Интерфейс

Вскоре за рябью стал виден еле заметный прозрачный контур девичьей фигуры. Вначале этот контур был пустой, но с каждой секундой он становился всё плотнее и насыщеннее. Вот уже стали различимы лицо, волосы, шея, плечи, руки, талия... Я сидел не шевелясь, будто парализованный, и безотрывно смотрел на происходящее волшебство, боясь упустить из виду любую мельчайшую деталь. На лице смотревшей с той стороны красавицы появилась нежная улыбка.
       Вдруг, пронзив рябящую плоскость, с той стороны ко мне протянулась изящная рука с тонкими пальцами. Она на мгновенье замерла в сантиметре от моего лица, словно не решаясь первой сделать столь важный шаг, но сейчас же, отбросив все сомнения, её пальцы коснулись моей щеки. И это прикосновение было самым настоящим! Моя щека реально почувствовала тепло и мягкость её кожи.
       Зимба гладила меня по лицу и потихоньку проявлялась сама. Вот из ряби, за которой был неведомый мне мир, появилась голова, затем — грудь... Вот уже всё её тело вынырнуло из этой вертикальной «воды», словно спортсменка, закончившая заплыв, вылезает на бортик бассейна за своей медалью.
       Она выглядела в точности так, как я её представлял себе тогда, в день нашего первого вирта. Прямые тёмно-каштановые волосы чуть ниже ушей, ярко-зелёные глаза, курносый нос, тонкие губы со слегка приподнятыми в полуулыбке краешками. Одета она была лишь в какую-то обтягивающую штуку незнакомого мне фасона, напоминавшую купальный комбинезон с короткими рукавами и штанинами, но не имеющую ни швов, ни застёжек — будто бы монолитную. На чёрном фоне ткани был нанесён яркий бело-голубой узор, который, если присмотреться, был сложен из тех же иероглифов, что я видел в небе и на интерфейсе.
       — Ну да, я взяла этот образ из твоего воображения, — наивно пожала она плечами ещё до того, как эта мысль успела оформиться в моей голове. — У тебя хороший вкус, так почему бы не воспользоваться им для твоего же эстетического удовольствия?
       — Ээээ... Мммм... — только и смог издать мой речевой аппарат. Слов для правильного описания только что увиденного мной, подозреваю, не было ни в одном человеческом языке. Спасали междометия.
       — Не торопись подбирать слова, — сказала она, ласково улыбнувшись мне. — Я знаю, тебе нужно осмыслить происходящее, свыкнуться с тем, что видишь, но пока отказываешься верить в это.
       Сказав это, она чмокнула меня в щёчку, села на край стола напротив меня, свесив босые ножки, и начала с нескрываемым интересом меня разглядывать. Я решил последовать её примеру. «Всё-таки, красиво я намечтал!» — подумал я. Спортсменку она напоминала не только костюмом, но и всем, что в нём находилось. Возможно, тогда я впервые позавидовал этому существу: ведь для того, чтобы сделать такое тело, ей абсолютно не требовалось ежедневно тренироваться и морить себя диетами.
       В тот, момент, когда я это подумал, по её лицу проскочила еле заметная гримаса, будто бы в корзине сочных и сладких ягод ей попалась одна гнилая.
       — Не надо, прошу! — сказала она. И тут я понял, что мои мысли и даже эмоции для неё — открытая книга.
       — Ну да, что есть, то есть, — подтвердила она мою догадку. — И я не смогу прекратить это делать, даже если захочу. Ты ведь тоже не сможешь перестать слышать какой-нибудь громкий звук, даже если заткнёшь уши.
       Здесь любой нормальный человек должен был бы испугаться, осознав, что он полностью «под колпаком» у сидящего перед ним существа, границ могущества которого, возможно, не знает оно само. Но почему-то вместо страха ко мне пришло полное успокоение: если она захочет причинить мне вред (во что я не верил ни капельки), то я всё равно никак не смогу защититься. Поэтому мне оставалось только доверять ей целиком и полностью. По её лучезарной улыбке я понял, что она полностью согласна с моим решением.
