому же, хоть она и узнала Матвея, но сам-то он не узнал ее! А значит, в ее интересах обо всем молчать: иначе можно оскандалиться на весь свет и изрядно подпортить свою репутацию. Где это видано, чтобы порядочные девушки разъезжали по маскарадам одни? Так могут вести себя только замужние дамы да еще старые девы, поставившие крест на мечтах о замужестве.
«И все-таки, она порядочная девушка, – подумал Матвей, с каждой минутой все больше ощущая укоры совести. – А я… порядочный осел! Как можно было не разглядеть, что это совсем не та женщина? Ее манеры, речь, поведение – все говорило об этом!»
Итак, кто-то решил сыграть с ним злую шутку. Или даже не с ним, а с той «турчанкой». Какие-то мерзавки позавидовали ее светским успехам и решили устроить ей досадную неприятность. А его, Матвея, они использовали в качестве орудия мести. И, надо заметить, их выбор оказался удачным: он повел себя с той девушкой, как отъявленный негодяй. Оскорбил ее своим непристойным предложением, наговорил гадостей, да еще и напугал до полусмерти. Можно только догадываться, какие громы и молнии она сейчас призывает на его грешную голову! Ведь она же не знает, что все это было подстроено, и, если он и виноват перед ней, то лишь наполовину. К сожалению, принести извинения не удастся – ведь он не знает ее имени.
«А раз так, то плюнь на эту историю и забудь о ней, – решительно сказал он себе. – В конце концов, ничего ужасного с девицей не случилось. Будет ей урок: не болтайся где попало без сопровождения старших!»
Повернувшись на каблуках, Матвей направился в игорную комнату.
Имение Юлии Прозоровской, май 1830 года
Сидя в уютном кресле перед дубовым столом в своей библиотеке, Юлия Прозоровская внимательно изучала отчет управляющего о весенних посевных работах. Время от времени она делала пометки на полях тетради, макая перо в малахитовую чернильницу. Рядом с чернильницей стоял серебряный поднос, а на нем – чашка и блюдце синего, с розово-золотым цветочным рисунком севрского фарфора. В чашке был налит шоколад, а в блюдце лежали ароматные миндальные пирожные.
Нельзя сказать, чтобы Юлия не доверяла своему управляющему. Но она решила, что ей как единоличной хозяйке большого имения следует основательно вникать во все дела. В последнее время только и было слухов, что об очередном разорении какого-нибудь дворянина, и Юлия совсем не горела желанием пополнить число этих несчастных. Да и чем еще было заниматься девушке, жившей в деревне и не выезжавшей на светские вечера? Читать – так Юлия уже давно перечитала все, что было интересного в обширной отцовской библиотеке. Заниматься же рукодельем она не слишком любила. Можно было бы попробовать рисовать, но – увы! – природа обделила княжну Прозоровскую талантом художника.
Покончив, наконец, со своим занятием, Юлия откинулась в кресле и расслабленно потянулась. Стрелки на каминных часах показывали начало десятого, и она невольно подумала, что знатные дамы в Петербурге и Москве сейчас еще сладко спят, отдыхая после веселого бала или раута. Что ж, когда-то и она вела такую жизнь… до того, как про женщин ее семейства пошел этот ужасный, зловещий слух.
Допив шоколад, Юлия позвонила в бронзовый колокольчик, и полминуты спустя в библиотеке появилась старшая горничная.
– Готовы ли комнаты для князя и княгини Тумановых?
– Да, госпожа княжна, – почтительно ответила горничная. – Все готово, можно заселяться хоть сейчас.
– Прекрасно. А те коробки с платьями и шляпами, что прислала мне тетушка на прошлой неделе?
– Все распаковано и развешано в вашей гардеробной, госпожа княжна.
Удостоив служанку легким одобрительным кивком, Юлия дала ей пару указаний и отпустила небрежным движением руки. Потом встала с кресла и перешла из библиотеки в небольшой будуар, выходящий окнами во двор. Ее должен был навестить приятель покойного отца, и ей хотелось выйти ему навстречу, чтобы показать чудесные голландские тюльпаны в саду. Они распустились только три дня назад, и Юлия не могла на них налюбоваться. Цветы были трех видов: малиновые с молочно-белыми прожилками, желтые с красными прожилками и необычные ярко-фиолетовые.
