— Тим... — начала она, но он не ответил. Варя сидела рядом, почти вплотную. Она подняла на него глаза и поняла, что ей все показалось. Он был убит. Раздавлен, растоптан, уничтожен. Его лицо не выражало ничего. Пустота. И в этой пустоте она увидела его боль. Наверное, придумала себе сама, но почему-то была уверена, что нет. Что она действительно видит сейчас его чувства, словно они показались наружу — подойди и коснись. Варя прокашлялась, вернув себя в реальность.
— Тим... Мне жаль. Я... я хотела... — Тим резко поднялся, схватил рюкзак, накинул его на плечо и зашагал прочь. Варя побежала за ним. — Постой, пожалуйста!
Он резко обернулся, остановившись как вкопанный, отчего девушка чуть не влетела в него со всего размаху. Затормозила в последний момент, и ее окатило ледяным холодом зеленых глаз.
— Чего тебе, малая? Чего ты бегаешь за мной? — прошипел он, сощурившись. Бледный, почти серый, под глазами синяки, тени на впалых щеках.
— Прости... я не знала, что у тебя случилось. Если бы я знала... — глупо мямлила Варя, чувствуя себя полной дурой. Ну скажи же ты что-нибудь нормальное! Подбодри, ты же умеешь, ты умеешь быть хорошим другом!
— Что? Если бы ты знала, то что? — он сделал опасный шаг в ее сторону, неприлично сократив расстояние между ними.
Варя выдохнула, решив уже наконец заговорить нормально. Придумать человеческие слова, а не «бе» и «ме». Но Тим не дал ей ничего сказать, прервав.
— Сраные падальщики: ходите, вынюхиваете, где бы поживиться гнильцой. Не город, а помойка. В каждую дырку залезете, чтобы инфу выудить, посмаковать тухлятины. Где вы раньше были, когда у мелкой кости хрустели? А? Сидели по своим вонючим норам. А сейчас нахер идите. Все.
Он замолчал. Ждал реакции? Варя почувствовала легкий укол обиды, потому что не из любопытства к нему прицепилась. Она ведь правда хотела помочь.
— А где был ты? — тихо сказала и тут же прикусила язык, закрыв глаза. Самая тупая идиотка на всем свете. Хотелось провалиться. Ударь, пожалуйста, вмажь так, чтобы больше не возникло желания сказать подобное.
Тим молчал. Варя не открывала глаза. Ждала.
Что бы он сейчас ни сделал — она заслужила. Как бы ни поступил — он будет прав на все сто. Прошла, казалось, целая вечность, но ответа не было. Варя открыла глаза, мечтая проснуться. Чтобы это было не взаправду. Это не она сказала, она не такая!
Тим стоял, пристально глядя на нее. Варя не могла понять по его лицу, что сделала с ним своими словами. Ни злости, ни обиды, ничего. Тогда она снова решилась открыть рот.
— Я не это хотела сказать... — почти шепотом.
В горле пересохло, и она не смогла продолжить, позорно заткнувшись. Тим тихо заговорил.
— Отвали. От меня. Просто отвали. Не ходи за мной. Не нужна мне твоя жалость, ясно? Я не жертва, я не бедный родственник, не сопливая баба. Ты права. Я подельник. Меня нужно презирать, ненавидеть и бояться. Так что если ты собираешься сейчас пускать сопли и говорить, что тебе жаль, что это такое горе, что «ой-ей-ей» и подобная бабушачья шелуха, то лучше дергай отсюда. Я не плюшевый мишка, не надо на меня так смотреть, будто мне лапку оторвали. Мне оторвали голову, поняла? Лучше обходи меня стороной, малая... Бу! — он дернулся в ее сторону, чуть не коснувшись подбородком Вариного носа, она подскочила и зажмурилась. Тим ухмыльнулся, довольный своим представлением, и нечеловечески быстрым шагом ушел «в закат».
Мальвина: «Это он».
Лис: «И тебе доброго утречка».
Мальвина: «Нужно замаскироваться: Тим не должен увидеть нас на этих похоронах».
Лис: «Надеюсь, ты позвонила Андрею, прежде чем приступать к плану. Ты обещала».
