Ренегат
— Ренегат! — крикнул кто-то справа, из-под крытого навеса.
— Вали отсюда! — раздалось слева. Из распахнутой витрины выглядывал рысь. Его узкие уши прижались к голове, а щётки тряслись, что указывало на явное раздражение. Подвид, несомненно, знал Адама. Впрочем, его узнал весь мир ещё тридцать лет назад, когда сенатор Карлос Дэни-Макрой поднял маленького медвежонка и объявил, что не оставит его в одиночестве, а отдаст на попечение людям. С тех пор Адама возненавидела половина мира, состоящая из подвидов — генно-модифицированных человекоподобных и умственно ограниченных зверей, созданных людьми два века назад, чтобы использовать как рабочих.
— Проваливай и семью забирай! — крикнул кто-то позади и запустил жестяную банку. Адам резко вскинул лапу и поймал мусор над головой сына — десятилетнего Аякса. В этот момент медведь встретился глазами с женой, и Рокси одним взглядом сообщила, что недовольна, раздражена и страшно напугана.
С тех пор, как малыша отдали на попечение людям, Адам терпел издевательства и презрение соплеменников и людей, ведь, кроме родителей, хорошо относились к медвежонку лишь считаные единицы. И подвид надеялся, что его жене и ребёнку не потребуется узнать как можно дольше того унижения, которое всегда перепадало ему, когда Адам спускался в Нижний Город, или по-простому — Зверинец. Ну ничего, скоро всё изменится, и их будут чествовать как героев, а пока лучше дойти до убежища без лишнего шума. Ещё слишком рано привлекать внимание Глобального Контролёра, даже здесь довлеющего над обществом, хотя не так сильно. Наверху насчёт беспорядков в Зверинце бытовало довольно простое мнение: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы недопекало создателей».
— Мы уже говорили об этом, — спокойно сказал Адам жене, и та потупилась, поджав губы, ведь супруги действительно обсуждали это много раз. Говорили порой так громко, что соседи жаловались в полицию на шум. Аякс зажимал уши, а Адам и Рокси часами громко спорили в роскошной квартире на сто двадцатом этаже элитного небоскрёба, доставшейся Адаму, как и неплохой доход с вложений в банке от наследства приёмных родителей. Рокси твердила, что их жизнь удалась, и она не позволит её разрушить. Ведь Адам нашёл её, когда спускался в Зверинец к матери, и забрал медведицу из Нижнего Города около двадцати лет назад. И Рокси совсем не жаждала вернуться и не хотела, чтобы их сын вообще знал, что такое Зверинец. Адам же доказывал, что вдали от подвидов не жизнь и что отец отдал всего себя за свободу, и Адам не может предать его.
— Да он тебя сам предал! — однажды, устав от споров, заявила жена и расплакалась. — Он умер и оставил тебя на людей!
— Эх… — только и смог выдавить Адам. Ему было горько оттого, что жена так думает, ведь его папа, — настоящий отец, — был героем для всех без исключения подвидов. Тэд боролся — по крайней мере так считали все вокруг — за общую свободу и признание подвидов ровней людям, но не преуспел. Конечно, понятно, почему Рокси так говорила. Адам первый из подвидов воспитывался людьми, жил среди них, а потом стал обладателем шикарной квартиры там, куда подвиды поднимались только для работы. Медведица жалела о роскоши, которая может бесследно раствориться, если муж совершит, что задумал.
Адам, спускаясь в Зверинец, снял дорогие часы, чип коммуникатора, украшения и посоветовал то же сделать и жене, чтобы не возбуждать у соплеменников обиду и лютую ненависть. Но неадекватной реакции местных жителей избежать не удалось. Адама знали, его частенько видели по головидению, где о нём постоянно вспоминали журналисты, и молчаливо ненавидели. Потому что не могли выказать ненависть ему в лицо, так как тот спускался нечасто, да и всегда по ночам. И вот сейчас подвиды заметили этого единственного в мире презренного медведя на улицах Нижнего Города днём. Сначала они удивились, затем оскорбились, а потом обозлились. Каков наглец! Пришёл теперь среди бела дня и не один… а притащил ещё и семью! Это уже слишком!
