— Неофициально, — поправил Феодор, наконец поднимая свои блёклые, ничего не выражающие глаза. — Смешайся с толпой. Ты — просто горожанин, пришедший поглазеть на праздник. Но твои глаза должны видеть всё. На площади будет Турнир Магов. Узнай всё: правила, главный приз. И самое главное, — он сделал паузу, — будет ли в нём участвовать наш Последователь. Я хочу знать каждый его шаг за пределами моих стен.
Холодный, гулкий тренировочный зал пах потом, озоном и усталостью. Последний спарринг закончился несколько минут назад, но воздух всё ещё, казалось, вибрировал от напряжения. Вайрэк, тяжело дыша, опёрся на свой тренировочный деревянный меч, его идеально правильная стойка была нарушена дрожью в коленях. Лэя сидела на холодном каменном полу, прислонившись спиной к стене, её лицо было бледным, а грудь тяжело вздымалась. Ирвуд стоял чуть поодаль, медленно разминая ушибленное плечо, и его лицо было непроницаемой маской, за которой кипела глухая, бессильная злость. Каждый из них был вымотан до предела, каждый по-своему.
Каэлан, который до этого неподвижно наблюдал за последним спаррингом, шагнул в центр зала. Одного этого движения хватило, чтобы заставить детей выпрямиться.
— Довольно на сегодня, — произнёс он, и его ровный, спокойный голос гулко разнёсся по залу. — Завтра — День Основания Альтэрии. В награду за ваше усердие вы будете присутствовать на празднике.
По рядам пронёсся удивлённый, недоверчивый шёпот. Праздник? Для них? Это было настолько немыслимо, что казалось какой-то жестокой шуткой.
— Вы будете не развлекаться, — оборвал их Каэлан, и его голос стал жёстче. — Вы будете наблюдать. Учиться. Вы увидите, как выглядит настоящая, контролируемая сила.
Его взгляд, холодный и цепкий, нашёл в толпе Ирвуда.
— Особенно ты, Фенрис. Смотри внимательно. Это будет твой самый важный урок.
Город ревел.
После месяцев стерильной, выверенной тишины Особого крыла, этот рёв обрушился на них, как ударная волна. Это был не просто шум. Это была сама жизнь — грязная, хаотичная, пропитанная острым дымком жаровен, где шипели колбаски, источая пряный аромат молотой специи из Огненного Плода, липкой сладостью дешёвого эля и тяжёлым духом тысяч разгорячённых тел. Каэлан вёл их небольшую группу сквозь бурлящий людской поток, и его высокая, прямая фигура в тёмном гамбезоне была единственным островком порядка в этом океане хаоса.
Ирвуд вдохнул этот воздух, как воздух свободы. Он шёл, и его уличные инстинкты, притуплённые месяцами тренировок, проснулись и заработали с новой силой. Его взгляд, цепкий и быстрый, сканировал толпу. Он видел всё: тяжёлый кошель на поясе у толстого купца, блеск серебряной застёжки на плаще аристократа, небрежно торчащий из-под рубахи платок богатой дамы. Старые привычки умирали тяжело.
В тот миг, когда мимо них, расталкивая толпу, протискивался особенно самодовольный торговец, оттолкнувший Лэю так, что та едва не упала, инстинкт взял своё. Движение Ирвуда было почти невидимым. Его обломок ножа скользнул, как змея, и тонкие кожаные ремешки, державшие кошель, беззвучно разошлись. Кошель, тяжёлый и мягкий, начал падать, но рука Ирвуда уже была там, подхватывая его на лету. Он уже начал движение, чтобы сунуть добычу под свою рубаху…
И его запястье сжала стальная хватка.
Ирвуд замер, его сердце пропустило удар. Он медленно повернул голову. Каэлан остановился и теперь смотрел прямо на него. Его взгляд был холоден и твёрд. Не говоря ни слова, Последователь протянул свою свободную руку, раскрыв ладонь в требовательном, не терпящем возражений жесте. Секунду Ирвуд колебался, его лицо исказилось от безмолвной ярости, но стальная хватка на его запястье не ослабевала. Скрипнув зубами, он с ненавистью вложил тяжёлый кошель в протянутую ладонь.
