Девицу дракону приводили раз в полгода: на летнее солнцестоянием и на зимнее. Могли бы и чаще, на каждый поворот колеса, кроме тёмного пика осени, когда мир затхл и туманен. Какие девицы, когда призраки ходят меж людьми и стучат в дома?
Кто-то, возможно, сказал бы, что самое время запереться в доме и возлечь с прекрасной женщиной, но у Аластара на этот счёт было другое мнение.
Он запираться не любил. Владыка на то и Владыка, чтобы оберегать свой народ от напасти. Негоже ему трахаться, пока нечисть по улицам шастает. Аластар чтил ритуалы.
И потому девиц к нему приводили дважды в год.
Его предшественник предпочитал золотоволосых и хрупких. И желательно – пугливых. Он вообще любил эту часть ритуала: соблазнение девы драконом, священная свадьба, соединение энергий. Девиц потом от себя не отсылал (и не убивал, этот обычай, к счастью, остался во тьме веков), держал рядом, пока не надоедали.
Свергнув соперника, Аластар распустил его гарем на следующий же день, выдворил в город. Флоренус Бладгельд в своём драконьем облике спал на золотых горах, и это была не метафора: золота в пещерах под замком хранилось так много, что гарему хватило бы и на приданое, и лавки-таверны в городах основать, да хоть статуи богини замужества в полный рост отлить и изумруды в глазницы идолу вставить. О почившем владыке плакала лишь одна дева, но и та утешилась быстро – Аластар отослал её далеко, нашёл жениха из знати и дал щедрое приданое.
А потом превратился в дракона – с бронзовой чешуёй, отливающей зелёными и синими бликами, с налётом чёрного на морде и кончиках крыльев, и сам свернулся на золоте.
Силы оно восстанавливало.
Ночь с девицей – тоже. И свежая кровь, пролитая на алтарь, отданная добровольно, тоже что-то такое восстанавливала.
Владыка отдавал свою кровь земле, чтобы та оставалась щедрой и плодородной, а люди, живущие на этой земле, отдавали владыке своих дочерей.
И Аластар со временем понял, что ему нравятся тёмненькие. И рыжие. С умными, даже злыми глазами. И чтобы не смотрели на него в испуге, не жались в угол постели и не плакали после того, как он забирал своё. Скорее – чтобы разделяли с ним все то приятное, что этот процесс давал, иначе получалась какая-то бессмыслица.
Ритуал требовал от девы чистоты и невинности, и Аластару пришлось смириться.
Он хранил тайну, никому почти не рассказывал, только пара приближенных знала о том, что однажды девица обвела дракона вокруг пальца и сбежала из горного чертога, унося с собой фиал с кровью Аластара, его кольцо с драгоценным рубином и осколки сердца.
Дракона мне обещали другого. Более старого и матерого, так что я подготовилась, как могла, завернувшись в магию, как гусеница – в кокон.
У меня было два амулета иллюзий, кольцо с ядом – на случай, если затея провалится, и шпилька с секретом – на случай, если затея провалится, но не совсем. От драконьей невесты должно было пахнуть весенними цветами – в мои духи мастер-алхимик добавил зелье очарования со сложным ученым названием. Не знаю, как должен был ощущать его дракон: цветы и цветы, нежные настолько, что хотелось глупо хихикать.
Мне, конечно, полагалось хихикать и краснеть, а еще полагалось быть хрупкой блондинкой, потому что Флоренус Бладгельд таких только и любил. Я была хорошая актриса – ох, знала бы моя матушка, куда я свои таланты применяю, в гробу бы перевернулась! И волосы перекрасить можно было, и поголодать пару недель, чтобы синяки под глазами и впалые щеки смотрелись естественно и придавали образу одухотворенности. И хрупкости.
Так что амулеты иллюзий я носила для другого: один скрывал мою ауру, второй – то, что аура скрыта. Сложная схема, но рабочая.
Главное, не дать дракону дойти до главного. Тогда он поймет, что я совсем не невинна.
Но на этот случай у меня тоже кое-что было.