Мальвина: «Все пошло наперекосяк. Позвоню позже».
Лис: «Я иду бить тебе задницу».
Тим
Малая.
Когда ты исчезнешь из моей жизни?
Дай мне спокойно дышать, не давясь твоим запахом... таким легким, успокаивающим.
Пошла ты к черту.
Тошнит.
Меня от тебя тошнит.
Тим шел по подворотне, когда живот скрутило резкой болью, и его вырвало. Он сидел на корточках, пытаясь вдохнуть, но ничего не выходило. Желудок был совершенно пуст уже больше суток, но рвотные позывы все равно продолжали ломать его пополам. Умереть. Нужно просто умереть, когда все это закончится. Когда он попрощается. Когда завершит все. Что завершит? Дьявол его знает, что. Но пока не время.
Мысль о том, что он скоро перестанет быть, успокаивала его, давала надежду, шептала: «Скоро все будет хорошо». Не придется больше мучиться и думать, чувствовать и дышать. Дышать так мерзко и больно. Он не заслужил даже одного единственного вдоха. Он предназначен не ему, не таким как он. Он для таких, как мелкая зараза. Для правильных и чистых, для тех, кто принесет миру что-то хорошее, светлое. Как ее золотистые волосы и почти прозрачные глаза, молочная кожа... теплое дыхание на его спине... нежная ручка на голой коже... приторно сладкий голос, с которым не нужна никакая музыка…
— Черти тебя раздери, отстань от меня! — прорычал Тим сквозь сжатые зубы и нервно тряхнул головой. Его рык отразился от пустых стен подворотни и умер. Он закашлялся. Достал пачку, но она была пуста. Парень судорожно стал рыться в рюкзаке, вытряхнул все содержимое на грязную землю и бахнулся на колени. Сигареты кончились.
Он выдохнул, собрал все обратно в сумку и пошел дальше. Купил в киоске сигареты, благо, не успел прогулять деньги с последнего выступления, и хоть об этом пока можно было не беспокоиться. Смачно затянувшись сигаретой, он сел на остановке и расслабился. Пропустил две маршрутки, решив докурить, и вошел в следующую. Бабульки в транспорте укоризненно глянули на него, но ему было от всей души наплевать. Уже привык.
— Да-да, наркоман крашенный, педик с сережкой... — пробубнил он и уставился в окно, накинув капюшон. Две старушки по соседству стали тихо переговариваться, недовольно качая головами. У одной фиолетовые волосы с химией, другая накрашена в стиле «живем один раз». Престарелые эмо-бабули. Тим пытался думать о чем угодно, только не о похоронах.
О чем угодно, пожалуйста...
Хрен с ним... малая.
Кто она? Живет в том дворе, видимо, раз приперлась в такую рань в эти чертовы кусты. Зачем она вообще туда сунулась? И кто из них ненормальный? Или она все-таки таскается за ним? Неужели, следила от самого Энска? Но он купил чуть ли не последний билет, вбежал в автобус за пару минут до отправления. Она не могла знать. Он сам не знал, что поедет, решился внезапно даже для самого себя. Нет. Хотя... слишком уж много раз она успела поучаствовать в его жизни за эти два дня. Гребаный ангел-хранитель, будь ты неладна. И ведь права на все сто. Это он во всем виноват.
Тим сунул руку под мешковатую толстовку. Хотел нащупать крестик. Ну да, забыл. Выбросил же. И правильно сделал. Не нужен он ему больше. И зачем вообще понадобилось креститься? Тупой сопляк. Приперся в церковь в свой восемнадцатый день рождения, не совсем трезвый, решив, что ему нужен хоть кто-то. Говорили, что Бог слышит, что помогает всем, кто верует... ну, или как-то так. Решил, что, может, и его послушает, ему поможет. Не помог. Наверное, надо было как-то общаться с ним, намекать, что ему плохо. Но Тим только молча трогал холодное серебро пальцами, когда было особенно хреново, и молчал. Даже мысленно. Не для него все это.
