А когда приходила в себя, снова ментально уговаривала Винольма не ходить в ловушку. Пыталась магией порвать, пережечь веревки, но руки так онемели, что я не чувствовала кисти и пальцы. Единственное, что приходило мне в голову, это собрать в кулак все свои силы и, рванувшись, выдернуть крюки их своей кожи. Что меня останавливало, так это боль, которая может лишить меня сознания и не дать улететь. Но попробовать стоит. Лишь бы вампир не появился раньше.
Решилась. Но лучше, наверно, сделать это в облике вампира, поэтому я обернулась, выпуская крылья и клыки. Они мне пригодятся, если придется драться. Послышались возбужденные голоса – люди заметили мои изменения. Но на этот раз подойти ко мне близко не решились. А я повернула к ним свои красные глаза, смотрела неотрывно, посылая метальный зов, настроенный на их чувство страха, внушающий ужас, что бы они и в дальнейшем больше не приближались ко мне.
Досчитала до трех и на счет три закричала, дергаясь вперед и ввысь со всей силой, на которую была тогда способна. Глаза на миг закрыла пелена, но я старалась вырваться из пут. Чувствовала, как рвется кожа, трещит. В меня попала стрела, пронзая руку, мимо пронесся огненный шар, но я рвалась, напрягая крылья. В какой-то момент я почувствовала, что меня пытаются тянуть, помогая освободиться. Боль сводила с ума, но сквозь неё я услышала голос Винольма, говорившего:
- Сейчас, милая, сейчас мы улетим.
Он выдернул меня, подхватил под руки и почти выкинул за ограду селения, спеша за мной. И упал. Из его спины, почти между крыльями торчало две стрелы. Теперь я, ухватив вампира за руки, старалась оттащить подальше от ненавистных стен, от жестокости людей. Но не могла. Из ворот выскочили маги. Ну, вот и все. Конец нашей жизни. В руках у людей были металлические крюки с веревками, такие же, что распинали меня. Они забрасывали их, раскрутив, стараясь зацепить нас, но близко не подходили. Вот один крюк почти просвистел у моего виска, упал за моей спиной и маг начал быстро травить веревку, стараясь «поймать» меня. Я отскочила, но в это время крюк угодил в плечо Винольма, разрывая перепонку и выкручивая кости. А я тянула друга на себя, еще немного, еще подальше. Вот еще один крюк угодил в бок вампира, вошел глубоко, веревки натянулись, ломая ребра. Но он был в сознании, смотрел на меня и прошептал:
- Не надо, глупышка. Уходи. Мне уже не помочь. Уходи, прошу. Не стоит их радовать нашей смертью. Прошу… не смотри на мою смерть…
Слезы застилали мои глаза, но я видела, как маги крюками оттаскивают Винольма от меня. Его безжизненные крылья сминаются, волочась по земле. Очнулась я от того, что боль от очередной стрелы обожгла плечо. Я попыталась взлететь, отступить подальше, но глаза провожали моего друга, оставляющего за собой широкую кровавую полосу. Где-то надрывно выл Шарк.
Крик боли…крик потери…крик сломанной души…крик порушенных надежд… крик раненного сердца…крик проклятия… и я улетела…
Ночь вступила в свои права. Меня не решились преследовать. Летела, пока держали крылья, а потом рухнула на землю. И завыла не хуже Шарка. Тело было сплошной раной, душа была сплошной раной. Я выдернула стрелы из плеча и руки, уже нисколько не заботясь о том, что будет больно. Больнее мне уже никто не сможет сделать. Нестерпимо хотелось пить. Крови. Я потратила столько магических, физических и моральных сил, а еще регенерация отнимала последние, так что жажда была вполне объяснима.
Но на периферии сознания вертелась мысль, что Винольм еще жив. Вдруг его не убили, просто мучают или сделали приманкой для меня? Надо назад. Срочно. Где только взяла силы, но полетела обратно, на упрямстве и надежде. Сейчас к поселению подойти было сложно. Были выставлены посты охраны, кругом жгли костры. Пришлось подняться высоко в небо, куда не доставал свет костров, и опустится подальше от трактира, на огороде у противоположной ограды. Здесь не так было оживленно.
