– Так, господин мой, во-первых, ты ее не просил, а, во-вторых, ты уже не маленький и вполне можешь кушать без игрушек.
Сказала она это с задором, а не со злобой.
– Но с ней веселее, мама…
– Давай я принесу, мне не сложно, – вмешался в разговор Эвис. – Она ведь в доме? Ты говоришь про ту лошадку с красной гривой, которую я сделал из дуба?
Мальчик кивнул. Юноша резко встал из-за стола.
– Нет, не нужно! – с неожиданным волнением воскликнула девушка.
– Мне вовсе не сложно, – добродушно сказал Эвис.
– Папа, она уже не нужна мне, – чуть ли не со слезами произнес мальчик.
Юноша не слушал. Он был воодушевлен и хотел сделать что-то хорошее для них обоих. Пусть даже и какую-то мелочь.
Эвис прошел за угол и оказался у крыльца. Огромная дверь – два его роста. Ручка – камень. Не выполнена из камня, а просто камень, который по какой-то причине стал дверной ручкой. Но это не привлекло его внимания. Юноша просто открыл дверь и вошел в здание. За ней большое помещение – не менее сорока шагов в длину.
Окна.
Много окон.
Они располагались не на одном уровне, а как попало: одни у пола, другие под потолком. Крохотные и огромные. Зашторенные и нет. Высота стен – три человеческих роста.
Камин.
Огонь разведен. Горело не менее пяти больших поленьев.
В центре помещения стол. На нем деревянная игрушка. Эвис взял вещь, за которой и шел, и осмотрел ее. Лошадка размером с ладонь. Три ноги выпрямлены, а одна приподнята и согнута. Грива окрашена в красный. Все сделано мастерски.
Юноша поспешил к выходу. Подойдя к двери, он вдруг резко остановился и спросил непонятно кого:
– Для чего окно открыл? Все тепло выпускаешь.
Эвис не понял собственных слов. От них почему-то стало страшно.
– Какие окна? – спросил он уже у самого себя. – Они закрыты. Все хорошо.
Тут же непонятная тревога исчезла. Эвис сделал еще два шага в направлении двери, но вновь остановился.
– Нет, здесь другое, – проговорил он. – Здесь нет тепла, хотя огонь горит.
Юноша развернулся и направился к камину. Подойдя вплотную, Эвис присел на корточки и вытянул руку вперед. Языки пламени заскользили по ней, но жар отсутствовал. Он убрал руку и замер, глубоко задумавшись. Через какое-то время юноша встал и бросил в камин деревянную игрушку, для поиска которой пришел в дом. Пламя охватило ее неестественно быстро. За считанные секунды лошадка превратилась в пепел. Эвис наблюдал за этим с каменным лицом.
Потом юноша подошел к одному из многочисленных окон и с силой дернул за занавеску, закрывавшую его. Крепления не выдержали, и большой кусок ткани упал. Эвис взял его и вернулся к камину. Один конец занавески он бросил в камин, второй же оставил в руке. Когда огонь охватил ткань, юноша резко дернул рукой и откинул горящую занавеску в сторону. Она попала на расположенную вблизи лавку, полностью укутав ее. Эвис понял, что лавка загорелась. Загорелась так же быстро, как игрушка.
В помещении стало дымно, однако жара от огня юноша так и не чувствовал. Не дожидаясь, когда лавка сгорит полностью, он бросился к другим окнам. Он срывал занавески и бросал их в пылающий камин.
Огонь горел неестественно сильно. Эвис заметил, что он распространился даже на потолок. Еще немного, и пламя поглотит все вокруг.
Задыхаясь от едкого дыма, юноша кое-как смог добраться до двери и выскочить на улицу.
За пределами здания было так же тихо, как раньше. Эвис кашлял. Прийти в себя оказалось непросто. Посмотрев на дом, юноша понял, что огонь перешел и на второй этаж, и на крышу.
– Где ребенок!? – вдруг опомнившись, прокричал он.
Эвис резко вскочил и побежал к тому месту, где еще совсем недавно оставил девушку и мальчика.
Никого не было. Стол лежал перевернутым. Практически полностью разбитая посуда валялась на траве.
