Я выстрелил ещё раз, попав в оптический сенсор робота, но это лишь ненадолго замедлило его. Он продолжал стрелять, и я понял, что «Ghost Gen» недостаточно мощное оружие для борьбы с таким противником.
Выхватив полуавтомат с отключенного робота, я открыл ответный огонь, используя все свои навыки стрельбы. Полуавтомат был мощнее, и пули эффективно поражали робота, вызывая у него сбои в работе. Но он был неутомимым, прочным, и продолжал атаковать.
Используя хаос и узкие проходы хирургической комнаты, я смог отвлечь внимание робота. Быстрым рывком я выскочил из комнаты, оставляя позади свой след из пуль и разбитого оборудования. В коридоре я, спотыкаясь, бежал, слыша за спиной тяжелые шаги робота, который неумолимо преследовал меня.
Уклоняясь от пуль, я выбежал на лестницу. Быстрый спуск вниз, и я оказался в главном холле, где увидел открытую дверь, ведущую наружу. Я выбежал, слыша за спиной рев двигателей робота, который, судя по звуку, начал использовать все свои возможности для преследования.
Сердце колотилось в груди, как безумный барабан. Я затаился за грудой ржавого металлолома и строительного мусора, стараясь слиться с окружающим хаосом. Без чипа в голове, я чувствовал себя… свободнее. Как будто сбросил оковы, которые сковывали мои мысли, мои действия. Это было странное чувство — лёгкая эйфория, смешанная с острым осознанием уязвимости. Небольшая победа, маленький глоток свободы, после всего пережитого ужаса.
Я слышал его шаги. Тяжелые, монотонные, но неумолимые. Металлические ступени приближались. Робот методично обыскивал территорию, его сенсоры, возможно, всё ещё пытались меня обнаружить. Я прижимался к холодному металлу, стараясь сдерживать дыхание, сжимая в руке полуавтомат.
Ближе… ещё ближе… Я чувствовал вибрацию земли под ногами, ощущал, как воздух содрогается от каждого шага машины. Вот он — рядом, в нескольких метрах. Я мог почти почувствовать запах перегретого металла и масла.
И тогда я выскочил. Резким, неожиданным движением. Не давая роботу опомниться, я всадил ему в грудь всю обойму. Выстрелы прогремели в тишине свалки, отбрасывая искры от металлолома. Робот рухнул, его механизмы скрежетали и искрили, окончательно выходя из строя.
Тишина. Глубокая, обволакивающая тишина, прерываемая лишь моим быстрым, частым дыханием. Я стоял, опираясь на полуавтомат, всё ещё дрожа от адреналина, но с чувством облегчения, почти эйфории.
Сердце бешено колотилось, пальцы немели, сжимая клочок бумаги со схемой. Каждая секунда была на счету. За мной могли следить, преследовать. Я не мог позволить себе роскошь отдыха, нужно было действовать быстро. Я склонился над схемой, пытаясь разобраться в запутанных линиях, когда внезапное прикосновение к плечу заставило меня вздрогнуть. Холодный пот прошиб меня насквозь.
Резко обернувшись, я увидел перед собой мужчину. Смуглый, лет сорока пяти, одетый в лохмотья, лицо изможденное, губы потрескавшиеся. От него исходил резкий запах гнили и тухлятины. Его глаза, глубоко запавшие, смотрели на меня с какой-то странной смесью надежды и отчаяния. Он явно видел мой бой с роботом. Видел оружие в моих руках.
— Пожалуйста… — прохрипел он, голос был слабым, еле слышным. — Убей меня…
Я опешил. Что это? Запрос на самоубийство?
— Что… что ты говоришь? — выдохнул я, отступая на шаг.
— Убей меня… — повторил он, приближаясь ко мне. — Одну пулю… Прямо в голову… Я… я страдаю… В этой жизни… в этой системе… Больше не могу…
Его слова были выстраданы, пропитаны горькой истиной, безысходностью. В его глазах не было ни агрессии, ни злобы, только глубокое, всепоглощающее отчаяние. Я смотрел на него, на этого сломленного человека, и чувствовал себя неловко, беспомощно. В голове проносились мысли о его жизни, о его боли. И о том, что в моей руке находится оружие, способное положить конец его мучениям. Одна пуля.