Малыш Аякс то и дело испуганно оборачивался, пока разномастная толпа, прилипшая к ним, разрасталась. И вот уже казалось, будто все подвиды вышли из своих домов, чтобы крикнуть Адаму в спину обидные слова. Глава семьи крепко сжимал чёрные ладони Аякса и Рокси, чтобы они не возмущались и не боялись. Осталось пройти чуть-чуть, и всё наладится.
Но путь преградил огромный бурый медведь в рваной майке и кожаных штанах. Густая грива каштановых волос зачёсана назад на зашеине, в маленьких чёрных глазах — злость. Его почти безволосое, коричневое, в смешных розовых пятнах лицо приблизилось, и Адам остановился, и сильнее сжал руки близких.
— Макс, — спокойно сказал медведь. — Я отведу жену и сына в дом родителей и уйду. И больше ты меня никогда не увидишь…
— Ты решил ещё и семейку притащить сюда, ренегат? — прорычал Макс, вокруг лишь одобрительно зашептались подвиды. Лоси, рыси, волки, лисы, еноты — Зверинец и правда представлял собой великое разнообразие. Люди ведь не остановились на одном виде, когда выбирали экспериментальную жертву. Людям недостаточно оказалось силы медведя, злости волка или выносливости лося, им подавай всё и сразу. Даже мышей очеловечили — «для кропотливых работ в весьма узких и непроходимых пространствах». И теперь все эти зверолюди вынуждены жить вместе в заповеднике, созданном специально для таких, как они — Нижнем Городе или Зверинце, по-простому. А наверх поднимались только для работы по специальному пропуску, без права жить среди людей или развлекаться. Единственным исключением стал Адам, а потом и его семья…
— Макс, мы сотню раз уже обсуждали…
— Адам, ты всегда тенью и ночью проникал в Зверинец, а потому почти никому не наносил оскорбления своим присутствием. Только барсук потом неделю не мог спать и протирал кипячёной водой глаза, узревшие позор. А теперь, Адам, ты не только притащил свою семью ренегатов белым днём, но ещё и в День Тэда! В день, когда проходит ежегодное голосование по поправкам в закон о наших правах. Ты глумишься? Ты специально демонстрируешь, что тебе можно жить среди людей и по их правилам, в день, когда над нами и так из года в год издеваются люди? Все знают, что они голосуют для вида, и акт, расширяющий наши права до людских, никогда не примут!
— В этом году примут, Макс. Даю слово. Не мог бы ты посторониться, а то я опоздаю…
— Примут… Что? Ты даёшь слово? Ты? Ренегат? — огромный медведь в майке отрывисто зарыкал, что означало смех, а потом резко оборвал его и схватил Адама за грудки. Дорогая ткань бежевого пальто натянулась и затрещала, Рокси и Аякс сжались, предчувствуя драку. — Да ты совсем оборзел, ренегат?!
— Макс, — зазвенел над толпой металлический синтезированный голос, и бурый сразу отпустил пальто Адама и стал как-то меньше, — твоя агрессивность здорово нагнетает обстановку в Нижнем Городе. Не пора ли тебе к врачу? Я могу помочь… доставить тебя к нему.
— Нет… не надо, М-1, — промямлил Макс и отошёл от Адама на шаг, отчего открылся вид на толпу, испуганно отпрянувшую в стороны. — Я здесь… э-э-э… приветствовал нашего дорогого Адама!
Посреди расступившейся толпы стоял единственный в мире робот-медведь М-1. После смерти отца, уже Президент Карлос Дэни-Макрой прислал его матери в помощь. И он был сильнее любого медведя, поэтому дроида боялись, ведь М-1 не единожды приводил разбушевавшихся зверей в чувство.
— Я сто раз говорил, — сказала железная махина, напоминавшая медведя только мордой… нет, лицом. «Всё верно, морды у зверей, а у подвидов — лица», — напомнил себе Адам, хотя очень хотелось треснуть Макса именно по морде… — Отец Адама герой, почему вы так относитесь к сыну? Потому что звери? Да?
На лицах подвидов застыло показное раскаяние, но едва М-1 отвернётся, они продолжат ненавидеть Адама, даже несмотря на героического отца. Всегда так было, завсегда так будет… хотя сегодняшний день призван всё изменить.