– Где вы? – закричал Эвис.
Ответа не последовало.
– Куда вы делись? – вновь закричал он.
Через некоторое время раздался крик девушки. Он доносился из горящего здания.
– Эвис, мы здесь… мы внутри, – слышалось из дома. – Спаси нас!
Юноша схватил кусок глиняного горшка и бросил его в ближайшее окно. Стекло разбилось. На улицу повалил густой дым. В ту же секунду Эвис бросился к окну, готовый любой ценой ворваться в полыхающее здание, но, пробежав несколько шагов, остановился.
– Вас нет и не может быть, – сказал он тихо.
– Папа, мы здесь! Забери нас! Спаси! Пожалуйста! Как ты можешь так поступать!? – доносился из горящего здания детский голосок.
Из глаз Эвиса потекли слезы. Он стоял как вкопанный, сжимая и разжимая кулаки.
– Вас нет и не может быть, – продолжал твердить юноша. – Я знаю, чего ты хочешь. Я никогда не соглашусь на это.
Из дома продолжались раздаваться крики, но Эвис уже не воспринимал их. Он стоял на месте, закрыв глаза и шепча что-то нечленораздельное.
Через какое-то время раздался чудовищный грохот – упала крыша исполинского дома. Мольбы о помощи на этом прекратились.
Когда Эвис открыл глаза, огня уже не было. Не было и дома. Вместо него перед юношей находилась огромная черная стена. Она уходила так далеко ввысь, что нельзя было разглядеть, где она заканчивается. Вширь она также простиралась бесконечно далеко в обе стороны.
Стена была полностью облеплена чем-то похожим на окна. Они не походили на те, что Эвис видел в обычных домах: прямоугольные рамы из чего-то гладкого, зеркала вместо стекол. Они располагались в непонятном порядке: одни шли рядами, а другие находились, где попало.
В зеркалах отражалась не окружающая обстановка, а огонь. Ярко-оранжевый огонь. Он разгорался все сильнее и сильнее.
Через некоторое время на стене стали появляться кривые ломаные линии: она трескалась, а из трещин сочилось оранжевое пламя. Зеркала оставались невредимыми.
Вскоре все вокруг стало черным и оранжевым.
Когда огонь полностью охватил стену, что-то изменилось. Горя, стена начала рассыпаться. Обломки не падали на землю, а превращались в пепел, который сначала зависал в воздухе, а потом собирался в один большой шар. Этот шар, вобрав в себя все, что осталось от стены, стал уменьшаться, пока не стал размером с желудь. Он горел оранжевым.
Эвис спокойно наблюдал за всем этим. От навязанных иллюзий не осталось ничего. К нему вернулось полное понимание происходящего.
– Кого там никогда не было? – произнес он, смотря на пульсирующий светом шар.
Никакой реакции.
– Я не отступлю – тебе пора принять это.
Ничего не изменилось.
– В какой раз ты проделываешь со мной подобное?
Шар пришел в движение. Внезапно он распался. Вместо него появились две длинные нити – оранжевая и черная. Они быстро сплелись в число «37».
Эвис остался невозмутим. Немного подумав, он спокойным голосом произнес:
– Пора заканчивать. Результата нет и не будет.
Цветные нити пришли в движение. Через считанные секунды они сложились в слово «Да».
Эвис стоял молча.
Нити опять задвигались, и появилась новая надпись: «Прости, но теперь будет хуже. Я не могу иначе. Еще раз прости».
Все вокруг стало меняться.
1
Она в очередной раз пыталась вспомнить, когда и как все началось. Стоило ли ворошить прошлое? Скорее всего, нет. Дело бестолковое. Польза лишь в том, что оно позволяло убить время. Время, которого предостаточно. Хотя было в этом и еще кое-что – поиск первопричины не давал воспоминаниям исчезнуть в мрачной бездне забвения. Она, хотя и не признавалась себе в этом открыто, но в глубине души все же считала, что рано или поздно настанет день, когда она забудет саму себя.