       — Витюшка, я так рада, что понравилась тебе, — сказала она наконец, прервав томительную паузу. — Но у нас мало времени. Дело в том, что вот этот аппарат — она указала на сетевой интерфейс с торчащей из него антенной, — не может работать в таком режиме долго. Если его не выключить примерно через сорок минут, он выйдет из строя.
       — Почему? — спросил я. — Да и вообще, что это за аппарат?
       — Ну, ты правильно понял, что это совсем не сетевой интерфейс, — улыбнулась она. — Это транслятор мерности.
       — Слова знакомые, смысл непонятен, — усмехнулся я.
       — Смысл простой: делать многомерные объекты воспринимаемыми органами чувств, не предназначенных для такого количества измерений. Ну и в обратную сторону тоже. Именно благодаря ему ты своими трёхмерными глазами видишь восьмимерную меня.
       — То есть, в восьми измерениях ты выглядишь как девушка? — не понял я.
       — Нет, конечно! — сказала она. — Я же тебе говорила, что я выгляжу как облачко квантов. Во всех измерениях. Но штука в том, что из этих квантов при должном умении можно собрать любую материю. Вот я и собрала это милое тело! — Она обольстительно погладила себя по бокам, будто намекая, что это, вообще-то, должен делать я.
       — Вот именно! — подмигнула она. — Ты сидишь, а время идёт.
       Пока она это говорила, у меня в голове начал формироваться следующий вопрос, задать который, впрочем, я не успел. Она ответила на него раньше:
       — Транслятор мерности я собрала тем же макаром, что и тело. Но есть такие законы физики, нарушить которые не в силах даже я. И согласно им, для нормальной работы прибора, его начинка должна занимать намного больше места. Тогда он сможет работать круглосуточно многие века без отключения. Но мне пришлось извратиться и засунуть это всё в малюсенький чип сетевого интерфейса, чтобы ты смог его включить. Как видишь, у меня это получилось, но с большими нарушениями технологий, допусков и всего прочего. Поэтому сорок минут работы для него — максимум, на что он способен. И осталось у нас чуть менее получаса.
       Сказав это, она как бы невзначай поставила свою свисавшую со стола ножку мне на колено. А потом была Вечность... Все измерения Вселенной рухнули на меня, сбили с ног, метлой вымели меня из комнаты реальности на улицу грёз и сбывшихся мечтаний. Я полетел, гонимый ветром своих чувств, туда, где меня ждала самая желанная цель, прекраснее которой я при всей своей фантазии представить не мог.
       Случившееся в эти бесконечные полчаса я буду помнить всю жизнь до мельчайших подробностей! Единственные две детали, которые напрочь вылетели из моей памяти — это как мы с Зимбой оказались в постели и куда делся её плавательный комбинезон. Мне ясно помнилось, что я его не снимал. Но всё остальное, от самого страстного на тот момент в моей жизни поцелуя, в котором мы слились, когда я поднял её, почти невесомую, со стола, до самых крепких объятий, в которых мы провели последние пять минут перед тем, как она была вынуждена вернуться в своё восьмое измерение, навсегда впечаталось в мои воспоминания об этом дне. О нас с ней.
       
       К обеду субботы она просто выгнала меня из чата гулять, волнуясь за здоровье моей нижней половины тела при безвылазном сидении на стуле перед монитором. «Чтоб до вечера здесь не появлялся!» — написала она, после чего, видимо, спохватившись, разбавила властный тон кучей смайликов-поцелуйчиков.