Я указал на безжизненное тело робота и лежащий рядом полуавтомат. — Твоя жизнь… я не хочу ее забирать, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, несмотря на бешено колотящееся сердце. — Решайся сам.
Мужчина посмотрел на оружие, затем медленно, с угрюмым сочувствием, посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде читалась безысходность, глубокое отчаяние, которое он, похоже, не мог преодолеть. Он покачал головой, голос едва слышно выдохнул:
— Сам… не могу…
У меня не было времени на долгие разговоры, на философские размышления. Я хлопнул его по плечу, жест был короткий, решительный, без лишних слов.
— Тогда до свидания, — сказал я, и, развернувшись, направился в сторону, указанную на схеме. Каждый шаг был отсчётом времени, каждый звук — возможной угрозой. Схема оказалась более запутанной, чем я думал, узкие коридоры, тупики, крутые повороты. Я двигался быстро, но осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, каждой вибрации. В моей голове звучала лишь одна мысль: добраться до посадочной площадки, к кораблю, к спасению.
Я бежал, скорее, пробирался трусцой сквозь лабиринт из мусора и ржавого металла. Вокруг высились огромные, громоздкие краны, похожие на металлических пауков, перерабатывающие горы отходов. Воздух был спертым, тяжёлым, пропитанным запахом гнили и токсичных испарений.
Этот пейзаж — настоящий апокалиптический кошмар. Огромные свалки, уходящие за горизонт, были усеяны палаточными городками — жалкими, покосившимися убежищами, где ютились люди, больше похожие на живых мертвецов, чем на людей. Их фигуры, ссутуленные, искривленные, словно сломанные игрушки, наводили ужас. Глаза, потухшие и безжизненные, не выражали ничего, кроме глубокого отчаяния. Они были похожи на зомби, медленно бредущие среди мусора, не замечая ничего вокруг.
Лишь небольшие, приземистые дома и аккуратно спланированные районы для рабочих, занятых на переработке мусора, немного смягчали этот жуткий пейзаж. Эти оазисы порядка выглядели ещё более зловеще на фоне царящего вокруг хаоса. Они напоминали искусственные островки цивилизации, окруженные бездной отчаяния и разложения. Всё остальное пространство — сплошной мрак, бесконечная свалка, населённая призраками, потерявшими надежду на спасение. Каждая деталь этого места, каждый запах, каждый звук, кричали о безнадёжности и ужасе царящего здесь бытия. Это был мир, который поглотил и разрушил всё живое, оставив лишь отголоски былого процветания и ужасающее напоминание о важности забытых ценностей.
Пробираясь сквозь этот кошмар, я, наконец, достиг посадочной площадки. Путь был долгим и изнурительным. Я лавировал между грудами мусора, перелезал через ржавые обломки машин, обходил стороной скопления «живых мертвецов». Несколько раз я чуть не попался им на глаза, их тусклые взгляды вызывали леденящий ужас. Но я продолжал идти, подгоняемый мыслью о спасении, о возвращении домой.
Площадка оказалась заброшенной, заросшей ржавчиной и сорняками. Корабль, стоящий на ней, был ещё хуже — потресканный, облупившийся, с местами проржавевшей обшивкой. Он выглядел так, будто пережил не одну космическую бурю. Но несмотря на своё плачевное состояние, он был цел, и это было главным.
Я поднялся на борт. Внутри царил полумрак, изредка освещаемый мерцанием аварийных лампочек. Пахло затхлостью и пылью. Осмотревшись, я направился к топливным бакам. Проверка показала пугающую картину: топливо было, но его хватало лишь для полёта до Нью-Марса. До Земли… до дома… его было катастрофически мало. Для полёта на Землю требовалась полная заправка.