Если уж идти на дракона, то во всеоружии. Моим оружием давно уже была не сталь, а вещи поизящнее. Ремесло у меня такое, тонкое, не любит оно лишних кровопролитий.
Только вот дракон был другим. Не Бладгельдом. Не тем золотоволосым ублюдком, о котором я слышала, что он перерезал всех своих сводных братьев едва ли не в колыбели. Не тем, который однажды выкинул выпотрошенное тело лорда Роберта во двор замка, прямо в то время, когда беременная жена лорда Роберта вышла подышать воздухом: так он отомстил за нежелание продавать ему земли, на которых стояли золотые рудники. Не тем Балдгельдом, для которого, говорят, невест покупали у их родителей – загодя, чтобы подготовить. Нет.
То-то меня так легко пропустили через отбор. Добровольцем. Вышла на площадь и сказала, мол, забирайте меня своему дракону в невесты, вот она я, девица Люсия из Серебрянки, дочь тамошнего наместника, приехала в срок, к зимнему солнцестоянию, вся такая невинная, что первый снег с утра.
То-то желающих не было, две хмурые девки только вышли на площадь, но на месте дракона я бы их тоже не позвала.
Стражник взял под узды моего коня, перевел меня через мост, помог спуститься, подставив руки, чтобы я не дай боги ножку не подвернула. Вокруг была сырая зимняя грязь, небо хмурилось, горные вершины затянуло туманной дымкой. Пахло лошадьми, дымом и кровью. Я поняла, что приехала невовремя, но отступать было некуда.
На цепочке под корсажем белого платья у меня висел хрустальный фиал.
Зачарованный. Ни разбить его было нельзя, ни открыть пробку случайно.
В фиал я должна была набрать крови дракона.
А что это будет за дракон – не так уж и важно.
В замке было зябко. Три ночи, пока я ждала, когда же дракон вернется, выползет из своих пещер, набитых несметными сокровищами, я мерзла под тремя покрывалами. Служанки клали мне в ноги камень, обернутый в плотную ткань, камень прогревали в камине перед сном. Кормили меня хорошо, мясом с пряностями, и я слышала, как они переговариваются, мол, бледная такая, тонкая, подойдет ли?
Понравится ли молодому господину?
Флоренусу Бладгельду понравилась бы, я видела портреты его невест.
Нового дракона звали Аластором и он был молод – я услышала это вечером первого дня.
Что здесь случилось? Как давно замок и горы сменили хозяина? Почему перед зимним солнцестоянием толпа девиц, готовых возлечь с владыкой во имя процветания этих земель, не собралась на городской площади? Я не задавала эти вопросы, изображала трепетную дурочку, отец которой отправил ее к дракону, потому что волю дракона чтил, сидя у себя в далекой провинции. И не важно, что Флоренус Бладгельд мертв – Аластар, должно быть, победил его в честной схватке в небесах, отобрал право владеть этими землями и воцарился в них, пока кто-то другой не убьет его точно так же.
Люсии из Серебрянки тоже было все равно.
Люсия вообще умерла прошлой осенью от грудной жабы и воскресла лишь затем, что мне понадобилось ее имя и благословение ее отца. Он не особо и горевал: боги послали ему восемь дочерей, мой кошелек, полный золота, обеспечил их достойным приданым. Люсии закажут молитву, чтобы слаще спалось, но потом, когда солнцестояние пройдет.
Пока она нужна мне, я носила ее имя и ее облик, и браслет из бледно-голубых бусин на правой руке был залогом того, что эта маска не спадет с меня еще долго.
На левой руке у меня был другой браслет, бледно-розовые бусины кварца в нем держали чары, скрывающие чары. Их тоже должно было хватить надолго, но я волновалась.
Вернется ли Аластар к нужному сроку?
Примет ли он меня?
Вдруг он глуп или безумен? Или нашел уже себе невесту…
Нет, невесту он не нашел, тогда обо мне так не пеклись бы, не расчесывали волосы перед сном, не наливали горячего вина с пряностями, не шушукались за спиной.