Каэлан, не меняя выражения лица, разжал пальцы. Кошель с глухим, солидным стуком упал на брусчатку. После этого он произнёс:
— Милостивый господин, — его голос, ровный и громкий, легко прорезал шум толпы.
Торговец, уже успевший сделать несколько шагов, услышав стук и оклик, обернулся.
— Вы обронили, — сказал Каэлан. — Не теряйте.
Торговец опустил глаза, увидел свой кошель, похлопал себя по пустому поясу, и его лицо сменило несколько выражений — от недоумения к ужасу, а затем к безграничному, почти щенячьему восторгу. Он бросился подбирать своё сокровище.
— Хвала Первым! — залепетал он, низко кланяясь Каэлану и только сейчас заметив серебряный символ Ордена на его груди. — Святые угодники, да вы же из «Ока Света»! Спасибо вам, доблестный господин, спасибо! Вот что значит настоящий порядок! Не то что эта городская стража, которая только и умеет, что обирать честных торговцев! Орден — вот наша единственная защита! Да хранят вас Древние!
Он продолжал сыпать благодарностями, пятясь и кланяясь, и наконец растворился в толпе. Каэлан проводил его взглядом и только потом медленно повернул голову к Ирвуду. Он не сказал ни слова. Он просто смотрел.
«Опять за своё, — мысль была холодной, как сталь его клинка. — Такой дар... такая первобытная сила... и он тратит её на это. На уличные фокусы. Он не понимает, чем владеет. Он как ребёнок, получивший в руки гномью секиру и пытающийся ею колоть орехи. Жалкое зрелище. Значит, обычные уроки бесполезны. Придётся выбивать эту грязь из него силой. Каждый день. Каждую ночь. Пока не останется ничего, кроме воина».
В этом холодном, ничего не выражающем взгляде не было прямой угрозы, но Ирвуд почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понял всё без слов: его унизили, его предупредили, и сегодняшняя ночь будет долгой и болезненной. Он отпустил руку Ирвуда и, не оборачиваясь, двинулся дальше, увлекая за собой свою молчаливую паству.
Они проталкивались сквозь плотные ряды зевак, и с каждым шагом шум толпы менялся. К общему гулу примешивались новые звуки — резкий, сухой лязг стали о сталь и восторженный, почти звериный рёв, доносившийся с центральной площади. Каэлан вывел их к самому краю площади, где сквозь головы можно было разглядеть временную арену — большой круг, посыпанный чистым речным песком. Там уже вовсю шли первые бои, и воздух гудел от напряжения.
Внезапно рёв толпы стих, сменившись гулом ожидания. На высокий деревянный помост, возведённый у самой арены, под алые и золотые знамёна королевства, поднялась королевская семья.
Король Теродрин III был полной противоположностью своему легендарному предку, чьё имя он носил. Это был грузный, обрюзгший мужчина, чьё одутловатое лицо побагровело от жары и выпитого вина. Тяжёлый бархатный камзол, расшитый золотом, казалось, вот-вот лопнет на его животе, а массивная золотая корона криво сидела на редких, сальных волосах, придавая ему вид уставшего, капризного ребёнка. Он поднял тяжёлый кубок, и его голос, громкий, но лишённый силы, прозвучал над притихшей площадью.
— Подданные! Воины! Гости славного Ауриса! — начал он заученную речь. — В этот великий День Основания мы чтим память наших предков, что своей кровью и волей выковали это королевство из хаоса Войн Теней! Сегодня Альтэрия процветает! Её поля плодородны, её казна полна, а её воины — сильнейшие в мире! И этот турнир — лучшее тому доказательство! Да победит сильнейший! За Альтэрию!
Толпа взорвалась вежливым, но не слишком восторженным рёвом. Король, выполнив свой долг, тут же плюхнулся обратно в своё массивное кресло и жадно припал к кубку. Рядом с ним, прямой, как натянутая тетива, стоял его старший сын, Наследный Принц Кирриан. Молодой, красивый, с надменной усмешкой на тонких губах, он с откровенной скукой смотрел на толпу, его рука небрежно лежала на эфесе легендарного меча. Но как только рёв толпы немного стих, он шагнул вперёд и поднял клинок над головой.