Осмотр корабля превратился в настоящее испытание. Ржавчина и коррозия разъели многие системы, провода висели оборванные, приборные панели были частично разрушены. Каждый рычаг, каждый выключатель требовали проверки. Внутри царила атмосфера заброшенности и запустения, словно корабль провел здесь десятилетия. Я проверил системы жизнеобеспечения — они еле работали, с постоянными сбоями. Щиты были повреждены, энергетический запас критично низкий.
Попытка запустить двигатель стала настоящим квестом. Я перепроверил все схемы, проверил топливные магистрали, прочистил засорившиеся фильтры. Наконец, после нескольких часов напряжённой работы, я смог завести вспомогательный двигатель. Однако, главный двигатель отказывался запускаться. Система самодиагностики выдавала множество ошибок: неисправности в системе зажигания, поломки в топливных форсунках, проблемы с электропитанием. Я чувствовал себя хирургом, пытающимся оживить умирающего пациента, искавшим причину неполадки, заменяя поврежденные компоненты.
Трудности возникали на каждом шагу. Время работало против меня, и я понимал, что каждая минута промедления увеличивает вероятность того, что меня найдут. Но я не мог сдаться. Я должен был запустить этот корабль, иначе всё было бы напрасно.
Ещё два часа я бился с непокорным двигателем. Руки дрожали от усталости, глаза слезились от напряжения. Я чувствовал, как силы меня покидают, как надежда медленно угасает. Я почти сдался, готов был рухнуть на холодный металлический пол корабля и смириться с поражением. И в этот самый момент, когда я уже потерял всякую надежду, я увидел его. Того самого мужчину в лохмотьях. Он стоял в тени, словно призрак, наблюдая за моей борьбой.
Он медленно подошёл ко мне, его глаза, глубоко запавшие и усталые, смотрели с сочувствием. Он остановился рядом, тяжело дыша, и едва слышно произнёс:
— Я… могу помочь…
Его голос был слабым, но в нём звучала неожиданная уверенность. Я удивлённо посмотрел на него. Как он здесь оказался? Что он может сделать?
И тут он, словно прочитав мои мысли, продолжил, его голос стал немного громче:
— До того, как… до того, как я оказался на Фобосе… я был помощником инженера… по прокладке цепей и электроники на космолётах… Пока… пока меня не подкосили трудности… и болезнь… Меня… просто списали… как робота… как кусок металла… выбросили на свалку… как и всё остальное…
Мужчина продолжал свой рассказ, голос его становился немного сильнее, словно он находил в воспоминаниях некую опору:
— Я работал с утра до вечера, с короткими перерывами на еду и сон. Семью, как и многие другие, не заводил. Жил свободной жизнью, свободой от системы. Работа, еда, беспорядочные связи… Поиск себя… Это был такой период… лёгкие наркотики, потом алкоголь… Здоровье начало сдавать… В 49 лет меня перевели сюда… на Фобос… чинить эти проклятые мусорные краны… Но и здесь меня надолго не хватило… — Он снова замолчал, взгляд его устремился в пол, словно он заново переживал все эти годы, всю свою сломанную жизнь. В его словах не было жалости к себе, скорее, признание фактов, горькое принятие своей судьбы. Он показался мне удивительно честным, в нём не было ни фальши, ни показного сожаления. Это был человек, который прожил сложную жизнь, жизнь, полную взлётов и падений, и в итоге оказался сломленным системой, брошенным на свалку, вместе с остатками цивилизации. Но даже в этом состоянии, он сохранил в себе искру надежды, готовность помочь.
Он помолчал немного, собираясь с мыслями, затем неожиданно, его глаза блеснули.
— Я вижу… что из тебя вытряхнули этот… сучий чип… А значит… ты можешь… — Он оборвал фразу на полуслове, словно не желая говорить лишнего, или же просто не имея возможности подобрать нужные слова. Не спрашивая моего разрешения, он резко открыл двигательный отсек, и его фигура исчезла в глубине тёмного отсека.
