В конце лета мы перестали разговаривать. Нет, мы не поссорились, ни в коем случае! Просто я научился слышать её мысли. А так как мои она слышала с самого начала, то теперь у нас отпала надобность издавать звуки ртом: мы стали общаться на её языке. И тогда она впервые смогла назвать своё настоящее имя. И оно было таким же безумно красивым, как и она сама.
Наступила осень, и я с огромным удивлением начал ловить на себе заинтересованные взгляды однокашниц, ещё в прошлом учебном году воротивших от меня нос. Более того, у них в этом деле появилась серьёзная конкуренция в лице первокурсниц, которые не были так закомплексованы, как мои ровесницы, и некоторые даже сами подходили знакомиться. Но... Никто из них меня не привлекал. Даже первая красавица всей фазанки, татарочка Милюша, у которой ещё со школы было несколько контрактов с модельными агентствами, вызывала во мне лишь чувство жалости по поводу её детства, загубленного этими контрактами. Я не хотел никого из девчонок. Вообще. Я даже не сомневался, почему: ведь моя была лучше их всех, вместе взятых!
Помимо страсти, желания и любви к собственной персоне, Зимба пробудила во мне такую же дикую гамму чувств к науке: я твёрдо решил посвятить свою жизнь изучению многомерных пространств. Я грезил, что однажды именно я смогу помочь ей найти дорогу домой! Ну а если, всё же, этого мне сделать не удастся, то я хотя бы на маленький шажочек приближу человечество к пониманию такого удивительного и непостижимого мира, частью которого мы являемся. Тогда я ещё понятия не имел, что человечеству на это абсолютно насрать: ему гораздо важнее набить себе желудок и карман, в то же время помешав сделать это соседу.
За последний курс я прокачался в математике, геометрии и физике настолько, что меня уже готовы были взять без конкурса в один из престижных вузов нашего региона с дальнейшей перспективой перевода в главный институт страны по этому профилю, как только в нём освободится одно из заранее проплаченных мест. Что поделать, всем нужны красивые корочки, ведь без бумажки ты какашка, а с бумажкой ты — официально зарегистрированный продукт жизнедеятельности установленного государством образца, с печатью и индивидуальным номером.
А потом был снег, были лыжи, был костёр в вечернем лесу. Помню, я долго не мог его разжечь и полез в рюкзак за остатками бумаги, а когда снова повернулся к сложенным веткам, они уже полыхали. Зимба лишь скромно улыбнулась: я уже знал, что это всего лишь неизученные человечеством законы физики, а никакая не инопланетная магия.
И был Новый Год, и была ёлка на городской площади, и были снежные горки. И мы забыли, сколько нам лет, и как дети мчались вниз на дощечках, тормозя носом в сугроб. И сзади в нас врезались другие дети, создавая весёлую галдящую и брыкающуюся кучу-малу. И время учтиво замедляло свой бег, давая нам получше распробовать каждое мгновение той чистой и наивной радости, что с возрастом приходит всё реже и реже. И я спел ей песню, основной мыслью которой считал строчку: «сколько дней от рожденья — столько звёзд до мечты». И она с этим не согласилась.
А потом мир разбудила маленькая девчушка-весна и потребовала срочно поиграть с ней. И её нисколько не волновало, что мир устал от зимы и хочет завернуться в пледик с чашкой горячего какао, насыпав в неё маршмеллоу, и ещё немного понежиться в постели. Она капризно заревела, пустив во все стороны звенящие ручьи, и миру ничего не оставалось делать, как влезть в резиновые сапоги и вприпрыжку шлёпать по тем ручьям, догоняя эту до невозможности милую мелкую пакостницу.
И начались вечера подготовки к выпускным госэкзаменам, и мы с Зимбой всё так же сидели в аське ночи напролёт, но вместо поцелуйчиков и признаний в самых искренних чувствах кидали друг другу формулы, теоремы и уравнения. Она не уставала напоминать, что на экзаменах решать нужно не её гениально простыми способами, а теми, которыми учится, да и, в общем-то, выполняет абсолютно все остальные действия всё человечество. То есть, через жопу.
