А потом расхохотался. Громко, грубо, без всякого веселья. — Книга? — прохрипел он. — После всего этого — ты снова о своих закорючках? И где мы её возьмём? Попросим у Феодора?
Вайрэк не улыбнулся. Он смотрел на Ирвуда, и в его глазах, отражавших тусклый свет далёких фонарей, Ирвуд впервые увидел не отчаяние или гордость, а холодный, расчётливый блеск хищника, нашедшего след. — Мы её украдём, — сказал Вайрэк. — Из его кабинета.
Идея была настолько дикой, настолько самоубийственной, что Ирвуд на мгновение перестал смеяться. Рисковать всем — карцером, побоями, может, и чем похуже — ради бумаги с закорючками? Это было за гранью его понимания. Но Вайрэк, видя его сомнение, сменил язык. Он перестал быть учителем. Он стал стратегом. — Это не просто бумага, — сказал он, и его голос стал низким и убедительным. — Это карта. Это оружие. Точно такое же, как твоё знание о привычках надзирателя с перебитым носом. Только мощнее. Представь, что ты сможешь читать приказы на доске раньше всех. Знать, кого отправят на работы. Знать, когда будет следующая проверка. Это — власть. Настоящая.
Этот аргумент попал в цель. Ирвуд замолчал. Слово «оружие» он понимал. Слово «власть» он понимал ещё лучше. Он посмотрел на Вайрэка по-новому. Аристократ предлагал ему не просто научиться читать. Он предлагал ему овладеть новым видом силы. Ирвуд перестал видеть в нём сломанный клинок. Он увидел игрока. Такого же, как он сам, только игравшего в другую игру — с буквами вместо ножей и планами вместо кулаков. И этот игрок только что предложил объединить их доски, их фигуры, их правила. Предложил стать сильнее, используя то, что Ирвуд всегда презирал. Аристократ оказался не просто умён. Он был опасен. И это Ирвуду нравилось.
Азартный, опасный огонёк загорелся в его глазах, вытесняя злость и унижение. Он перестал думать о риске. Он начал думать о плане. Его разум, привыкший просчитывать траектории брошенного камня и маршруты отхода, теперь с лихорадочной скоростью просчитывал новую, куда более сложную задачу. Это было не просто воровство. Это была операция, требующая расчёта, времени и идеального исполнения. Впервые за долгое время он почувствовал, как его мозг, отточенный годами выживания, заработал на полную мощь, упиваясь сложностью задачи. Вайрэк, видя эту перемену, нажал сильнее, переходя от общей идеи к конкретике.
— Когда его кабинет пуст? Когда он уходит? Кто-нибудь охраняет коридор ночью?
— Кабинет Феодора… — прошептал Ирвуд, и его лицо преобразилось, стало сосредоточенным, хищным. Он полностью погрузился в свою стихию, в мир теней и расчёта. — Он уходит после вечернего колокола. Всегда. Ключ у него на поясе, но второй есть у Брока. Коридор ночью пуст, но… — он на мгновение замолчал, вспоминая детали, — …замок у него старый, альтэрийской работы, пять штифтов. Сложный. Мне такой вскрывать не доводилось, но я видел похожие у скупщиков краденого. Нужен правильный инструмент. Просто гвоздём не возьмёшь. И одна доска в полу перед самой дверью скрипит, как раненая лиса. Наступишь — и вся стража сбежится. Её нужно обойти.
Он говорил уже не как мальчишка, а как опытный взломщик, оценивающий сложность работы. Вайрэк слушал, и в его душе росло странное, тёмное восхищение. Он видел перед собой не дикаря, а мастера, эксперта в своём жестоком, но эффективном искусстве.
— И последнее, — добавил Ирвуд, его голос стал ещё тише. — Нам нужно отвлечение. Громкое. Очень громкое. Такое, чтобы все надзиратели, включая Брока, сбежались в другое крыло.
— Драка, — тут же предложил Вайрэк, вспоминая хаос в спальне.
— Слишком просто, — отрезал Ирвуд. — Драку разгонят за минуту. Нужен шум, который не прекратится сразу. Что-то, что заставит их паниковать.