— Этот клинок! — его голос был молод, но уже звенел металлом высокомерия. — Меч моего великого предка, Альтэрия Первого, основателя этого королевства! Сегодня он снова докажет свою силу, и я сокрушу им всех, кто осмелится встать на моём пути!
По толпе пронёсся благоговейный шёпот.
— Это же «Светоносец»… легендарный клинок... — прошептал один ремесленник другому. — Говорят, в нём заключена сила света, именно поэтому Альтэрий и смог разгромить магов-тиранов и объединить наши земли.
— Байки для детей, — хмыкнул его сосед. — Сколько после него этот меч держали в руках? И что? Никто не показал никакой «силы света». Обычный клинок, хоть и из странного металла. Скорее всего, просто сломанный артефакт Древних, который мы даже не знаем, как использовать.
Чуть поодаль, рядом с молчаливой Королевой, стояли младшие дети — близнецы лет десяти.
Принцесса Элина, которой откровенно надоело это представление, с живым, почти хищным любопытством сканировала толпу внизу. Её взгляд, ищущий хоть что-то интересное в этом сером море простолюдинов, внезапно зацепился за одну фигуру. Мальчишка. Он не смотрел на помост, как все остальные. Он смотрел по сторонам, и его взгляд был не взглядом зеваки, а взглядом охотника, оценивающего стадо. В нём было что-то дикое, первобытное. Она толкнула локтем брата.
— Айрин, смотри. Тот, у ограждения. Он не похож на остальных.
Её брат, Принц Айрин, послушно повернул голову. Но его голубые, не по-детски серьёзные глаза проскользнули мимо Ирвуда. Его внимание привлекло другое. Рядом с диким мальчишкой, пытаясь спрятаться за его спиной, стояла девочка. Маленькая, почти невидимая. Он видел, как она дрожит, как её огромные глаза полны страха. Он видел её отчаянное желание исчезнуть. И в этот миг, на одно короткое, звенящее мгновение, их взгляды встретились через всю площадь. Она не заметила его. Но он увидел её. И что-то в её тихом, затаённом горе отозвалось в его собственной душе.
Каэлан нашёл для них место у самого ограждения, откуда было хорошо видно происходящее. — Стойте здесь. И не двигайтесь, — бросил он, и его голос, лишённый всяких эмоций, был твёрдым приказом. — Ясно? Не дожидаясь ответа, он развернулся и, расталкивая толпу своей широкоплечей фигурой, направился в сторону отдельного, огороженного, открытого шатра, над которым развевался флаг турнира. Место для участников.
Вайрэк стоял в толпе, и каждый знакомый герб на плащах аристократов, каждый цвет Великого Дома был как удар ножом по старой ране. Он видел роскошные кареты, смеющихся леди в мехах, надменных лордов. Это был его мир, который у него отняли. Его взгляд нашёл в толпе знакомый герб — Каменного Медведя на сером поле. Он увидел лорда Крэйна, окружённого свитой. Ненависть, до этого бывшая холодным расчётом, вспыхнула с новой, обжигающей силой.
Ирвуд видел другое. Он видел силу. Богато украшенное оружие на поясах гвардейцев. Магические амулеты на шеях, которые продают в лавках за целое состояние. Тяжёлые кошели на поясах купцов. Для него это был не праздник. Это была карта сокровищ. Карта мира, который он собирается завоевать.