«Лучше иметь синий диплом и красную морду, чем наоборот» — гласит старая студенческая поговорка. Но мы с Зимбой не последовали ей, и при наличии у обоих вполне здорового цвета лица, умудрились сдать все экзамены на «отлично». Я очень хотел взять её на выпускной: ведь если честно, это был и её праздник тоже, учитывая то, сколько экзаменов было сдано благодаря ей.
— Лучше вернись не слишком пьяный, — ответила она. — Проведём нашу сорокаминутку с большей пользой, чем если бы ты просто похвастал мной перед друзьями.
И она опять была чертовски права. Хотя я и так не планировал напиваться: пример отца, пускавшего пузыри прямо в постели и уже один раз видевшего чёртиков на стене, наглухо отбил во мне желание пить что-либо крепче компота.
Я ошибся.
Мне говорили: «плохо отказывать людям, которые ждут от тебя чего-то». Меня так воспитали. Поэтому я не смог отказать, когда мне сказали: «Надо обмыть диплом!». Потом «за красный — двойную Витьке!». Потом «за великого математика». Потом ещё за что-то, и ещё, и ещё... И с каждой рюмкой я всё меньше винил себя за такую безотказность и всё больше «вливался» в этот коллектив будущих винтиков системы, в которой чтят традиции и не выносят тех, кто непохож на них. Примерно после десятой рюмки я стал похожим до смешения.
Помню, на дискотеке, устроенной в спортзале, где из старых деревянных колонок орали «Руки вверх» вперемежку со Скутером, ко мне подошла Милюша и позвала танцевать. И ей я тоже не отказал. Помню, что она весь танец, не особо стесняясь, тёрлась о меня бедром и, многозначительно прищурившись, смотрела мне в глаза, но вместо нужной ей физиологической реакции, во мне поднялось лишь желание аккуратно уйти отсюда.
Незаметно пробираясь сквозь толпу нетвёрдо стоящих тел, я поймал себя на мысли, что, пожалуй, впервые в жизни мне было абсолютно плевать, что обо мне подумают: ведь этих людей я больше никогда в не встречу. Я надеюсь.
За дверями «фазанки», откуда я, засунув заветный диплом за пазуху, выходил в последний раз, вновь бушевала гроза. Накинув куртку на голову, я зигзагом пошлёпал по бурлящей реке, в которую превратился тротуар. Никакой алкоголь не смог заставить меня забыть хоть на мгновенье о той, к кому я спешил, кому хотел скорее показать наш с ней заслуженный документ, а потом засунуть его в ящик и забыть о ПТУ, как о дурном сне. Слиться в объятьях и не выпускать её ни на мгновенье все отведённые нам вредной старухой-судьбой сорок минут.
Холодные струи слегка отрезвили меня, и я побежал. Вспышки молний освещали мне дорогу и, казалось, опять рисовали иероглифы в угольно-чёрной пустоте небес. Внутри меня маленьким, но упорным ростком сорняка зрело какое-то нехорошее предчувствие. Я не мог понять, с чем оно связано, ведь с Милюшой я только потанцевал, даже не целовался. Разумеется, пытаться скрыть этот факт от Зимбы было бы бессмысленно, но вряд ли она могла обидеться на это. На моей памяти она вообще ни разу на меня не обижалась. Я считал, что для инопланетного сверхсущества это более чем нормально: какой смысл обижаться на примитивную форму жизни?
Вскоре от дурного ощущения меня отвлекло чувство благодарности к моим родителям, которые в честь окончания учёбы решили дать мне оторваться всласть и свалили еще с полудня пятницы на все выходные. Нам с Зимбой никто не мог помешать. По крайней мере, я на это надеялся.
Zimba: Ууурраааааа!!!!! Выпускник вернулся!!!!!!! :-* :-* :-***********
Тигрь Ламповый: :*--- тбя мое слонышко!!! Щас нтенну найду...