Он явился на рассвете четвертого дня. Вошел в мои покои в сизых сумерках, высокий и темный, похожий на злобную тень горного тролля в своем меховом плаще. От него пахло морозом, тяжелым хвойным дымом, подземными недрами и железом. Он не зажег свечей.
Я притворилась, что сплю.
Дракон постоял у моей постели, в ногах. Дыхание у него было тяжелым, словно он поднимался по лестнице в башню, быстро, боясь не успеть. В полумраке глаза сверкнули, как металл на солнце, а потом дракон развернулся и ушел.
Никто не трогал меня, не будил и не гнал.
До ночи поворота оставались сутки и еще двенадцать часов.
Когда я проснулась, разнежившись, ближе к обеду, я увидела, что одна из розовых бусин потускнела – внутри у нее проснулась яшмовая зелень, проросла, как гниль, и заполнила наполовину. Дракон проверял меня, но чары выстояли. Значит, я все еще Люсия, невинная дева, невеста дракона на одну зимнюю ночь.
А фиал на цепочке под ночной рубашкой – сосуд для драгоценных масел, которые я поднесу богине, если все закончится благополучно. Невинные девицы, знаете ли, трепетны и суеверны во всем, что касается брака, детей и того процесса, от которого дети появляются.
После позднего завтрака – дракон меня к себе не позвал, хотя я надеялась, что он прислушается к законам гостеприимства и разделит со мной трапезу – я была вольна делать, что угодно. У меня с собой была одна штучка, сложный инструмент, маленькая ищейка – драгоценная птичка-воробушек из слюды и металла, в кованом тельце которой пряталось заклятье поиска и слежения. Я отговорилась тем, что хочу прогуляться, запуталась в плащ и спрятала птичку в карман. На улице она выпорхнула у меня из рук.
Имя дракона у меня было. Я приказала ищейке найти хозяина этой земли, Аластар, и она нашла. Уселась на веточку шиповника около замкового храма и застыла.
Птичка снова оказалась у меня в кармане, а я осторожно подошла к одному из узких окон, закрытых ставнями.
Амулет, делающий ухо чутким, как у зверя, я тоже с собой взяла, достаточно было повернуть камень в сережке на левом ухе – и все, услышишь, как мышь под полом дышит.
Я же шла на дракона, а дракон – самый страшный зверь в этом мире.
После женщины, у которой отняли самое дорогое.
В храме и правда кто-то был, я слышала два голоса: тихий старческий голос жреца, чуть усталый, но все ещё твердый. И другой, почти дерзкий, почти рычащий, словно тот, кто говорил, сдерживал в себе бушующую ярость.
– Зачем? – спрашивал он. – Зачем ее впустили. Я не намерен…
– Тише, сын мой, гневливость есть грех.
Я чуть не хихикнула в меховой воротник плаща: упрекать дракона в том, что он гневается? Да жрец тот ещё шутник!
Пахло храмовыми благовониями, воском и мокрым камнем. Воздух почти потеплел и снег прилипал к моим сапожкам.
– Ты слишком юн, сын мой, и рос среди тех, кто не дал тебе знаний о том, кто ты на самом деле, – продолжил жрец. Аластар недовольно проворчал что-то, что я не разобрала. – То не их вина и не твоя, но раз уж ты пришел в эти земли, чтобы ими владеть, то будь хорошим владыкой.
– Неужели для этого нужно девок портить?
Гнева в его голосе поубавилось, звучало иное – недовольство и возмущение, и чуточку – острый сарказм.
Ах, вот что!
– Не портить, сын мой, – жрец все ещё был спокоен. – Сколько раз тебе, неразумному, объяснять, что ты не девку в постель загоняешь, а берешь в жены дочь этой земли. На одну ночь соединяешься с нею, как небесный бог соединился с матерью землёй, и от того появилось все живое. Священный брак наполнит твою кровь силой, а ты…
– Подарю свою кровь холодному камню, знаю, – нетерпеливо перебил его Аластар. – Чтобы он согрелся ею и жар проник в самые недра гор.
Он замолчал.
Я слышала шелест одежд и то, как кто-то лёгкий и тихий ходит внутри, за каменной стенкой храма.