Лэя была не просто оглушена рёвом толпы — она тонула. Что-то было не так. В прошлый раз, когда они выбирались в город, шум был просто шумом. Сегодня же он был… живым. Липким. Он проникал под кожу, в самую душу, и это было невыносимо. Она чувствовала не только запахи и крики. Она чувствовала жадность торговца, который только что обсчитал покупателя; липкую, сальную похоть пьяного солдата, провожавшего взглядом служанку; острую, колючую зависть бедняка, смотревшего на роскошный наряд аристократа. Эти чужие, уродливые чувства волнами бились о её сознание, вызывая тошноту и головокружение. Она не понимала, что происходит, почему её голова раскалывается от этой беззвучной какофонии. Инстинктивно она вцепилась в рукав Вайрэка, пытаясь укрыться за ним, как за щитом. И именно в этот момент, сквозь этот ядовитый туман, она заметила его. Каэлана. Он игнорировал бои, толпу, праздник. Время от времени он бросал короткие, изучающие взгляды не на арену, а прямо на неё. Это был не враждебный взгляд, а холодный, профессиональный интерес, как у учёного, наблюдающего за редким насекомым. И от этого становилось ещё страшнее.
Рёв толпы, до этого бывший бесформенным, хаотичным гулом, внезапно обрёл фокус и стих, когда помост вышел Королевский Глашатай. Его голос, усиленный простой магией, прорезал напряжённую тишину, как удар молота о наковальню.
— Именем Его Величества, Короля Теродрина Третьего! — пророкотал он, и его слова эхом отразились от стен домов. — Великий Турнир Магов в честь Дня Основания объявляется открытым!
Толпа взорвалась новым, оглушительным рёвом. Но Глашатай поднял руку, призывая к тишине.
— А теперь — приз! Дар, достойный сильнейшего воина! Сокровище, выкованное в самом сердце горы!
Двое гвардейцев в сияющих доспехах вынесли на помост длинный, обитый тёмно-синим бархатом ларец. Они установили его на специальный постамент и, повинуясь знаку Глашатая, одновременно откинули крышку.
На мгновение площадь ослепла.
Даже под серым небом Ауриса клинок, лежавший на бархате, взорвался тысячей ярких, режущих глаз огней. Это была «Зеркальная Грань».
Толпа ахнула, и этот коллективный, благоговейный вздох, казалось, высосал весь воздух с площади. Даже Ирвуд, привыкший к блеску краденого серебра, замер, и его светло-карие глаза расширились. Он на миг забыл о цене клинка, видя лишь его смертоносное совершенство. Это было не просто оружие. Это было произведение искусства, рождённое в огне и магии. Сердцевина его лезвия была выкована из легендарного гномьего Корунда — чёрного, как застывшая полночь, металла, который, по слухам, становился лишь прочнее с каждым принятым ударом. Но сами лезвия, отточенные до немыслимой, почти невидимой остроты, были сделаны из Аргента — Зеркальной стали, чей серебристый блеск, казалось, не отражал, а испускал свет, способный, как гласили легенды, рассеивать любую магию. В его массивный, идеально сбалансированный эфес были встроены два крупных, безупречно огранённых катализатора, которые даже в разряженном состоянии горели глубоким, чистым лазурным светом.
Вайрэк смотрел на клинок, и его сердце сжалось от острой, режущей боли воспоминаний. Он вспомнил, как отец, вернувшись из поездки в Вердастил, с восхищением рассказывал ему о гномьих кузнецах, способных вплетать магию в металл, как шёлковую нить в ткань. Это было наследие, которого его лишили.
— Смотри… — прошептал кто-то в толпе, и шёпот волной понёсся по рядам. — Даже северянин здесь. Видишь, у арены? Тот, что с седой прядью. Чтобы такой, как он, пришел драться на потеху толпе… этот клинок, должно быть, стоит целого королевства.
Лэя, оглушённая рёвом толпы и блеском клинка, лишь сильнее вцепилась в рукав Вайрэка, ища в этом простом прикосновении спасение от этого пугающего, жестокого великолепия.
Глашатай, насладившись произведённым эффектом, снова возвысил голос.
— Да начнутся бои!
Отборочные раунды были короткими и жестокими. Это была не битва равных, а показательная порка, демонстрация пропасти между настоящей силой и тщеславной самонадеянностью. На арену выходили маги из малых королевств, самоуверенные наёмники и молодые аристократы, жаждущие славы. И один за другим они покидали её — униженные, обезоруженные, а иногда и на носилках. Их слабая, академическая магия разбивалась о непробиваемые щиты, их неуклюжие выпады тонули в быстрых, смертоносных контрударах. Рёв толпы превратился в довольное, кровожадное улюлюканье.