Они замолчали, глядя друг на друга. Их союз, только что треснувший от ссоры, теперь скреплялся общей, опасной целью. Они сбились в густой тени массивного дымохода, и их тихий, возбуждённый шёпот смешивался с воем ветра. Два сломанных мальчишки на холодной крыше приюта, глядя на далёкие огни чужой, сытой жизни, начали разрабатывать свой первый совместный, опасный план. План, который мог либо поднять их наверх, либо сбросить в самую тёмную яму этого серого, безжалостного мира.
Холод и сырость ночной крыши пробирали до костей. Ветер, завывавший в широком дымоходе, приносил с собой запах мокрого камня и далёкого, едва уловимого угольного дыма со стороны городских кварталов. Мелкий, пронизывающий дождь периода «Дождестой» начал накрапывать с упрямой монотонностью, заставляя их сбиться теснее под широкий каменный козырёк массивного дымохода — единственное место на всей крыше, дававшее хоть какое-то укрытие от непогоды. Капли шипели на ещё тёплых камнях, собирались в маленькие ручейки и стекали по покатой каменной черепице вниз, в темноту.
Вайрэк сидел на корточках, сосредоточенно выводя план на плоской каменной черепичной плитке, где вековая сажа и пыль, смоченные первыми каплями дождя, превратились в податливую для черчения поверхность. Острый осколок сланца в его пальцах двигался с почти каллиграфической точностью, оставляя на камне тонкие, белые линии. Он чертил с врождённым пренебрежением к грязи, словно это был лист дорогого пергамента в тишине отцовской библиотеки. Вот коридор, вот поворот, вот кабинет Феодора.
— Не так, — раздался тихий, хриплый голос Ирвуда.
Он подался вперёд, и его тень накрыла хрупкую схему. Он грубо, грязным указательным пальцем стёр аккуратную линию, которую только что вывел Вайрэк, и провёл новую — короче, прямее и опаснее.
— Твой путь слишком длинный, — продолжил он, не поднимая головы. — Пока мы доберёмся, надзиратель уже сделает круг и вернётся. У нас нет столько времени. Он всегда сворачивает у лестницы. Но вот тут, — палец ткнул в пустое пространство у стены, — слепая зона. Он её не видит. Идти нужно здесь.
Вайрэк на мгновение поморщился от этого варварства, от грязи, размазанной по его безупречному чертежу. Но он молча кивнул, принимая правку. Он подавил в себе брезгливость. Прагматизм, холодный и острый, как осколок сланца в его руке, был сейчас важнее.
«Он не знает законов геральдики, но язык теней для него — родной, — с холодным, отстранённым восхищением подумал Вайрэк, внося исправления. — Он — идеальное оружие. Грубое, но эффективное. И сегодня я направлю его на цель».
Он поднял глаза на Ирвуда. В тусклом свете, пробивавшемся из-за туч, его лицо казалось высеченным из камня, диким и незнакомым. Внезапно, острой, режущей болью, в памяти вспыхнула их ссора. Лицо Ирвуда, искажённое яростью, на мгновение слилось с тем самым воспоминанием — с той же волчьей яростью, что исказила лицо убийцы его матери. Вайрэк до боли сжал кулаки, ногти впились в ладони. Он заставил себя снова опустить взгляд на план, прячась в его строгих, логичных линиях от боли и воспоминаний.
— Моя задача — шум, — произнёс он, и его голос прозвучал ровно и холодно. — Твоя — дверь.
— Понял, — так же коротко ответил Ирвуд.
Они разделились без лишних слов. Не было ни ободряющего взгляда, ни жеста поддержки — только холодное, молчаливое понимание двух сообщников, где каждый чётко знал свою роль. Прежней дружбы не осталось, её место занял расчёт, и в этом новом союзе не было места сантиментам.
План, обсуждавшийся на крыше, в холодной реальности коридоров обрёл плоть и вес. Ирвуд, как более опытный, взял на себя главную и самую опасную часть — замок на двери кабинета. Вайрэку досталась задача не менее рискованная: пересечь открытый двор, проникнуть в прачечную и создать отвлекающий шум.