— Ладно, — заявил М-1, оборачиваясь. — Расходитесь! Всё равно ведь не поймёте ничего. Зачем сенаторы ещё возятся с этим законом, голосуют… вы все всё ещё звери! Глупые и дикие!
Толпа недовольно зароптала, но как-то нехотя. Робот же уже переключился на семью Адама.
— Ну что? С прибытием? — уточнил М-1 и металлическими губами изобразил жутковатую улыбку.
— Спасибо, Эм. — Адам обнял робота и заглянул в почти настоящие глаза. — Нынче подвиды какие-то особенно агрессивные.
— Что поделать, — пожал плечами М-1, — сегодня ежегодное голосование по Акту Тэда. Все на нервах. Прости их, сынок. Подвиды так любят верить, что его, наконец, примут, и оттого закрывают глаза на очевидные вещи — его тридцать лет не могут пропустить. А это слишком красноречиво говорит о том, как к нам относятся наверху.
Из уст робота, слово «сынок» прозвучало странно, но Адам давно привык. После смерти отца за матерью до самой кончины ухаживал именно М-1.
— Не уверен, что когда-нибудь получится. Но ладно. Ты принёс, о чём договаривались?
— Вот, — М-1 протянул прозрачный пакет с жёлтыми сахарными шариками. — Конфеты, как ты и просил.
— Отлично! — Адам убрал пакет, потом обнял жену и дочь. — Береги их, Эм.
— Обещаю…
— Почему без этого нельзя, Адам? Ты ведь им ничего не должен, а? — спросила Рокси, а он стоял и смотрел, как они с сыном уходили, и не мог пошевелиться и отпустить мгновение. А они всё оглядывались, не давали ему свободы… нет, не свободы — а права подвести!
Перед глазами на мгновение мелькнул тот день, когда погиб отец, и маленький медвежонок остался один.
Однажды Тэд как-то особо рьяно ругался на головизор, где крутили новости сверху, а потом быстро оделся, схватил девятилетнего Адама за руку и повёл за собой. Медвежонок и понятия не имел, что подвидам, кем они были, нельзя просто так в Верхний Город, населённый людьми. Во всяком случае, не развлекаться наравне с ними. А они поднялись именно за этим.
Охранников, встретивших подвидов на пропускном пункте из лифта, Тэд разгневанно оттолкнул:
— Я всего-то хочу покатать сына на горках! — взревел он яростно. Что тогда нашло на отца, медвежонок бы не смог объяснить, но, скорее всего, обострённое чувство справедливости, долголетние мытарства в полумраке Нижнего Города и издевательски показная демонстрация по головизору человеческого образа жизни. Бросающиеся в глаза отличия от бытия подвидов и вызвали сиюминутную злость и обиду в горячей душе медведя.
— Ваш сын — подвид! Ему не положено!.. — ответил охранник, поднимаясь, тогда отец так грозно рявкнул, что даже дроиды, казалось, разбежались по углам.
— Не положено?! Мой сын — такой же ребёнок!
Конечно, они вызвали дроидов помощней. Полицейских с оружием, а не тех миниатюрных, вежливых и похожих на людей роботов, но Тэд уже успел отвести сына на карусели, и маленький Адам «нарезал» второй круг на магнитных горках, когда увидел внизу окружённого полицейскими дроидами отца. Они надвигались, а Тэд что-то орал о равенстве и справедливости, и всё это снимало головидение — такие небольшие дроны, всё время кружащиеся в воздухе, словно пчёлы над цветком. Потом недопонимание переросло в потасовку, и в отца несколько раз выстрелили. Когда Адам сошёл с горок, окровавленное тело грузили в машину, а к малышу подошёл молодой сенатор Карлос Дэни-Макрой, присел, погладил и протянул крохотному медведю жёлтую конфету…
С тех пор и закрутилось. Адама отдали на попечение в семью людей, матери прислали медведеподобного дроида, сенатор в итоге стал Президентом Объединённого Правительства Земли, даже придумали Акт Тэда, за судьбу которого каждый год голосовали сенаторы, только вот отца... Адам больше никогда не видел.