Zimba: Ох ты ж чудо моё пьяненькое! :-D Ну ничего, один раз можно. Давай вставляй быстрее антенну! Ты не представляешь, как я заждалась!
Тигрь Ламповый: щщщщщщщща
Задача была отнюдь не из лёгких. Хвостик проволочной антенны долго не хотел попадать в гнездо, уже порядком разболтанное. Но минуты за полторы я его, всё же, победил. Не успев ещё полностью выскочить из своей многомерности, она тут же бросилась мне на шею.
— Ой, какой мокрый! — щебетала она мне в ухо. — Давай раздевайся скорее и лезем под одеялко! Да забудь ты уже про эту дурочку! Ну поприставала она к тебе, что такого? Я не способна обижаться, ты правильно понял. И не смей считать себя примитивной формой жизни! Ты гораздо сложнее и продвинутее, чем тебе кажется. Но не обижаюсь я совсем не поэтому. В моём мире нет понятия «измена», так как мы — существа бесполые и пары не создаём. Нет, я, конечно, могла бы отыгрывать роль настоящей девушки до конца, со всеми нюансами, но кому от этого будет лучше? Ни тебе, ни мне! Но если я правильно понимаю, цель отношений между двумя людьми — делать друг другу хорошо, обмениваться позитивом и приятными эмоциями. Разве не так?
В этот момент мне так захотелось, чтобы она снова оказалась права, что я опять не заметил, как оказался лежащим с ней в постели уже без мокрой одежды. И вдруг на меня навалился сон, да с такой страшной силой и быстротой, что я даже не успел сказать ей всех тех слов, что готовил всю дорогу, а до этого — всю зиму и всю весну. В последнем пикселе стремительно угасающей картинки реальности успела лишь мелькнуть надежда, что Зимба уже давно считала эти слова из моей головы. Уже на подлёте к пространству, в котором живут сны, я услышал её тихий ласковый голос, находившийся одновременно и вокруг меня, и внутри:
— Спи, зайчонок. Забудь о прошлом, оно тебя больше не потревожит. Сон сотрёт твои дурные воспоминания и даст силы на новые поступки. А когда ты проснёшься, ты будешь немножечко другим. Все люди, звери, да и другие существа, которым дарована возможность спать, всегда просыпаются другими. Не теми, кем они заснули. Не все это замечают и понимают, но ты научишься. Спи, родной! А я буду охранять твой сон.
Мне так не хотелось выныривать из той нежной благодати, что окутала меня во сне. Но кто-то упорно тормошил меня, тряс за плечи и даже хлопал по щекам.
— Витька, вставай! Транслятор работает уже больше часа!
Зимба сидела на кровати и пыталась привести меня в чувство.
— Ты слышишь меня?! — она почти кричала. — Проснись скорее! Ты должен выключить транслятор!
Тогда я ещё не знал, что такое сонный паралич. Я попытался вскочить, но не смог сдвинуться с места: тело меня не слушалось! Трудно описать весь ужас, который я испытал за те мгновения! То чувство, когда ты лежишь и не чувствуешь ни рук, ни ног, будто их у тебя вообще нет! Ты видишь охваченное паникой лицо своей девушки, но вместо того, чтобы вскочить и спасти её, просто лежишь и хлопаешь глазами. Даже язык слушался с трудом, и попытки что-то сказать ей заканчивались лишь нечленораздельным мычанием. Это уже потом я узнал, что такое явление вполне может случиться даже у здорового человека, если его разбудить в определённый момент быстрой фазы сна. А если уснуть пьяным, то вероятность такого паралича увеличивается в разы, как и его продолжительность.
— Витька, ты должен встать! — не унималась Зимба. — Иначе транслятор перегреется и — хана!
Я попытался спросить, что случится в этом случае, но мой речевой аппарат всё ещё не пришёл в себя. Я надеялся, что она мысленно услышит мой вопрос, но видимо, она была сильно взволнована, и не обращала на него внимания. Зато она услышала в моей голове другое.