— Слушай внимательно, — прошептал Ирвуд, когда они замерли в густой тени у выхода во двор. Его голос был коротким и деловым, но Вайрэк уловил в нём новые, непривычные нотки напряжения. — Услышишь совиный ух — создавай шум. Сразу после этого прячься в тени вон того контрфорса, как на плане. Жди, пока надзиратель пробежит мимо, и сразу ко мне. У тебя будет всего несколько ударов сердца. Не мешкай.
Вайрэк молча кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается в ледяной комок. Это было его первое настоящее «полевое» задание.
«Идиот, — с тревогой подумал Ирвуд, глядя на прямую, напряжённую спину аристократа. — Он двигается как лорд на балу. Если его поймают — провалится всё. Но другого пути нет... Он должен справиться. От него зависит всё».
Он смотрел, как аристократ уходит в ночь — его самое ценное и самое хрупкое оружие. Внутри неприятно засосало. Ирвуд прижался к стене, превратившись в тень, и стал ждать, вслушиваясь в ночные звуки.
Вайрэк сделал глубокий вдох и шагнул из тени под холодные капли дождя. Двор приюта, немощёный и разбитый сотнями ног, за долгие седмицы «Дождестоя» превратился в сплошное месиво. Земля больше не впитывала влагу, и даже мелкий, моросящий дождь поддерживал её в состоянии вечной сырости. Ноги тут же увязли в липкой, холодной грязи, а в тёмных, невысыхающих лужах, покрытых рябью от капель, зловеще отражался далёкий, колеблющийся свет единственного факела у ворот. Каждый порыв ветра, завывавший в трубах, заставлял его вздрагивать. Он бежал, пригибаясь, перебегая от одной тени к другой, и стук его собственного сердца в ушах казался оглушительно громким.
Дверь прачечной поддалась легко. Он проскользнул внутрь, в душный, влажный мрак. Воздух здесь был густым, пах сыростью, едкой щёлочью и затхлым духом седмицами не стиранного белья. Вдоль стен, словно гробы, стояли ряды огромных деревянных корыт. В дальнем углу, тускло поблёскивая в темноте, громоздилась гора медных тазов.
И тут он услышал. Тихий, протяжный ух совы, донёсшийся со стороны главного корпуса. Сигнал.
Он бросился к тазам. Схватив самый большой, он со всей силы швырнул его на каменный пол. Оглушительный, дребезжащий, металлический грохот взорвал ночную тишину. Не теряя ни мгновения, Вайрэк выскользнул обратно во двор и метнулся к спасительной тени каменного контрфорса, о котором говорил Ирвуд. Он успел забиться в неё, прижавшись к холодному, мокрому камню и затаив дыхание, за секунду до того, как из главного корпуса выбежал разъярённый надзиратель. Вайрэк видел, как тот, грязно ругаясь, пробежал мимо него и скрылся в дверях прачечной. Путь был свободен. Вайрэк дождался, пока топот надзирателя стихнет внутри, и, не теряя больше ни секунды, выскользнул из тени и бросился через двор к главному корпусу, где его уже ждал Ирвуд.
Ирвуд, замерший в дальнем конце каменного коридора главного корпуса, тоже услышал его. Оглушительный для Вайрэка грохот, пробившись через двор и толстые стены приюта, донёсся до него лишь глухим, далёким эхом — но это был тот самый сигнал, которого он ждал. Знак, что путь свободен. Он выждал, пока мимо него, грязно ругаясь, протопал к прачечной единственный ночной надзиратель, и шагнул к заветной двери.
Они замерли у двери кабинета, превратившись в две тени в густом, неподвижном мраке коридора. Тишина здесь была другой — не пустой, а тяжёлой, давящей, пропитанной запахом старой бумажной пыли, власти и застарелого, въевшегося запаха отчаяния. Вайрэк стоял чуть позади, его сердце глухо стучало о рёбра, отдаваясь в ушах. Он был стратегом, отдавшим приказ. Теперь наступало время исполнителя.
Ирвуд шагнул вперёд. Он двигался беззвучно, его деревянные клоги не издавали ни единого скрипа на каменном полу. Он жестом показал Вайрэку на одну из половиц прямо перед дверью — тёмную, рассохшуюся, ту самую, о которой он говорил на крыше. Они осторожно, на цыпочках, обошли её.