Его движения были точными, уверенными, достойными опытного профессионала. Он словно растворился в работе, его руки работали быстро, точно и методично. Я видел, как он проверяет электронные схемы, прощупывает провода, используя какой-то самодельный прибор, напоминающий миниатюрный осциллограф. В его глазах горел огонёк, оживление, страсть к работе, которая, казалось, искореняла в нём все следы уныния и отчаяния. Он бормотал что-то себе под нос, объясняя свои действия.
Спустя некоторое время, он выпрямился, его лицо было покрыто тонким слоем пыли и копоти, но глаза светились удовлетворением.
— Проблема в системе управления… — произнес он, его голос был уверенным. — Это старый дефект… — Он показал на небольшую, поврежденную микросхему. — Повреждена цепь обратной связи. Нам нужна замена… К счастью, я могу спаять
Его решения были быстрыми и решительными, основанными на глубоком понимании работы двигательной системы. Он не просто чинил, он анализировал, искал причину поломки, а не просто устранял следствие. Он работал словно человек, посвятивший свою жизнь этой работе, человек, который знал её до мельчайших деталей. Я наблюдал за ним, завороженный его умением, его профессионализмом.
В какой-то момент он, негромко что-то пробормотав, нажал на пусковую кнопку. И случилось чудо. Вся система ожила, словно ей действительно дали вторую жизнь. Главный двигатель заурчал, набирая обороты, вибрация прошла по всему корпусу корабля. Я почувствовал прилив адреналина, смешанный с невероятным облегчением. Мы сделали это.
Но в тот же миг вдали послышался глухой, нарастающий рев моторов. Это была тяжёлая техника, приближающаяся с угрожающей быстротой. Системы безопасности Фобоса сработали. Главное управление получило сигнал о моем местонахождении, меня вычислили. Теперь меня ждала неминуемая расправа.
Человек в лохмотьях, увидев приближающуюся технику, только улыбнулся, его лицо приняло спокойное, даже умиротворённое выражение.
— Дай мне автомат, — сказал он, его голос был ровным, без всякой паники. — Один у меня уже есть… я забрал у того… робота… А сам взлетай… не теряй времени… Я их отвлеку… Я хочу погибнуть… Понимая… что смог… в конце… хоть кому-то реально помочь…
Его слова звучали спокойно, но в них чувствовалась цельность, готовность к самопожертвованию.
Он выскочил из отсека, словно пружина, и с силой хлопнул меня по плечу, жестом подгоняя. Его рука легла на моё плечо с такой силой, что я чуть не пошатнулся.
Пока я спешно запускал взлётные двигатели, он стоял на посадочной площадке, неподвижный, словно статуя, в ожидании неминуемого. Появление техники внушало ужас: бронированные машины, вооруженные до зубов, выгружали людей в чёрной униформе. Были видны блестящие стволы автоматического оружия. И тогда он открыл огонь. Две руки одновременно, две короткие очереди, с точностью опытного солдата, он расстреливал приближающихся солдат, защищая меня, давая мне возможность взлететь. Мой корабль, набирая скорость, начал отрываться от поверхности Фобоса. Я почувствовал облегчение, смешанное с ужасом. Оторвавшись от поверхности, я посмотрел в иллюминатор. Последнее, что я увидел, был человек в лохмотьях, окружённый огнём, целью для множества стволов. Его силуэт, огненный и маленький, исчез в облаке дыма и вспышек. Он боролся до конца, беря на себя огонь, давая мне шанс на спасение.
Выход в открытый космос был волнующим и немного пугающим. Черная бездна, усеянная звездами, окружала мой корабль. Следующая остановка — Нью-Марс, и мысль о дозаправке топливных баков теперь стояла передо мной острой необходимостью. Как я это сделаю? Пока что у меня не было четкого плана. На Нью-Марсе, скорее всего, мне понадобится пройти процедуру идентификации, возможно, доказать, что мой корабль не несет угрозы. Будут ли меня проверять на наличие оружия?
Нью-Марс — это крупная космическая станция, скорее всего переполненная представителями различных космических корпораций. Вероятнее всего, там действуют жёсткие правила и законы, а безопасность обеспечивается вооруженной охраной.