Медведь задумчиво проводил глазами семью, сопровождаемую дроидом М-1, ещё раз достал конфеты, осмотрел, облизнулся, вспомнив их вкус, и убрал в карман, потом развернулся, чтобы навсегда уйти, но тяжёлая рука легла на плечо.
— Что это ты задумал, Адам? — Путь вновь преградил бурый. В его глазах плескалась неподдельная злость. — Не иначе хочешь навлечь на Нижний Город неприятностей?
— Я лишь хочу поговорить с Президентом, — тихо сказал Адам, и Макс поражённо отступил на шаг. — Для этого я привёл семью сюда. На всякий случай…
— С Президентом? На всякий случай? — рыкнул он, а потом надвинулся, словно большая грозовая туча — чёрный мех на загривке от гнева распушился. — Ты охренел?!
— Мне надо его увидеть, — пожал плечами Адам и попытался обойти Макса, но тот вновь преградил путь. — Это он определил меня в семью людей тогда… Это он сделал меня ренегатом. Надо исправить кое-что… Никого, кроме меня, он не подпустит.
— В день голосования по Акту Тэда? О чём этот разговор, Адам? — продолжал выпытывать Макс и надвигаться. — Зачем перед этим ты прячешь семью?
— О нашей свободе, Макс, — нехотя ответил Адам и добавил: — И встретиться с ним мне надо до голосования, иначе…
— Что? — рявкнул бурый. — Ты хочешь его прервать? Остановить? Ты хочешь, чтобы единственное, что сделал для всех нас твой отец, исчезло? Да они ведь отменят эту традицию! И больше никогда не станут голосовать по Акту Тэда!
— А что толку от этого голосования, Макс? — взвился Адам и уткнулся носом в чёрный нос бурого. — Каждый год сенаторы устраивают цирк — голосуют по Акту Тэда поровну, чтобы все подвиды надеялись на принятие закона, а потом Президент отдаёт свой голос против. В чём подвох, Макс? Тебе не кажется, что здесь всё подстроено, и они никогда не примут подобный Акт? Этот цирк повторяется из года в год, чтобы умаслить таких слабоумных, как ты! Чтобы они вот так тряслись и боялись лишний раз даже чихнуть, когда это голосование начинается!
— И ты решил разворошить их? — Макс недобро сверкнул глазами. Его пальцы с когтями пришли в движение, грозно хрустнув.
— Да, — сказал Адам. — Я собираюсь помочь Президенту с выбором…
— Я тебе не дам! Ты никуда не уйдёшь! — рявкнул Макс и ударил. Огромные мышцы толкнули руку вперёд, но кулак вре?зал по воздуху, ведь Адам уже пригнулся и со скоростью робота провёл серию ударов по животу, а после саданул снизу-вверх по квадратной челюсти упрямого медведя. Что-то громко хрустнуло, и упрямый подвид опрокинулся на спину. И пока он приходил в себя, Адам говорил:
— Мой отец столкнул эту гору, а хитрые люди придумали шоу с голосованием, но гора всё ещё на месте. И надо сделать последнее усилие и толкнуть гору ещё раз, чтобы она точно рухнула. И если ты и все остальные боитесь последствий, хоть не мешайте! Кто-то должен сделать этот шаг, даже если путь ведёт в про?пасть, которая останется после горы. Макс, я старался не трогать тебя все эти годы, хоть ты и задирал меня всякий раз, когда я навещал мать. Я не хотел избивать тебя на глазах всех этих подвидов, ведь чувствовал, как в тебе клокочет неприкрытая боль за наше положение, но теперь, когда ты мешаешь мне воплощать твою же мечту… я не позволю тебе сдрейфить! Просто сиди здесь и смотри, как меняется мир! Трус…
И больше не задерживаясь, Адам ушёл.
Пока он добирался до лифтовых шахт по запутанным коридорам Зверинца, медведя не покидало ощущение предательства — те подвиды, которых представлял Макс и которые всю жизнь горели подвигом его отца, а также называли ренегатом сына, за то, что он якобы их предал и жил с людьми, теперь хотели лишь из года в год наслаждаться мнимыми успехами принесённой Тэдом жертвы.