Холодный, гулкий тренировочный зал пах потом, озоном и усталостью. Последний спарринг закончился несколько минут назад, но воздух всё ещё, казалось, вибрировал от напряжения. Вайрэк, тяжело дыша, опёрся на свой тренировочный деревянный меч, его идеально правильная стойка была нарушена дрожью в коленях. Лэя сидела на холодном каменном полу, прислонившись спиной к стене, её лицо было бледным, а грудь тяжело вздымалась. Ирвуд стоял чуть поодаль, медленно разминая ушибленное плечо, и его лицо было непроницаемой маской, за которой кипела глухая, бессильная злость. Каждый из них был вымотан до предела, каждый по-своему.
Каэлан, который до этого неподвижно наблюдал за последним спаррингом, шагнул в центр зала. Одного этого движения хватило, чтобы заставить детей выпрямиться.
— Довольно на сегодня, — произнёс он, и его ровный, спокойный голос гулко разнёсся по залу. — Завтра — День Основания Альтэрии. В награду за ваше усердие вы будете присутствовать на празднике.
По рядам пронёсся удивлённый, недоверчивый шёпот. Праздник? Для них? Это было настолько немыслимо, что казалось какой-то жестокой шуткой.
— Вы будете не развлекаться, — оборвал их Каэлан, и его голос стал жёстче. — Вы будете наблюдать. Учиться. Вы увидите, как выглядит настоящая, контролируемая сила.
Его взгляд, холодный и цепкий, нашёл в толпе Ирвуда.
— Особенно ты, Фенрис. Смотри внимательно. Это будет твой самый важный урок.
Город ревел.
После месяцев стерильной, выверенной тишины Особого крыла, этот рёв обрушился на них, как ударная волна. Это был не просто шум. Это была сама жизнь — грязная, хаотичная, пропитанная острым дымком жаровен, где шипели колбаски, источая пряный аромат молотой специи из Огненного Плода, липкой сладостью дешёвого эля и тяжёлым духом тысяч разгорячённых тел. Каэлан вёл их небольшую группу сквозь бурлящий людской поток, и его высокая, прямая фигура в тёмном гамбезоне была единственным островком порядка в этом океане хаоса.
Ирвуд вдохнул этот воздух, как воздух свободы. Он шёл, и его уличные инстинкты, притуплённые месяцами тренировок, проснулись и заработали с новой силой. Его взгляд, цепкий и быстрый, сканировал толпу. Он видел всё: тяжёлый кошель на поясе у толстого купца, блеск серебряной застёжки на плаще аристократа, небрежно торчащий из-под рубахи платок богатой дамы. Старые привычки умирали тяжело.
В тот миг, когда мимо них, расталкивая толпу, протискивался особенно самодовольный торговец, оттолкнувший Лэю так, что та едва не упала, инстинкт взял своё. Движение Ирвуда было почти невидимым. Его обломок ножа скользнул, как змея, и тонкие кожаные ремешки, державшие кошель, беззвучно разошлись. Кошель, тяжёлый и мягкий, начал падать, но рука Ирвуда уже была там, подхватывая его на лету. Он уже начал движение, чтобы сунуть добычу под свою рубаху…
И его запястье сжала стальная хватка.
Ирвуд замер, его сердце пропустило удар. Он медленно повернул голову. Каэлан остановился и теперь смотрел прямо на него. Его взгляд был холоден и твёрд. Не говоря ни слова, Последователь протянул свою свободную руку, раскрыв ладонь в требовательном, не терпящем возражений жесте. Секунду Ирвуд колебался, его лицо исказилось от безмолвной ярости, но стальная хватка на его запястье не ослабевала. Скрипнув зубами, он с ненавистью вложил тяжёлый кошель в протянутую ладонь.
Каэлан, не меняя выражения лица, разжал пальцы. Кошель с глухим, солидным стуком упал на брусчатку. После этого он произнёс:
— Милостивый господин, — его голос, ровный и громкий, легко прорезал шум толпы.