Девушка сидела на опушке леса под высокой раскидистой елью. Солнце стояло прямо над ней. Она подняла голову и посмотрела вверх. Густая ель почти не позволяла теплым лучам добраться до нее. Мелкие просветы были, но полезными они не являлись – тень все равно повсюду. Хочешь тепла – не поленись встать и найти для себя другое место. Девушке хотелось погреться, но она решила остаться. Здесь ей думалось лучше, чем где-либо еще.
Чистое молодое лицо. Каштановые волосы чуть ниже плеч. Худая, но не слишком. Рост средний. Глаза серые, большие, блестящие. Взгляд холодный и задумчивый. Из одежды серо-голубое платье с веревкой вместо пояса. Ноги босы.
Сэйра…
Так ее когда-то назвала мать. Или назвал отец. Или они оба. Теперь это не имело значения. Сейчас это имя использовала только она сама.
Больше некому.
Оно приятно звучало. Девушка слышала много имен, но никогда не встречала кого-то, кого звали бы так же. Это ее устраивало.
Она вспоминала, как отец произносил это имя. Звучало красиво, словно песня. Хорошее воспоминание заставило улыбнуться. Мать тоже произносила его хорошо, но не настолько. У отца это получалось особо нежно. Ласково, а иногда и даже слегка таинственно. Казалось, что он не просто произносит имя, а сообщает великую тайну. Тайну, которая известна только им двоим.
Сестра... она часто коверкала имя, то нарочно искажая звуки, то произнося его с неприятной интонацией. Глупая девчонка. Неприятная, но не настолько, чтобы забыть полностью. Как ее звали? Стерлось из памяти.
Имена родителей?
Тоже не помнила. Или вообще не знала никогда. Родителям имена не нужны. Зачем они им? Родители – это Папа и Мама.
В двадцати шагах от Сэйры началось какое-то движение. Девушка повернула голову. Два белых зайца, застыв в напряженной позе, глядели на нее. Видимо, они, играя, неосмотрительно выскочили из леса, не убедившись в том, что рядом никого нет. Теперь, осознав ошибку, они пытались понять, чем это для них обернется.
– Забудьте обо мне, – произнесла Сэйра, улыбаясь.
Зайцы тут же перестали обращать на нее внимание и вернулись к игре. Они резвились на молодой траве под лучами весеннего солнца. Девушка какое-то время наблюдала за ними, наслаждаясь веселой забавой беззаботных зверьков, но быстро утратила интерес и вернулась к мыслям.
Дом… большой, красивый дом. Когда она была совсем маленькой, он казался настоящим дворцом. Сэйра росла, а он становился меньше. Сейчас его нет. Во всяком случае, для нее. Дом исчез, словно растворившись в тумане времени, оставив после себя лишь смутные призрачные воспоминания.
Лестница на второй этаж. Перила, от которых можно получить занозу. Лучше не трогать. Но трогать хочется, так как они приятные на ощупь, а также вызывают внутри манящее чувство опасности. Подниматься сложно, так как ступеньки маленькие даже для ее крохотных ножек. Маленькие, но очень скрипучие. Двигаться лучше осторожно – Сэйра это знала, так как когда-то скатилась кубарем вниз.
Лаз на чердак располагался в потолке. Чаще всего он был закрыт. Это ее не останавливало – немного усилий, и препятствие исчезало. Еще мгновение, и Сэйра там, где хотела. Зачем? Просто так. Ей нравилась атмосфера этого помещения. Окно одно. Круглое и очень большое. Солнце в нем появлялось в полдень. В это время девочка часто садилась на пол напротив окна. Ей нравилось наблюдать за тем, как желтые лучи появляются сначала на одной стене, потом медленно, но верно движутся к середине помещения и озаряют ее. Греют, но не обжигают, а потом уходят к другой стене и исчезают вовсе.
На чердаке всегда было пыльно – Папа хранил в нем какие-то мешки и ящики. Иногда забирал старые и приносил новые. Кажется, продавал что-то. Девочку это не интересовало. Эти вещи она никогда не трогала, так как обещала этого не делать.
Однажды Сэйра увидела в углу у пола паутинку. Ее сплел паук размером с половинку ее мизинца. Зелено-желтый, слегка блестящий.
