--Спасибо вам за то, что спасли нашу Дилвин, Сюмбуль-ага!—решительно подошла к подруге и, осторожно сев на тахту рядом с ней, заботливо обняла за изящные плечи и принялась успокаивать, что успешно ей удалось, ведь Дилвин-хатун, пусть и не сразу, но, когда успокоилась, отрешённо принялась делиться своими впечатлениями о перенесённом заточении в темнице:
--Махнур, ты даже не представляешь себе того, как это страшно находится одной, запертой в темнице, ожидая неминуемой смерти, а потом, когда удавка постепенно начинает затягиваться на шее, чувствовать, как всё сильнее и сильнее не хватает воздуха, а перед глазами всё плывёт и темнеет, не говоря уже о том, что почва уходит из-под ног, лишая тебя жизни, которая проносится перед мутнеющими глазами за один миг, а впереди открывается бесконечный тёмный непроглядный коридор, ведущий тебя в бесконечную вечность и...—Дилвин-хатун не договорила из-за того, что её, вдруг, одолел новый мучительный кашель, вызванный недавним удушением, и заставивший Махнур-хатун незамедлительно встать с тахты и, подойдя к тумбочке с кувшином, в котором заранее была налита прохладная ключевая вода, налила её в небольшой кубок и, вернувшись к подруге со словами:
--Не говори об этом больше, Дилвин! Всё уже в прошлом. Ты осталась жива, вот, что самое главное!—заботливо подала его ей, внимательно проследив за тем, как Дилвин-хатун взяла из её рук медный кубок и, поднеся к чувственным губам, сделала несколько жадных глотков, напоминая собой, выброшенную из приятной прохладной реки на разгорячённый песок, рыбу.
--Ладно! Я оставлю вас одних! У меня есть ещё куча дел в гареме!—возвращая к себе их внимание, заключил Сюмбуль-ага и, не говоря больше ни слова, ушёл, провожаемый задумчивым взглядом обеих девушек, стоявших в почтительном поклоне.
Но не долго суждено было продлиться их одиночеству, ведь спустя, буквально какое-то время, внезапно, вновь распахнулись створки двери, и в свои покои вернулась, чем-то уж очень сильно перевозбуждённая Санавбер Султан, которую внутренне всю трясло от, переполнявшего трепетную душу, огромного негодования с возмущением, что она обрушила на верных рабыней, уже, успев заметить то, что они, снова обе вместе, что искренне радовало юную Главную Хасеки Шехзаде Селима:
--Вы только послушайте, что задумала сделать наша достопочтенная Валиде Хандан Султан, девочки?! Она собирается отправить сегодня вечером к моему мужу Шехзаде Селиму наложницу, которую ещё вчера привезли по её личному распоряжению из старого дворца! Имя рабыни—Селимие-хатун!—бушевала Санавбер Султан, мечась по просторным светлым покоям, подобно яростной львице, от чего её преданные служанки потрясённо переглянулись между собой и с взаимным пониманием единогласно вздохнули:
--Да уж, госпожа! Валиде нашла, кого выбирать для нашего Шехзаде—бестолковую пустышку с тощей фигурой и смазливой внешностью.
--Но, что меня больше всего поражает, так это то, что Валиде даже не спросила, хочет ли наш Шехзаде общаться с новой наложницей, учитывая то, что у нас с ним с сегодняшнего дня начался «медовый месяц», а значит, ему не будет ни до кого никакого дела!—продолжала негодовать Санавбер Султан, что сопровождалось ядовитым смехом с ироничными высказываниями, с чем её верные служанки были полностью согласны и разделяли, вполне себе справедливые возмущения, тоже не понимая того, для чего валиде понадобилось приблизить новую наложницу своему сыну, именно сейчас, когда он ни на кого, кроме своей дражайшей возлюбленной не желает принимать у себя, не говоря уже о том, что Валиде страдает отсутствием эстетического вкуса и, совершенно не разбирается в людях.
--Госпожа, ну, неужели вы так это спокойно оставите и никак не ответите на, нанесённое вам, оскорбление со стороны Валиде Султан?—проявляя невыносимое беспокойство за благополучие семейной жизни с душевным спокойствием юной супружеской пары Шехзаде Селима с Санавбер Султан, воинственно поинтересовалась Дилвин-хатун, окончательно оправившись после, недавно перенесённого, нервного стресса, что далось ей, очень даже непросто, что оказалось хорошо понятно юной Султаншей, в связи с чем, она внезапно погрузилась в глубокую мрачную задумчивость, мысленно признаваясь себе в том, что подвергать жизни верных рабынь, опять опасности, будет крайне расточительно, не говоря уже о том, что безрассудно, но оставлять Валиде без справедливого ответа, тоже нельзя, а значит, необходимо всё как следует продумать и уж тогда воевать, но, а пока ей необходимо, хорошенько подготовиться к брачной ночи с горячо любимым Шехзаде Селимом, чем и занялась незамедлительно, в чём ей помогали верные рабыни.