Мне повезло. Из ближайшего дома выскочил мужик и пошел в огород, видимо, по нужде. Ну что ж, у меня тоже «нужда». Я напала, когда он возвращался. Просто подлетела со спины, закрыла рукой ему рот, а клыками впилась в шею, сбивая с ног. Жадно глотала кровь, чувствуя, как его пульс толкает и мою кровь, заставляет её бежать быстрее, заживляя раны на моем теле. Но вскоре биение его сердца ослабло, мужчина обмяк телом, и я его отпустила. Убила ли я его? Мне было все равно. Убьют ли его, увидев раны от моих зубов? Тоже было все равно. Сейчас, почувствовав прилив энергии, мне нужно было искать Винольма.
Лететь было уже проще, опять поднялась высоко и облетала кругом двор трактира. Его, и правда, держали на виду, но я не слышала биение сердца вампира. Не услышала его дыхания. Истерзанное тело моего друга висело растянутое крюками на ограде. Крылья висели за спиной изрезанными на лохмотья тряпками, ребра выступали острыми осколками костей из бока, из груди торчала стрела, на ногах и руках были вырваны куски кожи. Кровь, его кровь залила всю землю под ним. Я молча смотрела на то, что сделали люди с тем, кто сражался против вурдалаков бок о бок с ними. Неужели и этого они не могут понять и принять? Неужели они не видели, как вампир убивал настоящую нежить? Почему люди включили вампиров в список нежити и не хотят разобраться?
Мне нужно похоронить Винольма. Видимо, убедившись, что он мертв, охрана ушла. Рядом с ним не было никого. Я подлетела, перерезала когтями веревки, подхватила Вина под мышки и понесла подальше от людей. Все это я проделала в несколько секунд. Тело было тяжелым, мои крылья прогибались от тяжести, норовя уронить нас с высоты полета. Я держала путь к предгорьям. Может, удастся найти воду и укромное место.
А ночь заканчивалась, всходило дневное светило. Впереди показались ложбинка и небольшой ручей. Опустила бережно свою ношу, прислушиваясь, не бьется ли его сердце. Вынула осторожно крюки из его тела. Может, поможет моя кровь? Полоснула по венам когтем, направила падающие капли в рот вампира. Положила свою голову на его грудь в надежде услышать стук сердца. Нет, чуда не произошло. Обняла своего мужчину и забылась тяжелым сном.
Сколько я спала или была без памяти, но проснувшись, поняла, что надо заняться погребением. Разорвала остатки рубахи Винольма, смочила водой и начала омывать тело. А потом тут же в ложбине рыла когтями могилу, уложила дно еловыми ветками и цветами – так хотелось сделать что-то приятное для него. После положила вампира, сняв с его пальца фамильный перстень. Сверху опять засыпала цветами. Забрасывать землей не хотелось – ему же будет там холодно и одиноко. Как и мне здесь без него. Долго сидела над могилой, но постепенно стала брать горстями землю и кидать. Сверху на холм положила плоский камень, найденный у ручья, пересадила несколько цветков, чтоб всегда росли живые, полила. А потом и сама застыла над могилой, как памятник, не в силах уйти, оставить друга одного.
Очнулась от того, что кто-то провел по моим волосам рукой. Погладил. Я встрепенулась и подняла голову. Передо мной стояла сухонькая старушка, вся в черном, с посохом из корявой ветки, у её ног была корзина с травами. На меня смотрели умные добрые глаза.
- А я уж подумала – померла. Лежишь тут на могильном холмике, вроде и не дышишь. Кого похоронила-то?
- Мужа…любовника…друга…, - хрипло ответила, а потом поняла, что я все еще в облике вампира, за спиной нетопыриные крылья, язык провел по клыкам. Она, что, слепая, не видит кто я!
- Всех троих? – удивленно воскликнула старуха.
- Одного…, - уточнила я, а потом спросила. – Ты не боишься меня? Ведь я нежить.