Выхватив полуавтомат с отключенного робота, я открыл ответный огонь, используя все свои навыки стрельбы. Полуавтомат был мощнее, и пули эффективно поражали робота, вызывая у него сбои в работе. Но он был неутомимым, прочным, и продолжал атаковать.
Используя хаос и узкие проходы хирургической комнаты, я смог отвлечь внимание робота. Быстрым рывком я выскочил из комнаты, оставляя позади свой след из пуль и разбитого оборудования. В коридоре я, спотыкаясь, бежал, слыша за спиной тяжелые шаги робота, который неумолимо преследовал меня.
Уклоняясь от пуль, я выбежал на лестницу. Быстрый спуск вниз, и я оказался в главном холле, где увидел открытую дверь, ведущую наружу. Я выбежал, слыша за спиной рев двигателей робота, который, судя по звуку, начал использовать все свои возможности для преследования.
Сердце колотилось в груди, как безумный барабан. Я затаился за грудой ржавого металлолома и строительного мусора, стараясь слиться с окружающим хаосом. Без чипа в голове, я чувствовал себя… свободнее. Как будто сбросил оковы, которые сковывали мои мысли, мои действия. Это было странное чувство — лёгкая эйфория, смешанная с острым осознанием уязвимости. Небольшая победа, маленький глоток свободы, после всего пережитого ужаса.
Я слышал его шаги. Тяжелые, монотонные, но неумолимые. Металлические ступени приближались. Робот методично обыскивал территорию, его сенсоры, возможно, всё ещё пытались меня обнаружить. Я прижимался к холодному металлу, стараясь сдерживать дыхание, сжимая в руке полуавтомат.
Ближе… ещё ближе… Я чувствовал вибрацию земли под ногами, ощущал, как воздух содрогается от каждого шага машины. Вот он — рядом, в нескольких метрах. Я мог почти почувствовать запах перегретого металла и масла.
И тогда я выскочил. Резким, неожиданным движением. Не давая роботу опомниться, я всадил ему в грудь всю обойму. Выстрелы прогремели в тишине свалки, отбрасывая искры от металлолома. Робот рухнул, его механизмы скрежетали и искрили, окончательно выходя из строя.
Тишина. Глубокая, обволакивающая тишина, прерываемая лишь моим быстрым, частым дыханием. Я стоял, опираясь на полуавтомат, всё ещё дрожа от адреналина, но с чувством облегчения, почти эйфории.
Сердце бешено колотилось, пальцы немели, сжимая клочок бумаги со схемой. Каждая секунда была на счету. За мной могли следить, преследовать. Я не мог позволить себе роскошь отдыха, нужно было действовать быстро. Я склонился над схемой, пытаясь разобраться в запутанных линиях, когда внезапное прикосновение к плечу заставило меня вздрогнуть. Холодный пот прошиб меня насквозь.
Резко обернувшись, я увидел перед собой мужчину. Смуглый, лет сорока пяти, одетый в лохмотья, лицо изможденное, губы потрескавшиеся. От него исходил резкий запах гнили и тухлятины. Его глаза, глубоко запавшие, смотрели на меня с какой-то странной смесью надежды и отчаяния. Он явно видел мой бой с роботом. Видел оружие в моих руках.
— Пожалуйста… — прохрипел он, голос был слабым, еле слышным. — Убей меня…
Я опешил. Что это? Запрос на самоубийство?
— Что… что ты говоришь? — выдохнул я, отступая на шаг.
— Убей меня… — повторил он, приближаясь ко мне. — Одну пулю… Прямо в голову… Я… я страдаю… В этой жизни… в этой системе… Больше не могу…
Его слова были выстраданы, пропитаны горькой истиной, безысходностью. В его глазах не было ни агрессии, ни злобы, только глубокое, всепоглощающее отчаяние. Я смотрел на него, на этого сломленного человека, и чувствовал себя неловко, беспомощно. В голове проносились мысли о его жизни, о его боли. И о том, что в моей руке находится оружие, способное положить конец его мучениям. Одна пуля.