Подойдя к зеркалу, Юлия с улыбкой оглядела себя. В это утро на ней было роскошное платье из бирюзового бархата, которое трудно было назвать просто «домашним». По моде того времени, платье имело пышные рукава, широкие в плечах и сужавшиеся к манжетам. Тонкую шею Юлии обхватывал гофрированный кружевной воротник «а-ля Маргарита де Валуа», под которым был завязан изящный бантик из черной атласной ленты. Прическа Юлии тоже соответствовала моде: тугие локоны на висках и искусно сделанный бант из волос на макушке. Перчаток на руках девушки не было. На тонких изящных пальцах красовалось несколько колец: с жемчугом, бирюзой и даже одно с бриллиантом. (Надевать бриллианты по утрам считалось дурным тоном, но в последнее время Юлия испытывала какую-то болезненную тягу к роскоши и драгоценностям.)
Внезапно Юлии вспомнилась одна фраза из письма тетушки, и ее губы тронула усмешка. Тетушка с мужем собирались снова вывозить ее в свет и прислали наряды, чтобы Юлия «привыкла к ним и заново научилась носить модные вещи». Вероятно, тетушка полагала, что племянница ходит по дому в замусоленном капоте и с нечесаными волосами, а ее просторный дом пришел в полное запустение. Что ж, она будет приятно удивлена, когда окажется здесь.
Вообще-то опасения княгини возникли не на пустом месте. После того как в начале осени Юлия посетила несколько московских балов, она на целых три месяца погрузилась в апатию и уныние. Но потом все-таки нашла в себе силы встряхнуться. Пусть она не может показаться в обществе, где на нее все косятся – в жизни и кроме балов с театрами хватает приятных вещей. Она молода, красива, достаточно здорова и, главное, – богата. Так стоит ли печалиться, рискуя зачахнуть от тоски во цвете лет? И из-за чего? Только из-за того, что она не может выйти замуж?! Да очень ей это надо – терпеть подле себя какого-нибудь грубияна, развратника или дурака/ А так она сама себе хозяйка, и очень скоро, когда ей исполнится двадцать один год, станет совсем независимой.
Стук колес экипажа по мощеной дорожке прервал размышления Юлии. Выглянув в окно, она набросила на плечи меховую накидку и быстро прошла в вестибюль, а оттуда – на высокое каменное крыльцо своего особняка. Как раз в это время коляска остановилась, и из нее вышел представительный мужчина лет пятидесяти, с густыми темными усами, тронутыми легкой проседью, и проницательным взглядом серо-голубых глаз. Это и был приятель отца Юлии, Андрей Евгеньевич Самборский.
– Ну наконец-то! – воскликнула Юлия, окидывая гостя ласково-укоризненным взглядом. – А я уж думала, вы совсем про меня забыли!
– Это невозможно, сударыня, – игриво отвечал Андрей Евгеньевич. – Ибо кто видел вас хотя бы мельком, не сможет забыть до конца своих дней.
– Ну-ну! – усмехнулась Юлия. – Вы лучше не в любезностях рассыпайтесь, а расскажите, где вы так долго пропадали. Мы с Виолеттой Егоровной ждали вас на Пасху, а уже и Святая неделя миновала.
Андрей Евгеньевич страдальчески возвел глаза к небесам.
– А что, эта ужасная особа все еще здесь? – спросил он, с преувеличенной опаской оглядываясь по сторонам.
Юлия рассмеялась, а затем легонько погрозила ему пальцем.
– Перестаньте так отзываться об этой милой женщине, или я перестану считать вас своим другом. Вы же прекрасно знаете, что молодой девушке не полагается жить одной, а Виолетта, по крайней мере, нисколько мне не досаждает. Кстати, она никогда не встает с постели раньше одиннадцати, так что у нас еще полно времени, чтобы пообщаться без помех. Но сначала я хочу показать вам свои тюльпаны.
Юлия проворно сошла с крыльца и, грациозно опершись на руку Андрея Евгеньевича, направилась вместе с ним в сад.
Минут через двадцать они вернулись в дом и прошли в малую гостиную – уютную комнату с золотисто-желтыми обоями и добротной мебелью, обитой оранжевым штофом. Велев горничной подать легкого вина, Юлия уселась с гостем на мягкий диван, и они повели неторопливый, задушевный разговор, как нередко бывало за последний год.