- Нет, - тихо сказала старушка. – Существо, умеющее плакать над потерей своего сердца, не может быть нежитью. Пойдем, я тут недалече живу. Хоромы, правда, у меня неказистые, но стены греют, а крыша не промокает.
Старая женщина подхватила корзину и пошла вдоль ручья, а я поплелась за ней. Вскоре мы вышли из ложбины на тропинку, которая повела нас вверх к, поросшим кустарником и редкими деревьями, горам. Пока шли, она рассказывала мне о себе:
- Меня все бабой Натой кличут. В честь Пресветлого Ната Натой нарекли. Я тут одна живу. Вблизи жилья другого нет. Все сёла в долине у тракта, я тоже в селе жила, пока муж и сын живы были, но сначала муж от болезни сгорел, а сын с обозом ушел и не вернулся. Сказали, что остался в другой стране, нашел женщину, полюбил. А мне передали, что письмом все подробно объяснит. А письмо так и не пришло. Жив ли он ещё?
Идти в гору становилось для меня все труднее и труднее, сказывалось то, что я потратила все силы. Крылья оттягивали плечи, а убрать их не получалось. Да, что же это такое? Неужели во мне погибло все человеческое? Сквозь эти размышления до меня доносился рассказ старухи:
- Я травницей была всегда. Раньше только на лето за сырьем уходила, а как одна осталась, так и переселилась в горы. Мой-то дом в селе и так старый был. Муж, как раз перед болезнью, хотел новый строить, да не успел. Уж я его лечила, мага-лекаря приглашала, ничего не помогло. Видно богу так было угодно. А тут тихо, спокойно. Заготовлю травки, высушу одни, из других настойки сделаю, третьи изотру в порошки, чайные травяные сборы делаю, продаю потом на ярмарке в селе. Без денежки не остаюсь. На хлеб хватает. Тем и живу.
Она еще что-то говорила, но я уже не слушала, так как сосредоточилась на ходьбе, ноги отказывались шагать.
- Идем, милая, идем. Уже совсем близко, вон за тем поворотом и мои хоромы, - донеслись до меня уговоры бабы Наты, а я сидела на тропинке и не могла встать, в ушах стоял звон, мучила жажда. Но я поняла, что я снова приняла облик человека. Видимо, повлиял успокаивающий голос женщины.
Старушка оставила свои травы, подхватила меня под локоть, а в другую руку всунула свой посох:
- Давай-ка, обопрись на меня и посошок, поднимайся. Мне ж тебя не отнести, спина и так согнута, а ты ножками, ножками передвигай…
Так, уговаривая меня, мы дошли до…землянки. Или это была вросшая в землю избушка? Из земли торчало несколько бревен сруба с узким окном, дверь была занижена так, что войти можно, если только согнувшись пополам. Из крыши торчала труба, говоря о том, что есть очаг или печь. Действительно…хоромы. Словно угадав мои мысли, Ната пояснила:
- Ты не смотри, что снаружи, а внутри просторно и тепло, сухо. Камин хорошо сложен, не дымит. Сейчас воды нагреем, чайку горячего выпьем, да и тебя умоем, вон вся чумазая, да в коростах. Отдохнем.
Оказалось, что к двери надо спуститься на несколько ступенек вниз, а дверной проем как раз в рост человека, нагибаться не пришлось. Внутри и правда было просторно, раз в десять больше от того, что я увидела снаружи. Стены были из бревен, выкрашены в белый цвет. А на них развешены многочисленные пучки сохнувших трав, от чего запах был как на лугу в солнечный день. У окна стоял стол со ступками и склянками. Вдоль стен стояли сундуки и короба. Центр комнаты занимал выложенный камнями очаг, над которым был купол вытяжки из жести. В очаге стояла тренога для котла, а рядом – запас дров.
Потолок тоже не нависал над самой головой, не давил. На балках лежали доски, тоже белые, не закоптившиеся. У дверей стаяло несколько ведер с водой. Была и широкая лежанка, заправленная лоскутным покрывалом. На деревянном полу раскатаны половички.