Торговец, уже успевший сделать несколько шагов, услышав стук и оклик, обернулся.
— Вы обронили, — сказал Каэлан. — Не теряйте.
Торговец опустил глаза, увидел свой кошель, похлопал себя по пустому поясу, и его лицо сменило несколько выражений — от недоумения к ужасу, а затем к безграничному, почти щенячьему восторгу. Он бросился подбирать своё сокровище.
— Хвала Первым! — залепетал он, низко кланяясь Каэлану и только сейчас заметив серебряный символ Ордена на его груди. — Святые угодники, да вы же из «Ока Света»! Спасибо вам, доблестный господин, спасибо! Вот что значит настоящий порядок! Не то что эта городская стража, которая только и умеет, что обирать честных торговцев! Орден — вот наша единственная защита! Да хранят вас Древние!
Он продолжал сыпать благодарностями, пятясь и кланяясь, и наконец растворился в толпе. Каэлан проводил его взглядом и только потом медленно повернул голову к Ирвуду. Он не сказал ни слова. Он просто смотрел.
«Опять за своё, — мысль была холодной, как сталь его клинка. — Такой дар... такая первобытная сила... и он тратит её на это. На уличные фокусы. Он не понимает, чем владеет. Он как ребёнок, получивший в руки гномью секиру и пытающийся ею колоть орехи. Жалкое зрелище. Значит, обычные уроки бесполезны. Придётся выбивать эту грязь из него силой. Каждый день. Каждую ночь. Пока не останется ничего, кроме воина».
В этом холодном, ничего не выражающем взгляде не было прямой угрозы, но Ирвуд почувствовал, как по спине пробежал холодок. Он понял всё без слов: его унизили, его предупредили, и сегодняшняя ночь будет долгой и болезненной. Он отпустил руку Ирвуда и, не оборачиваясь, двинулся дальше, увлекая за собой свою молчаливую паству.
Они проталкивались сквозь плотные ряды зевак, и с каждым шагом шум толпы менялся. К общему гулу примешивались новые звуки — резкий, сухой лязг стали о сталь и восторженный, почти звериный рёв, доносившийся с центральной площади. Каэлан вывел их к самому краю площади, где сквозь головы можно было разглядеть временную арену — большой круг, посыпанный чистым речным песком. Там уже вовсю шли первые бои, и воздух гудел от напряжения.
Внезапно рёв толпы стих, сменившись гулом ожидания. На высокий деревянный помост, возведённый у самой арены, под алые и золотые знамёна королевства, поднялась королевская семья.
Король Теродрин III был полной противоположностью своему легендарному предку, чьё имя он носил. Это был грузный, обрюзгший мужчина, чьё одутловатое лицо побагровело от жары и выпитого вина. Тяжёлый бархатный камзол, расшитый золотом, казалось, вот-вот лопнет на его животе, а массивная золотая корона криво сидела на редких, сальных волосах, придавая ему вид уставшего, капризного ребёнка. Он поднял тяжёлый кубок, и его голос, громкий, но лишённый силы, прозвучал над притихшей площадью.
— Подданные! Воины! Гости славного Ауриса! — начал он заученную речь. — В этот великий День Основания мы чтим память наших предков, что своей кровью и волей выковали это королевство из хаоса Войн Теней! Сегодня Альтэрия процветает! Её поля плодородны, её казна полна, а её воины — сильнейшие в мире! И этот турнир — лучшее тому доказательство! Да победит сильнейший! За Альтэрию!
Толпа взорвалась вежливым, но не слишком восторженным рёвом. Король, выполнив свой долг, тут же плюхнулся обратно в своё массивное кресло и жадно припал к кубку. Рядом с ним, прямой, как натянутая тетива, стоял его старший сын, Наследный Принц Кирриан. Молодой, красивый, с надменной усмешкой на тонких губах, он с откровенной скукой смотрел на толпу, его рука небрежно лежала на эфесе легендарного меча. Но как только рёв толпы немного стих, он шагнул вперёд и поднял клинок над головой.