– Что ты здесь ищешь? – произнесла девочка. – Здесь нет ни мух, ни комаров. Иди лучше на улицу.
Она слегка коснулась паутинки. Белая сетка закачалась. Паук напрягся, но никуда не убежал.
– Я не стану тебя обижать. Не нужно бояться. Если захочешь уйти, то уйдешь сам. Думаю, сможешь. Приполз ведь как-то сюда! – сказала Сэйра и занялась своими обычными делами.
На следующий день она застала паука на том же месте, что и в момент первой встрече. В паутине добычи не появилось. Это почему-то расстроило девочку.
– Ты здесь с голоду умрешь. Сам не понимаешь? Иди в другое место. Иди! Не хочешь? Ну и сиди тогда голодным! – Сэйра фыркнула и направилась к окошку ждать лучей солнца.
Каждый следующий день она думала о пауке все больше и больше. Ей стало жалко его. Девочка в какой-то момент хотела вынести его на улицу, но потом передумала и решила принести пищу. Ей стала большая муха. Поймать ее оказалось несложно.
– Ты настолько ленивый, что мне приходится за тебя охотиться. Разве это правильно? – спросила паука Сэйра. – Это в первый и последний раз. Договорились?
Она положила муху на паутину. Добыча тут же принялась жалобно жужжать и вырываться, но паутина оказалась слишком липкой. Да и паук отреагировал почти молниеносно – схватил жертву, вонзил в нее клыки, а потом быстро превратил в белый кокон.
Сэйре стало немного жутко, но она не отвернулась. Сердце быстро билось. Хотелось посмотреть на то, как паук будет утолять голод. Не потому, что она хотела видеть страдания мухи, а потому, что желала накормить паука, к которому так привыкла за последние дни.
К ее удивлению паук есть не стал. Он покрыл жертву паутиной, отнес на край сети, а сам переместился к центру и замер.
Девочка выпучила глаза и сказала:
– Я тебе не для этого ее несла. Хочешь с голоду умереть? – и опять фыркнула и удалилась.
На следующий день Сэйра застала паука и жертву на тех же местах.
– Я больше не буду с тобой играть, – твердо заявила девочка.
Слово она сдержала. Большой мешок помог скрыть угол с паутиной. Скрыть и забыть. Это получилось легко. Сэйра выкинула друга из головы на несколько месяцев.
Вспомнила девочка о нем случайно, потому что увидела во сне. Утром она тут же поспешила на чердак и с трепетом отодвинула поставленный ранее мешок.
Все на месте: паук, жертва, паутина. Коснулась пальцем паука. Не шевелится. Еще раз, но чуть сильнее. Нога отвалилась. Умер и засох. Умер, находясь прямо перед едой. Или от чего-то еще. Это не было важно. Он сам выбрал поселиться здесь и сидеть на месте, не меняя ничего.
Девочка не стала убирать паутину, а оставила все, как и было. Мешок она также вернула на место.
Сэйра помнила бабушку. У нее были холодные руки, но от них исходило тепло. Девочке это запомнилось именно так. Старушка часто напевала ей песни, гладя по голове. Это вспоминалось как почти как самое приятное в жизни.
Еще бабушка рассказывала сказки. Веселые и добрые. Иногда сказки были и страшными. Страшные запоминались лучше всего. Сэйра боялась их, но при этом любила больше остальных. Если становилось слишком страшно, ложилась головой на колени бабушки и закрывала глаза. Когда доходило до самого жуткого места, закрывала уши руками. Закрывала так сильно, чтобы ничего не было слышно вообще. Бабушка от этого рассказ не останавливала. Когда страшная часть заканчивалась, она проводила пальцами по лбу девочки. Это означало, что можно убирать руки. Сэйра так и делала, мысленно обещая себе, что в следующий раз будет слушать все полностью.
– Ее убили, да? – спрашивала она бабушку.
– Кого ее? – уточняла старушка.
– Злую женщину… ведьму.
Бабушка обычно от таких вопросов громко вздыхала. Да, она не раз рассказывала внучке страшные истории, но все же истории детские. А вот рассказать сказку о ведьме, конечно же, было большой ошибкой. Девочка испугалась ее, но забывать никак не хотела.