— Ренегат! — крикнул кто-то справа, из-под крытого навеса.
— Вали отсюда! — раздалось слева. Из распахнутой витрины выглядывал рысь. Его узкие уши прижались к голове, а щётки тряслись, что указывало на явное раздражение. Подвид, несомненно, знал Адама. Впрочем, его узнал весь мир ещё тридцать лет назад, когда сенатор Карлос Дэни-Макрой поднял маленького медвежонка и объявил, что не оставит его в одиночестве, а отдаст на попечение людям. С тех пор Адама возненавидела половина мира, состоящая из подвидов — генно-модифицированных человекоподобных и умственно ограниченных зверей, созданных людьми два века назад, чтобы использовать как рабочих.
— Проваливай и семью забирай! — крикнул кто-то позади и запустил жестяную банку. Адам резко вскинул лапу и поймал мусор над головой сына — десятилетнего Аякса. В этот момент медведь встретился глазами с женой, и Рокси одним взглядом сообщила, что недовольна, раздражена и страшно напугана.
С тех пор, как малыша отдали на попечение людям, Адам терпел издевательства и презрение соплеменников и людей, ведь, кроме родителей, хорошо относились к медвежонку лишь считаные единицы. И подвид надеялся, что его жене и ребёнку не потребуется узнать как можно дольше того унижения, которое всегда перепадало ему, когда Адам спускался в Нижний Город, или по-простому — Зверинец. Ну ничего, скоро всё изменится, и их будут чествовать как героев, а пока лучше дойти до убежища без лишнего шума. Ещё слишком рано привлекать внимание Глобального Контролёра, даже здесь довлеющего над обществом, хотя не так сильно. Наверху насчёт беспорядков в Зверинце бытовало довольно простое мнение: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы недопекало создателей».
— Мы уже говорили об этом, — спокойно сказал Адам жене, и та потупилась, поджав губы, ведь супруги действительно обсуждали это много раз. Говорили порой так громко, что соседи жаловались в полицию на шум. Аякс зажимал уши, а Адам и Рокси часами громко спорили в роскошной квартире на сто двадцатом этаже элитного небоскрёба, доставшейся Адаму, как и неплохой доход с вложений в банке от наследства приёмных родителей. Рокси твердила, что их жизнь удалась, и она не позволит её разрушить. Ведь Адам нашёл её, когда спускался в Зверинец к матери, и забрал медведицу из Нижнего Города около двадцати лет назад. И Рокси совсем не жаждала вернуться и не хотела, чтобы их сын вообще знал, что такое Зверинец. Адам же доказывал, что вдали от подвидов не жизнь и что отец отдал всего себя за свободу, и Адам не может предать его.
— Да он тебя сам предал! — однажды, устав от споров, заявила жена и расплакалась. — Он умер и оставил тебя на людей!
— Эх… — только и смог выдавить Адам. Ему было горько оттого, что жена так думает, ведь его папа, — настоящий отец, — был героем для всех без исключения подвидов. Тэд боролся — по крайней мере так считали все вокруг — за общую свободу и признание подвидов ровней людям, но не преуспел. Конечно, понятно, почему Рокси так говорила. Адам первый из подвидов воспитывался людьми, жил среди них, а потом стал обладателем шикарной квартиры там, куда подвиды поднимались только для работы. Медведица жалела о роскоши, которая может бесследно раствориться, если муж совершит, что задумал.
Адам, спускаясь в Зверинец, снял дорогие часы, чип коммуникатора, украшения и посоветовал то же сделать и жене, чтобы не возбуждать у соплеменников обиду и лютую ненависть. Но неадекватной реакции местных жителей избежать не удалось. Адама знали, его частенько видели по головидению, где о нём постоянно вспоминали журналисты, и молчаливо ненавидели. Потому что не могли выказать ненависть ему в лицо, так как тот спускался нечасто, да и всегда по ночам. И вот сейчас подвиды заметили этого единственного в мире презренного медведя на улицах Нижнего Города днём. Сначала они удивились, затем оскорбились, а потом обозлились. Каков наглец! Пришёл теперь среди бела дня и не один… а притащил ещё и семью! Это уже слишком!