От запаха ладана Тима снова затошнило, когда он вошел в церковь, но он сдержал позыв. В голове поплыло, руки задрожали, он сунул их в карманы джинсов. Мать увидела его издалека, но не подошла, даже не задержалась на нем, просто скользнула пустым взглядом, зацепившись лишь на короткое мгновение. Он подумал, что она, бледная, опухшая, с синюшным фингалом, куда больше походит на труп, чем его сестренка... розовощекая, круглолицая, хотя явно под толстым слоем косметики. В маленьком гробу...
— Тима! Тима! Мама казала, сто ты больши никада не плиедешь, — пропищала мелкая Сонька, когда брат приехал на ее третий День Рождения.
— Я и не собирался. Только ты, мелкая козявка, маме не верь. Врет она все. Не хочу, да еду, — тихо проговорил он больше самому себе, чем ей. Все равно не понимает еще ничего, совсем сопля. Странно, что вообще вспомнила его, ведь он был дома полгода назад. Мелкие обычно быстро забывают. А эта сикилявка сразу узнала. Такая довольная: рот раскрыла, мелкие зубки свои акульи наружу выкатила.
— Это чего такоя? — спросила, увидев большую розовую коробку.
— Это дом тебе новый. Держи. Ты мелкая — как раз поместишься, — усмехнулся Тим, ставя на пол перед малышкой подарок. — Давай сама. Я купил, а распечатывать тебе. Большая уже — разберешься.
Девочка ковыряла пальцами плотную упаковочную бумагу, терла углы маленькими пальчиками, но ума еще не хватало, и справиться не получалось. Она не ныла, как сделали бы многие на ее месте, не звала мамулю на помощь. Нахмурила брови, соображая, строила в голове математические формулы или типа того. Тим наблюдал, Сонька ковырялась. Ходила вокруг, мозговала, разгадывала головоломку. В жизни не видела обычных подарочных коробок и знать не знала, как они устроены.
— А я буду тогда пвосто на это смотлеть, — наконец изрекла пискля. — Касивоя! — восторженно добавила, выставив перед собой руки и забавно вжав голову в плечи. Тим не удержался и хохотнул. Сестра увидела его улыбку и тоже заразительно рассмеялась. Внутри разлилось что-то теплое, сладкое как патока.
— Смотри и учись: показываю один раз, — строго сказал брат, пытаясь скрыть глупую улыбку. Взялся за край банта, свисавшего с коробки, затем отдернул руку, — не, давай-ка сама.
Девочка, уже сообразив, за какие «нити» тут нужно дергать, подбежала к ленте и потянула, отойдя на несколько шагов. Бант распустился, ленты распластались по полу, и края коробки упали на пол, словно лепестки раскрывшегося бутона.
— Ето чего ето? — Сонька раскрыла глаза так, что они чуть не выкатились из орбит.
— Дом тебе новый, я ж сказал, — улыбнулся брат. Девочка подбежала к кукольному домику и попыталась сунуть в одну из комнат свою тощую жопку. — Да шучу я, балда, — засмеялся Тим и легонько оттянул мелкую от домика за тонкую ручку. — Куклы есть у тебя? Тащи давай, — сквозь смех проговорил он. Девочка замялась, огляделась по сторонам, нашла на полу крохотного плюшевого по уши замызганного зайца, и протянула брату:
— Такоя?
— Такоя, — выдохнул он. Улыбка погасла, — сади своего чумазика в дом, и идем в магазин.
— В магазин? Ты хочешь пить?
— Хочу тебе куклу в дом поселить, пошли, мелкая, — выдавил он, сглотнув ком.
Нашла себе новый дом. И жопка тощая поместилась. И кукол больше не надо. В этом домике будет спокойно, мамаша не продаст его за бутылку. Папаша больше не тронет. Повезло тебе, мелкая, что закончилось все это. Только почему так? Почему нельзя было умереть по-другому, чтобы крысы не съедали душу, чтобы не хотелось уйти вслед за тобой? Почему на самую беззащитную свалилось все самое жестокое в этом мире?
Церковь. Слезы. Гроб. Рыдающая мать, которую совсем не жаль. Кладбище. Земля. Смерть повсюду, за каждым кустом, под каждым камнем. Молчаливая, строгая, тихая. Она умеет ждать, но бывает нетерпелива. Нет у нее жалости и разума. Неразборчива. Упускает тех, кто заслуживает, но разгулявшись хватает всех, кто попадается под костлявую руку.