— Сама я не могу, ведь я сначала должна уйти туда, и только после прохода его можно выключить. Не до.
Она ещё несколько минут пыталась привести меня в чувство. Потом вдруг резко огляделась по сторонам, будто увидела кого-то постороннего. На её лице молнией вспыхнул испуг, но тотчас же погас. На смену испугу пришло облегчение: она медленно закрыла глаза, глубоко вздохнула, а затем, уже никуда не спеша, легла рядом со мной, положив голову мне на грудь.
— Я знаю, что ты хотел мне сказать, Витька, — шептала она, и этот шёпот был громче взрыва атомной бомбы. — Я тоже тебя люблю. Хоть это и кажется невозможным для существа вроде меня, но у меня получилось полюбить человека. А раз я начала тебя любить, то буду делать это и впредь. Вечность — точно, а дальше — как пойдёт.
Она подняла голову и поцеловала меня так осторожно, будто боялась, что я пойду трещинами и рассыплюсь на миллионы осколков. И если честно, где-то в глубине души именно так я и хотел поступить — только бы не лежать беспомощным куском мяса, который не в силах помочь своему самому близкому облачку квантов. Моя любимая снова положила голову мне на грудь и просто слушала, как бьётся моё сердце. А я оставил попытки достучаться до своего тела и просто ждал прихода неизвестности. Моя щека ощутила, как по ней стекает прохладная капля...
Вдруг я почувствовал, как во мне возникло что-то новое. Или хорошо забытое старое... Я попытался понять, что бы это могло быть, и умственное усилие ознаменовалось триумфом: это была моя рука! Она пока почти не слушалась меня и была ватной. Но всё-таки, я её чувствовал! Я тут же попытался дотянуться до компьютера, но Зимба меня остановила:
— Шшшш, не надо. Уже слишком поздно. Давай просто полежим вместе эти последние мгновения. Насладимся чувствами и оставим друг другу частичку себя.
Я только хотел ей возразить, но в этот момент погас свет. Остановились вентиляторы в корпусе компьютера. Замолк вечно хрипящий холодильник. Исчезла Зимба. Осталось лишь её тепло на том участке простыни, где она лежала мгновенье назад. Моя возвращающаяся к жизни рука чувствовала то тепло, и от этого на душе становилось ещё поганее: значит, это был не сон! Значит, Зимба всё же была! Была переписка в аське, была первая встреча, был целый год тайного счастья, была робко зародившаяся любовь... Было... было...
Утонуть в страданиях и самоуничижении мне не дал громкий стук в дверь. Я понятия не имел, кто бы это мог быть: у родителей был ключ, а ещё — обещание не приезжать до вечера воскресенья. Соседи и знакомые пользовались звонком. Тьфу ты, чёрт! Электричество же вырубилось! Наверно, из-за этой ужасной грозы, которая не заканчивалась уже часа четыре. Значит, это соседи пришли попросить спички. Или свечку. Или денег взаймы до получки... Стук не прекращался, становясь с каждым разом всё громче.
Чувствительность постепенно возвращалась к моим предательским конечностям. Я попытался встать с кровати, но ноги сказали мозгу: «не так сразу, приятель!», и я грохнулся на пол. В дверь долбили уже так, что сотрясался весь дом. Встав на четвереньки, я кое-как добрался до прихожей, затем, держась руками за стену, таки смог подтвердить своё отношение к прямоходящим. Найдя наощупь глазок, я открыл на нём заслонку и взглянул. На площадке было светло! И в этом свете стояли две мужские фигуры в непромокаемых плащах.
— Кто там? — спросил я ожившим языком. В ответ перед глазком появились два удостоверения в красных корочках, принадлежавшие отнюдь не милиции, а ведомству, слывшему в народе самым кровавым и бескомпромиссным. И я понял, что вслед за моей возлюбленной в небытие отправляюсь и я.
Бежать было решительно некуда: шестой этаж. Да и бесполезно: от этих не убежишь. Поэтому, мысленно попрощавшись со всеми, я открыл дверь. С той стороны на меня пристально смотрели два очень хмурых и сильно уставших лица. Одно принадлежало огромному амбалу метра два ростом и чуть поменьше — в ширину.