— Этот клинок! — его голос был молод, но уже звенел металлом высокомерия. — Меч моего великого предка, Альтэрия Первого, основателя этого королевства! Сегодня он снова докажет свою силу, и я сокрушу им всех, кто осмелится встать на моём пути!
По толпе пронёсся благоговейный шёпот.
— Это же «Светоносец»… легендарный клинок... — прошептал один ремесленник другому. — Говорят, в нём заключена сила света, именно поэтому Альтэрий и смог разгромить магов-тиранов и объединить наши земли.
— Байки для детей, — хмыкнул его сосед. — Сколько после него этот меч держали в руках? И что? Никто не показал никакой «силы света». Обычный клинок, хоть и из странного металла. Скорее всего, просто сломанный артефакт Древних, который мы даже не знаем, как использовать.
Чуть поодаль, рядом с молчаливой Королевой, стояли младшие дети — близнецы лет десяти.
Принцесса Элина, которой откровенно надоело это представление, с живым, почти хищным любопытством сканировала толпу внизу. Её взгляд, ищущий хоть что-то интересное в этом сером море простолюдинов, внезапно зацепился за одну фигуру. Мальчишка. Он не смотрел на помост, как все остальные. Он смотрел по сторонам, и его взгляд был не взглядом зеваки, а взглядом охотника, оценивающего стадо. В нём было что-то дикое, первобытное. Она толкнула локтем брата.
— Айрин, смотри. Тот, у ограждения. Он не похож на остальных.
Её брат, Принц Айрин, послушно повернул голову. Но его голубые, не по-детски серьёзные глаза проскользнули мимо Ирвуда. Его внимание привлекло другое. Рядом с диким мальчишкой, пытаясь спрятаться за его спиной, стояла девочка. Маленькая, почти невидимая. Он видел, как она дрожит, как её огромные глаза полны страха. Он видел её отчаянное желание исчезнуть. И в этот миг, на одно короткое, звенящее мгновение, их взгляды встретились через всю площадь. Она не заметила его. Но он увидел её. И что-то в её тихом, затаённом горе отозвалось в его собственной душе.
Каэлан нашёл для них место у самого ограждения, откуда было хорошо видно происходящее. — Стойте здесь. И не двигайтесь, — бросил он, и его голос, лишённый всяких эмоций, был твёрдым приказом. — Ясно? Не дожидаясь ответа, он развернулся и, расталкивая толпу своей широкоплечей фигурой, направился в сторону отдельного, огороженного, открытого шатра, над которым развевался флаг турнира. Место для участников.
Вайрэк стоял в толпе, и каждый знакомый герб на плащах аристократов, каждый цвет Великого Дома был как удар ножом по старой ране. Он видел роскошные кареты, смеющихся леди в мехах, надменных лордов. Это был его мир, который у него отняли. Его взгляд нашёл в толпе знакомый герб — Каменного Медведя на сером поле. Он увидел лорда Крэйна, окружённого свитой. Ненависть, до этого бывшая холодным расчётом, вспыхнула с новой, обжигающей силой.
Ирвуд видел другое. Он видел силу. Богато украшенное оружие на поясах гвардейцев. Магические амулеты на шеях, которые продают в лавках за целое состояние. Тяжёлые кошели на поясах купцов. Для него это был не праздник. Это была карта сокровищ. Карта мира, который он собирается завоевать.
Лэя была не просто оглушена рёвом толпы — она тонула. Что-то было не так. В прошлый раз, когда они выбирались в город, шум был просто шумом. Сегодня же он был… живым. Липким. Он проникал под кожу, в самую душу, и это было невыносимо. Она чувствовала не только запахи и крики. Она чувствовала жадность торговца, который только что обсчитал покупателя; липкую, сальную похоть пьяного солдата, провожавшего взглядом служанку; острую, колючую зависть бедняка, смотревшего на роскошный наряд аристократа. Эти чужие, уродливые чувства волнами бились о её сознание, вызывая тошноту и головокружение. Она не понимала, что происходит, почему её голова раскалывается от этой беззвучной какофонии. Инстинктивно она вцепилась в рукав Вайрэка, пытаясь укрыться за ним, как за щитом. И именно в этот момент, сквозь этот ядовитый туман, она заметила его. Каэлана. Он игнорировал бои, толпу, праздник. Время от времени он бросал короткие, изучающие взгляды не на арену, а прямо на неё. Это был не враждебный взгляд, а холодный, профессиональный интерес, как у учёного, наблюдающего за редким насекомым. И от этого становилось ещё страшнее.