— Неужели без девицы нельзя?
Аластар сказал это, как мальчишка, которого заставляют пить горькую микстуру от кашля, подхваченного, когда он защищал ледяную крепость с друзьями.
Раздался глухой удар и сдавленное "Ой"
— Тебе чем-то девицы не нравится, сын мой? — полным достоинства голосом спросил жрец.
— Всем нравятся, — почти выплюнул Аластар. — А вдруг она не захочет?
Не захочу. Но надо, мой дорогой.
Жрец вздохнул.
— Для нее это честь, сын мой. Если она родит от тебя, сына ли, дочь, тот, за кого она выйдет замуж, почтет за честь воспитать этого ребенка.
— А если ей не понравится? — почти испуганно прошептал дракон.
— Так сделай так, чтобы понравилось! — жреческое спокойствие, казалось, сошло на нет. — Наука нехитрая, как говорят!
Тут я чуть не хмыкнула с возмущением.
Аластар снова что-то проворчал.
Я услышала шаги — кто-то шел с другой стороны сада при храме и меня могли вот-вот застать на месте преступления. Придется сделать вид, что я сама пришла в храм.
— И почему для этого нельзя пригласить шлюху… Ой!
— А это, сын мой, тебе вопрос на подумать. После того, как Люсия уедет из замка назад, к своему отцу, довольная тем, что выполнила свой долг.
Я повернула камень и шагнула прочь из своего укрытия. Вовремя — из арки, ведущей от храмового сада во внутренний двор замка с конюшнями и домом для драконовой охраны, показался один из воинов. Доспех у него был не местный, бронзовые нашивки на куртке напоминали чешую.
Дверь храма скрипнула и вышел дракон.
Он тоже был в чешуйчатой куртке, без своего страшного плаща, и так казался стройнее и моложе, чем та тень, что утром стояла у моей постели.
Лицо у него было приятное. Красивое даже, смуглое — такую кожу только у южан и увидишь, ее дарит земля, раскинувшаяся у теплого моря, и жаркое, доброе солнце, не то, что здесь, в хмурых горах.
И волосы у него были — как потускневшая бронза, и вились крупными кольцами, доходя до широких плечей.
Дракон смотрел на меня — а я на него, и вообще-то это мне стоило первой испугаться и отвести взгляд. Но нет. Я забыла об этом.
— Так вот, где вы, милорд, — сказала я почти дерзко, как Люсия, возможно, никогда бы и не сказала. — А я ищу вас с утра. Хочу узнать, что мне ответить отцу: что вы отвергли меня, как недостойную вас, и нашли иную невесту? Или что новый дракон меняет обычаи и закон гостеприимства не чтит?
Жрец, что стоял на пороге храма, и правда сухой и старый, седой, как туманные облака над местными горными пиками, смотрел на меня, ехидно щуря глаза. Кажется, я задала правильный вопрос.
Обед проходил в напряженной атмосфере взаимного недовольства. Мы сидели за огромным столом: с одной его стороны — дракон, с другой — я, в своем простецком платье, но с новой накидкой, подбитой мехом.
Жрец выдал мне ее, чтобы я не замерзла и простуда не помешала мне завтра выполнять свои обязанности. Это было так трогательно, что мне на минуту стало стыдно, что я обману этого доброго человека, но я решила, что зажгу пучок благовоний у алтаря его бога, когда буду навещать храм в столице. Все равно я ходила туда после каждого задания: удача удачей, навыки навыками, да и опыт не пропить, но лучше очистить душу от грехов, а грешила я со вкусом.
Предавалась, так сказать, со всей страстностью грехам чревоугодия и алчности. И похоти тоже.
Значит, два пучка. За обман нынешний и за обман грядущий.
— Я забираю назад свои слова про законы гостеприимства, владыка Аластар, — сказала я, чтобы хоть как-то разрушить эту удушающую тишину, полную лишь позвякивания приборов о тарелки. — В вашем доме их чтят.
— Угу, - ответил он.
— Только в том, кажется, не ваша заслуга.