– Андрей Евгеньевич, а ко мне ведь тетушка с мужем приезжают, – сообщила Юлия. – Жду со дня на день, уже и комнаты приготовила.
– Вот как? – Самборский озадаченно сдвинул брови. – И надолго ли гости, позвольте узнать?
– Судя по всему, да. Видите ли, тетушка намерена снова вывозить меня в свет. А еще давать балы и всякие развлекательные вечера здесь, в моем имении.
– Мудрое решение, – заметил Самборский.
Юлия выразительно посмотрела ему в глаза.
– Она прислала мне целый воз новомодных нарядов. И, похоже, все это неспроста. В своем последнем письме она намекнула, что хочет познакомить меня с одним очень интересным и достойным молодым человеком. – По губам Юлии скользнула колко-ироничная усмешка. – Любопытно, чем ей удалось его прельстить? Не иначе, как моими деньгами!
– Прошу вас, дорогая Юленька, не говорите так, – с чувством возразил Самборский. – У меня сердце разрывается, когда у вас становится такой взгляд. Ваши деньги… Что они значат в сравнении с вашими достоинствами, не говоря уж о вашей красоте? Богатых невест можно найти сколько угодно, а вот такую, как вы… – он сделал многозначительную паузу, – такую, как вы, еще надобно поискать.
Незнакомка посмотрела на Матвея с живейшим интересом.
– Так вы служили на Кавказе?! – воскликнула она с таким искренним удивлением, что Матвей едва не рассмеялся: проказница, видимо, забыла, как час назад сама напомнила ему, что он провел четыре года среди кавказских дикарей. – И где же, в каком полку? – продолжала «турчанка». – Мне любопытно это знать, потому что сын моей соседки по имению недавно был отправлен в те края за участие в дуэли, – с улыбкой пояснила она.
Матвей назвал полк, а его собеседница, в свою очередь, назвала фамилию соседа. Оказалось, что Матвей немного знаком с этим молодым человеком. Это расположило женщину в его пользу, и между ними завязался оживленный разговор. Напустив на себя вид бывалого вояки, Матвей начал увлеченно рассказывать о своей жизни на Кавказе. Тем временем они незаметно перешли из банкетного зала в картинную галерею. На мгновение Матвей остановился и пристально взглянул на свою спутницу. Но ее лицо, наполовину скрытое полумаской, не отражало никаких чувств, кроме неподдельного интереса к его рассказу.
«Как она, однако, невозмутимо держится, – удивленно подумал Матвей. – Похоже, тот ключ, что лежит в моем кармане, вовсе не от заветной дверцы, и плутовка рассчитывает от души повеселиться, когда я начну возиться с замком».
Несмотря на такие мысли, Матвей продолжал двигаться к своей цели. Наконец они достигли зала, в конце которого находилась лестница, ведущая к дверям домашнего театра. Как и в предыдущем помещении, здесь не было ни души.
– Кажется, нам пора возвращаться назад, – неожиданно сказала «турчанка», замедляя шаг. – Это последняя комната в анфиладе, за ней домашний театр, который сегодня, конечно же, заперт.
Ее слова прозвучали так просто и естественно, что Матвей невольно рассмеялся. Нет, вы только подумайте, какова плутовка!
– Ну, разумеется, он заперт, – поддразнивающим тоном произнес он. – Вот на этот маленький ключик.
Не сводя с женщины пронизывающего, цепкого взгляда, Матвей снова извлек из кармана ключ и принялся небрежно поигрывать им. Какое-то время «турчанка» недоуменно смотрела на Матвея, а затем проговорила дрожащим, полным глубочайшего негодования голосом:
– Мы немедленно уходим отсюда. Или… или я сейчас закричу!
Не дожидаясь ответа, она отвернулась от Матвея и быстро пошла к дверям. Однако не успела она сделать и десяти шагов, как Матвей настиг ее и преградил дорогу.
– Послушай, моя красавица, – сказал он с мягкой угрозой, – ты, видимо, не совсем поняла, с кем связалась. Я не из тех, кто позволяет с собой так шутить, и ты должна была об этом догадаться, раз знаешь мое имя. Ты сама зазвала меня сюда, дала мне ключ, а теперь собираешься сбежать, оставив меня в дураках? Не выйдет, голубушка! Уж коли пообещала, придется выполнять.