А между тем, что же касается Хасеки Хандан Султан, то она решила сама сообщить горячо любимому сыну о, готовящейся для него к этой ночи, выбранной лично по её приказу, наложницу, в связи с чем пришла к нему в покои и, пройдя на балкон, застала Шехзаде именно там, стоявшим, оперевшись сильными мужественными руками о мраморную перекладину ограждения, и задумчиво смотрящим на Босфор, где по ровной, практически зеркальной, но тронутой лёгкой рябью глади, которого величаво проходили парусники, обдавая его приятной лёгкой прохладой, при этом мысли юноши занимала одна лишь его дражайшая возлюбленная милая сердцу Санавбер, с которой он сегодня разделит брачное ложе и уснёт, забывшись обо всём на свете в её заботливых объятиях, от понимания о чём его трепетное сердце забилось ещё сильнее, а симпатичное мужественное лицо запылало смущением, благодаря чему, юноша с трепетной нежностью вздохнул:
--Ах, милая моя, Санавбер, знала бы ты, как сильно я жду эту ночь!—что ни укрылось от внимания его дражайшей Валиде Хандан Султан, крайне бесшумно приблизившейся к сыну и поспешившей развеять его трепетные, очень нежные надежды на эту ночь:
--Мне, конечно приятно слышать о том, что ты с трепетной нежностью любишь свою очаровательную юную супругу, Шехзаде, только хальвет с ней, тебе придётся перенести на тот день, когда она полностью оправится после недавнего выкидыша и сможет быть с тобой, как полагается любящей женщине.—что вызвало в парне добродушный смешок, с которым он любезно поспешил успокоить горячо любимую мать:
--Не тревожьтесь, Валиде! Я уже побеседовал об этом с главной дворцовой акушеркой, и она заверила меня в том, что Санавбер уже полностью готова к тому, чтобы делить со мной ложе. Можете считать, что на ней всё заживает, как на кошке.—чем ввёл Хандан Султан в небольшое ошеломление, во время которого она не знала, что и сказать сыну на эти его радушные мечтания, что совсем нельзя было сказать о кизляре-аге, присоединившемуся к ним. Он почтительно поклонился и доложил:
--Валиде, Шехзаде, к празднику в гареме уже всё готово. Девушки для танцев отобраны и репетируют. Угощения поварами готовятся.—что заслужило искреннее одобрение у Хандан Султан с Шехзаде Селимом, продолжившими беседовать о предстоящей ночи.
--Селим, я приказала подготовить для тебя на ночь наложницу. Калфы с агами уже ею занимаются.—чем ввела юношу в лёгкое ошеломление, с которым он с негодованием уставился на кизляра-агу и озадачено спросил:
--Сюмбуль-ага, что ещё за наложница? Я же ясно дал понять о том, что эту ночь я проведу с моей Хасеки Санавбер Султан?! Немедленно всё отменить!
Сюмбуль-ага всё понял и, довольный мудрым решением юного Шехзаде, почтительно откланялся и поспешил отправиться обратно в гарем для того, чтобы выполнить распоряжение Шехзаде Селима, оставшегося выяснять отношения с матерью, что получалось очень бурно и эмоционально, ведь Хандан Султан, категорически отказывалась мириться с отказом сына от наложницы.