Сказала она это с задором, а не со злобой.
– Но с ней веселее, мама…
– Давай я принесу, мне не сложно, – вмешался в разговор Эвис. – Она ведь в доме? Ты говоришь про ту лошадку с красной гривой, которую я сделал из дуба?
Мальчик кивнул. Юноша резко встал из-за стола.
– Нет, не нужно! – с неожиданным волнением воскликнула девушка.
– Мне вовсе не сложно, – добродушно сказал Эвис.
– Папа, она уже не нужна мне, – чуть ли не со слезами произнес мальчик.
Юноша не слушал. Он был воодушевлен и хотел сделать что-то хорошее для них обоих. Пусть даже и какую-то мелочь.
Эвис прошел за угол и оказался у крыльца. Огромная дверь – два его роста. Ручка – камень. Не выполнена из камня, а просто камень, который по какой-то причине стал дверной ручкой. Но это не привлекло его внимания. Юноша просто открыл дверь и вошел в здание. За ней большое помещение – не менее сорока шагов в длину.
Окна.
Много окон.
Они располагались не на одном уровне, а как попало: одни у пола, другие под потолком. Крохотные и огромные. Зашторенные и нет. Высота стен – три человеческих роста.
Камин.
Огонь разведен. Горело не менее пяти больших поленьев.
В центре помещения стол. На нем деревянная игрушка. Эвис взял вещь, за которой и шел, и осмотрел ее. Лошадка размером с ладонь. Три ноги выпрямлены, а одна приподнята и согнута. Грива окрашена в красный. Все сделано мастерски.
Юноша поспешил к выходу. Подойдя к двери, он вдруг резко остановился и спросил непонятно кого:
– Для чего окно открыл? Все тепло выпускаешь.
Эвис не понял собственных слов. От них почему-то стало страшно.
– Какие окна? – спросил он уже у самого себя. – Они закрыты. Все хорошо.
Тут же непонятная тревога исчезла. Эвис сделал еще два шага в направлении двери, но вновь остановился.
– Нет, здесь другое, – проговорил он. – Здесь нет тепла, хотя огонь горит.
Юноша развернулся и направился к камину. Подойдя вплотную, Эвис присел на корточки и вытянул руку вперед. Языки пламени заскользили по ней, но жар отсутствовал. Он убрал руку и замер, глубоко задумавшись. Через какое-то время юноша встал и бросил в камин деревянную игрушку, для поиска которой пришел в дом. Пламя охватило ее неестественно быстро. За считанные секунды лошадка превратилась в пепел. Эвис наблюдал за этим с каменным лицом.
Потом юноша подошел к одному из многочисленных окон и с силой дернул за занавеску, закрывавшую его. Крепления не выдержали, и большой кусок ткани упал. Эвис взял его и вернулся к камину. Один конец занавески он бросил в камин, второй же оставил в руке. Когда огонь охватил ткань, юноша резко дернул рукой и откинул горящую занавеску в сторону. Она попала на расположенную вблизи лавку, полностью укутав ее. Эвис понял, что лавка загорелась. Загорелась так же быстро, как игрушка.
В помещении стало дымно, однако жара от огня юноша так и не чувствовал. Не дожидаясь, когда лавка сгорит полностью, он бросился к другим окнам. Он срывал занавески и бросал их в пылающий камин.
Огонь горел неестественно сильно. Эвис заметил, что он распространился даже на потолок. Еще немного, и пламя поглотит все вокруг.
Задыхаясь от едкого дыма, юноша кое-как смог добраться до двери и выскочить на улицу.
За пределами здания было так же тихо, как раньше. Эвис кашлял. Прийти в себя оказалось непросто. Посмотрев на дом, юноша понял, что огонь перешел и на второй этаж, и на крышу.
– Где ребенок!? – вдруг опомнившись, прокричал он.
Эвис резко вскочил и побежал к тому месту, где еще совсем недавно оставил девушку и мальчика.
Никого не было. Стол лежал перевернутым. Практически полностью разбитая посуда валялась на траве.
– Где вы? – закричал Эвис.
Ответа не последовало.