Ирвуд опустился на колени перед замком. Это был его мир. Его стихия. Холодный, пахнущий ржавчиной металл, тёмное дерево и тени. Он достал свой инструмент — согнутый гвоздь, который в его мозолистых, привыкших к грубой работе пальцах казался продолжением его собственной воли.
«Там, в мире закорючек на доске, я был никем, — пронеслось в его голове, пока он осторожно вставлял кончик гвоздя в замочную скважину. — Но здесь, в мире металла, дерева и теней, я — мастер. Старый Борг, скупщик краденого, не зря заставлял меня часами возиться с такими замками, платя медяк за каждый открытый альтэрийский штифт. Он называл это „грамотой пальцев“. Это моя грамота. И сейчас я прочитаю этот замок».
Он прижался ухом к холодному, шершавому дереву, закрыв глаза. Весь мир сузился до кончика его импровизированной отмычки и едва уловимых ощущений, которые передавались по ней. Он не ковырялся в замке — он слушал его, чувствовал его нутро, его упрямых, ржавых стражей. Вот первый штифт… лёгкий нажим… тихий, почти неразличимый щелчок, который он скорее почувствовал, чем услышал. Второй… третий… они поддавались легче, словно ленивые, сонные охранники. Четвёртый заупрямился, заскрипев, как зубная боль. Ирвуд не стал давить. Он ослабил нажим, позволил штифту вернуться на место и попробовал снова, под другим углом. Поддался.
Внезапно где-то в глубине здания раздался сухой, старческий кашель, эхом прокатившийся по каменным стенам.
Оба мальчика замерли, превратившись в каменные изваяния. Ирвуд мгновенно выдернул гвоздь и вжался в стену, его тело стало одной напряжённой мышцей. Они не дышали, вслушиваясь в тишину, которая теперь казалась оглушительной. Но звук не повторился. Ложная лога. Ирвуд медленно выдохнул, выпуская из лёгких воздух вместе с напряжением, и снова вернулся к работе. Пятый, последний штифт. Он был самым тугим, самым упрямым, сердцем этой маленькой крепости. Ирвуд слегка повернул гвоздь, нащупывая нужный угол, и надавил. Секунда, другая…
Раздался тихий, маслянистый щелчок, который в оглушительной тишине коридора прозвучал как выстрел.
Замок поддался. Ирвуд медленно выдохнул, позволяя напряжению покинуть тело. На его губах промелькнула тень усмешки. Он победил.
Они проскользнули внутрь, и Вайрэк тут же почувствовал, как его окутывает атмосфера этого места. Воздух в кабинете был спёртым, пах старой бумагой, высохшими чернилами и дешёвым, горьким табаком — запахом окончательных, не подлежащих обжалованию приговоров, который пропитал тяжёлые бархатные шторы и застыл в неподвижном, спёртом воздухе. На стене висела огромная, детально прорисованная карта Ауриса. Квартал знати был обведён тонкой золотой линией, сияющей даже в тусклом свете, — его мир, его клетка. А там, за стеной, распласталась серая, безликая масса. Вайрэк нашёл глазами то место, где главный корпус приюта примыкал к внешней стене, и посмотрел дальше. Прямо за ней начиналась она — неаккуратная серая клякса, расползшаяся по пергаменту, как пролитые помои. Трущобы.
«Так вот откуда он… — пронеслась в его голове холодная, отстранённая мысль, лишённая даже тени брезгливости. — Из этой серой язвы на теле города». Он смотрел на это пятно, и впервые видел не просто место, где живут нищие. Он видел источник силы. Дикой, необузданной, жестокой. Мир, который породил Ирвуда. Карта лгала. Это была не просто клякса. Это был другой мир со своими законами, своей болью и своей правдой, которую такие, как Феодор, предпочитали просто замазать серой краской, чтобы не видеть. Это была карта мира, каким его видел Феодор: мир порядка и мир хаоса, который нужно контролировать.
Стол Феодора был образцом педантичного порядка. Каждая стопка бумаг была идеально выровнена, каждое перо лежало параллельно другому.