- Нравиться? – спросила старушка, когда я закончила осматриваться. Я утвердительно кивнула головой. А баба Ната продолжила. – Это мой Анат постарался, когда мы поженились. Сруб собрал, обложил камнем, а затем землей и дерном обложил. А перед этим прорыл канавы для отвода воды, скаты сделал так, что в доме даже в сильный дождь ни капли с потолка не упало. Уж сколько лет прошло, а сделанное с любовью не рушится. Я тут как вроде с ним…
Я опустилась на ближайшую скамью, а женщина начала хлопотать - зажгла огонь, поставила котелок с водой, потом приставила к очагу на камни два ведра воды, пояснив, что они нагреются, и будет чем помыться. Вскоре меня разморило, и я уснула, а снился мне улыбающийся, веселый Винольм, его губы шептали мне «глупышка», а я в ответ ему улыбалась тоже.
- Проснись, горемычная, - трясла меня за плечо старушка. – Вода согрелась, там за занавеской лохань для помывки, воду грязную сольешь в угол в камни, она сама уйдет. Вот тебе рубашка моя, переоденься. А потом поедим и чаю выпьем с настойкой.
Действительно, за тканевой ширмочкой было небольшое корыто, наполненное теплой водой, лежало мыло. Я скинула свои лохмотья и с удовольствием смыла с себя всю грязь, ожесточенно натираясь мочалкой, как будто старалась смыть всю свою боль. А вот вид собственных волос привел меня в шок. Они были белыми, поблескивали серебром, были совершенно…седыми. Я держала в руках свою прядь и рассматривала, не в силах поверить в то, что вижу. А когда я, надев рубашку, вышла из-за занавески, уже удивилась баба Ната, всплеснула руками, заохала:
- Ох, девица, я ж думала, ты светленькая, да только волосы в грязи, а ты…, - и недоговорила, опять горестно махнув рукой.
Поели, выпили настойки, как сказала старушка, «за помин души» моего друга. Хорошо хоть баба Ната не приставала с вопросами, не теребила мои раны. Настойка оказалась крепкой, разлилась по крови теплом, расслабила и без того обессиленные мышцы, и я уснула. Спала в этот раз без сновидений и кошмаров, поэтому проснулась бодрой, но жажда никуда не делась, мне нужна была совсем другая «еда».
Баба Ната уже хлопотала у котла, что-то нашептывая. Она, что, колдует? Да вроде по ауре обычный человек. Я встала, пожелала ей светлого утра, а она рассмеялась, проговорив:
- Девонька, какое утро? Ужинать уже пора. Ты ведь денечек проспала, а я будить не стала. Крепкий сон самый лучший лекарь. Вон, морщинки разгладились, сразу видно, что ты молоденькая еще, сколько годков-то тебе?
- Двадцать два года, - был мой ответ.
- А выглядишь девчонкой, вон личико какое нежное.
- Вампиры долго живут, долго молодыми остаются.
- А ты, значится вампир, - протянула старушка. – А друг твой тоже вампиром был?
- Был.
- Значит, это из-за вас третьего дня в селении переполох был? Что ж вы на людей напали?
- Мы не нападали, - взвилась я. – Мы путешествовали и остановились в таверне, спали, а ночью вурдалаки напали. Мы помогали эту нежить уничтожать, а они… они… убили его.
- Вурдалаки? – не поняла меня старушка.
- Люди! Люди набросились на нас, рвали крюками, стреляли из арбалетов, как будто не хотели видеть, что мы им помогали. Как я их ненавижу! Как я хочу разорвать им горло! Как я хочу увидеть их смерть! – всё сильнее распалялась во мне жажда крови и мести, я уже вновь ощущала себя вампиром с развивающимися за спиной крыльями.
- И меня? – тихо спросила баба Ната, а я посмотрела на неё, опять увидела понимающий взгляд и просто разрыдалась. Выглядеть в глазах женщины убийцей мне не хотелось, как и в глазах еще одного белокрылого существа.
- Успокойся, девица, успокойся. Эк, тебя пробрало. Люди они и есть люди. В них и плохое есть, и хорошее. Пойми их извечные страхи за себя и близких. Вы ведь тоже кровь пьете, а разрешения спрашиваете? Нет? Вот и боятся вас. А страх застилает разум.