И ведь он почти под нее попал.
Сука ты, малая, мог бы сейчас плавать в реке и кормить рыб, а не вот это вот все.
Варя
Унылые холмики могил. Серые потрескавшиеся камни надгробий. Кресты. Неестественно, неправильно выделявшиеся на фоне мрака яркие искусственные цветы будто пытались добавить веселья. Солнце начинало серьезно припекать, напоминая о предстоящем лете. Легкий июньский ветерок шумел в кронах высоких сосен, шепча свои молитвы по умершим.
Варя с Лешкой стояли позади черной толпы. На кладбище, окруженном густым сосновым бором, собралось больше сотни человек. Слухи о гибели девочки от рук собственного отца разлетелись по всему городу, и это не было удивительно. Кто-то пришел из жалости, кто-то из любопытства, кто-то по работе: журналистов было предостаточно. Для маленького городка это целое событие, люди еще долго будут перетирать все подробности, совать нос в дела матери Тима. Он прав. Свора стервятников. Варя на секунду словно почувствовала на языке привкус гнили, и ее чуть не стошнило. Нет, она здесь не за добычей. Все не так.
Тим стоял в стороне, накинув на голову капюшон толстовки. Некоторые оборачивались, бросая в него взгляды: кто — любопытные, кто — испуганные. Варя наблюдала за ним со стороны. Он, вроде бы, их с Лешкой не заметил, они специально заняли неприметный уголок среди толпы, но так, чтобы Тим был у них на виду.
Бледный, на лице ни единой эмоции, он будто оказался лишь случайным гостем на траурном мероприятии и не хотел привлекать внимание несвоевременным уходом. Когда гробик начали опускать в могилу, парень дернулся. Варе показалось, что он сейчас рванет к сестренке, чтобы... чтобы что? Этого она не узнала, потому что парень остался стоять. Послышался истошный вопль матери, она упала на колени и потянулась за дочкой, но ее удержали. Тим прижал тыльную сторону ладони к носу и тяжело задышал, часто моргая и еле заметно дрожа. В этот момент Варя не смогла удержать эмоции и заплакала. Смотрела на Тима и плакала, будто это не его сестра сейчас безвольно опускается в холодную яму, а ее.
Хотелось подойти, взять его за руку, попытаться сделать хоть что-то, чтобы утешить. Она на секунду представила, как подходит к нему, и ее передернуло. Во сне все было гораздо проще. Хотя и кончилось печально. Да и Тим ли был в этом сне? Варя глянула на Лешку, стоявшего рядом. Он был бледный, лицо ничего не выражало, он просто смотрел в пустоту, явно мечтая оказаться подальше от этого места. Нет, в ее сне точно был Тим. Она все еще чувствовала это жуткое, липкое состояние беспомощности, когда ты не можешь ничего сделать, хотя изо всех сил стараешься помочь, когда хочешь этого больше всего на свете.
Подойди она сейчас, и он сожжет ее заживо ледяным взглядом, сломает пополам парой слов, похоронит неподалеку, и никто этого не заметит. Сегодняшнее утро показало ей, каким может быть Тим. Холодным, черствым и безразличным. Имеет полное право. Но только ли сегодня он такой? Варя попыталась представить его другим. Обычным. Веселым, смешным, жизнерадостным. Нет. Это точно не про него. Почти уверена. Лучше не соваться к нему без причины. Лучше быть на расстоянии.
— Я не позволю ему больше сделать подобную хрень, — шепнула Варя другу.
— Чего? — он не расслышал, задумался о чем-то.
— Говорю, черта с два этот Тим сделает с собой что-нибудь. Я сама его убью, если попытается, — уже громче произнесла Варя, вытерев слезы. Она не рассказывала другу о том, что произошло между ними утром. Просто сказала, что видела Тима у них во дворе. Ей было стыдно даже перед самой собой за сказанные бездумно слова, чего уж говорить про то, чтобы поделиться такой гадостью с другом. Лешка скептически посмотрел на девушку и выгнул бровь.
— Ты странная.
— Я знаю.