Вайрэк не улыбнулся. Он смотрел на Ирвуда, и в его глазах, отражавших тусклый свет далёких фонарей, Ирвуд впервые увидел не отчаяние или гордость, а холодный, расчётливый блеск хищника, нашедшего след. — Мы её украдём, — сказал Вайрэк. — Из его кабинета.
Идея была настолько дикой, настолько самоубийственной, что Ирвуд на мгновение перестал смеяться. Рисковать всем — карцером, побоями, может, и чем похуже — ради бумаги с закорючками? Это было за гранью его понимания. Но Вайрэк, видя его сомнение, сменил язык. Он перестал быть учителем. Он стал стратегом. — Это не просто бумага, — сказал он, и его голос стал низким и убедительным. — Это карта. Это оружие. Точно такое же, как твоё знание о привычках надзирателя с перебитым носом. Только мощнее. Представь, что ты сможешь читать приказы на доске раньше всех. Знать, кого отправят на работы. Знать, когда будет следующая проверка. Это — власть. Настоящая.
Этот аргумент попал в цель. Ирвуд замолчал. Слово «оружие» он понимал. Слово «власть» он понимал ещё лучше. Он посмотрел на Вайрэка по-новому. Аристократ предлагал ему не просто научиться читать. Он предлагал ему овладеть новым видом силы. Ирвуд перестал видеть в нём сломанный клинок. Он увидел игрока. Такого же, как он сам, только игравшего в другую игру — с буквами вместо ножей и планами вместо кулаков. И этот игрок только что предложил объединить их доски, их фигуры, их правила. Предложил стать сильнее, используя то, что Ирвуд всегда презирал. Аристократ оказался не просто умён. Он был опасен. И это Ирвуду нравилось.
Азартный, опасный огонёк загорелся в его глазах, вытесняя злость и унижение. Он перестал думать о риске. Он начал думать о плане. Его разум, привыкший просчитывать траектории брошенного камня и маршруты отхода, теперь с лихорадочной скоростью просчитывал новую, куда более сложную задачу. Это было не просто воровство. Это была операция, требующая расчёта, времени и идеального исполнения. Впервые за долгое время он почувствовал, как его мозг, отточенный годами выживания, заработал на полную мощь, упиваясь сложностью задачи. Вайрэк, видя эту перемену, нажал сильнее, переходя от общей идеи к конкретике.
— Когда его кабинет пуст? Когда он уходит? Кто-нибудь охраняет коридор ночью?
— Кабинет Феодора… — прошептал Ирвуд, и его лицо преобразилось, стало сосредоточенным, хищным. Он полностью погрузился в свою стихию, в мир теней и расчёта. — Он уходит после вечернего колокола. Всегда. Ключ у него на поясе, но второй есть у Брока. Коридор ночью пуст, но… — он на мгновение замолчал, вспоминая детали, — …замок у него старый, альтэрийской работы, пять штифтов. Сложный. Мне такой вскрывать не доводилось, но я видел похожие у скупщиков краденого. Нужен правильный инструмент. Просто гвоздём не возьмёшь. И одна доска в полу перед самой дверью скрипит, как раненая лиса. Наступишь — и вся стража сбежится. Её нужно обойти.
Он говорил уже не как мальчишка, а как опытный взломщик, оценивающий сложность работы. Вайрэк слушал, и в его душе росло странное, тёмное восхищение. Он видел перед собой не дикаря, а мастера, эксперта в своём жестоком, но эффективном искусстве.
— И последнее, — добавил Ирвуд, его голос стал ещё тише. — Нам нужно отвлечение. Громкое. Очень громкое. Такое, чтобы все надзиратели, включая Брока, сбежались в другое крыло.
— Драка, — тут же предложил Вайрэк, вспоминая хаос в спальне.
— Слишком просто, — отрезал Ирвуд. — Драку разгонят за минуту. Нужен шум, который не прекратится сразу. Что-то, что заставит их паниковать.