Рёв толпы, до этого бывший бесформенным, хаотичным гулом, внезапно обрёл фокус и стих, когда помост вышел Королевский Глашатай. Его голос, усиленный простой магией, прорезал напряжённую тишину, как удар молота о наковальню.
— Именем Его Величества, Короля Теродрина Третьего! — пророкотал он, и его слова эхом отразились от стен домов. — Великий Турнир Магов в честь Дня Основания объявляется открытым!
Толпа взорвалась новым, оглушительным рёвом. Но Глашатай поднял руку, призывая к тишине.
— А теперь — приз! Дар, достойный сильнейшего воина! Сокровище, выкованное в самом сердце горы!
Двое гвардейцев в сияющих доспехах вынесли на помост длинный, обитый тёмно-синим бархатом ларец. Они установили его на специальный постамент и, повинуясь знаку Глашатая, одновременно откинули крышку.
На мгновение площадь ослепла.
Даже под серым небом Ауриса клинок, лежавший на бархате, взорвался тысячей ярких, режущих глаз огней. Это была «Зеркальная Грань».
Толпа ахнула, и этот коллективный, благоговейный вздох, казалось, высосал весь воздух с площади. Даже Ирвуд, привыкший к блеску краденого серебра, замер, и его светло-карие глаза расширились. Он на миг забыл о цене клинка, видя лишь его смертоносное совершенство. Это было не просто оружие. Это было произведение искусства, рождённое в огне и магии. Сердцевина его лезвия была выкована из легендарного гномьего Корунда — чёрного, как застывшая полночь, металла, который, по слухам, становился лишь прочнее с каждым принятым ударом. Но сами лезвия, отточенные до немыслимой, почти невидимой остроты, были сделаны из Аргента — Зеркальной стали, чей серебристый блеск, казалось, не отражал, а испускал свет, способный, как гласили легенды, рассеивать любую магию. В его массивный, идеально сбалансированный эфес были встроены два крупных, безупречно огранённых катализатора, которые даже в разряженном состоянии горели глубоким, чистым лазурным светом.
Вайрэк смотрел на клинок, и его сердце сжалось от острой, режущей боли воспоминаний. Он вспомнил, как отец, вернувшись из поездки в Вердастил, с восхищением рассказывал ему о гномьих кузнецах, способных вплетать магию в металл, как шёлковую нить в ткань. Это было наследие, которого его лишили.
— Смотри… — прошептал кто-то в толпе, и шёпот волной понёсся по рядам. — Даже северянин здесь. Видишь, у арены? Тот, что с седой прядью. Чтобы такой, как он, пришел драться на потеху толпе… этот клинок, должно быть, стоит целого королевства.
Лэя, оглушённая рёвом толпы и блеском клинка, лишь сильнее вцепилась в рукав Вайрэка, ища в этом простом прикосновении спасение от этого пугающего, жестокого великолепия.
Глашатай, насладившись произведённым эффектом, снова возвысил голос.
— Да начнутся бои!
Отборочные раунды были короткими и жестокими. Это была не битва равных, а показательная порка, демонстрация пропасти между настоящей силой и тщеславной самонадеянностью. На арену выходили маги из малых королевств, самоуверенные наёмники и молодые аристократы, жаждущие славы. И один за другим они покидали её — униженные, обезоруженные, а иногда и на носилках. Их слабая, академическая магия разбивалась о непробиваемые щиты, их неуклюжие выпады тонули в быстрых, смертоносных контрударах. Рёв толпы превратился в довольное, кровожадное улюлюканье.