- И все же, почему вы не прошли мимо такой, как я? Ведь я могла напасть. У вас нет страха?
Решилась. Но лучше, наверно, сделать это в облике вампира, поэтому я обернулась, выпуская крылья и клыки. Они мне пригодятся, если придется драться. Послышались возбужденные голоса – люди заметили мои изменения. Но на этот раз подойти ко мне близко не решились. А я повернула к ним свои красные глаза, смотрела неотрывно, посылая метальный зов, настроенный на их чувство страха, внушающий ужас, что бы они и в дальнейшем больше не приближались ко мне.
Досчитала до трех и на счет три закричала, дергаясь вперед и ввысь со всей силой, на которую была тогда способна. Глаза на миг закрыла пелена, но я старалась вырваться из пут. Чувствовала, как рвется кожа, трещит. В меня попала стрела, пронзая руку, мимо пронесся огненный шар, но я рвалась, напрягая крылья. В какой-то момент я почувствовала, что меня пытаются тянуть, помогая освободиться. Боль сводила с ума, но сквозь неё я услышала голос Винольма, говорившего:
- Сейчас, милая, сейчас мы улетим.
Он выдернул меня, подхватил под руки и почти выкинул за ограду селения, спеша за мной. И упал. Из его спины, почти между крыльями торчало две стрелы. Теперь я, ухватив вампира за руки, старалась оттащить подальше от ненавистных стен, от жестокости людей. Но не могла. Из ворот выскочили маги. Ну, вот и все. Конец нашей жизни. В руках у людей были металлические крюки с веревками, такие же, что распинали меня. Они забрасывали их, раскрутив, стараясь зацепить нас, но близко не подходили. Вот один крюк почти просвистел у моего виска, упал за моей спиной и маг начал быстро травить веревку, стараясь «поймать» меня. Я отскочила, но в это время крюк угодил в плечо Винольма, разрывая перепонку и выкручивая кости. А я тянула друга на себя, еще немного, еще подальше. Вот еще один крюк угодил в бок вампира, вошел глубоко, веревки натянулись, ломая ребра. Но он был в сознании, смотрел на меня и прошептал:
- Не надо, глупышка. Уходи. Мне уже не помочь. Уходи, прошу. Не стоит их радовать нашей смертью. Прошу… не смотри на мою смерть…
Слезы застилали мои глаза, но я видела, как маги крюками оттаскивают Винольма от меня. Его безжизненные крылья сминаются, волочась по земле. Очнулась я от того, что боль от очередной стрелы обожгла плечо. Я попыталась взлететь, отступить подальше, но глаза провожали моего друга, оставляющего за собой широкую кровавую полосу. Где-то надрывно выл Шарк.
Крик боли…крик потери…крик сломанной души…крик порушенных надежд… крик раненного сердца…крик проклятия… и я улетела…
ГЛАВА 6. Третья жизнь. Одна
Ночь вступила в свои права. Меня не решились преследовать. Летела, пока держали крылья, а потом рухнула на землю. И завыла не хуже Шарка. Тело было сплошной раной, душа была сплошной раной. Я выдернула стрелы из плеча и руки, уже нисколько не заботясь о том, что будет больно. Больнее мне уже никто не сможет сделать. Нестерпимо хотелось пить. Крови. Я потратила столько магических, физических и моральных сил, а еще регенерация отнимала последние, так что жажда была вполне объяснима.
Но на периферии сознания вертелась мысль, что Винольм еще жив. Вдруг его не убили, просто мучают или сделали приманкой для меня? Надо назад. Срочно. Где только взяла силы, но полетела обратно, на упрямстве и надежде. Сейчас к поселению подойти было сложно. Были выставлены посты охраны, кругом жгли костры. Пришлось подняться высоко в небо, куда не доставал свет костров, и опустится подальше от трактира, на огороде у противоположной ограды. Здесь не так было оживленно.