А между тем, в общей комнате гарема уже шла активная подготовка к сегодняшнему вечеру. Девушки репетировали танцы, наряжались и красились, что-то между собой, активно обсуждая и не обращая внимание на Нурмелек-хатун, тоже активно готовящуюся к празднику в гареме под мудрые наставления Нигяр-калфы,
В эту самую минуту к ним и бесшумно подошла, одетая в простенькое бледно-розовое платье, Литисия-хатун, с восхищением оценившая шикарный образ Нурмелек-хатун, выдохнув, лишь одно, чем и привлекла к себе внимание подруги:
--Какая ты красавица, Нурмелек!—благодаря чему девушка вышла из глубокой мрачной задумчивости и, одарив юную русоволосую собеседницу очаровательной искренней доброжелательной улыбкой, благодарственно выдохнула:
--Спасибо, Литисия! Ты, тоже сегодня, очень привлекательно выглядишь!—чувствуя себя в отсутствие Констанцы-хатун, намного раскованнее, в связи с чем, даже повеселела, что отразилось в её светлых глазах в виде лёгкого, практически детского озорства, что ни укрылось от её внимательной собеседницы, которая бегло осмотрелась по сторонам и, так и не найдя в общей комнате гречанку Селимие-хатун, с нескрываемым негодованием спросила у душевной подруги, каковой для неё уже успела стать Нурмелек-хатун за эти последние сутки своего пребывания в гареме:
--Нурмелек, а ты, случайно не знаешь того, куда подевалась эта рыжеволосая гречанка по имени Селимие-хатун? Что-то с утра её нигде не видно.—чем вызвала у подруги взаимную язвительную усмешку, с которой, ничего не скрывая, отмахнулась:
--Как это куда она подевалась?! Ты, разве не знаешь ничего о том, что эту пустышку ещё утром по распоряжению Хандан Султан увели в хамам для того, чтобы подготовить к хальвету с Шехзаде Селимом!—что ввело Литисию-хатун в ещё большую растерянность из-за того, что она прекрасно знала о том, что сегодня был совершён никях Шехзаде Селима с Санавбер Султан, а значит, эту ночь пара должна провести в жарких объятиях друг друга, ведь не зря же ночь, идущая после свадьбы называется—брачная!
--Да, ничего у этой пустышки не выйдет! Шехзаде трепетно и нежно любит свою Главную Хасеки Санавбер Султан, совсем как его парфироносный отец, то есть наш Достопочтенный Повелитель Хасеки Хюррем Султан!—легкомысленно отмахнувшись, заключила Литисия-хатун в тот самый момент, когда к ним обеим подошли кизляр-ага с ункяр-калфой, решившие поддержать приятное дружеское общением обеих девиц тем, что подвели логический итог их беседе, вернее это сделал сам кизляр-ага Сюмбуль, сказав лишь одно с добродушным смехом:
--Вы правы, девочки! Шехзаде Селим, лично высказал мне своё решение о том, что проведёт эту ночь с горячо любимой Санавбер Хасеки Султан, как полагается добропорядочному мужу, что воспринялось его достопочтенной матушкой Хандан Султан с огромным негодованием и возмущением! Слышали бы вы то, как она ругалась!—невольно приведя это к тому, что они все добродушно рассмеялись.
И вот, когда все приготовления, наконец-то, завершились, в просторной общей комнате гарема начался танцевально-музыкальный вечер, посвящённый заключению никяха Шехзаде Селима с Хасеки Санавбер Султан, куда пришли все женские представительницы Султанской семьи, удобно разместившиеся на парчовых ярких подушках, облачённые в шикарные одеяния и озарённые лёгким медным мерцанием пламени свечей в золотых канделябрах. Заиграла весёлая музыка, и отобранные для танцев рабыни, которые были одеты в яркие парчовые платья, мгновенно заняли свои места в центре просторной комнаты и принялись исполнять грациозные пластичные танцевальные па, за чем с интересом принялись наблюдать Михримах с Эсмахан Султан, периодически повторяя за наложницами некоторые движения зажигательного восточного танца, не обращая никакого внимания на душевный разговор своих матерей и сидящих напротив них Литисию и Нурмелек-хатун, которые, тоже с огромным восторгом наблюдали за танцами других рабынь.
--И всё-таки, я считаю, что Селиму следовало принять, отобранную мной лично, наложницу!—оскорблённо сетовала Хандан Султан, жалуясь Шах-Хубан Султан, чем вызывала у той доброжелательную беззаботную улыбку с мудрыми рассуждениями:
--Да, оставь ты мальчика в покое, Хандан! Неужели ты не понимаешь, что так сильно влюблён в свою Хасеки, что никого не желает замечать из гарема?! Пусть наслаждается семейным счастьем! Ты лучше о будущем дочери подумай. Нашей Михримах пора, снова выйти замуж. Хватит ей ходить во вдовушках.—благодаря чему, Хандан Султан погрузилась в глубокую мрачную задумчивость о том, за кого бы из визирей выдать замуж дочь, что ни укрылось от внимания самой Султанши солнца и луны, заставив её незамедлительно обратиться к матери с участливым вопросом, полным невыносимого беспокойства:
--Валиде, с Вами всё хорошо?—чем мгновенно привлекла к себе её внимание, заставив, выйти из своей глубокой мрачной задумчивости и легкомысленно ответить с добродушной улыбкой:
--Да, вот думаю о том, что тебе пора, вновь выйти замуж, Михримах, но вот за кого?! Даже не знаю.—невольно приведя это к тому, что её дочь залилась румянцем лёгкого смущения и погрузилась в глубокую романтическую задумчивость о своей первой любви—персидском принце Исмаиле, о котором ей строго-настрого запретили даже мечтать, по-быстрому отдав в жёны Рустему-паше, умершего в прошлом году от чумы, так и не успев зачать своей юной венценосной жене их общего ребёночка, но, собравшись постепенно с мыслями, Михримах отбросила прочь все мрачные мысли и воинственно заявила матери:
--Если вы не выдадите меня замуж за Шехзаде Исмаила, то я больше ни за кого не выйду замуж!—невольно приведя это к тому, что между ними всеми воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого все Султанши потрясённо переглянулись между собой, не обращая никакого внимания на музыкантов-рабынь, играющих уже лирическую медленную мелодию на этаже для фавориток, совершенно забыв о том, что рядом с ними нет самих виновников торжества, проходящего здесь в гареме, да Султаншам и не было до них никакого дела.