Глава 3
Наступила осень, и я с огромным удивлением начал ловить на себе заинтересованные взгляды однокашниц, ещё в прошлом учебном году воротивших от меня нос. Более того, у них в этом деле появилась серьёзная конкуренция в лице первокурсниц, которые не были так закомплексованы, как мои ровесницы, и некоторые даже сами подходили знакомиться. Но... Никто из них меня не привлекал. Даже первая красавица всей фазанки, татарочка Милюша, у которой ещё со школы было несколько контрактов с модельными агентствами, вызывала во мне лишь чувство жалости по поводу её детства, загубленного этими контрактами. Я не хотел никого из девчонок. Вообще. Я даже не сомневался, почему: ведь моя была лучше их всех, вместе взятых!
Помимо страсти, желания и любви к собственной персоне, Зимба пробудила во мне такую же дикую гамму чувств к науке: я твёрдо решил посвятить свою жизнь изучению многомерных пространств. Я грезил, что однажды именно я смогу помочь ей найти дорогу домой! Ну а если, всё же, этого мне сделать не удастся, то я хотя бы на маленький шажочек приближу человечество к пониманию такого удивительного и непостижимого мира, частью которого мы являемся. Тогда я ещё понятия не имел, что человечеству на это абсолютно насрать: ему гораздо важнее набить себе желудок и карман, в то же время помешав сделать это соседу.
За последний курс я прокачался в математике, геометрии и физике настолько, что меня уже готовы были взять без конкурса в один из престижных вузов нашего региона с дальнейшей перспективой перевода в главный институт страны по этому профилю, как только в нём освободится одно из заранее проплаченных мест. Что поделать, всем нужны красивые корочки, ведь без бумажки ты какашка, а с бумажкой ты — официально зарегистрированный продукт жизнедеятельности установленного государством образца, с печатью и индивидуальным номером.
А потом был снег, были лыжи, был костёр в вечернем лесу. Помню, я долго не мог его разжечь и полез в рюкзак за остатками бумаги, а когда снова повернулся к сложенным веткам, они уже полыхали. Зимба лишь скромно улыбнулась: я уже знал, что это всего лишь неизученные человечеством законы физики, а никакая не инопланетная магия.
И был Новый Год, и была ёлка на городской площади, и были снежные горки. И мы забыли, сколько нам лет, и как дети мчались вниз на дощечках, тормозя носом в сугроб. И сзади в нас врезались другие дети, создавая весёлую галдящую и брыкающуюся кучу-малу. И время учтиво замедляло свой бег, давая нам получше распробовать каждое мгновение той чистой и наивной радости, что с возрастом приходит всё реже и реже. И я спел ей песню, основной мыслью которой считал строчку: «сколько дней от рожденья — столько звёзд до мечты». И она с этим не согласилась.
А потом мир разбудила маленькая девчушка-весна и потребовала срочно поиграть с ней. И её нисколько не волновало, что мир устал от зимы и хочет завернуться в пледик с чашкой горячего какао, насыпав в неё маршмеллоу, и ещё немного понежиться в постели. Она капризно заревела, пустив во все стороны звенящие ручьи, и миру ничего не оставалось делать, как влезть в резиновые сапоги и вприпрыжку шлёпать по тем ручьям, догоняя эту до невозможности милую мелкую пакостницу.
И начались вечера подготовки к выпускным госэкзаменам, и мы с Зимбой всё так же сидели в аське ночи напролёт, но вместо поцелуйчиков и признаний в самых искренних чувствах кидали друг другу формулы, теоремы и уравнения. Она не уставала напоминать, что на экзаменах решать нужно не её гениально простыми способами, а теми, которыми учится, да и, в общем-то, выполняет абсолютно все остальные действия всё человечество. То есть, через жопу.