Малыш Аякс то и дело испуганно оборачивался, пока разномастная толпа, прилипшая к ним, разрасталась. И вот уже казалось, будто все подвиды вышли из своих домов, чтобы крикнуть Адаму в спину обидные слова. Глава семьи крепко сжимал чёрные ладони Аякса и Рокси, чтобы они не возмущались и не боялись. Осталось пройти чуть-чуть, и всё наладится.
Но путь преградил огромный бурый медведь в рваной майке и кожаных штанах. Густая грива каштановых волос зачёсана назад на зашеине, в маленьких чёрных глазах — злость. Его почти безволосое, коричневое, в смешных розовых пятнах лицо приблизилось, и Адам остановился, и сильнее сжал руки близких.
— Макс, — спокойно сказал медведь. — Я отведу жену и сына в дом родителей и уйду. И больше ты меня никогда не увидишь…
— Ты решил ещё и семейку притащить сюда, ренегат? — прорычал Макс, вокруг лишь одобрительно зашептались подвиды. Лоси, рыси, волки, лисы, еноты — Зверинец и правда представлял собой великое разнообразие. Люди ведь не остановились на одном виде, когда выбирали экспериментальную жертву. Людям недостаточно оказалось силы медведя, злости волка или выносливости лося, им подавай всё и сразу. Даже мышей очеловечили — «для кропотливых работ в весьма узких и непроходимых пространствах». И теперь все эти зверолюди вынуждены жить вместе в заповеднике, созданном специально для таких, как они — Нижнем Городе или Зверинце, по-простому. А наверх поднимались только для работы по специальному пропуску, без права жить среди людей или развлекаться. Единственным исключением стал Адам, а потом и его семья…
— Макс, мы сотню раз уже обсуждали…
— Адам, ты всегда тенью и ночью проникал в Зверинец, а потому почти никому не наносил оскорбления своим присутствием. Только барсук потом неделю не мог спать и протирал кипячёной водой глаза, узревшие позор. А теперь, Адам, ты не только притащил свою семью ренегатов белым днём, но ещё и в День Тэда! В день, когда проходит ежегодное голосование по поправкам в закон о наших правах. Ты глумишься? Ты специально демонстрируешь, что тебе можно жить среди людей и по их правилам, в день, когда над нами и так из года в год издеваются люди? Все знают, что они голосуют для вида, и акт, расширяющий наши права до людских, никогда не примут!
— В этом году примут, Макс. Даю слово. Не мог бы ты посторониться, а то я опоздаю…
— Примут… Что? Ты даёшь слово? Ты? Ренегат? — огромный медведь в майке отрывисто зарыкал, что означало смех, а потом резко оборвал его и схватил Адама за грудки. Дорогая ткань бежевого пальто натянулась и затрещала, Рокси и Аякс сжались, предчувствуя драку. — Да ты совсем оборзел, ренегат?!
— Макс, — зазвенел над толпой металлический синтезированный голос, и бурый сразу отпустил пальто Адама и стал как-то меньше, — твоя агрессивность здорово нагнетает обстановку в Нижнем Городе. Не пора ли тебе к врачу? Я могу помочь… доставить тебя к нему.
— Нет… не надо, М-1, — промямлил Макс и отошёл от Адама на шаг, отчего открылся вид на толпу, испуганно отпрянувшую в стороны. — Я здесь… э-э-э… приветствовал нашего дорогого Адама!
Посреди расступившейся толпы стоял единственный в мире робот-медведь М-1. После смерти отца, уже Президент Карлос Дэни-Макрой прислал его матери в помощь. И он был сильнее любого медведя, поэтому дроида боялись, ведь М-1 не единожды приводил разбушевавшихся зверей в чувство.
— Я сто раз говорил, — сказала железная махина, напоминавшая медведя только мордой… нет, лицом. «Всё верно, морды у зверей, а у подвидов — лица», — напомнил себе Адам, хотя очень хотелось треснуть Макса именно по морде… — Отец Адама герой, почему вы так относитесь к сыну? Потому что звери? Да?
На лицах подвидов застыло показное раскаяние, но едва М-1 отвернётся, они продолжат ненавидеть Адама, даже несмотря на героического отца. Всегда так было, завсегда так будет… хотя сегодняшний день призван всё изменить.