Когда ритуал погребения окончился, а толпа зашевелилась, Тим торопливо повернулся и зашагал на выход. Варя не успела сообразить, как в нее острыми саблями вонзились зеленые глаза. Он был от нее примерно в десяти метрах.
— Тим... Мне жаль. Я... я хотела... — Тим резко поднялся, схватил рюкзак, накинул его на плечо и зашагал прочь. Варя побежала за ним. — Постой, пожалуйста!
Он резко обернулся, остановившись как вкопанный, отчего девушка чуть не влетела в него со всего размаху. Затормозила в последний момент, и ее окатило ледяным холодом зеленых глаз.
— Чего тебе, малая? Чего ты бегаешь за мной? — прошипел он, сощурившись. Бледный, почти серый, под глазами синяки, тени на впалых щеках.
— Прости... я не знала, что у тебя случилось. Если бы я знала... — глупо мямлила Варя, чувствуя себя полной дурой. Ну скажи же ты что-нибудь нормальное! Подбодри, ты же умеешь, ты умеешь быть хорошим другом!
— Что? Если бы ты знала, то что? — он сделал опасный шаг в ее сторону, неприлично сократив расстояние между ними.
Варя выдохнула, решив уже наконец заговорить нормально. Придумать человеческие слова, а не «бе» и «ме». Но Тим не дал ей ничего сказать, прервав.
— Сраные падальщики: ходите, вынюхиваете, где бы поживиться гнильцой. Не город, а помойка. В каждую дырку залезете, чтобы инфу выудить, посмаковать тухлятины. Где вы раньше были, когда у мелкой кости хрустели? А? Сидели по своим вонючим норам. А сейчас нахер идите. Все.
Он замолчал. Ждал реакции? Варя почувствовала легкий укол обиды, потому что не из любопытства к нему прицепилась. Она ведь правда хотела помочь.
— А где был ты? — тихо сказала и тут же прикусила язык, закрыв глаза. Самая тупая идиотка на всем свете. Хотелось провалиться. Ударь, пожалуйста, вмажь так, чтобы больше не возникло желания сказать подобное.
Тим молчал. Варя не открывала глаза. Ждала.
Что бы он сейчас ни сделал — она заслужила. Как бы ни поступил — он будет прав на все сто. Прошла, казалось, целая вечность, но ответа не было. Варя открыла глаза, мечтая проснуться. Чтобы это было не взаправду. Это не она сказала, она не такая!
Тим стоял, пристально глядя на нее. Варя не могла понять по его лицу, что сделала с ним своими словами. Ни злости, ни обиды, ничего. Тогда она снова решилась открыть рот.
— Я не это хотела сказать... — почти шепотом.
В горле пересохло, и она не смогла продолжить, позорно заткнувшись. Тим тихо заговорил.
— Отвали. От меня. Просто отвали. Не ходи за мной. Не нужна мне твоя жалость, ясно? Я не жертва, я не бедный родственник, не сопливая баба. Ты права. Я подельник. Меня нужно презирать, ненавидеть и бояться. Так что если ты собираешься сейчас пускать сопли и говорить, что тебе жаль, что это такое горе, что «ой-ей-ей» и подобная бабушачья шелуха, то лучше дергай отсюда. Я не плюшевый мишка, не надо на меня так смотреть, будто мне лапку оторвали. Мне оторвали голову, поняла? Лучше обходи меня стороной, малая... Бу! — он дернулся в ее сторону, чуть не коснувшись подбородком Вариного носа, она подскочила и зажмурилась. Тим ухмыльнулся, довольный своим представлением, и нечеловечески быстрым шагом ушел «в закат».
Мальвина: «Это он».
Лис: «И тебе доброго утречка».
Мальвина: «Нужно замаскироваться: Тим не должен увидеть нас на этих похоронах».
Лис: «Надеюсь, ты позвонила Андрею, прежде чем приступать к плану. Ты обещала».
Мальвина: «Все пошло наперекосяк. Позвоню позже».
Лис: «Я иду бить тебе задницу».
Глава 13
Тим
Малая.
Когда ты исчезнешь из моей жизни?
Дай мне спокойно дышать, не давясь твоим запахом... таким легким, успокаивающим.