По лицу женщины пробежала судорога, а затем Матвей с изумлением увидел, что от ее раскрасневшихся щек отхлынула кровь и они приобрели землистый оттенок. Казалось, еще немного – и она упадет в обморок. Все это было настолько невероятно, что Матвей почувствовал себя сбитым с толку. Не верилось, что перед ним та самая развязная особа, которая два часа назад чуть ли не вешалась ему на шею. Или… она не рассчитывала, что игра зайдет далеко, и теперь сама испугалась?
– Вы или сумасшедший, или отъявленный негодяй, – наконец выдохнула «турчанка» побелевшими губами. – В любом случае, если вы надеялись развлечься, то глубоко просчитались. Я порядочная девушка, и если вы станете меня домогаться, предупреждаю: я скорее умру, чем позволю вам что-то со мной сделать!
– Да нужна ты мне, чтобы я тебя домогался, – презрительно бросил Матвей, освобождая дорогу. – Катись отсюда… вместе со своим ключом! – он швырнул ключ ей под ноги и отвернулся к стене.
Переступив через ключ, она метнулась к дверям. А затем резко повернула назад, подбежала к Матвею и сорвала с него полумаску.
– Что ты себе позволяешь, черт тебя побери?! – в бешенстве закричал он, пытаясь схватить ее за руку. Но она ловко увернулась и, отступив на безопасное расстояние, расхохоталась.
– Вот уж не ожидала, что это окажется Матвей Елагин! Подумать только, как меняет людей время! Хотя, – добавила она с какой-то непонятной интонацией, – может быть, вы и раньше были таким…
Подхватив юбки, женщина снова бросилась к дверям и исчезла за ними.
– Разрази меня гром, – озадаченно пробормотал Матвей, поглаживая щеку, которую незнакомка слегка поцарапала, когда срывала полумаску. – Либо эта особа немного не в себе, либо…
Додумать Матвей не успел, так как его внимание привлек подозрительный шорох. Осененный внезапной догадкой, Матвей со всех ног бросился к лестнице, спускавшейся к дверям домашнего театра. Снизу послышался женский визг и топот, отнюдь не вязавшийся с представлением о воздушной женской походке. Но Матвей все же успел заметить, как в двери проскользнули две женщины, одна из которых… была в точно таком же костюме, как на его «турчанке»!
Яростно выругавшись, Матвей сбежал по ступенькам и ворвался в неосвещенный театральный зал. Но здесь уже никого не было; только в отдалении хлопнула дверь, а затем наступила тишина. Похоже, мерзавки хорошо знали планировку дома, и преследовать их было бы пустой тратой времени.
Матвей торопливо вернулся в бальный зал. Но, как он и ожидал, дамы в костюме турчанки там уже не было. Видимо, после случившегося она не захотела оставаться на маскараде.
«Ну и натворил же ты, братец, делов, – мрачно поздравил себя Матвей. – Теперь готовь пистолеты и жди вызова на дуэль… от родственников оскорбленной девицы».
Хотя никакой дуэли, скорее всего, не последует. Едва ли эта девушка станет жаловаться родителям. Судя по всему, она приехала на маскарад тайно от них – иначе они держались бы рядом и ничего бы с ней не случилось. К тому же, хоть она и узнала Матвея, но сам-то он не узнал ее! А значит, в ее интересах обо всем молчать: иначе можно оскандалиться на весь свет и изрядно подпортить свою репутацию. Где это видано, чтобы порядочные девушки разъезжали по маскарадам одни? Так могут вести себя только замужние дамы да еще старые девы, поставившие крест на мечтах о замужестве.
«И все-таки, она порядочная девушка, – подумал Матвей, с каждой минутой все больше ощущая укоры совести. – А я… порядочный осел! Как можно было не разглядеть, что это совсем не та женщина? Ее манеры, речь, поведение – все говорило об этом!»
Итак, кто-то решил сыграть с ним злую шутку. Или даже не с ним, а с той «турчанкой». Какие-то мерзавки позавидовали ее светским успехам и решили устроить ей досадную неприятность. А его, Матвея, они использовали в качестве орудия мести. И, надо заметить, их выбор оказался удачным: он повел себя с той девушкой, как отъявленный негодяй. Оскорбил ее своим непристойным предложением, наговорил гадостей, да еще и напугал до полусмерти. Можно только догадываться, какие громы и молнии она сейчас призывает на его грешную голову! Ведь она же не знает, что все это было подстроено, и, если он и виноват перед ней, то лишь наполовину. К сожалению, принести извинения не удастся – ведь он не знает ее имени.