Я указал на безжизненное тело робота и лежащий рядом полуавтомат. — Твоя жизнь… я не хочу ее забирать, — сказал я, стараясь, чтобы мой голос звучал спокойно, несмотря на бешено колотящееся сердце. — Решайся сам.
Мужчина посмотрел на оружие, затем медленно, с угрюмым сочувствием, посмотрел мне прямо в глаза. В его взгляде читалась безысходность, глубокое отчаяние, которое он, похоже, не мог преодолеть. Он покачал головой, голос едва слышно выдохнул:
— Сам… не могу…
У меня не было времени на долгие разговоры, на философские размышления. Я хлопнул его по плечу, жест был короткий, решительный, без лишних слов.
— Тогда до свидания, — сказал я, и, развернувшись, направился в сторону, указанную на схеме. Каждый шаг был отсчётом времени, каждый звук — возможной угрозой. Схема оказалась более запутанной, чем я думал, узкие коридоры, тупики, крутые повороты. Я двигался быстро, но осторожно, прислушиваясь к каждому шороху, каждой вибрации. В моей голове звучала лишь одна мысль: добраться до посадочной площадки, к кораблю, к спасению.
Я бежал, скорее, пробирался трусцой сквозь лабиринт из мусора и ржавого металла. Вокруг высились огромные, громоздкие краны, похожие на металлических пауков, перерабатывающие горы отходов. Воздух был спертым, тяжёлым, пропитанным запахом гнили и токсичных испарений.
Этот пейзаж — настоящий апокалиптический кошмар. Огромные свалки, уходящие за горизонт, были усеяны палаточными городками — жалкими, покосившимися убежищами, где ютились люди, больше похожие на живых мертвецов, чем на людей. Их фигуры, ссутуленные, искривленные, словно сломанные игрушки, наводили ужас. Глаза, потухшие и безжизненные, не выражали ничего, кроме глубокого отчаяния. Они были похожи на зомби, медленно бредущие среди мусора, не замечая ничего вокруг.
Лишь небольшие, приземистые дома и аккуратно спланированные районы для рабочих, занятых на переработке мусора, немного смягчали этот жуткий пейзаж. Эти оазисы порядка выглядели ещё более зловеще на фоне царящего вокруг хаоса. Они напоминали искусственные островки цивилизации, окруженные бездной отчаяния и разложения. Всё остальное пространство — сплошной мрак, бесконечная свалка, населённая призраками, потерявшими надежду на спасение. Каждая деталь этого места, каждый запах, каждый звук, кричали о безнадёжности и ужасе царящего здесь бытия. Это был мир, который поглотил и разрушил всё живое, оставив лишь отголоски былого процветания и ужасающее напоминание о важности забытых ценностей.
Пробираясь сквозь этот кошмар, я, наконец, достиг посадочной площадки. Путь был долгим и изнурительным. Я лавировал между грудами мусора, перелезал через ржавые обломки машин, обходил стороной скопления «живых мертвецов». Несколько раз я чуть не попался им на глаза, их тусклые взгляды вызывали леденящий ужас. Но я продолжал идти, подгоняемый мыслью о спасении, о возвращении домой.
Площадка оказалась заброшенной, заросшей ржавчиной и сорняками. Корабль, стоящий на ней, был ещё хуже — потресканный, облупившийся, с местами проржавевшей обшивкой. Он выглядел так, будто пережил не одну космическую бурю. Но несмотря на своё плачевное состояние, он был цел, и это было главным.
Я поднялся на борт. Внутри царил полумрак, изредка освещаемый мерцанием аварийных лампочек. Пахло затхлостью и пылью. Осмотревшись, я направился к топливным бакам. Проверка показала пугающую картину: топливо было, но его хватало лишь для полёта до Нью-Марса. До Земли… до дома… его было катастрофически мало. Для полёта на Землю требовалась полная заправка.