«Лучше иметь синий диплом и красную морду, чем наоборот» — гласит старая студенческая поговорка. Но мы с Зимбой не последовали ей, и при наличии у обоих вполне здорового цвета лица, умудрились сдать все экзамены на «отлично». Я очень хотел взять её на выпускной: ведь если честно, это был и её праздник тоже, учитывая то, сколько экзаменов было сдано благодаря ей.
— Лучше вернись не слишком пьяный, — ответила она. — Проведём нашу сорокаминутку с большей пользой, чем если бы ты просто похвастал мной перед друзьями.
И она опять была чертовски права. Хотя я и так не планировал напиваться: пример отца, пускавшего пузыри прямо в постели и уже один раз видевшего чёртиков на стене, наглухо отбил во мне желание пить что-либо крепче компота.
Я ошибся.
Мне говорили: «плохо отказывать людям, которые ждут от тебя чего-то». Меня так воспитали. Поэтому я не смог отказать, когда мне сказали: «Надо обмыть диплом!». Потом «за красный — двойную Витьке!». Потом «за великого математика». Потом ещё за что-то, и ещё, и ещё... И с каждой рюмкой я всё меньше винил себя за такую безотказность и всё больше «вливался» в этот коллектив будущих винтиков системы, в которой чтят традиции и не выносят тех, кто непохож на них. Примерно после десятой рюмки я стал похожим до смешения.
Помню, на дискотеке, устроенной в спортзале, где из старых деревянных колонок орали «Руки вверх» вперемежку со Скутером, ко мне подошла Милюша и позвала танцевать. И ей я тоже не отказал. Помню, что она весь танец, не особо стесняясь, тёрлась о меня бедром и, многозначительно прищурившись, смотрела мне в глаза, но вместо нужной ей физиологической реакции, во мне поднялось лишь желание аккуратно уйти отсюда.
Незаметно пробираясь сквозь толпу нетвёрдо стоящих тел, я поймал себя на мысли, что, пожалуй, впервые в жизни мне было абсолютно плевать, что обо мне подумают: ведь этих людей я больше никогда в не встречу. Я надеюсь.
За дверями «фазанки», откуда я, засунув заветный диплом за пазуху, выходил в последний раз, вновь бушевала гроза. Накинув куртку на голову, я зигзагом пошлёпал по бурлящей реке, в которую превратился тротуар. Никакой алкоголь не смог заставить меня забыть хоть на мгновенье о той, к кому я спешил, кому хотел скорее показать наш с ней заслуженный документ, а потом засунуть его в ящик и забыть о ПТУ, как о дурном сне. Слиться в объятьях и не выпускать её ни на мгновенье все отведённые нам вредной старухой-судьбой сорок минут.
Холодные струи слегка отрезвили меня, и я побежал. Вспышки молний освещали мне дорогу и, казалось, опять рисовали иероглифы в угольно-чёрной пустоте небес. Внутри меня маленьким, но упорным ростком сорняка зрело какое-то нехорошее предчувствие. Я не мог понять, с чем оно связано, ведь с Милюшой я только потанцевал, даже не целовался. Разумеется, пытаться скрыть этот факт от Зимбы было бы бессмысленно, но вряд ли она могла обидеться на это. На моей памяти она вообще ни разу на меня не обижалась. Я считал, что для инопланетного сверхсущества это более чем нормально: какой смысл обижаться на примитивную форму жизни?
Вскоре от дурного ощущения меня отвлекло чувство благодарности к моим родителям, которые в честь окончания учёбы решили дать мне оторваться всласть и свалили еще с полудня пятницы на все выходные. Нам с Зимбой никто не мог помешать. По крайней мере, я на это надеялся.
Zimba: Ууурраааааа!!!!! Выпускник вернулся!!!!!!! :-* :-* :-***********
Тигрь Ламповый: :*--- тбя мое слонышко!!! Щас нтенну найду...
Zimba: Ох ты ж чудо моё пьяненькое! :-D Ну ничего, один раз можно. Давай вставляй быстрее антенну! Ты не представляешь, как я заждалась!