Они замолчали, глядя друг на друга. Их союз, только что треснувший от ссоры, теперь скреплялся общей, опасной целью. Они сбились в густой тени массивного дымохода, и их тихий, возбуждённый шёпот смешивался с воем ветра. Два сломанных мальчишки на холодной крыше приюта, глядя на далёкие огни чужой, сытой жизни, начали разрабатывать свой первый совместный, опасный план. План, который мог либо поднять их наверх, либо сбросить в самую тёмную яму этого серого, безжалостного мира.
Глава 12. Краденая легенда
Холод и сырость ночной крыши пробирали до костей. Ветер, завывавший в широком дымоходе, приносил с собой запах мокрого камня и далёкого, едва уловимого угольного дыма со стороны городских кварталов. Мелкий, пронизывающий дождь периода «Дождестой» начал накрапывать с упрямой монотонностью, заставляя их сбиться теснее под широкий каменный козырёк массивного дымохода — единственное место на всей крыше, дававшее хоть какое-то укрытие от непогоды. Капли шипели на ещё тёплых камнях, собирались в маленькие ручейки и стекали по покатой каменной черепице вниз, в темноту.
Вайрэк сидел на корточках, сосредоточенно выводя план на плоской каменной черепичной плитке, где вековая сажа и пыль, смоченные первыми каплями дождя, превратились в податливую для черчения поверхность. Острый осколок сланца в его пальцах двигался с почти каллиграфической точностью, оставляя на камне тонкие, белые линии. Он чертил с врождённым пренебрежением к грязи, словно это был лист дорогого пергамента в тишине отцовской библиотеки. Вот коридор, вот поворот, вот кабинет Феодора.
— Не так, — раздался тихий, хриплый голос Ирвуда.
Он подался вперёд, и его тень накрыла хрупкую схему. Он грубо, грязным указательным пальцем стёр аккуратную линию, которую только что вывел Вайрэк, и провёл новую — короче, прямее и опаснее.
— Твой путь слишком длинный, — продолжил он, не поднимая головы. — Пока мы доберёмся, надзиратель уже сделает круг и вернётся. У нас нет столько времени. Он всегда сворачивает у лестницы. Но вот тут, — палец ткнул в пустое пространство у стены, — слепая зона. Он её не видит. Идти нужно здесь.
Вайрэк на мгновение поморщился от этого варварства, от грязи, размазанной по его безупречному чертежу. Но он молча кивнул, принимая правку. Он подавил в себе брезгливость. Прагматизм, холодный и острый, как осколок сланца в его руке, был сейчас важнее.
«Он не знает законов геральдики, но язык теней для него — родной, — с холодным, отстранённым восхищением подумал Вайрэк, внося исправления. — Он — идеальное оружие. Грубое, но эффективное. И сегодня я направлю его на цель».
Он поднял глаза на Ирвуда. В тусклом свете, пробивавшемся из-за туч, его лицо казалось высеченным из камня, диким и незнакомым. Внезапно, острой, режущей болью, в памяти вспыхнула их ссора. Лицо Ирвуда, искажённое яростью, на мгновение слилось с тем самым воспоминанием — с той же волчьей яростью, что исказила лицо убийцы его матери. Вайрэк до боли сжал кулаки, ногти впились в ладони. Он заставил себя снова опустить взгляд на план, прячась в его строгих, логичных линиях от боли и воспоминаний.
— Моя задача — шум, — произнёс он, и его голос прозвучал ровно и холодно. — Твоя — дверь.
— Понял, — так же коротко ответил Ирвуд.
Они разделились без лишних слов. Не было ни ободряющего взгляда, ни жеста поддержки — только холодное, молчаливое понимание двух сообщников, где каждый чётко знал свою роль. Прежней дружбы не осталось, её место занял расчёт, и в этом новом союзе не было места сантиментам.
План, обсуждавшийся на крыше, в холодной реальности коридоров обрёл плоть и вес. Ирвуд, как более опытный, взял на себя главную и самую опасную часть — замок на двери кабинета. Вайрэку досталась задача не менее рискованная: пересечь открытый двор, проникнуть в прачечную и создать отвлекающий шум.
