— Убей или погибни сам, потому что в мире осталось не так уж много мест, пригодных для жизни дракона. Нас мало, Триша, и если каждая девица, которой посулили десяток золотых, будет приходить к нам, вооруженная и подготовленная, чтобы трахнуть и забрать фиал крови, горящей магией, однажды за девицами придут те, кому будет выгодно посадить нас в клетки и выдрать когти. А потом мы станем, как единороги.
Сказал он это ровно, но у меня внутри все похолодело, словно к животу нож приставили и велели раздеваться.
Я не была сильна в магии — как любой, кто не родился магом, не проходил обучение в Белой Башне и не носил мантии со звездами и крестами. Я пользовалась магией и ее плодами: зачарованной на прочность одеждой, противоядиями, волшебными фонарями с негаснущим огнем, механическими птицами и насекомыми, зельем, спасающим от нежелательных последствий после ночи любовных утех. Один мой друг, нервный парень с пальцами, похожими на паучьи лапы, такими они были длинными и тонкими, и со шрамом от разорвавшейся колбы, перечеркнувшим навсегда его лицо от кончика рта через скулу, любил объяснять, как работают те диковинные вещи, которые хранились в его лаборатории и в спальне. И о тех, кто эти вещи создавал.
Я всегда любила внимательно слушать.
Магия давала власть, а власть развращала.
Потому в Белой Башне царила строгость и дисциплина: путь аскезы, считали великие ученые мужи, путь послушания и монотонности отпугивал ренегатов, воспитывал совесть и закалял волю тех, кто жаждал обуздать магию в своей крови. Он учил ценить ее, уважать, быть частью мира, а не над миром.
Но и великие мужи ошибались.
Мы молчали, и я, и Аластар, а в моей голове штормовой воронкой закручивались мысли.
И о драконах, и о единорогах, и о самой себе.
Я вздрогнула, когда Аластар хрипло сказал:
— Мой советник считает, что я должен убить тебя.
Слова заставили дыхание замереть у меня в груди.
В отблесках пламени кожа дракона напоминала бронзу. Узор чешуи проступал сквозь нее металлическим блеском, словно драконья суть прорывалась наружу вместе с гневом и тоской Аластара. Или мне казалось и это была лишь игра света и тени?
Я не имела права просить о пощаде, да и не могла — здесь и сейчас.
Его советник был прав.
— На твоем месте я бы тоже убила, — прошептала я, едва шевеля непослушным, сухим языком.
— Так сделал бы Бладгельд, — ответил Аластар тихо. — Ты знаешь легенду, что каждый герой, убивший дракона, сам становился драконом? — я кивнула и он добавил: — Потому что там, где дракон, земля пропитана его силой, и она потребует платы с того, кто пролил священную кровь. Иначе случился беда: магия высохнет, как озеро, и земля перестанет быть живой. Нет, Триша, — он покачал головой, словно угадал мой вопрос. — Я родился тем, кто я есть. Я принял наследие Бладгельда и его земли, но я не унаследовал его жестокость. Я зол за обман, но не хочу тебя убивать.
— В таком случае, — ответила я, чувствуя, как едва не дрожат губы. — Ты очень глупый дракон с тягой к самоубийству.
— Возможно, — кивнул он и снова налил себе вина. — Но еще я хозяин этих мест и сегодня солнцестояние, а ты, хоть и пыталась меня обмануть, на эту ночь связана со мной узами священного брака.
Голос его чуть дрогнул.
Я еще раз попробовала избавиться от пут на запястьях. Не вышло.
— Узами брака на эту ночь с тобой связана Люсия из Серебрянки.
Я не видела своего отражения с самого начала церемонии и браслеты свои сейчас тоже не видела. Но я знала, что личина начала таять, когда Аластар заставил меня говорить правду. Скорее всего, камни на браслете позеленели, и сейчас во мне осталось немного от хрупкой золотоволосой Люсии, даже ощущение чужих мыслей почти исчезло. Или Люсия затаилась, напуганная происходящим?
Бедняжка. А ведь не окажись я такой дурой, крошка Люсия хоть в посмертии получила бы свою первую — и последнюю — ночь с мужчиной.