Мне повезло. Из ближайшего дома выскочил мужик и пошел в огород, видимо, по нужде. Ну что ж, у меня тоже «нужда». Я напала, когда он возвращался. Просто подлетела со спины, закрыла рукой ему рот, а клыками впилась в шею, сбивая с ног. Жадно глотала кровь, чувствуя, как его пульс толкает и мою кровь, заставляет её бежать быстрее, заживляя раны на моем теле. Но вскоре биение его сердца ослабло, мужчина обмяк телом, и я его отпустила. Убила ли я его? Мне было все равно. Убьют ли его, увидев раны от моих зубов? Тоже было все равно. Сейчас, почувствовав прилив энергии, мне нужно было искать Винольма.
Лететь было уже проще, опять поднялась высоко и облетала кругом двор трактира. Его, и правда, держали на виду, но я не слышала биение сердца вампира. Не услышала его дыхания. Истерзанное тело моего друга висело растянутое крюками на ограде. Крылья висели за спиной изрезанными на лохмотья тряпками, ребра выступали острыми осколками костей из бока, из груди торчала стрела, на ногах и руках были вырваны куски кожи. Кровь, его кровь залила всю землю под ним. Я молча смотрела на то, что сделали люди с тем, кто сражался против вурдалаков бок о бок с ними. Неужели и этого они не могут понять и принять? Неужели они не видели, как вампир убивал настоящую нежить? Почему люди включили вампиров в список нежити и не хотят разобраться?
Мне нужно похоронить Винольма. Видимо, убедившись, что он мертв, охрана ушла. Рядом с ним не было никого. Я подлетела, перерезала когтями веревки, подхватила Вина под мышки и понесла подальше от людей. Все это я проделала в несколько секунд. Тело было тяжелым, мои крылья прогибались от тяжести, норовя уронить нас с высоты полета. Я держала путь к предгорьям. Может, удастся найти воду и укромное место.
А ночь заканчивалась, всходило дневное светило. Впереди показались ложбинка и небольшой ручей. Опустила бережно свою ношу, прислушиваясь, не бьется ли его сердце. Вынула осторожно крюки из его тела. Может, поможет моя кровь? Полоснула по венам когтем, направила падающие капли в рот вампира. Положила свою голову на его грудь в надежде услышать стук сердца. Нет, чуда не произошло. Обняла своего мужчину и забылась тяжелым сном.
Сколько я спала или была без памяти, но проснувшись, поняла, что надо заняться погребением. Разорвала остатки рубахи Винольма, смочила водой и начала омывать тело. А потом тут же в ложбине рыла когтями могилу, уложила дно еловыми ветками и цветами – так хотелось сделать что-то приятное для него. После положила вампира, сняв с его пальца фамильный перстень. Сверху опять засыпала цветами. Забрасывать землей не хотелось – ему же будет там холодно и одиноко. Как и мне здесь без него. Долго сидела над могилой, но постепенно стала брать горстями землю и кидать. Сверху на холм положила плоский камень, найденный у ручья, пересадила несколько цветков, чтоб всегда росли живые, полила. А потом и сама застыла над могилой, как памятник, не в силах уйти, оставить друга одного.
Очнулась от того, что кто-то провел по моим волосам рукой. Погладил. Я встрепенулась и подняла голову. Передо мной стояла сухонькая старушка, вся в черном, с посохом из корявой ветки, у её ног была корзина с травами. На меня смотрели умные добрые глаза.
- А я уж подумала – померла. Лежишь тут на могильном холмике, вроде и не дышишь. Кого похоронила-то?
- Мужа…любовника…друга…, - хрипло ответила, а потом поняла, что я все еще в облике вампира, за спиной нетопыриные крылья, язык провел по клыкам. Она, что, слепая, не видит кто я!
- Всех троих? – удивленно воскликнула старуха.
- Одного…, - уточнила я, а потом спросила. – Ты не боишься меня? Ведь я нежить.
- Нет, - тихо сказала старушка. – Существо, умеющее плакать над потерей своего сердца, не может быть нежитью. Пойдем, я тут недалече живу. Хоромы, правда, у меня неказистые, но стены греют, а крыша не промокает.