– Куда вы делись? – вновь закричал он.
Через некоторое время раздался крик девушки. Он доносился из горящего здания.
– Эвис, мы здесь… мы внутри, – слышалось из дома. – Спаси нас!
Юноша схватил кусок глиняного горшка и бросил его в ближайшее окно. Стекло разбилось. На улицу повалил густой дым. В ту же секунду Эвис бросился к окну, готовый любой ценой ворваться в полыхающее здание, но, пробежав несколько шагов, остановился.
– Вас нет и не может быть, – сказал он тихо.
– Папа, мы здесь! Забери нас! Спаси! Пожалуйста! Как ты можешь так поступать!? – доносился из горящего здания детский голосок.
Из глаз Эвиса потекли слезы. Он стоял как вкопанный, сжимая и разжимая кулаки.
– Вас нет и не может быть, – продолжал твердить юноша. – Я знаю, чего ты хочешь. Я никогда не соглашусь на это.
Из дома продолжались раздаваться крики, но Эвис уже не воспринимал их. Он стоял на месте, закрыв глаза и шепча что-то нечленораздельное.
Через какое-то время раздался чудовищный грохот – упала крыша исполинского дома. Мольбы о помощи на этом прекратились.
Когда Эвис открыл глаза, огня уже не было. Не было и дома. Вместо него перед юношей находилась огромная черная стена. Она уходила так далеко ввысь, что нельзя было разглядеть, где она заканчивается. Вширь она также простиралась бесконечно далеко в обе стороны.
Стена была полностью облеплена чем-то похожим на окна. Они не походили на те, что Эвис видел в обычных домах: прямоугольные рамы из чего-то гладкого, зеркала вместо стекол. Они располагались в непонятном порядке: одни шли рядами, а другие находились, где попало.
В зеркалах отражалась не окружающая обстановка, а огонь. Ярко-оранжевый огонь. Он разгорался все сильнее и сильнее.
Через некоторое время на стене стали появляться кривые ломаные линии: она трескалась, а из трещин сочилось оранжевое пламя. Зеркала оставались невредимыми.
Вскоре все вокруг стало черным и оранжевым.
Когда огонь полностью охватил стену, что-то изменилось. Горя, стена начала рассыпаться. Обломки не падали на землю, а превращались в пепел, который сначала зависал в воздухе, а потом собирался в один большой шар. Этот шар, вобрав в себя все, что осталось от стены, стал уменьшаться, пока не стал размером с желудь. Он горел оранжевым.
Эвис спокойно наблюдал за всем этим. От навязанных иллюзий не осталось ничего. К нему вернулось полное понимание происходящего.
– Кого там никогда не было? – произнес он, смотря на пульсирующий светом шар.
Никакой реакции.
– Я не отступлю – тебе пора принять это.
Ничего не изменилось.
– В какой раз ты проделываешь со мной подобное?
Шар пришел в движение. Внезапно он распался. Вместо него появились две длинные нити – оранжевая и черная. Они быстро сплелись в число «37».
Эвис остался невозмутим. Немного подумав, он спокойным голосом произнес:
– Пора заканчивать. Результата нет и не будет.
Цветные нити пришли в движение. Через считанные секунды они сложились в слово «Да».
Эвис стоял молча.
Нити опять задвигались, и появилась новая надпись: «Прости, но теперь будет хуже. Я не могу иначе. Еще раз прости».
Все вокруг стало меняться.
ЧАСТЬ 2: ВЕДЬМА
1
Она в очередной раз пыталась вспомнить, когда и как все началось. Стоило ли ворошить прошлое? Скорее всего, нет. Дело бестолковое. Польза лишь в том, что оно позволяло убить время. Время, которого предостаточно. Хотя было в этом и еще кое-что – поиск первопричины не давал воспоминаниям исчезнуть в мрачной бездне забвения. Она, хотя и не признавалась себе в этом открыто, но в глубине души все же считала, что рано или поздно настанет день, когда она забудет саму себя.