— Вот же незадача, — усмехнулся дракон. — А еще, говорят, она мертва. Значит, не видать мне брачной ночи, моим подданным — доброй зимы, а тебе — огненной крови дракона. И десяти золотых.
Проигрыш, куда ни плюнь.
Я посмотрела на дракона — не в глаза ему, а на плечи, на руки и грудь. На его тело, не защищенное тканью.
Под его кожей и правда играли бронзовые узоры. Проступали чешуйки, вспыхивали шрамы и вены на руках, словно бы драконья кровь и без ритуала уже была напитана огнем и магией. Это было красиво, и сам Аластар был красив — и опасен, как штормовой ветер. Буре все равно, чего ты хочешь, боишься ли ты его: он пронесется мимо и оставит вокруг выкорчеванные деревья и дома без крыш. Смерть, хаос и разрушения.
Близка ли та буря, которой он грозил мне накануне свадьбы?
Та, что запрет нас в замке на несколько дней, а значит — я окажусь в ловушке.
Нужно было что-то решать. Иначе зачем оно все?
Я прикусила губу и постаралась вернуть себе ту Тришу, которая легко находит козырь в рукаве и выпутывается из любых неприятностей. Пора.
— Я предлагаю сделку, — сказала я, потупив взгляд.
Дракон усмехнулся громче.
— С чего мне верить обманщице, Триша? — вкрадчиво уточнил он.
— С того, что ты опоил меня зельем, не дающим мне лгать? — спросила я в тон ему. — Или с того, что я, может быть, хитра, но свою выгоду вижу. У тебя есть то, что нужно мне, а у меня — то, что нужно тебе. Не консумируешь свой священный брак — и навлечешь голод на эти земли. Или что там будет? Жестокие холода и болезни?
Осталось понять, как так сделать, чтобы ты на утро отпустил меня, а не решил, что лучше послушать советника.
— Ты, — напомнил он, — не девица.
— Зато ты, — ответила я. — Невинен, как жрица Девы-Луны. Если не соврал, конечно. Формальность соблюдена.
Не знаю, покраснел ли он или отблеск огня так лег, но глаза Аластара снова сверкнули золотом.
— Я мог бы свернуть тебе шею и выбросить тело в ущелье.
— Ты — не Бладгельд, — вернула я ему слова, надеясь, что они и правда чего-то стоят. — Тот давно бы трахнул и убил. Или просто убил бы.
И я замолчала, позволив ему решать.
Дракон хмуро посмотрел туда, где лежало платье — наше с Люсией свадебное, похожее сейчас на клочок подтаявшего льда в весеннем лесу. Дракон думал о чем-то, я не могла проникнуть в его мысли, да и если бы могла — не стала бы, мне хватало моих. Встревоженных, как морские птицы на пирсе.
Было страшно, даже губы пересохли, и я постаралась выровнять дыхание и думать не о своем обнаженном теле на дне ущелья, а о том, что я все просчитала. И не ошиблась.
Я слышала разговор со жрецом и верю, что этот дракон и правда другой. Не дурак, конечно, и не самоубийца, но и сердце его пока не забронзовело, а значит — в нем нет жестокости.
А вот в том вине, что Люсия привезла от отца, была одна пряность, золотые лепестки, истолченные в порошок, цветок солнечной богини. Дорогая пряность, и действенная, так что Аластару не отвертеться. На одну ночь или на пару ночей проросла в его сердце любовь к деве, что поила его вином — и вспыхнула под кожей золотыми искрами. Это пройдет — я к тому моменту буду далеко отсюда, выйдя из леса, прыгну через портал к морской деревушке, где ждет меня один монах, а с ним — лошади и новая личина. А оттуда мы поедем на юг, туда, где нас ждут и склянку с драконьей кровью ждут тоже.
“Переживу ли я эту ночь?” — подумала я, когда Аластар шагнул ко мне.
“Буду ли помнить ее или она сотрется из памяти года через два, потому что будут другие мужчины, другие задания и другие дороги?”
Дракон развязал мне запястья и позволил размять затекшие руки, и только потом наклонился за поцелуем.