Старая женщина подхватила корзину и пошла вдоль ручья, а я поплелась за ней. Вскоре мы вышли из ложбины на тропинку, которая повела нас вверх к, поросшим кустарником и редкими деревьями, горам. Пока шли, она рассказывала мне о себе:
- Меня все бабой Натой кличут. В честь Пресветлого Ната Натой нарекли. Я тут одна живу. Вблизи жилья другого нет. Все сёла в долине у тракта, я тоже в селе жила, пока муж и сын живы были, но сначала муж от болезни сгорел, а сын с обозом ушел и не вернулся. Сказали, что остался в другой стране, нашел женщину, полюбил. А мне передали, что письмом все подробно объяснит. А письмо так и не пришло. Жив ли он ещё?
Идти в гору становилось для меня все труднее и труднее, сказывалось то, что я потратила все силы. Крылья оттягивали плечи, а убрать их не получалось. Да, что же это такое? Неужели во мне погибло все человеческое? Сквозь эти размышления до меня доносился рассказ старухи:
- Я травницей была всегда. Раньше только на лето за сырьем уходила, а как одна осталась, так и переселилась в горы. Мой-то дом в селе и так старый был. Муж, как раз перед болезнью, хотел новый строить, да не успел. Уж я его лечила, мага-лекаря приглашала, ничего не помогло. Видно богу так было угодно. А тут тихо, спокойно. Заготовлю травки, высушу одни, из других настойки сделаю, третьи изотру в порошки, чайные травяные сборы делаю, продаю потом на ярмарке в селе. Без денежки не остаюсь. На хлеб хватает. Тем и живу.
Она еще что-то говорила, но я уже не слушала, так как сосредоточилась на ходьбе, ноги отказывались шагать.
- Идем, милая, идем. Уже совсем близко, вон за тем поворотом и мои хоромы, - донеслись до меня уговоры бабы Наты, а я сидела на тропинке и не могла встать, в ушах стоял звон, мучила жажда. Но я поняла, что я снова приняла облик человека. Видимо, повлиял успокаивающий голос женщины.
Старушка оставила свои травы, подхватила меня под локоть, а в другую руку всунула свой посох:
- Давай-ка, обопрись на меня и посошок, поднимайся. Мне ж тебя не отнести, спина и так согнута, а ты ножками, ножками передвигай…
Так, уговаривая меня, мы дошли до…землянки. Или это была вросшая в землю избушка? Из земли торчало несколько бревен сруба с узким окном, дверь была занижена так, что войти можно, если только согнувшись пополам. Из крыши торчала труба, говоря о том, что есть очаг или печь. Действительно…хоромы. Словно угадав мои мысли, Ната пояснила:
- Ты не смотри, что снаружи, а внутри просторно и тепло, сухо. Камин хорошо сложен, не дымит. Сейчас воды нагреем, чайку горячего выпьем, да и тебя умоем, вон вся чумазая, да в коростах. Отдохнем.
Оказалось, что к двери надо спуститься на несколько ступенек вниз, а дверной проем как раз в рост человека, нагибаться не пришлось. Внутри и правда было просторно, раз в десять больше от того, что я увидела снаружи. Стены были из бревен, выкрашены в белый цвет. А на них развешены многочисленные пучки сохнувших трав, от чего запах был как на лугу в солнечный день. У окна стоял стол со ступками и склянками. Вдоль стен стояли сундуки и короба. Центр комнаты занимал выложенный камнями очаг, над которым был купол вытяжки из жести. В очаге стояла тренога для котла, а рядом – запас дров.
Потолок тоже не нависал над самой головой, не давил. На балках лежали доски, тоже белые, не закоптившиеся. У дверей стаяло несколько ведер с водой. Была и широкая лежанка, заправленная лоскутным покрывалом. На деревянном полу раскатаны половички.