Осмотр корабля превратился в настоящее испытание. Ржавчина и коррозия разъели многие системы, провода висели оборванные, приборные панели были частично разрушены. Каждый рычаг, каждый выключатель требовали проверки. Внутри царила атмосфера заброшенности и запустения, словно корабль провел здесь десятилетия. Я проверил системы жизнеобеспечения — они еле работали, с постоянными сбоями. Щиты были повреждены, энергетический запас критично низкий.
Попытка запустить двигатель стала настоящим квестом. Я перепроверил все схемы, проверил топливные магистрали, прочистил засорившиеся фильтры. Наконец, после нескольких часов напряжённой работы, я смог завести вспомогательный двигатель. Однако, главный двигатель отказывался запускаться. Система самодиагностики выдавала множество ошибок: неисправности в системе зажигания, поломки в топливных форсунках, проблемы с электропитанием. Я чувствовал себя хирургом, пытающимся оживить умирающего пациента, искавшим причину неполадки, заменяя поврежденные компоненты.
Трудности возникали на каждом шагу. Время работало против меня, и я понимал, что каждая минута промедления увеличивает вероятность того, что меня найдут. Но я не мог сдаться. Я должен был запустить этот корабль, иначе всё было бы напрасно.
Ещё два часа я бился с непокорным двигателем. Руки дрожали от усталости, глаза слезились от напряжения. Я чувствовал, как силы меня покидают, как надежда медленно угасает. Я почти сдался, готов был рухнуть на холодный металлический пол корабля и смириться с поражением. И в этот самый момент, когда я уже потерял всякую надежду, я увидел его. Того самого мужчину в лохмотьях. Он стоял в тени, словно призрак, наблюдая за моей борьбой.
Он медленно подошёл ко мне, его глаза, глубоко запавшие и усталые, смотрели с сочувствием. Он остановился рядом, тяжело дыша, и едва слышно произнёс:
— Я… могу помочь…
Его голос был слабым, но в нём звучала неожиданная уверенность. Я удивлённо посмотрел на него. Как он здесь оказался? Что он может сделать?
И тут он, словно прочитав мои мысли, продолжил, его голос стал немного громче:
— До того, как… до того, как я оказался на Фобосе… я был помощником инженера… по прокладке цепей и электроники на космолётах… Пока… пока меня не подкосили трудности… и болезнь… Меня… просто списали… как робота… как кусок металла… выбросили на свалку… как и всё остальное…
Мужчина продолжал свой рассказ, голос его становился немного сильнее, словно он находил в воспоминаниях некую опору:
— Я работал с утра до вечера, с короткими перерывами на еду и сон. Семью, как и многие другие, не заводил. Жил свободной жизнью, свободой от системы. Работа, еда, беспорядочные связи… Поиск себя… Это был такой период… лёгкие наркотики, потом алкоголь… Здоровье начало сдавать… В 49 лет меня перевели сюда… на Фобос… чинить эти проклятые мусорные краны… Но и здесь меня надолго не хватило… — Он снова замолчал, взгляд его устремился в пол, словно он заново переживал все эти годы, всю свою сломанную жизнь. В его словах не было жалости к себе, скорее, признание фактов, горькое принятие своей судьбы. Он показался мне удивительно честным, в нём не было ни фальши, ни показного сожаления. Это был человек, который прожил сложную жизнь, жизнь, полную взлётов и падений, и в итоге оказался сломленным системой, брошенным на свалку, вместе с остатками цивилизации. Но даже в этом состоянии, он сохранил в себе искру надежды, готовность помочь.
Он помолчал немного, собираясь с мыслями, затем неожиданно, его глаза блеснули.
— Я вижу… что из тебя вытряхнули этот… сучий чип… А значит… ты можешь… — Он оборвал фразу на полуслове, словно не желая говорить лишнего, или же просто не имея возможности подобрать нужные слова. Не спрашивая моего разрешения, он резко открыл двигательный отсек, и его фигура исчезла в глубине тёмного отсека.