Девушка сидела на опушке леса под высокой раскидистой елью. Солнце стояло прямо над ней. Она подняла голову и посмотрела вверх. Густая ель почти не позволяла теплым лучам добраться до нее. Мелкие просветы были, но полезными они не являлись – тень все равно повсюду. Хочешь тепла – не поленись встать и найти для себя другое место. Девушке хотелось погреться, но она решила остаться. Здесь ей думалось лучше, чем где-либо еще.
Чистое молодое лицо. Каштановые волосы чуть ниже плеч. Худая, но не слишком. Рост средний. Глаза серые, большие, блестящие. Взгляд холодный и задумчивый. Из одежды серо-голубое платье с веревкой вместо пояса. Ноги босы.
Сэйра…
Так ее когда-то назвала мать. Или назвал отец. Или они оба. Теперь это не имело значения. Сейчас это имя использовала только она сама.
Больше некому.
Оно приятно звучало. Девушка слышала много имен, но никогда не встречала кого-то, кого звали бы так же. Это ее устраивало.
Она вспоминала, как отец произносил это имя. Звучало красиво, словно песня. Хорошее воспоминание заставило улыбнуться. Мать тоже произносила его хорошо, но не настолько. У отца это получалось особо нежно. Ласково, а иногда и даже слегка таинственно. Казалось, что он не просто произносит имя, а сообщает великую тайну. Тайну, которая известна только им двоим.
Сестра... она часто коверкала имя, то нарочно искажая звуки, то произнося его с неприятной интонацией. Глупая девчонка. Неприятная, но не настолько, чтобы забыть полностью. Как ее звали? Стерлось из памяти.
Имена родителей?
Тоже не помнила. Или вообще не знала никогда. Родителям имена не нужны. Зачем они им? Родители – это Папа и Мама.
В двадцати шагах от Сэйры началось какое-то движение. Девушка повернула голову. Два белых зайца, застыв в напряженной позе, глядели на нее. Видимо, они, играя, неосмотрительно выскочили из леса, не убедившись в том, что рядом никого нет. Теперь, осознав ошибку, они пытались понять, чем это для них обернется.
– Забудьте обо мне, – произнесла Сэйра, улыбаясь.
Зайцы тут же перестали обращать на нее внимание и вернулись к игре. Они резвились на молодой траве под лучами весеннего солнца. Девушка какое-то время наблюдала за ними, наслаждаясь веселой забавой беззаботных зверьков, но быстро утратила интерес и вернулась к мыслям.
Дом… большой, красивый дом. Когда она была совсем маленькой, он казался настоящим дворцом. Сэйра росла, а он становился меньше. Сейчас его нет. Во всяком случае, для нее. Дом исчез, словно растворившись в тумане времени, оставив после себя лишь смутные призрачные воспоминания.
Лестница на второй этаж. Перила, от которых можно получить занозу. Лучше не трогать. Но трогать хочется, так как они приятные на ощупь, а также вызывают внутри манящее чувство опасности. Подниматься сложно, так как ступеньки маленькие даже для ее крохотных ножек. Маленькие, но очень скрипучие. Двигаться лучше осторожно – Сэйра это знала, так как когда-то скатилась кубарем вниз.
Лаз на чердак располагался в потолке. Чаще всего он был закрыт. Это ее не останавливало – немного усилий, и препятствие исчезало. Еще мгновение, и Сэйра там, где хотела. Зачем? Просто так. Ей нравилась атмосфера этого помещения. Окно одно. Круглое и очень большое. Солнце в нем появлялось в полдень. В это время девочка часто садилась на пол напротив окна. Ей нравилось наблюдать за тем, как желтые лучи появляются сначала на одной стене, потом медленно, но верно движутся к середине помещения и озаряют ее. Греют, но не обжигают, а потом уходят к другой стене и исчезают вовсе.
На чердаке всегда было пыльно – Папа хранил в нем какие-то мешки и ящики. Иногда забирал старые и приносил новые. Кажется, продавал что-то. Девочку это не интересовало. Эти вещи она никогда не трогала, так как обещала этого не делать.
Однажды Сэйра увидела в углу у пола паутинку. Ее сплел паук размером с половинку ее мизинца. Зелено-желтый, слегка блестящий.
– Что ты здесь ищешь? – произнесла девочка. – Здесь нет ни мух, ни комаров. Иди лучше на улицу.