Пошла ты к черту.
Тошнит.
Меня от тебя тошнит.
Тим шел по подворотне, когда живот скрутило резкой болью, и его вырвало. Он сидел на корточках, пытаясь вдохнуть, но ничего не выходило. Желудок был совершенно пуст уже больше суток, но рвотные позывы все равно продолжали ломать его пополам. Умереть. Нужно просто умереть, когда все это закончится. Когда он попрощается. Когда завершит все. Что завершит? Дьявол его знает, что. Но пока не время.
Мысль о том, что он скоро перестанет быть, успокаивала его, давала надежду, шептала: «Скоро все будет хорошо». Не придется больше мучиться и думать, чувствовать и дышать. Дышать так мерзко и больно. Он не заслужил даже одного единственного вдоха. Он предназначен не ему, не таким как он. Он для таких, как мелкая зараза. Для правильных и чистых, для тех, кто принесет миру что-то хорошее, светлое. Как ее золотистые волосы и почти прозрачные глаза, молочная кожа... теплое дыхание на его спине... нежная ручка на голой коже... приторно сладкий голос, с которым не нужна никакая музыка…
— Черти тебя раздери, отстань от меня! — прорычал Тим сквозь сжатые зубы и нервно тряхнул головой. Его рык отразился от пустых стен подворотни и умер. Он закашлялся. Достал пачку, но она была пуста. Парень судорожно стал рыться в рюкзаке, вытряхнул все содержимое на грязную землю и бахнулся на колени. Сигареты кончились.
Он выдохнул, собрал все обратно в сумку и пошел дальше. Купил в киоске сигареты, благо, не успел прогулять деньги с последнего выступления, и хоть об этом пока можно было не беспокоиться. Смачно затянувшись сигаретой, он сел на остановке и расслабился. Пропустил две маршрутки, решив докурить, и вошел в следующую. Бабульки в транспорте укоризненно глянули на него, но ему было от всей души наплевать. Уже привык.
— Да-да, наркоман крашенный, педик с сережкой... — пробубнил он и уставился в окно, накинув капюшон. Две старушки по соседству стали тихо переговариваться, недовольно качая головами. У одной фиолетовые волосы с химией, другая накрашена в стиле «живем один раз». Престарелые эмо-бабули. Тим пытался думать о чем угодно, только не о похоронах.
О чем угодно, пожалуйста...
Хрен с ним... малая.
Кто она? Живет в том дворе, видимо, раз приперлась в такую рань в эти чертовы кусты. Зачем она вообще туда сунулась? И кто из них ненормальный? Или она все-таки таскается за ним? Неужели, следила от самого Энска? Но он купил чуть ли не последний билет, вбежал в автобус за пару минут до отправления. Она не могла знать. Он сам не знал, что поедет, решился внезапно даже для самого себя. Нет. Хотя... слишком уж много раз она успела поучаствовать в его жизни за эти два дня. Гребаный ангел-хранитель, будь ты неладна. И ведь права на все сто. Это он во всем виноват.
Тим сунул руку под мешковатую толстовку. Хотел нащупать крестик. Ну да, забыл. Выбросил же. И правильно сделал. Не нужен он ему больше. И зачем вообще понадобилось креститься? Тупой сопляк. Приперся в церковь в свой восемнадцатый день рождения, не совсем трезвый, решив, что ему нужен хоть кто-то. Говорили, что Бог слышит, что помогает всем, кто верует... ну, или как-то так. Решил, что, может, и его послушает, ему поможет. Не помог. Наверное, надо было как-то общаться с ним, намекать, что ему плохо. Но Тим только молча трогал холодное серебро пальцами, когда было особенно хреново, и молчал. Даже мысленно. Не для него все это.
От запаха ладана Тима снова затошнило, когда он вошел в церковь, но он сдержал позыв. В голове поплыло, руки задрожали, он сунул их в карманы джинсов. Мать увидела его издалека, но не подошла, даже не задержалась на нем, просто скользнула пустым взглядом, зацепившись лишь на короткое мгновение. Он подумал, что она, бледная, опухшая, с синюшным фингалом, куда больше походит на труп, чем его сестренка... розовощекая, круглолицая, хотя явно под толстым слоем косметики. В маленьком гробу...