Его движения были точными, уверенными, достойными опытного профессионала. Он словно растворился в работе, его руки работали быстро, точно и методично. Я видел, как он проверяет электронные схемы, прощупывает провода, используя какой-то самодельный прибор, напоминающий миниатюрный осциллограф. В его глазах горел огонёк, оживление, страсть к работе, которая, казалось, искореняла в нём все следы уныния и отчаяния. Он бормотал что-то себе под нос, объясняя свои действия.
Спустя некоторое время, он выпрямился, его лицо было покрыто тонким слоем пыли и копоти, но глаза светились удовлетворением.
— Проблема в системе управления… — произнес он, его голос был уверенным. — Это старый дефект… — Он показал на небольшую, поврежденную микросхему. — Повреждена цепь обратной связи. Нам нужна замена… К счастью, я могу спаять
Его решения были быстрыми и решительными, основанными на глубоком понимании работы двигательной системы. Он не просто чинил, он анализировал, искал причину поломки, а не просто устранял следствие. Он работал словно человек, посвятивший свою жизнь этой работе, человек, который знал её до мельчайших деталей. Я наблюдал за ним, завороженный его умением, его профессионализмом.
В какой-то момент он, негромко что-то пробормотав, нажал на пусковую кнопку. И случилось чудо. Вся система ожила, словно ей действительно дали вторую жизнь. Главный двигатель заурчал, набирая обороты, вибрация прошла по всему корпусу корабля. Я почувствовал прилив адреналина, смешанный с невероятным облегчением. Мы сделали это.
Но в тот же миг вдали послышался глухой, нарастающий рев моторов. Это была тяжёлая техника, приближающаяся с угрожающей быстротой. Системы безопасности Фобоса сработали. Главное управление получило сигнал о моем местонахождении, меня вычислили. Теперь меня ждала неминуемая расправа.
Человек в лохмотьях, увидев приближающуюся технику, только улыбнулся, его лицо приняло спокойное, даже умиротворённое выражение.
— Дай мне автомат, — сказал он, его голос был ровным, без всякой паники. — Один у меня уже есть… я забрал у того… робота… А сам взлетай… не теряй времени… Я их отвлеку… Я хочу погибнуть… Понимая… что смог… в конце… хоть кому-то реально помочь…
Его слова звучали спокойно, но в них чувствовалась цельность, готовность к самопожертвованию.
Он выскочил из отсека, словно пружина, и с силой хлопнул меня по плечу, жестом подгоняя. Его рука легла на моё плечо с такой силой, что я чуть не пошатнулся.
Пока я спешно запускал взлётные двигатели, он стоял на посадочной площадке, неподвижный, словно статуя, в ожидании неминуемого. Появление техники внушало ужас: бронированные машины, вооруженные до зубов, выгружали людей в чёрной униформе. Были видны блестящие стволы автоматического оружия. И тогда он открыл огонь. Две руки одновременно, две короткие очереди, с точностью опытного солдата, он расстреливал приближающихся солдат, защищая меня, давая мне возможность взлететь. Мой корабль, набирая скорость, начал отрываться от поверхности Фобоса. Я почувствовал облегчение, смешанное с ужасом. Оторвавшись от поверхности, я посмотрел в иллюминатор. Последнее, что я увидел, был человек в лохмотьях, окружённый огнём, целью для множества стволов. Его силуэт, огненный и маленький, исчез в облаке дыма и вспышек. Он боролся до конца, беря на себя огонь, давая мне шанс на спасение.
Выход в открытый космос был волнующим и немного пугающим. Черная бездна, усеянная звездами, окружала мой корабль. Следующая остановка — Нью-Марс, и мысль о дозаправке топливных баков теперь стояла передо мной острой необходимостью. Как я это сделаю? Пока что у меня не было четкого плана. На Нью-Марсе, скорее всего, мне понадобится пройти процедуру идентификации, возможно, доказать, что мой корабль не несет угрозы. Будут ли меня проверять на наличие оружия?
Нью-Марс — это крупная космическая станция, скорее всего переполненная представителями различных космических корпораций. Вероятнее всего, там действуют жёсткие правила и законы, а безопасность обеспечивается вооруженной охраной.