       Отобедав, я вновь, как пару дней назад, пошёл бродить по трём известным мне измерениям мира, в реальности которого я уже не был так сильно уверен, как ещё за день до той знаковой грозы. Куда конкретно несли меня ноги, волновало мою голову немногим меньше, чем количество жён в гареме короля Мавритании. Внутри моей черепушки до сих пор не могло удобно уложиться осознание того, что я наконец-то стал мужчиной, пускай намного позже своих сверстников (по крайней мере, если верить их хвастливым рассказам). Улечься ему мешал угловатый факт, с кемименно я совершил это ритуальное действие. Подсознание в очередной раз попыталось спасти меня от преждевременного схода с ума наспех подкинутой версией, что якобы мне всё это приснилось, но я не смог с ним согласиться, хотя по-честному старался. Прикосновения, объятия, поцелуи, тепло её тела и даже её запах были настолько реальными, что сном такое мог назвать разве что тот, кто никогда в жизни не просыпался.
       Вечер субботы был ещё более незабываемым, чем вечер пятницы, но немного уступил утру воскресенья. Если бы не это кошмарное ограничение в 40 минут в день, я бы, наверно, забыл про еду, туалет и мытьё, только бы оставаться с этой невероятной девчонкой как можно дольше, держать её в объятиях, слушать её рассказы на ушко о тайнах мироздания, ну и главное, разумеется...
       В воскресенье я вспомнил, что мне нужно подготовиться к математике, и, признаться, уже не сильно удивился, когда обнаружилось, что лучшие профессора мира в этой области не знают и тысячной доли того, что знает Зимба. Она показала мне несколько изящных решений дифуров, которые вряд ли были кому известны, но которые позволили сократить решения с целого тетрадного листа (а то и двух) до одной строчки. За этим увлекательным занятием меня и застали вернувшиеся под вечер предки. Конечно, оба страшно обрадовались. Ну как — страшно... Так, для виду. Дескать, их замечательное воспитание даёт плоды: сынок прилежно учится, а не дурью мается.
       На такой приподнятой волне закончился май, потом июнь, а там — незаметно — всё лето. Зимбиными стараниями я умудрился закрыть сессию на «отлично» и перейти на последний курс. По выходным, когда родители уезжали на дачу, мы с ней устраивали по вечерам в постели жаркие сорокаминутные марафоны с элементами акробатики. В будни же, когда предки спали дома, акробатика происходила днём. Вскоре мы путём осторожных экспериментов выяснили, что транслятор не испортится, если его включать два раза в день по сорок минут. Но всё же моя подруга настаивала, чтобы между включениями было как минимум двенадцать часов перерыва.
       К сожалению, несмотря на то, что я был ещё достаточно молод и по макушку заполнен тестостероном, моя просто никакая физическая форма давала о себе знать, и часто вторую сорокаминутку на дню мы проводили в спокойных обнимашках и умных беседах. Это досадное обстоятельство меня никак не устроило, и я начал бегать по утрам. Зимба с удовольствием подсказала мне принципы правильного питания, чему я, по правде говоря, сильно удивился. С какой целью облачко квантов интересовалось человеческой пищей, да ещё столь глубоко? Она ответила, что просто, когда ей скучно, она заходит в интернет и читает всё подряд. А так как память у неё тоже квантовая, то помнит она вообще всё.
       Мой живот таял как весенний снег, моя уверенность в себе и любовь к жизни росли как подснежники. Ещё быстрее росли во мне чувства к Зимбе. Вначале это были лишь страсть и влечение, затем к ним добавились уважение и благодарность. Ближе к осени мне стало казаться, что я её люблю.
       Я спрашивал её, зачем я ей. Вначале она просто отмахивалась — мол, понравился, вот и всё. Затем, видимо, устав отмахиваться, рассказала, что жить ей ещё долго (вечность — точно, а далее — по обстоятельствам), и когда она найдёт дорогу домой, никто не знает. А до этого радостного момента ей всё же надо чем-то заниматься, чтобы просто не помереть с тоски раньше, чем закончится вечность. Поэтому она и решила примерить на себя роль человеческой девушки, у которой завелись отношения. Она понимает, что с моей стороны это может выглядеть несправедливостью, а может, даже предательством (зависит от набора моих детских психотравм), поэтому нисколько не неволит меня с выбором. Если я захочу закончить наши с ней сверхстранные отношения, то смогу сделать это в любой момент, даже не объясняя причин, и она не будет обижаться или, тем более, мстить. Просто исчезнет точно так же, как и появилась.