— Ладно, — заявил М-1, оборачиваясь. — Расходитесь! Всё равно ведь не поймёте ничего. Зачем сенаторы ещё возятся с этим законом, голосуют… вы все всё ещё звери! Глупые и дикие!
Толпа недовольно зароптала, но как-то нехотя. Робот же уже переключился на семью Адама.
— Ну что? С прибытием? — уточнил М-1 и металлическими губами изобразил жутковатую улыбку.
— Спасибо, Эм. — Адам обнял робота и заглянул в почти настоящие глаза. — Нынче подвиды какие-то особенно агрессивные.
— Что поделать, — пожал плечами М-1, — сегодня ежегодное голосование по Акту Тэда. Все на нервах. Прости их, сынок. Подвиды так любят верить, что его, наконец, примут, и оттого закрывают глаза на очевидные вещи — его тридцать лет не могут пропустить. А это слишком красноречиво говорит о том, как к нам относятся наверху.
Из уст робота, слово «сынок» прозвучало странно, но Адам давно привык. После смерти отца за матерью до самой кончины ухаживал именно М-1.
— Не уверен, что когда-нибудь получится. Но ладно. Ты принёс, о чём договаривались?
— Вот, — М-1 протянул прозрачный пакет с жёлтыми сахарными шариками. — Конфеты, как ты и просил.
— Отлично! — Адам убрал пакет, потом обнял жену и дочь. — Береги их, Эм.
— Обещаю…
— Почему без этого нельзя, Адам? Ты ведь им ничего не должен, а? — спросила Рокси, а он стоял и смотрел, как они с сыном уходили, и не мог пошевелиться и отпустить мгновение. А они всё оглядывались, не давали ему свободы… нет, не свободы — а права подвести!
Перед глазами на мгновение мелькнул тот день, когда погиб отец, и маленький медвежонок остался один.
Однажды Тэд как-то особо рьяно ругался на головизор, где крутили новости сверху, а потом быстро оделся, схватил девятилетнего Адама за руку и повёл за собой. Медвежонок и понятия не имел, что подвидам, кем они были, нельзя просто так в Верхний Город, населённый людьми. Во всяком случае, не развлекаться наравне с ними. А они поднялись именно за этим.
Охранников, встретивших подвидов на пропускном пункте из лифта, Тэд разгневанно оттолкнул:
— Я всего-то хочу покатать сына на горках! — взревел он яростно. Что тогда нашло на отца, медвежонок бы не смог объяснить, но, скорее всего, обострённое чувство справедливости, долголетние мытарства в полумраке Нижнего Города и издевательски показная демонстрация по головизору человеческого образа жизни. Бросающиеся в глаза отличия от бытия подвидов и вызвали сиюминутную злость и обиду в горячей душе медведя.
— Ваш сын — подвид! Ему не положено!.. — ответил охранник, поднимаясь, тогда отец так грозно рявкнул, что даже дроиды, казалось, разбежались по углам.
— Не положено?! Мой сын — такой же ребёнок!
Конечно, они вызвали дроидов помощней. Полицейских с оружием, а не тех миниатюрных, вежливых и похожих на людей роботов, но Тэд уже успел отвести сына на карусели, и маленький Адам «нарезал» второй круг на магнитных горках, когда увидел внизу окружённого полицейскими дроидами отца. Они надвигались, а Тэд что-то орал о равенстве и справедливости, и всё это снимало головидение — такие небольшие дроны, всё время кружащиеся в воздухе, словно пчёлы над цветком. Потом недопонимание переросло в потасовку, и в отца несколько раз выстрелили. Когда Адам сошёл с горок, окровавленное тело грузили в машину, а к малышу подошёл молодой сенатор Карлос Дэни-Макрой, присел, погладил и протянул крохотному медведю жёлтую конфету…
С тех пор и закрутилось. Адама отдали на попечение в семью людей, матери прислали медведеподобного дроида, сенатор в итоге стал Президентом Объединённого Правительства Земли, даже придумали Акт Тэда, за судьбу которого каждый год голосовали сенаторы, только вот отца... Адам больше никогда не видел.