Тигрь Ламповый: щщщщщщщща
Задача была отнюдь не из лёгких. Хвостик проволочной антенны долго не хотел попадать в гнездо, уже порядком разболтанное. Но минуты за полторы я его, всё же, победил. Не успев ещё полностью выскочить из своей многомерности, она тут же бросилась мне на шею.
— Ой, какой мокрый! — щебетала она мне в ухо. — Давай раздевайся скорее и лезем под одеялко! Да забудь ты уже про эту дурочку! Ну поприставала она к тебе, что такого? Я не способна обижаться, ты правильно понял. И не смей считать себя примитивной формой жизни! Ты гораздо сложнее и продвинутее, чем тебе кажется. Но не обижаюсь я совсем не поэтому. В моём мире нет понятия «измена», так как мы — существа бесполые и пары не создаём. Нет, я, конечно, могла бы отыгрывать роль настоящей девушки до конца, со всеми нюансами, но кому от этого будет лучше? Ни тебе, ни мне! Но если я правильно понимаю, цель отношений между двумя людьми — делать друг другу хорошо, обмениваться позитивом и приятными эмоциями. Разве не так?
В этот момент мне так захотелось, чтобы она снова оказалась права, что я опять не заметил, как оказался лежащим с ней в постели уже без мокрой одежды. И вдруг на меня навалился сон, да с такой страшной силой и быстротой, что я даже не успел сказать ей всех тех слов, что готовил всю дорогу, а до этого — всю зиму и всю весну. В последнем пикселе стремительно угасающей картинки реальности успела лишь мелькнуть надежда, что Зимба уже давно считала эти слова из моей головы. Уже на подлёте к пространству, в котором живут сны, я услышал её тихий ласковый голос, находившийся одновременно и вокруг меня, и внутри:
— Спи, зайчонок. Забудь о прошлом, оно тебя больше не потревожит. Сон сотрёт твои дурные воспоминания и даст силы на новые поступки. А когда ты проснёшься, ты будешь немножечко другим. Все люди, звери, да и другие существа, которым дарована возможность спать, всегда просыпаются другими. Не теми, кем они заснули. Не все это замечают и понимают, но ты научишься. Спи, родной! А я буду охранять твой сон.
Мне так не хотелось выныривать из той нежной благодати, что окутала меня во сне. Но кто-то упорно тормошил меня, тряс за плечи и даже хлопал по щекам.
— Витька, вставай! Транслятор работает уже больше часа!
Зимба сидела на кровати и пыталась привести меня в чувство.
— Ты слышишь меня?! — она почти кричала. — Проснись скорее! Ты должен выключить транслятор!
Тогда я ещё не знал, что такое сонный паралич. Я попытался вскочить, но не смог сдвинуться с места: тело меня не слушалось! Трудно описать весь ужас, который я испытал за те мгновения! То чувство, когда ты лежишь и не чувствуешь ни рук, ни ног, будто их у тебя вообще нет! Ты видишь охваченное паникой лицо своей девушки, но вместо того, чтобы вскочить и спасти её, просто лежишь и хлопаешь глазами. Даже язык слушался с трудом, и попытки что-то сказать ей заканчивались лишь нечленораздельным мычанием. Это уже потом я узнал, что такое явление вполне может случиться даже у здорового человека, если его разбудить в определённый момент быстрой фазы сна. А если уснуть пьяным, то вероятность такого паралича увеличивается в разы, как и его продолжительность.
— Витька, ты должен встать! — не унималась Зимба. — Иначе транслятор перегреется и — хана!
Я попытался спросить, что случится в этом случае, но мой речевой аппарат всё ещё не пришёл в себя. Я надеялся, что она мысленно услышит мой вопрос, но видимо, она была сильно взволнована, и не обращала на него внимания. Зато она услышала в моей голове другое.
— Сама я не могу, ведь я сначала должна уйти туда, и только после прохода его можно выключить. Не до.