А между тем, что же касается Шехзаде Селима, то он вместе с отцом-Повелителем и братьями Шехзаде Баязидом и Джихангиром находились в дворцовом саду, где проходили основные празднества с участием, специально приглашённых циркачей и янычар, которые устраивали кулачные бои и фаер-шоу, за чем и наблюдали из, выставленного парчового шатра Султан Сулейман вместе с сыновьями и высокопоставленными сановниками, представителями воинских подразделений и духовенства, уже успевших принести юному Шехзаде Селиму искренние поздравления и пожелания, быть стойким и справедливым в дни своего предстоящего регентства в то время, как Повелитель вместе с Шехзаде отправятся в столицу Персидского Государства к Шаху Тахмаспу договариваться о браке его престолонаследника Шехзаде Исмаила с Михримах Султан, о чём мудрый Повелитель уже давно задумывался, тем-самым решив помириться с персами и объединить оба Государства, необходимость чего уже неоднократно и тщательно обсудил со всеми своими пашами и духовенством и, заручившись их единогласным одобрением, начал активно готовиться к походу, что решено было свершить на следующей неделе, но, а, пока же все получали несказанное удовольствие от великолепного праздника, делясь своими яркими впечатлениями.
--Ну, как ты, Селим, доволен ли, устроенным в честь тебя, праздником?—с беззаботной весёлостью обратился к среднему сыну Повелитель, чем вывел его из романтической задумчивости о приближающейся брачной
--Махнур, ты даже не представляешь себе того, как это страшно находится одной, запертой в темнице, ожидая неминуемой смерти, а потом, когда удавка постепенно начинает затягиваться на шее, чувствовать, как всё сильнее и сильнее не хватает воздуха, а перед глазами всё плывёт и темнеет, не говоря уже о том, что почва уходит из-под ног, лишая тебя жизни, которая проносится перед мутнеющими глазами за один миг, а впереди открывается бесконечный тёмный непроглядный коридор, ведущий тебя в бесконечную вечность и...—Дилвин-хатун не договорила из-за того, что её, вдруг, одолел новый мучительный кашель, вызванный недавним удушением, и заставивший Махнур-хатун незамедлительно встать с тахты и, подойдя к тумбочке с кувшином, в котором заранее была налита прохладная ключевая вода, налила её в небольшой кубок и, вернувшись к подруге со словами:
--Не говори об этом больше, Дилвин! Всё уже в прошлом. Ты осталась жива, вот, что самое главное!—заботливо подала его ей, внимательно проследив за тем, как Дилвин-хатун взяла из её рук медный кубок и, поднеся к чувственным губам, сделала несколько жадных глотков, напоминая собой, выброшенную из приятной прохладной реки на разгорячённый песок, рыбу.
--Ладно! Я оставлю вас одних! У меня есть ещё куча дел в гареме!—возвращая к себе их внимание, заключил Сюмбуль-ага и, не говоря больше ни слова, ушёл, провожаемый задумчивым взглядом обеих девушек, стоявших в почтительном поклоне.