— Слушай внимательно, — прошептал Ирвуд, когда они замерли в густой тени у выхода во двор. Его голос был коротким и деловым, но Вайрэк уловил в нём новые, непривычные нотки напряжения. — Услышишь совиный ух — создавай шум. Сразу после этого прячься в тени вон того контрфорса, как на плане. Жди, пока надзиратель пробежит мимо, и сразу ко мне. У тебя будет всего несколько ударов сердца. Не мешкай.
Вайрэк молча кивнул, чувствуя, как внутри всё сжимается в ледяной комок. Это было его первое настоящее «полевое» задание.
«Идиот, — с тревогой подумал Ирвуд, глядя на прямую, напряжённую спину аристократа. — Он двигается как лорд на балу. Если его поймают — провалится всё. Но другого пути нет... Он должен справиться. От него зависит всё».
Он смотрел, как аристократ уходит в ночь — его самое ценное и самое хрупкое оружие. Внутри неприятно засосало. Ирвуд прижался к стене, превратившись в тень, и стал ждать, вслушиваясь в ночные звуки.
Вайрэк сделал глубокий вдох и шагнул из тени под холодные капли дождя. Двор приюта, немощёный и разбитый сотнями ног, за долгие седмицы «Дождестоя» превратился в сплошное месиво. Земля больше не впитывала влагу, и даже мелкий, моросящий дождь поддерживал её в состоянии вечной сырости. Ноги тут же увязли в липкой, холодной грязи, а в тёмных, невысыхающих лужах, покрытых рябью от капель, зловеще отражался далёкий, колеблющийся свет единственного факела у ворот. Каждый порыв ветра, завывавший в трубах, заставлял его вздрагивать. Он бежал, пригибаясь, перебегая от одной тени к другой, и стук его собственного сердца в ушах казался оглушительно громким.
Дверь прачечной поддалась легко. Он проскользнул внутрь, в душный, влажный мрак. Воздух здесь был густым, пах сыростью, едкой щёлочью и затхлым духом седмицами не стиранного белья. Вдоль стен, словно гробы, стояли ряды огромных деревянных корыт. В дальнем углу, тускло поблёскивая в темноте, громоздилась гора медных тазов.
И тут он услышал. Тихий, протяжный ух совы, донёсшийся со стороны главного корпуса. Сигнал.
Он бросился к тазам. Схватив самый большой, он со всей силы швырнул его на каменный пол. Оглушительный, дребезжащий, металлический грохот взорвал ночную тишину. Не теряя ни мгновения, Вайрэк выскользнул обратно во двор и метнулся к спасительной тени каменного контрфорса, о котором говорил Ирвуд. Он успел забиться в неё, прижавшись к холодному, мокрому камню и затаив дыхание, за секунду до того, как из главного корпуса выбежал разъярённый надзиратель. Вайрэк видел, как тот, грязно ругаясь, пробежал мимо него и скрылся в дверях прачечной. Путь был свободен. Вайрэк дождался, пока топот надзирателя стихнет внутри, и, не теряя больше ни секунды, выскользнул из тени и бросился через двор к главному корпусу, где его уже ждал Ирвуд.
Ирвуд, замерший в дальнем конце каменного коридора главного корпуса, тоже услышал его. Оглушительный для Вайрэка грохот, пробившись через двор и толстые стены приюта, донёсся до него лишь глухим, далёким эхом — но это был тот самый сигнал, которого он ждал. Знак, что путь свободен. Он выждал, пока мимо него, грязно ругаясь, протопал к прачечной единственный ночной надзиратель, и шагнул к заветной двери.
Они замерли у двери кабинета, превратившись в две тени в густом, неподвижном мраке коридора. Тишина здесь была другой — не пустой, а тяжёлой, давящей, пропитанной запахом старой бумажной пыли, власти и застарелого, въевшегося запаха отчаяния. Вайрэк стоял чуть позади, его сердце глухо стучало о рёбра, отдаваясь в ушах. Он был стратегом, отдавшим приказ. Теперь наступало время исполнителя.
Ирвуд шагнул вперёд. Он двигался беззвучно, его деревянные клоги не издавали ни единого скрипа на каменном полу. Он жестом показал Вайрэку на одну из половиц прямо перед дверью — тёмную, рассохшуюся, ту самую, о которой он говорил на крыше. Они осторожно, на цыпочках, обошли её.