«А раз так, то плюнь на эту историю и забудь о ней, – решительно сказал он себе. – В конце концов, ничего ужасного с девицей не случилось. Будет ей урок: не болтайся где попало без сопровождения старших!»
Повернувшись на каблуках, Матвей направился в игорную комнату.
ГЛАВА 3
Имение Юлии Прозоровской, май 1830 года
Сидя в уютном кресле перед дубовым столом в своей библиотеке, Юлия Прозоровская внимательно изучала отчет управляющего о весенних посевных работах. Время от времени она делала пометки на полях тетради, макая перо в малахитовую чернильницу. Рядом с чернильницей стоял серебряный поднос, а на нем – чашка и блюдце синего, с розово-золотым цветочным рисунком севрского фарфора. В чашке был налит шоколад, а в блюдце лежали ароматные миндальные пирожные.
Нельзя сказать, чтобы Юлия не доверяла своему управляющему. Но она решила, что ей как единоличной хозяйке большого имения следует основательно вникать во все дела. В последнее время только и было слухов, что об очередном разорении какого-нибудь дворянина, и Юлия совсем не горела желанием пополнить число этих несчастных. Да и чем еще было заниматься девушке, жившей в деревне и не выезжавшей на светские вечера? Читать – так Юлия уже давно перечитала все, что было интересного в обширной отцовской библиотеке. Заниматься же рукодельем она не слишком любила. Можно было бы попробовать рисовать, но – увы! – природа обделила княжну Прозоровскую талантом художника.
Покончив, наконец, со своим занятием, Юлия откинулась в кресле и расслабленно потянулась. Стрелки на каминных часах показывали начало десятого, и она невольно подумала, что знатные дамы в Петербурге и Москве сейчас еще сладко спят, отдыхая после веселого бала или раута. Что ж, когда-то и она вела такую жизнь… до того, как про женщин ее семейства пошел этот ужасный, зловещий слух.
Допив шоколад, Юлия позвонила в бронзовый колокольчик, и полминуты спустя в библиотеке появилась старшая горничная.
– Готовы ли комнаты для князя и княгини Тумановых?
– Да, госпожа княжна, – почтительно ответила горничная. – Все готово, можно заселяться хоть сейчас.
– Прекрасно. А те коробки с платьями и шляпами, что прислала мне тетушка на прошлой неделе?
– Все распаковано и развешано в вашей гардеробной, госпожа княжна.
Удостоив служанку легким одобрительным кивком, Юлия дала ей пару указаний и отпустила небрежным движением руки. Потом встала с кресла и перешла из библиотеки в небольшой будуар, выходящий окнами во двор. Ее должен был навестить приятель покойного отца, и ей хотелось выйти ему навстречу, чтобы показать чудесные голландские тюльпаны в саду. Они распустились только три дня назад, и Юлия не могла на них налюбоваться. Цветы были трех видов: малиновые с молочно-белыми прожилками, желтые с красными прожилками и необычные ярко-фиолетовые.
Подойдя к зеркалу, Юлия с улыбкой оглядела себя. В это утро на ней было роскошное платье из бирюзового бархата, которое трудно было назвать просто «домашним». По моде того времени, платье имело пышные рукава, широкие в плечах и сужавшиеся к манжетам. Тонкую шею Юлии обхватывал гофрированный кружевной воротник «а-ля Маргарита де Валуа», под которым был завязан изящный бантик из черной атласной ленты. Прическа Юлии тоже соответствовала моде: тугие локоны на висках и искусно сделанный бант из волос на макушке. Перчаток на руках девушки не было. На тонких изящных пальцах красовалось несколько колец: с жемчугом, бирюзой и даже одно с бриллиантом. (Надевать бриллианты по утрам считалось дурным тоном, но в последнее время Юлия испытывала какую-то болезненную тягу к роскоши и драгоценностям.)
Внезапно Юлии вспомнилась одна фраза из письма тетушки, и ее губы тронула усмешка. Тетушка с мужем собирались снова вывозить ее в свет и прислали наряды, чтобы Юлия «привыкла к ним и заново научилась носить модные вещи». Вероятно, тетушка полагала, что племянница ходит по дому в замусоленном капоте и с нечесаными волосами, а ее просторный дом пришел в полное запустение. Что ж, она будет приятно удивлена, когда окажется здесь.