- Нравиться? – спросила старушка, когда я закончила осматриваться. Я утвердительно кивнула головой. А баба Ната продолжила. – Это мой Анат постарался, когда мы поженились. Сруб собрал, обложил камнем, а затем землей и дерном обложил. А перед этим прорыл канавы для отвода воды, скаты сделал так, что в доме даже в сильный дождь ни капли с потолка не упало. Уж сколько лет прошло, а сделанное с любовью не рушится. Я тут как вроде с ним…
Я опустилась на ближайшую скамью, а женщина начала хлопотать - зажгла огонь, поставила котелок с водой, потом приставила к очагу на камни два ведра воды, пояснив, что они нагреются, и будет чем помыться. Вскоре меня разморило, и я уснула, а снился мне улыбающийся, веселый Винольм, его губы шептали мне «глупышка», а я в ответ ему улыбалась тоже.
- Проснись, горемычная, - трясла меня за плечо старушка. – Вода согрелась, там за занавеской лохань для помывки, воду грязную сольешь в угол в камни, она сама уйдет. Вот тебе рубашка моя, переоденься. А потом поедим и чаю выпьем с настойкой.
Действительно, за тканевой ширмочкой было небольшое корыто, наполненное теплой водой, лежало мыло. Я скинула свои лохмотья и с удовольствием смыла с себя всю грязь, ожесточенно натираясь мочалкой, как будто старалась смыть всю свою боль. А вот вид собственных волос привел меня в шок. Они были белыми, поблескивали серебром, были совершенно…седыми. Я держала в руках свою прядь и рассматривала, не в силах поверить в то, что вижу. А когда я, надев рубашку, вышла из-за занавески, уже удивилась баба Ната, всплеснула руками, заохала:
- Ох, девица, я ж думала, ты светленькая, да только волосы в грязи, а ты…, - и недоговорила, опять горестно махнув рукой.
Поели, выпили настойки, как сказала старушка, «за помин души» моего друга. Хорошо хоть баба Ната не приставала с вопросами, не теребила мои раны. Настойка оказалась крепкой, разлилась по крови теплом, расслабила и без того обессиленные мышцы, и я уснула. Спала в этот раз без сновидений и кошмаров, поэтому проснулась бодрой, но жажда никуда не делась, мне нужна была совсем другая «еда».
Баба Ната уже хлопотала у котла, что-то нашептывая. Она, что, колдует? Да вроде по ауре обычный человек. Я встала, пожелала ей светлого утра, а она рассмеялась, проговорив:
- Девонька, какое утро? Ужинать уже пора. Ты ведь денечек проспала, а я будить не стала. Крепкий сон самый лучший лекарь. Вон, морщинки разгладились, сразу видно, что ты молоденькая еще, сколько годков-то тебе?
- Двадцать два года, - был мой ответ.
- А выглядишь девчонкой, вон личико какое нежное.
- Вампиры долго живут, долго молодыми остаются.
- А ты, значится вампир, - протянула старушка. – А друг твой тоже вампиром был?
- Был.
- Значит, это из-за вас третьего дня в селении переполох был? Что ж вы на людей напали?
- Мы не нападали, - взвилась я. – Мы путешествовали и остановились в таверне, спали, а ночью вурдалаки напали. Мы помогали эту нежить уничтожать, а они… они… убили его.
- Вурдалаки? – не поняла меня старушка.
- Люди! Люди набросились на нас, рвали крюками, стреляли из арбалетов, как будто не хотели видеть, что мы им помогали. Как я их ненавижу! Как я хочу разорвать им горло! Как я хочу увидеть их смерть! – всё сильнее распалялась во мне жажда крови и мести, я уже вновь ощущала себя вампиром с развивающимися за спиной крыльями.
- И меня? – тихо спросила баба Ната, а я посмотрела на неё, опять увидела понимающий взгляд и просто разрыдалась. Выглядеть в глазах женщины убийцей мне не хотелось, как и в глазах еще одного белокрылого существа.
- Успокойся, девица, успокойся. Эк, тебя пробрало. Люди они и есть люди. В них и плохое есть, и хорошее. Пойми их извечные страхи за себя и близких. Вы ведь тоже кровь пьете, а разрешения спрашиваете? Нет? Вот и боятся вас. А страх застилает разум.
- И все же, почему вы не прошли мимо такой, как я? Ведь я могла напасть. У вас нет страха?