Не знаю, соврал он мне или нет про свою невинность. И не хочу знать, будет ли он вспоминать меня.
Я же тоже пила то вино, значит, сегодня все чувства взаимны.
А что будет потом — случится потом.
Сказал он это ровно, но у меня внутри все похолодело, словно к животу нож приставили и велели раздеваться.
Я не была сильна в магии — как любой, кто не родился магом, не проходил обучение в Белой Башне и не носил мантии со звездами и крестами. Я пользовалась магией и ее плодами: зачарованной на прочность одеждой, противоядиями, волшебными фонарями с негаснущим огнем, механическими птицами и насекомыми, зельем, спасающим от нежелательных последствий после ночи любовных утех. Один мой друг, нервный парень с пальцами, похожими на паучьи лапы, такими они были длинными и тонкими, и со шрамом от разорвавшейся колбы, перечеркнувшим навсегда его лицо от кончика рта через скулу, любил объяснять, как работают те диковинные вещи, которые хранились в его лаборатории и в спальне. И о тех, кто эти вещи создавал.
Я всегда любила внимательно слушать.
Магия давала власть, а власть развращала.
Потому в Белой Башне царила строгость и дисциплина: путь аскезы, считали великие ученые мужи, путь послушания и монотонности отпугивал ренегатов, воспитывал совесть и закалял волю тех, кто жаждал обуздать магию в своей крови. Он учил ценить ее, уважать, быть частью мира, а не над миром.
Но и великие мужи ошибались.
Мы молчали, и я, и Аластар, а в моей голове штормовой воронкой закручивались мысли.
И о драконах, и о единорогах, и о самой себе.
Я вздрогнула, когда Аластар хрипло сказал:
— Мой советник считает, что я должен убить тебя.
Слова заставили дыхание замереть у меня в груди.
В отблесках пламени кожа дракона напоминала бронзу. Узор чешуи проступал сквозь нее металлическим блеском, словно драконья суть прорывалась наружу вместе с гневом и тоской Аластара. Или мне казалось и это была лишь игра света и тени?
Я не имела права просить о пощаде, да и не могла — здесь и сейчас.
Его советник был прав.
— На твоем месте я бы тоже убила, — прошептала я, едва шевеля непослушным, сухим языком.
— Так сделал бы Бладгельд, — ответил Аластар тихо. — Ты знаешь легенду, что каждый герой, убивший дракона, сам становился драконом? — я кивнула и он добавил: — Потому что там, где дракон, земля пропитана его силой, и она потребует платы с того, кто пролил священную кровь. Иначе случился беда: магия высохнет, как озеро, и земля перестанет быть живой. Нет, Триша, — он покачал головой, словно угадал мой вопрос. — Я родился тем, кто я есть. Я принял наследие Бладгельда и его земли, но я не унаследовал его жестокость. Я зол за обман, но не хочу тебя убивать.
— В таком случае, — ответила я, чувствуя, как едва не дрожат губы. — Ты очень глупый дракон с тягой к самоубийству.
— Возможно, — кивнул он и снова налил себе вина. — Но еще я хозяин этих мест и сегодня солнцестояние, а ты, хоть и пыталась меня обмануть, на эту ночь связана со мной узами священного брака.
Голос его чуть дрогнул.
Я еще раз попробовала избавиться от пут на запястьях. Не вышло.
— Узами брака на эту ночь с тобой связана Люсия из Серебрянки.
Я не видела своего отражения с самого начала церемонии и браслеты свои сейчас тоже не видела. Но я знала, что личина начала таять, когда Аластар заставил меня говорить правду. Скорее всего, камни на браслете позеленели, и сейчас во мне осталось немного от хрупкой золотоволосой Люсии, даже ощущение чужих мыслей почти исчезло. Или Люсия затаилась, напуганная происходящим?
Бедняжка. А ведь не окажись я такой дурой, крошка Люсия хоть в посмертии получила бы свою первую — и последнюю — ночь с мужчиной.
— Вот же незадача, — усмехнулся дракон. — А еще, говорят, она мертва. Значит, не видать мне брачной ночи, моим подданным — доброй зимы, а тебе — огненной крови дракона. И десяти золотых.