— Тима! Тима! Мама казала, сто ты больши никада не плиедешь, — пропищала мелкая Сонька, когда брат приехал на ее третий День Рождения.
— Я и не собирался. Только ты, мелкая козявка, маме не верь. Врет она все. Не хочу, да еду, — тихо проговорил он больше самому себе, чем ей. Все равно не понимает еще ничего, совсем сопля. Странно, что вообще вспомнила его, ведь он был дома полгода назад. Мелкие обычно быстро забывают. А эта сикилявка сразу узнала. Такая довольная: рот раскрыла, мелкие зубки свои акульи наружу выкатила.
— Это чего такоя? — спросила, увидев большую розовую коробку.
— Это дом тебе новый. Держи. Ты мелкая — как раз поместишься, — усмехнулся Тим, ставя на пол перед малышкой подарок. — Давай сама. Я купил, а распечатывать тебе. Большая уже — разберешься.
Девочка ковыряла пальцами плотную упаковочную бумагу, терла углы маленькими пальчиками, но ума еще не хватало, и справиться не получалось. Она не ныла, как сделали бы многие на ее месте, не звала мамулю на помощь. Нахмурила брови, соображая, строила в голове математические формулы или типа того. Тим наблюдал, Сонька ковырялась. Ходила вокруг, мозговала, разгадывала головоломку. В жизни не видела обычных подарочных коробок и знать не знала, как они устроены.
— А я буду тогда пвосто на это смотлеть, — наконец изрекла пискля. — Касивоя! — восторженно добавила, выставив перед собой руки и забавно вжав голову в плечи. Тим не удержался и хохотнул. Сестра увидела его улыбку и тоже заразительно рассмеялась. Внутри разлилось что-то теплое, сладкое как патока.
— Смотри и учись: показываю один раз, — строго сказал брат, пытаясь скрыть глупую улыбку. Взялся за край банта, свисавшего с коробки, затем отдернул руку, — не, давай-ка сама.
Девочка, уже сообразив, за какие «нити» тут нужно дергать, подбежала к ленте и потянула, отойдя на несколько шагов. Бант распустился, ленты распластались по полу, и края коробки упали на пол, словно лепестки раскрывшегося бутона.
— Ето чего ето? — Сонька раскрыла глаза так, что они чуть не выкатились из орбит.
— Дом тебе новый, я ж сказал, — улыбнулся брат. Девочка подбежала к кукольному домику и попыталась сунуть в одну из комнат свою тощую жопку. — Да шучу я, балда, — засмеялся Тим и легонько оттянул мелкую от домика за тонкую ручку. — Куклы есть у тебя? Тащи давай, — сквозь смех проговорил он. Девочка замялась, огляделась по сторонам, нашла на полу крохотного плюшевого по уши замызганного зайца, и протянула брату:
— Такоя?
— Такоя, — выдохнул он. Улыбка погасла, — сади своего чумазика в дом, и идем в магазин.
— В магазин? Ты хочешь пить?
— Хочу тебе куклу в дом поселить, пошли, мелкая, — выдавил он, сглотнув ком.
Нашла себе новый дом. И жопка тощая поместилась. И кукол больше не надо. В этом домике будет спокойно, мамаша не продаст его за бутылку. Папаша больше не тронет. Повезло тебе, мелкая, что закончилось все это. Только почему так? Почему нельзя было умереть по-другому, чтобы крысы не съедали душу, чтобы не хотелось уйти вслед за тобой? Почему на самую беззащитную свалилось все самое жестокое в этом мире?
Церковь. Слезы. Гроб. Рыдающая мать, которую совсем не жаль. Кладбище. Земля. Смерть повсюду, за каждым кустом, под каждым камнем. Молчаливая, строгая, тихая. Она умеет ждать, но бывает нетерпелива. Нет у нее жалости и разума. Неразборчива. Упускает тех, кто заслуживает, но разгулявшись хватает всех, кто попадается под костлявую руку.
И ведь он почти под нее попал.
Сука ты, малая, мог бы сейчас плавать в реке и кормить рыб, а не вот это вот все.