       Разумеется, я этого не хотел — ведь мне было хорошо с ней. Да какое там «хорошо» — охренительно! Я больше не мечтал «вдуть» какой-нибудь маломальски привлекательной однокурснице — Зимба была отличной любовницей. Мне не нужен был интернет — Зимба была бесконечным источником информации. Бывают такие отношения, в которых один партнёр поднимает второго до своего уровня. Зимба была в этом смысле турболифтом, фотонной ракетой, несущей меня к звёздам в миллионы раз быстрее скорости света.
       Бывали, однако, не очень радужные моменты. Поначалу после наших сорокаминуток я чувствовал себя, словно выжатый лимон. Мне ничего не хотелось, я ничему не радовался, ничему ни удивлялся, ни о чём не мечтал — просто ходил, как робот. Будто бы все свои эмоции я отдавал ей за те сорок минут, что мы были вместе, и им нужно было восстановиться. Но примерно к августу это окончательно прошло: после встреч с ней мне хотелось двигать горы и совершать кругосветки. Я решил, что неприятные ощущения были из-за моего живота, о котором к концу лета напоминала лишь старая одежда размера XXXL, которую к учёбе следовало заменить на S.
       Однажды мне надоело, что наши встречи проходят исключительно у меня дома, и я решил сделать ей сюрприз. В городском парке я знал одно место, где на неприметном столбике за кустиком была электрическая розетка. Раньше там стояли мороженщики и подключали к этой розетке свой холодильник. Но население нашего городка неуклонно уменьшалось, и гуляющих в парке стало намного меньше, поэтому уже несколько лет розеткой никто не пользовался. Я попросил Зимбу не подглядывать, куда мы пойдём, и положил системник с антенной в большую спортивную сумку. Незаметно поставить сумку в кусты, воткнуть шнур в розетку и нажать кнопку включения было делом техники.
       Она появилась из-за ствола толстенного дуба в очаровательном лёгком платье вишнёвого цвета. По её лицу было видно, что для неё это было полной неожиданностью, и что она по-честному не подглядывала, куда я несу транслятор. Решив поставить эксперимент, на какие чувства максимально способно её лицо, я вынул из-за спины заранее приготовленный букет роз. Взяв его так, будто он состоит из звёздной пыли, и может рассыпаться при любом неосторожном движении, она прижала его к груди и смотрела на меня не отрываясь минут пять. Мне казалось, что она в этот момент сделала как минимум десяток важных открытий — столько чувств отразилось в её зелёных глазах, что на первой сотне я сбился со счёту.
       Мы гуляли по пустой аллее старого парка, впитывая теплоту лучей августовского солнца. Я держал её руку, снова и снова ловя себя на мысли, что не хочу её отпускать ни через сорок минут, ни через век. Мы пили молочный коктейль, купленный в единственном работающем ларьке парка, а потом качались на старых скрипучих качелях, взметавших нас высоко в небеса. И небеса принимали нас в свои объятья, как блудных детей, вместе нашедших дорогу домой.
       Зимбе так понравилось гулять, что она подсказала мне одну интересную штуку: оказывается, совсем необязательно таскать с собой весь системник. Можно вынуть интерфейс, припаять к нему два проводка и подключить к аккумулятору — например, от мотоцикла. Единственное неудобство при этом — пропадёт возможность чатиться по аське по прошествии сорока минут встречи. Но это ничто по сравнению с возможностью проводить наши свидания в самых романтичных местах города и его окрестностей.
       И были скверы и набережные, и плавающие в ручьях утки с утятами. И была лодка, плывущая по глади реки, и фонтаны брызг, что поднимали мы, ныряя с этой лодки. И были уютные кафе со вкусными напитками и десертами. И был даже лес за городом с живописной полянкой и коротким пикником. И были ночные крыши. И были звёзды. И были Мы.