Ирвуд опустился на колени перед замком. Это был его мир. Его стихия. Холодный, пахнущий ржавчиной металл, тёмное дерево и тени. Он достал свой инструмент — согнутый гвоздь, который в его мозолистых, привыкших к грубой работе пальцах казался продолжением его собственной воли.
«Там, в мире закорючек на доске, я был никем, — пронеслось в его голове, пока он осторожно вставлял кончик гвоздя в замочную скважину. — Но здесь, в мире металла, дерева и теней, я — мастер. Старый Борг, скупщик краденого, не зря заставлял меня часами возиться с такими замками, платя медяк за каждый открытый альтэрийский штифт. Он называл это „грамотой пальцев“. Это моя грамота. И сейчас я прочитаю этот замок».
Он прижался ухом к холодному, шершавому дереву, закрыв глаза. Весь мир сузился до кончика его импровизированной отмычки и едва уловимых ощущений, которые передавались по ней. Он не ковырялся в замке — он слушал его, чувствовал его нутро, его упрямых, ржавых стражей. Вот первый штифт… лёгкий нажим… тихий, почти неразличимый щелчок, который он скорее почувствовал, чем услышал. Второй… третий… они поддавались легче, словно ленивые, сонные охранники. Четвёртый заупрямился, заскрипев, как зубная боль. Ирвуд не стал давить. Он ослабил нажим, позволил штифту вернуться на место и попробовал снова, под другим углом. Поддался.
Внезапно где-то в глубине здания раздался сухой, старческий кашель, эхом прокатившийся по каменным стенам.
Оба мальчика замерли, превратившись в каменные изваяния. Ирвуд мгновенно выдернул гвоздь и вжался в стену, его тело стало одной напряжённой мышцей. Они не дышали, вслушиваясь в тишину, которая теперь казалась оглушительной. Но звук не повторился. Ложная лога. Ирвуд медленно выдохнул, выпуская из лёгких воздух вместе с напряжением, и снова вернулся к работе. Пятый, последний штифт. Он был самым тугим, самым упрямым, сердцем этой маленькой крепости. Ирвуд слегка повернул гвоздь, нащупывая нужный угол, и надавил. Секунда, другая…
Раздался тихий, маслянистый щелчок, который в оглушительной тишине коридора прозвучал как выстрел.
Замок поддался. Ирвуд медленно выдохнул, позволяя напряжению покинуть тело. На его губах промелькнула тень усмешки. Он победил.
Они проскользнули внутрь, и Вайрэк тут же почувствовал, как его окутывает атмосфера этого места. Воздух в кабинете был спёртым, пах старой бумагой, высохшими чернилами и дешёвым, горьким табаком — запахом окончательных, не подлежащих обжалованию приговоров, который пропитал тяжёлые бархатные шторы и застыл в неподвижном, спёртом воздухе. На стене висела огромная, детально прорисованная карта Ауриса. Квартал знати был обведён тонкой золотой линией, сияющей даже в тусклом свете, — его мир, его клетка. А там, за стеной, распласталась серая, безликая масса. Вайрэк нашёл глазами то место, где главный корпус приюта примыкал к внешней стене, и посмотрел дальше. Прямо за ней начиналась она — неаккуратная серая клякса, расползшаяся по пергаменту, как пролитые помои. Трущобы.
«Так вот откуда он… — пронеслась в его голове холодная, отстранённая мысль, лишённая даже тени брезгливости. — Из этой серой язвы на теле города». Он смотрел на это пятно, и впервые видел не просто место, где живут нищие. Он видел источник силы. Дикой, необузданной, жестокой. Мир, который породил Ирвуда. Карта лгала. Это была не просто клякса. Это был другой мир со своими законами, своей болью и своей правдой, которую такие, как Феодор, предпочитали просто замазать серой краской, чтобы не видеть. Это была карта мира, каким его видел Феодор: мир порядка и мир хаоса, который нужно контролировать.
Стол Феодора был образцом педантичного порядка. Каждая стопка бумаг была идеально выровнена, каждое перо лежало параллельно другому.