Глава 14
Варя
Унылые холмики могил. Серые потрескавшиеся камни надгробий. Кресты. Неестественно, неправильно выделявшиеся на фоне мрака яркие искусственные цветы будто пытались добавить веселья. Солнце начинало серьезно припекать, напоминая о предстоящем лете. Легкий июньский ветерок шумел в кронах высоких сосен, шепча свои молитвы по умершим.
Варя с Лешкой стояли позади черной толпы. На кладбище, окруженном густым сосновым бором, собралось больше сотни человек. Слухи о гибели девочки от рук собственного отца разлетелись по всему городу, и это не было удивительно. Кто-то пришел из жалости, кто-то из любопытства, кто-то по работе: журналистов было предостаточно. Для маленького городка это целое событие, люди еще долго будут перетирать все подробности, совать нос в дела матери Тима. Он прав. Свора стервятников. Варя на секунду словно почувствовала на языке привкус гнили, и ее чуть не стошнило. Нет, она здесь не за добычей. Все не так.
Тим стоял в стороне, накинув на голову капюшон толстовки. Некоторые оборачивались, бросая в него взгляды: кто — любопытные, кто — испуганные. Варя наблюдала за ним со стороны. Он, вроде бы, их с Лешкой не заметил, они специально заняли неприметный уголок среди толпы, но так, чтобы Тим был у них на виду.
Бледный, на лице ни единой эмоции, он будто оказался лишь случайным гостем на траурном мероприятии и не хотел привлекать внимание несвоевременным уходом. Когда гробик начали опускать в могилу, парень дернулся. Варе показалось, что он сейчас рванет к сестренке, чтобы... чтобы что? Этого она не узнала, потому что парень остался стоять. Послышался истошный вопль матери, она упала на колени и потянулась за дочкой, но ее удержали. Тим прижал тыльную сторону ладони к носу и тяжело задышал, часто моргая и еле заметно дрожа. В этот момент Варя не смогла удержать эмоции и заплакала. Смотрела на Тима и плакала, будто это не его сестра сейчас безвольно опускается в холодную яму, а ее.
Хотелось подойти, взять его за руку, попытаться сделать хоть что-то, чтобы утешить. Она на секунду представила, как подходит к нему, и ее передернуло. Во сне все было гораздо проще. Хотя и кончилось печально. Да и Тим ли был в этом сне? Варя глянула на Лешку, стоявшего рядом. Он был бледный, лицо ничего не выражало, он просто смотрел в пустоту, явно мечтая оказаться подальше от этого места. Нет, в ее сне точно был Тим. Она все еще чувствовала это жуткое, липкое состояние беспомощности, когда ты не можешь ничего сделать, хотя изо всех сил стараешься помочь, когда хочешь этого больше всего на свете.
Подойди она сейчас, и он сожжет ее заживо ледяным взглядом, сломает пополам парой слов, похоронит неподалеку, и никто этого не заметит. Сегодняшнее утро показало ей, каким может быть Тим. Холодным, черствым и безразличным. Имеет полное право. Но только ли сегодня он такой? Варя попыталась представить его другим. Обычным. Веселым, смешным, жизнерадостным. Нет. Это точно не про него. Почти уверена. Лучше не соваться к нему без причины. Лучше быть на расстоянии.
— Я не позволю ему больше сделать подобную хрень, — шепнула Варя другу.
— Чего? — он не расслышал, задумался о чем-то.
— Говорю, черта с два этот Тим сделает с собой что-нибудь. Я сама его убью, если попытается, — уже громче произнесла Варя, вытерев слезы. Она не рассказывала другу о том, что произошло между ними утром. Просто сказала, что видела Тима у них во дворе. Ей было стыдно даже перед самой собой за сказанные бездумно слова, чего уж говорить про то, чтобы поделиться такой гадостью с другом. Лешка скептически посмотрел на девушку и выгнул бровь.
— Ты странная.
— Я знаю.
Когда ритуал погребения окончился, а толпа зашевелилась, Тим торопливо повернулся и зашагал на выход. Варя не успела сообразить, как в нее острыми саблями вонзились зеленые глаза. Он был от нее примерно в десяти метрах.