Медведь задумчиво проводил глазами семью, сопровождаемую дроидом М-1, ещё раз достал конфеты, осмотрел, облизнулся, вспомнив их вкус, и убрал в карман, потом развернулся, чтобы навсегда уйти, но тяжёлая рука легла на плечо.
— Что это ты задумал, Адам? — Путь вновь преградил бурый. В его глазах плескалась неподдельная злость. — Не иначе хочешь навлечь на Нижний Город неприятностей?
— Я лишь хочу поговорить с Президентом, — тихо сказал Адам, и Макс поражённо отступил на шаг. — Для этого я привёл семью сюда. На всякий случай…
— С Президентом? На всякий случай? — рыкнул он, а потом надвинулся, словно большая грозовая туча — чёрный мех на загривке от гнева распушился. — Ты охренел?!
— Мне надо его увидеть, — пожал плечами Адам и попытался обойти Макса, но тот вновь преградил путь. — Это он определил меня в семью людей тогда… Это он сделал меня ренегатом. Надо исправить кое-что… Никого, кроме меня, он не подпустит.
— В день голосования по Акту Тэда? О чём этот разговор, Адам? — продолжал выпытывать Макс и надвигаться. — Зачем перед этим ты прячешь семью?
— О нашей свободе, Макс, — нехотя ответил Адам и добавил: — И встретиться с ним мне надо до голосования, иначе…
— Что? — рявкнул бурый. — Ты хочешь его прервать? Остановить? Ты хочешь, чтобы единственное, что сделал для всех нас твой отец, исчезло? Да они ведь отменят эту традицию! И больше никогда не станут голосовать по Акту Тэда!
— А что толку от этого голосования, Макс? — взвился Адам и уткнулся носом в чёрный нос бурого. — Каждый год сенаторы устраивают цирк — голосуют по Акту Тэда поровну, чтобы все подвиды надеялись на принятие закона, а потом Президент отдаёт свой голос против. В чём подвох, Макс? Тебе не кажется, что здесь всё подстроено, и они никогда не примут подобный Акт? Этот цирк повторяется из года в год, чтобы умаслить таких слабоумных, как ты! Чтобы они вот так тряслись и боялись лишний раз даже чихнуть, когда это голосование начинается!
— И ты решил разворошить их? — Макс недобро сверкнул глазами. Его пальцы с когтями пришли в движение, грозно хрустнув.
— Да, — сказал Адам. — Я собираюсь помочь Президенту с выбором…
— Я тебе не дам! Ты никуда не уйдёшь! — рявкнул Макс и ударил. Огромные мышцы толкнули руку вперёд, но кулак вре?зал по воздуху, ведь Адам уже пригнулся и со скоростью робота провёл серию ударов по животу, а после саданул снизу-вверх по квадратной челюсти упрямого медведя. Что-то громко хрустнуло, и упрямый подвид опрокинулся на спину. И пока он приходил в себя, Адам говорил:
— Мой отец столкнул эту гору, а хитрые люди придумали шоу с голосованием, но гора всё ещё на месте. И надо сделать последнее усилие и толкнуть гору ещё раз, чтобы она точно рухнула. И если ты и все остальные боитесь последствий, хоть не мешайте! Кто-то должен сделать этот шаг, даже если путь ведёт в про?пасть, которая останется после горы. Макс, я старался не трогать тебя все эти годы, хоть ты и задирал меня всякий раз, когда я навещал мать. Я не хотел избивать тебя на глазах всех этих подвидов, ведь чувствовал, как в тебе клокочет неприкрытая боль за наше положение, но теперь, когда ты мешаешь мне воплощать твою же мечту… я не позволю тебе сдрейфить! Просто сиди здесь и смотри, как меняется мир! Трус…
И больше не задерживаясь, Адам ушёл.
Пока он добирался до лифтовых шахт по запутанным коридорам Зверинца, медведя не покидало ощущение предательства — те подвиды, которых представлял Макс и которые всю жизнь горели подвигом его отца, а также называли ренегатом сына, за то, что он якобы их предал и жил с людьми, теперь хотели лишь из года в год наслаждаться мнимыми успехами принесённой Тэдом жертвы.