С таким же успехом я могла подойти и воткнуть нож, которым нарезали хлеб, в стол прямо перед драконьей безразличной рожей.
Кто-то, возможно, сказал бы, что самое время запереться в доме и возлечь с прекрасной женщиной, но у Аластара на этот счёт было другое мнение.
Он запираться не любил. Владыка на то и Владыка, чтобы оберегать свой народ от напасти. Негоже ему трахаться, пока нечисть по улицам шастает. Аластар чтил ритуалы.
И потому девиц к нему приводили дважды в год.
Его предшественник предпочитал золотоволосых и хрупких. И желательно – пугливых. Он вообще любил эту часть ритуала: соблазнение девы драконом, священная свадьба, соединение энергий. Девиц потом от себя не отсылал (и не убивал, этот обычай, к счастью, остался во тьме веков), держал рядом, пока не надоедали.
Свергнув соперника, Аластар распустил его гарем на следующий же день, выдворил в город. Флоренус Бладгельд в своём драконьем облике спал на золотых горах, и это была не метафора: золота в пещерах под замком хранилось так много, что гарему хватило бы и на приданое, и лавки-таверны в городах основать, да хоть статуи богини замужества в полный рост отлить и изумруды в глазницы идолу вставить. О почившем владыке плакала лишь одна дева, но и та утешилась быстро – Аластар отослал её далеко, нашёл жениха из знати и дал щедрое приданое.
А потом превратился в дракона – с бронзовой чешуёй, отливающей зелёными и синими бликами, с налётом чёрного на морде и кончиках крыльев, и сам свернулся на золоте.
Силы оно восстанавливало.
Ночь с девицей – тоже. И свежая кровь, пролитая на алтарь, отданная добровольно, тоже что-то такое восстанавливала.
Владыка отдавал свою кровь земле, чтобы та оставалась щедрой и плодородной, а люди, живущие на этой земле, отдавали владыке своих дочерей.
И Аластар со временем понял, что ему нравятся тёмненькие. И рыжие. С умными, даже злыми глазами. И чтобы не смотрели на него в испуге, не жались в угол постели и не плакали после того, как он забирал своё. Скорее – чтобы разделяли с ним все то приятное, что этот процесс давал, иначе получалась какая-то бессмыслица.
Ритуал требовал от девы чистоты и невинности, и Аластару пришлось смириться.
Он хранил тайну, никому почти не рассказывал, только пара приближенных знала о том, что однажды девица обвела дракона вокруг пальца и сбежала из горного чертога, унося с собой фиал с кровью Аластара, его кольцо с драгоценным рубином и осколки сердца.
***
Дракона мне обещали другого. Более старого и матерого, так что я подготовилась, как могла, завернувшись в магию, как гусеница – в кокон.
У меня было два амулета иллюзий, кольцо с ядом – на случай, если затея провалится, и шпилька с секретом – на случай, если затея провалится, но не совсем. От драконьей невесты должно было пахнуть весенними цветами – в мои духи мастер-алхимик добавил зелье очарования со сложным ученым названием. Не знаю, как должен был ощущать его дракон: цветы и цветы, нежные настолько, что хотелось глупо хихикать.
Мне, конечно, полагалось хихикать и краснеть, а еще полагалось быть хрупкой блондинкой, потому что Флоренус Бладгельд таких только и любил. Я была хорошая актриса – ох, знала бы моя матушка, куда я свои таланты применяю, в гробу бы перевернулась! И волосы перекрасить можно было, и поголодать пару недель, чтобы синяки под глазами и впалые щеки смотрелись естественно и придавали образу одухотворенности. И хрупкости.
Так что амулеты иллюзий я носила для другого: один скрывал мою ауру, второй – то, что аура скрыта. Сложная схема, но рабочая.
Главное, не дать дракону дойти до главного. Тогда он поймет, что я совсем не невинна.
Но на этот случай у меня тоже кое-что было.
Если уж идти на дракона, то во всеоружии. Моим оружием давно уже была не сталь, а вещи поизящнее. Ремесло у меня такое, тонкое, не любит оно лишних кровопролитий.