Проигрыш, куда ни плюнь.
Я посмотрела на дракона — не в глаза ему, а на плечи, на руки и грудь. На его тело, не защищенное тканью.
Под его кожей и правда играли бронзовые узоры. Проступали чешуйки, вспыхивали шрамы и вены на руках, словно бы драконья кровь и без ритуала уже была напитана огнем и магией. Это было красиво, и сам Аластар был красив — и опасен, как штормовой ветер. Буре все равно, чего ты хочешь, боишься ли ты его: он пронесется мимо и оставит вокруг выкорчеванные деревья и дома без крыш. Смерть, хаос и разрушения.
Близка ли та буря, которой он грозил мне накануне свадьбы?
Та, что запрет нас в замке на несколько дней, а значит — я окажусь в ловушке.
Нужно было что-то решать. Иначе зачем оно все?
Я прикусила губу и постаралась вернуть себе ту Тришу, которая легко находит козырь в рукаве и выпутывается из любых неприятностей. Пора.
— Я предлагаю сделку, — сказала я, потупив взгляд.
Дракон усмехнулся громче.
— С чего мне верить обманщице, Триша? — вкрадчиво уточнил он.
— С того, что ты опоил меня зельем, не дающим мне лгать? — спросила я в тон ему. — Или с того, что я, может быть, хитра, но свою выгоду вижу. У тебя есть то, что нужно мне, а у меня — то, что нужно тебе. Не консумируешь свой священный брак — и навлечешь голод на эти земли. Или что там будет? Жестокие холода и болезни?
Осталось понять, как так сделать, чтобы ты на утро отпустил меня, а не решил, что лучше послушать советника.
— Ты, — напомнил он, — не девица.
— Зато ты, — ответила я. — Невинен, как жрица Девы-Луны. Если не соврал, конечно. Формальность соблюдена.
Не знаю, покраснел ли он или отблеск огня так лег, но глаза Аластара снова сверкнули золотом.
— Я мог бы свернуть тебе шею и выбросить тело в ущелье.
— Ты — не Бладгельд, — вернула я ему слова, надеясь, что они и правда чего-то стоят. — Тот давно бы трахнул и убил. Или просто убил бы.
И я замолчала, позволив ему решать.
Дракон хмуро посмотрел туда, где лежало платье — наше с Люсией свадебное, похожее сейчас на клочок подтаявшего льда в весеннем лесу. Дракон думал о чем-то, я не могла проникнуть в его мысли, да и если бы могла — не стала бы, мне хватало моих. Встревоженных, как морские птицы на пирсе.
Было страшно, даже губы пересохли, и я постаралась выровнять дыхание и думать не о своем обнаженном теле на дне ущелья, а о том, что я все просчитала. И не ошиблась.
Я слышала разговор со жрецом и верю, что этот дракон и правда другой. Не дурак, конечно, и не самоубийца, но и сердце его пока не забронзовело, а значит — в нем нет жестокости.
А вот в том вине, что Люсия привезла от отца, была одна пряность, золотые лепестки, истолченные в порошок, цветок солнечной богини. Дорогая пряность, и действенная, так что Аластару не отвертеться. На одну ночь или на пару ночей проросла в его сердце любовь к деве, что поила его вином — и вспыхнула под кожей золотыми искрами. Это пройдет — я к тому моменту буду далеко отсюда, выйдя из леса, прыгну через портал к морской деревушке, где ждет меня один монах, а с ним — лошади и новая личина. А оттуда мы поедем на юг, туда, где нас ждут и склянку с драконьей кровью ждут тоже.
“Переживу ли я эту ночь?” — подумала я, когда Аластар шагнул ко мне.
“Буду ли помнить ее или она сотрется из памяти года через два, потому что будут другие мужчины, другие задания и другие дороги?”
Дракон развязал мне запястья и позволил размять затекшие руки, и только потом наклонился за поцелуем.
Не знаю, соврал он мне или нет про свою невинность. И не хочу знать, будет ли он вспоминать меня.
Я же тоже пила то вино, значит, сегодня все чувства взаимны.
А что будет потом — случится потом.