Вообще-то опасения княгини возникли не на пустом месте. После того как в начале осени Юлия посетила несколько московских балов, она на целых три месяца погрузилась в апатию и уныние. Но потом все-таки нашла в себе силы встряхнуться. Пусть она не может показаться в обществе, где на нее все косятся – в жизни и кроме балов с театрами хватает приятных вещей. Она молода, красива, достаточно здорова и, главное, – богата. Так стоит ли печалиться, рискуя зачахнуть от тоски во цвете лет? И из-за чего? Только из-за того, что она не может выйти замуж?! Да очень ей это надо – терпеть подле себя какого-нибудь грубияна, развратника или дурака/ А так она сама себе хозяйка, и очень скоро, когда ей исполнится двадцать один год, станет совсем независимой.
Стук колес экипажа по мощеной дорожке прервал размышления Юлии. Выглянув в окно, она набросила на плечи меховую накидку и быстро прошла в вестибюль, а оттуда – на высокое каменное крыльцо своего особняка. Как раз в это время коляска остановилась, и из нее вышел представительный мужчина лет пятидесяти, с густыми темными усами, тронутыми легкой проседью, и проницательным взглядом серо-голубых глаз. Это и был приятель отца Юлии, Андрей Евгеньевич Самборский.
– Ну наконец-то! – воскликнула Юлия, окидывая гостя ласково-укоризненным взглядом. – А я уж думала, вы совсем про меня забыли!
– Это невозможно, сударыня, – игриво отвечал Андрей Евгеньевич. – Ибо кто видел вас хотя бы мельком, не сможет забыть до конца своих дней.
– Ну-ну! – усмехнулась Юлия. – Вы лучше не в любезностях рассыпайтесь, а расскажите, где вы так долго пропадали. Мы с Виолеттой Егоровной ждали вас на Пасху, а уже и Святая неделя миновала.
Андрей Евгеньевич страдальчески возвел глаза к небесам.
– А что, эта ужасная особа все еще здесь? – спросил он, с преувеличенной опаской оглядываясь по сторонам.
Юлия рассмеялась, а затем легонько погрозила ему пальцем.
– Перестаньте так отзываться об этой милой женщине, или я перестану считать вас своим другом. Вы же прекрасно знаете, что молодой девушке не полагается жить одной, а Виолетта, по крайней мере, нисколько мне не досаждает. Кстати, она никогда не встает с постели раньше одиннадцати, так что у нас еще полно времени, чтобы пообщаться без помех. Но сначала я хочу показать вам свои тюльпаны.
Юлия проворно сошла с крыльца и, грациозно опершись на руку Андрея Евгеньевича, направилась вместе с ним в сад.
Минут через двадцать они вернулись в дом и прошли в малую гостиную – уютную комнату с золотисто-желтыми обоями и добротной мебелью, обитой оранжевым штофом. Велев горничной подать легкого вина, Юлия уселась с гостем на мягкий диван, и они повели неторопливый, задушевный разговор, как нередко бывало за последний год.
– Андрей Евгеньевич, а ко мне ведь тетушка с мужем приезжают, – сообщила Юлия. – Жду со дня на день, уже и комнаты приготовила.
– Вот как? – Самборский озадаченно сдвинул брови. – И надолго ли гости, позвольте узнать?
– Судя по всему, да. Видите ли, тетушка намерена снова вывозить меня в свет. А еще давать балы и всякие развлекательные вечера здесь, в моем имении.
– Мудрое решение, – заметил Самборский.
Юлия выразительно посмотрела ему в глаза.
– Она прислала мне целый воз новомодных нарядов. И, похоже, все это неспроста. В своем последнем письме она намекнула, что хочет познакомить меня с одним очень интересным и достойным молодым человеком. – По губам Юлии скользнула колко-ироничная усмешка. – Любопытно, чем ей удалось его прельстить? Не иначе, как моими деньгами!
– Прошу вас, дорогая Юленька, не говорите так, – с чувством возразил Самборский. – У меня сердце разрывается, когда у вас становится такой взгляд. Ваши деньги… Что они значат в сравнении с вашими достоинствами, не говоря уж о вашей красоте? Богатых невест можно найти сколько угодно, а вот такую, как вы… – он сделал многозначительную паузу, – такую, как вы, еще надобно поискать.