Только вот дракон был другим. Не Бладгельдом. Не тем золотоволосым ублюдком, о котором я слышала, что он перерезал всех своих сводных братьев едва ли не в колыбели. Не тем, который однажды выкинул выпотрошенное тело лорда Роберта во двор замка, прямо в то время, когда беременная жена лорда Роберта вышла подышать воздухом: так он отомстил за нежелание продавать ему земли, на которых стояли золотые рудники. Не тем Балдгельдом, для которого, говорят, невест покупали у их родителей – загодя, чтобы подготовить. Нет.
То-то меня так легко пропустили через отбор. Добровольцем. Вышла на площадь и сказала, мол, забирайте меня своему дракону в невесты, вот она я, девица Люсия из Серебрянки, дочь тамошнего наместника, приехала в срок, к зимнему солнцестоянию, вся такая невинная, что первый снег с утра.
То-то желающих не было, две хмурые девки только вышли на площадь, но на месте дракона я бы их тоже не позвала.
Стражник взял под узды моего коня, перевел меня через мост, помог спуститься, подставив руки, чтобы я не дай боги ножку не подвернула. Вокруг была сырая зимняя грязь, небо хмурилось, горные вершины затянуло туманной дымкой. Пахло лошадьми, дымом и кровью. Я поняла, что приехала невовремя, но отступать было некуда.
На цепочке под корсажем белого платья у меня висел хрустальный фиал.
Зачарованный. Ни разбить его было нельзя, ни открыть пробку случайно.
В фиал я должна была набрать крови дракона.
А что это будет за дракон – не так уж и важно.
***
В замке было зябко. Три ночи, пока я ждала, когда же дракон вернется, выползет из своих пещер, набитых несметными сокровищами, я мерзла под тремя покрывалами. Служанки клали мне в ноги камень, обернутый в плотную ткань, камень прогревали в камине перед сном. Кормили меня хорошо, мясом с пряностями, и я слышала, как они переговариваются, мол, бледная такая, тонкая, подойдет ли?
Понравится ли молодому господину?
Флоренусу Бладгельду понравилась бы, я видела портреты его невест.
Нового дракона звали Аластором и он был молод – я услышала это вечером первого дня.
Что здесь случилось? Как давно замок и горы сменили хозяина? Почему перед зимним солнцестоянием толпа девиц, готовых возлечь с владыкой во имя процветания этих земель, не собралась на городской площади? Я не задавала эти вопросы, изображала трепетную дурочку, отец которой отправил ее к дракону, потому что волю дракона чтил, сидя у себя в далекой провинции. И не важно, что Флоренус Бладгельд мертв – Аластар, должно быть, победил его в честной схватке в небесах, отобрал право владеть этими землями и воцарился в них, пока кто-то другой не убьет его точно так же.
Люсии из Серебрянки тоже было все равно.
Люсия вообще умерла прошлой осенью от грудной жабы и воскресла лишь затем, что мне понадобилось ее имя и благословение ее отца. Он не особо и горевал: боги послали ему восемь дочерей, мой кошелек, полный золота, обеспечил их достойным приданым. Люсии закажут молитву, чтобы слаще спалось, но потом, когда солнцестояние пройдет.
Пока она нужна мне, я носила ее имя и ее облик, и браслет из бледно-голубых бусин на правой руке был залогом того, что эта маска не спадет с меня еще долго.
На левой руке у меня был другой браслет, бледно-розовые бусины кварца в нем держали чары, скрывающие чары. Их тоже должно было хватить надолго, но я волновалась.
Вернется ли Аластар к нужному сроку?
Примет ли он меня?
Вдруг он глуп или безумен? Или нашел уже себе невесту…
Нет, невесту он не нашел, тогда обо мне так не пеклись бы, не расчесывали волосы перед сном, не наливали горячего вина с пряностями, не шушукались за спиной.
***
Он явился на рассвете четвертого дня. Вошел в мои покои в сизых сумерках, высокий и темный, похожий на злобную тень горного тролля в своем меховом плаще. От него пахло морозом, тяжелым хвойным дымом, подземными недрами и железом. Он не зажег свечей.