Она слегка коснулась паутинки. Белая сетка закачалась. Паук напрягся, но никуда не убежал.
– Я не стану тебя обижать. Не нужно бояться. Если захочешь уйти, то уйдешь сам. Думаю, сможешь. Приполз ведь как-то сюда! – сказала Сэйра и занялась своими обычными делами.
На следующий день она застала паука на том же месте, что и в момент первой встрече. В паутине добычи не появилось. Это почему-то расстроило девочку.
– Ты здесь с голоду умрешь. Сам не понимаешь? Иди в другое место. Иди! Не хочешь? Ну и сиди тогда голодным! – Сэйра фыркнула и направилась к окошку ждать лучей солнца.
Каждый следующий день она думала о пауке все больше и больше. Ей стало жалко его. Девочка в какой-то момент хотела вынести его на улицу, но потом передумала и решила принести пищу. Ей стала большая муха. Поймать ее оказалось несложно.
– Ты настолько ленивый, что мне приходится за тебя охотиться. Разве это правильно? – спросила паука Сэйра. – Это в первый и последний раз. Договорились?
Она положила муху на паутину. Добыча тут же принялась жалобно жужжать и вырываться, но паутина оказалась слишком липкой. Да и паук отреагировал почти молниеносно – схватил жертву, вонзил в нее клыки, а потом быстро превратил в белый кокон.
Сэйре стало немного жутко, но она не отвернулась. Сердце быстро билось. Хотелось посмотреть на то, как паук будет утолять голод. Не потому, что она хотела видеть страдания мухи, а потому, что желала накормить паука, к которому так привыкла за последние дни.
К ее удивлению паук есть не стал. Он покрыл жертву паутиной, отнес на край сети, а сам переместился к центру и замер.
Девочка выпучила глаза и сказала:
– Я тебе не для этого ее несла. Хочешь с голоду умереть? – и опять фыркнула и удалилась.
На следующий день Сэйра застала паука и жертву на тех же местах.
– Я больше не буду с тобой играть, – твердо заявила девочка.
Слово она сдержала. Большой мешок помог скрыть угол с паутиной. Скрыть и забыть. Это получилось легко. Сэйра выкинула друга из головы на несколько месяцев.
Вспомнила девочка о нем случайно, потому что увидела во сне. Утром она тут же поспешила на чердак и с трепетом отодвинула поставленный ранее мешок.
Все на месте: паук, жертва, паутина. Коснулась пальцем паука. Не шевелится. Еще раз, но чуть сильнее. Нога отвалилась. Умер и засох. Умер, находясь прямо перед едой. Или от чего-то еще. Это не было важно. Он сам выбрал поселиться здесь и сидеть на месте, не меняя ничего.
Девочка не стала убирать паутину, а оставила все, как и было. Мешок она также вернула на место.
Сэйра помнила бабушку. У нее были холодные руки, но от них исходило тепло. Девочке это запомнилось именно так. Старушка часто напевала ей песни, гладя по голове. Это вспоминалось как почти как самое приятное в жизни.
Еще бабушка рассказывала сказки. Веселые и добрые. Иногда сказки были и страшными. Страшные запоминались лучше всего. Сэйра боялась их, но при этом любила больше остальных. Если становилось слишком страшно, ложилась головой на колени бабушки и закрывала глаза. Когда доходило до самого жуткого места, закрывала уши руками. Закрывала так сильно, чтобы ничего не было слышно вообще. Бабушка от этого рассказ не останавливала. Когда страшная часть заканчивалась, она проводила пальцами по лбу девочки. Это означало, что можно убирать руки. Сэйра так и делала, мысленно обещая себе, что в следующий раз будет слушать все полностью.
– Ее убили, да? – спрашивала она бабушку.
– Кого ее? – уточняла старушка.
– Злую женщину… ведьму.
Бабушка обычно от таких вопросов громко вздыхала. Да, она не раз рассказывала внучке страшные истории, но все же истории детские. А вот рассказать сказку о ведьме, конечно же, было большой ошибкой. Девочка испугалась ее, но забывать никак не хотела.