Она ещё несколько минут пыталась привести меня в чувство. Потом вдруг резко огляделась по сторонам, будто увидела кого-то постороннего. На её лице молнией вспыхнул испуг, но тотчас же погас. На смену испугу пришло облегчение: она медленно закрыла глаза, глубоко вздохнула, а затем, уже никуда не спеша, легла рядом со мной, положив голову мне на грудь.
— Я знаю, что ты хотел мне сказать, Витька, — шептала она, и этот шёпот был громче взрыва атомной бомбы. — Я тоже тебя люблю. Хоть это и кажется невозможным для существа вроде меня, но у меня получилось полюбить человека. А раз я начала тебя любить, то буду делать это и впредь. Вечность — точно, а дальше — как пойдёт.
Она подняла голову и поцеловала меня так осторожно, будто боялась, что я пойду трещинами и рассыплюсь на миллионы осколков. И если честно, где-то в глубине души именно так я и хотел поступить — только бы не лежать беспомощным куском мяса, который не в силах помочь своему самому близкому облачку квантов. Моя любимая снова положила голову мне на грудь и просто слушала, как бьётся моё сердце. А я оставил попытки достучаться до своего тела и просто ждал прихода неизвестности. Моя щека ощутила, как по ней стекает прохладная капля...
Вдруг я почувствовал, как во мне возникло что-то новое. Или хорошо забытое старое... Я попытался понять, что бы это могло быть, и умственное усилие ознаменовалось триумфом: это была моя рука! Она пока почти не слушалась меня и была ватной. Но всё-таки, я её чувствовал! Я тут же попытался дотянуться до компьютера, но Зимба меня остановила:
— Шшшш, не надо. Уже слишком поздно. Давай просто полежим вместе эти последние мгновения. Насладимся чувствами и оставим друг другу частичку себя.
Я только хотел ей возразить, но в этот момент погас свет. Остановились вентиляторы в корпусе компьютера. Замолк вечно хрипящий холодильник. Исчезла Зимба. Осталось лишь её тепло на том участке простыни, где она лежала мгновенье назад. Моя возвращающаяся к жизни рука чувствовала то тепло, и от этого на душе становилось ещё поганее: значит, это был не сон! Значит, Зимба всё же была! Была переписка в аське, была первая встреча, был целый год тайного счастья, была робко зародившаяся любовь... Было... было...
Утонуть в страданиях и самоуничижении мне не дал громкий стук в дверь. Я понятия не имел, кто бы это мог быть: у родителей был ключ, а ещё — обещание не приезжать до вечера воскресенья. Соседи и знакомые пользовались звонком. Тьфу ты, чёрт! Электричество же вырубилось! Наверно, из-за этой ужасной грозы, которая не заканчивалась уже часа четыре. Значит, это соседи пришли попросить спички. Или свечку. Или денег взаймы до получки... Стук не прекращался, становясь с каждым разом всё громче.
Чувствительность постепенно возвращалась к моим предательским конечностям. Я попытался встать с кровати, но ноги сказали мозгу: «не так сразу, приятель!», и я грохнулся на пол. В дверь долбили уже так, что сотрясался весь дом. Встав на четвереньки, я кое-как добрался до прихожей, затем, держась руками за стену, таки смог подтвердить своё отношение к прямоходящим. Найдя наощупь глазок, я открыл на нём заслонку и взглянул. На площадке было светло! И в этом свете стояли две мужские фигуры в непромокаемых плащах.
— Кто там? — спросил я ожившим языком. В ответ перед глазком появились два удостоверения в красных корочках, принадлежавшие отнюдь не милиции, а ведомству, слывшему в народе самым кровавым и бескомпромиссным. И я понял, что вслед за моей возлюбленной в небытие отправляюсь и я.
Глава 4
Бежать было решительно некуда: шестой этаж. Да и бесполезно: от этих не убежишь. Поэтому, мысленно попрощавшись со всеми, я открыл дверь. С той стороны на меня пристально смотрели два очень хмурых и сильно уставших лица. Одно принадлежало огромному амбалу метра два ростом и чуть поменьше — в ширину.