Я притворилась, что сплю.
Дракон постоял у моей постели, в ногах. Дыхание у него было тяжелым, словно он поднимался по лестнице в башню, быстро, боясь не успеть. В полумраке глаза сверкнули, как металл на солнце, а потом дракон развернулся и ушел.
Никто не трогал меня, не будил и не гнал.
До ночи поворота оставались сутки и еще двенадцать часов.
Когда я проснулась, разнежившись, ближе к обеду, я увидела, что одна из розовых бусин потускнела – внутри у нее проснулась яшмовая зелень, проросла, как гниль, и заполнила наполовину. Дракон проверял меня, но чары выстояли. Значит, я все еще Люсия, невинная дева, невеста дракона на одну зимнюю ночь.
А фиал на цепочке под ночной рубашкой – сосуд для драгоценных масел, которые я поднесу богине, если все закончится благополучно. Невинные девицы, знаете ли, трепетны и суеверны во всем, что касается брака, детей и того процесса, от которого дети появляются.
Прода от 15.11.2022, 14:53
После позднего завтрака – дракон меня к себе не позвал, хотя я надеялась, что он прислушается к законам гостеприимства и разделит со мной трапезу – я была вольна делать, что угодно. У меня с собой была одна штучка, сложный инструмент, маленькая ищейка – драгоценная птичка-воробушек из слюды и металла, в кованом тельце которой пряталось заклятье поиска и слежения. Я отговорилась тем, что хочу прогуляться, запуталась в плащ и спрятала птичку в карман. На улице она выпорхнула у меня из рук.
Имя дракона у меня было. Я приказала ищейке найти хозяина этой земли, Аластар, и она нашла. Уселась на веточку шиповника около замкового храма и застыла.
Птичка снова оказалась у меня в кармане, а я осторожно подошла к одному из узких окон, закрытых ставнями.
Амулет, делающий ухо чутким, как у зверя, я тоже с собой взяла, достаточно было повернуть камень в сережке на левом ухе – и все, услышишь, как мышь под полом дышит.
Я же шла на дракона, а дракон – самый страшный зверь в этом мире.
После женщины, у которой отняли самое дорогое.
В храме и правда кто-то был, я слышала два голоса: тихий старческий голос жреца, чуть усталый, но все ещё твердый. И другой, почти дерзкий, почти рычащий, словно тот, кто говорил, сдерживал в себе бушующую ярость.
– Зачем? – спрашивал он. – Зачем ее впустили. Я не намерен…
– Тише, сын мой, гневливость есть грех.
Я чуть не хихикнула в меховой воротник плаща: упрекать дракона в том, что он гневается? Да жрец тот ещё шутник!
Пахло храмовыми благовониями, воском и мокрым камнем. Воздух почти потеплел и снег прилипал к моим сапожкам.
– Ты слишком юн, сын мой, и рос среди тех, кто не дал тебе знаний о том, кто ты на самом деле, – продолжил жрец. Аластар недовольно проворчал что-то, что я не разобрала. – То не их вина и не твоя, но раз уж ты пришел в эти земли, чтобы ими владеть, то будь хорошим владыкой.
– Неужели для этого нужно девок портить?
Гнева в его голосе поубавилось, звучало иное – недовольство и возмущение, и чуточку – острый сарказм.
Ах, вот что!
– Не портить, сын мой, – жрец все ещё был спокоен. – Сколько раз тебе, неразумному, объяснять, что ты не девку в постель загоняешь, а берешь в жены дочь этой земли. На одну ночь соединяешься с нею, как небесный бог соединился с матерью землёй, и от того появилось все живое. Священный брак наполнит твою кровь силой, а ты…
– Подарю свою кровь холодному камню, знаю, – нетерпеливо перебил его Аластар. – Чтобы он согрелся ею и жар проник в самые недра гор.
Он замолчал.
Я слышала шелест одежд и то, как кто-то лёгкий и тихий ходит внутри, за каменной стенкой храма.
— Неужели без девицы нельзя?
Аластар сказал это, как мальчишка, которого заставляют пить горькую микстуру от кашля, подхваченного, когда он защищал ледяную крепость с друзьями.
Раздался глухой удар и сдавленное "Ой"
— Тебе чем-то девицы не нравится, сын мой? — полным достоинства голосом спросил жрец.
— Всем нравятся, — почти выплюнул Аластар. — А вдруг она не захочет?
Не захочу. Но надо, мой дорогой.
Жрец вздохнул.
— Для нее это честь, сын мой. Если она родит от тебя, сына ли, дочь, тот, за кого она выйдет замуж, почтет за честь воспитать этого ребенка.
— А если ей не понравится? — почти испуганно прошептал дракон.
— Так сделай так, чтобы понравилось! — жреческое спокойствие, казалось, сошло на нет. — Наука нехитрая, как говорят!
Тут я чуть не хмыкнула с возмущением.
Аластар снова что-то проворчал.
Я услышала шаги — кто-то шел с другой стороны сада при храме и меня могли вот-вот застать на месте преступления. Придется сделать вид, что я сама пришла в храм.
— И почему для этого нельзя пригласить шлюху… Ой!
— А это, сын мой, тебе вопрос на подумать. После того, как Люсия уедет из замка назад, к своему отцу, довольная тем, что выполнила свой долг.
Я повернула камень и шагнула прочь из своего укрытия. Вовремя — из арки, ведущей от храмового сада во внутренний двор замка с конюшнями и домом для драконовой охраны, показался один из воинов. Доспех у него был не местный, бронзовые нашивки на куртке напоминали чешую.
Дверь храма скрипнула и вышел дракон.
Он тоже был в чешуйчатой куртке, без своего страшного плаща, и так казался стройнее и моложе, чем та тень, что утром стояла у моей постели.
Лицо у него было приятное. Красивое даже, смуглое — такую кожу только у южан и увидишь, ее дарит земля, раскинувшаяся у теплого моря, и жаркое, доброе солнце, не то, что здесь, в хмурых горах.
И волосы у него были — как потускневшая бронза, и вились крупными кольцами, доходя до широких плечей.
Дракон смотрел на меня — а я на него, и вообще-то это мне стоило первой испугаться и отвести взгляд. Но нет. Я забыла об этом.
— Так вот, где вы, милорд, — сказала я почти дерзко, как Люсия, возможно, никогда бы и не сказала. — А я ищу вас с утра. Хочу узнать, что мне ответить отцу: что вы отвергли меня, как недостойную вас, и нашли иную невесту? Или что новый дракон меняет обычаи и закон гостеприимства не чтит?
Жрец, что стоял на пороге храма, и правда сухой и старый, седой, как туманные облака над местными горными пиками, смотрел на меня, ехидно щуря глаза. Кажется, я задала правильный вопрос.
***
Обед проходил в напряженной атмосфере взаимного недовольства. Мы сидели за огромным столом: с одной его стороны — дракон, с другой — я, в своем простецком платье, но с новой накидкой, подбитой мехом.
Жрец выдал мне ее, чтобы я не замерзла и простуда не помешала мне завтра выполнять свои обязанности. Это было так трогательно, что мне на минуту стало стыдно, что я обману этого доброго человека, но я решила, что зажгу пучок благовоний у алтаря его бога, когда буду навещать храм в столице. Все равно я ходила туда после каждого задания: удача удачей, навыки навыками, да и опыт не пропить, но лучше очистить душу от грехов, а грешила я со вкусом.
Предавалась, так сказать, со всей страстностью грехам чревоугодия и алчности. И похоти тоже.
Значит, два пучка. За обман нынешний и за обман грядущий.
— Я забираю назад свои слова про законы гостеприимства, владыка Аластар, — сказала я, чтобы хоть как-то разрушить эту удушающую тишину, полную лишь позвякивания приборов о тарелки. — В вашем доме их чтят.
— Угу, - ответил он.
— Только в том, кажется, не ваша заслуга.
С таким же успехом я могла подойти и воткнуть нож, которым нарезали хлеб, в стол прямо перед драконьей безразличной рожей.