Но не долго суждено было продлиться их одиночеству, ведь спустя, буквально какое-то время, внезапно, вновь распахнулись створки двери, и в свои покои вернулась, чем-то уж очень сильно перевозбуждённая Санавбер Султан, которую внутренне всю трясло от, переполнявшего трепетную душу, огромного негодования с возмущением, что она обрушила на верных рабыней, уже, успев заметить то, что они, снова обе вместе, что искренне радовало юную Главную Хасеки Шехзаде Селима:
--Вы только послушайте, что задумала сделать наша достопочтенная Валиде Хандан Султан, девочки?! Она собирается отправить сегодня вечером к моему мужу Шехзаде Селиму наложницу, которую ещё вчера привезли по её личному распоряжению из старого дворца! Имя рабыни—Селимие-хатун!—бушевала Санавбер Султан, мечась по просторным светлым покоям, подобно яростной львице, от чего её преданные служанки потрясённо переглянулись между собой и с взаимным пониманием единогласно вздохнули:
--Да уж, госпожа! Валиде нашла, кого выбирать для нашего Шехзаде—бестолковую пустышку с тощей фигурой и смазливой внешностью.
--Но, что меня больше всего поражает, так это то, что Валиде даже не спросила, хочет ли наш Шехзаде общаться с новой наложницей, учитывая то, что у нас с ним с сегодняшнего дня начался «медовый месяц», а значит, ему не будет ни до кого никакого дела!—продолжала негодовать Санавбер Султан, что сопровождалось ядовитым смехом с ироничными высказываниями, с чем её верные служанки были полностью согласны и разделяли, вполне себе справедливые возмущения, тоже не понимая того, для чего валиде понадобилось приблизить новую наложницу своему сыну, именно сейчас, когда он ни на кого, кроме своей дражайшей возлюбленной не желает принимать у себя, не говоря уже о том, что Валиде страдает отсутствием эстетического вкуса и, совершенно не разбирается в людях.
--Госпожа, ну, неужели вы так это спокойно оставите и никак не ответите на, нанесённое вам, оскорбление со стороны Валиде Султан?—проявляя невыносимое беспокойство за благополучие семейной жизни с душевным спокойствием юной супружеской пары Шехзаде Селима с Санавбер Султан, воинственно поинтересовалась Дилвин-хатун, окончательно оправившись после, недавно перенесённого, нервного стресса, что далось ей, очень даже непросто, что оказалось хорошо понятно юной Султаншей, в связи с чем, она внезапно погрузилась в глубокую мрачную задумчивость, мысленно признаваясь себе в том, что подвергать жизни верных рабынь, опять опасности, будет крайне расточительно, не говоря уже о том, что безрассудно, но оставлять Валиде без справедливого ответа, тоже нельзя, а значит, необходимо всё как следует продумать и уж тогда воевать, но, а пока ей необходимо, хорошенько подготовиться к брачной ночи с горячо любимым Шехзаде Селимом, чем и занялась незамедлительно, в чём ей помогали верные рабыни.
А между тем, что же касается Хасеки Хандан Султан, то она решила сама сообщить горячо любимому сыну о, готовящейся для него к этой ночи, выбранной лично по её приказу, наложницу, в связи с чем пришла к нему в покои и, пройдя на балкон, застала Шехзаде именно там, стоявшим, оперевшись сильными мужественными руками о мраморную перекладину ограждения, и задумчиво смотрящим на Босфор, где по ровной, практически зеркальной, но тронутой лёгкой рябью глади, которого величаво проходили парусники, обдавая его приятной лёгкой прохладой, при этом мысли юноши занимала одна лишь его дражайшая возлюбленная милая сердцу Санавбер, с которой он сегодня разделит брачное ложе и уснёт, забывшись обо всём на свете в её заботливых объятиях, от понимания о чём его трепетное сердце забилось ещё сильнее, а симпатичное мужественное лицо запылало смущением, благодаря чему, юноша с трепетной нежностью вздохнул:
--Ах, милая моя, Санавбер, знала бы ты, как сильно я жду эту ночь!—что ни укрылось от внимания его дражайшей Валиде Хандан Султан, крайне бесшумно приблизившейся к сыну и поспешившей развеять его трепетные, очень нежные надежды на эту ночь:
--Мне, конечно приятно слышать о том, что ты с трепетной нежностью любишь свою очаровательную юную супругу, Шехзаде, только хальвет с ней, тебе придётся перенести на тот день, когда она полностью оправится после недавнего выкидыша и сможет быть с тобой, как полагается любящей женщине.—что вызвало в парне добродушный смешок, с которым он любезно поспешил успокоить горячо любимую мать:
--Не тревожьтесь, Валиде! Я уже побеседовал об этом с главной дворцовой акушеркой, и она заверила меня в том, что Санавбер уже полностью готова к тому, чтобы делить со мной ложе. Можете считать, что на ней всё заживает, как на кошке.—чем ввёл Хандан Султан в небольшое ошеломление, во время которого она не знала, что и сказать сыну на эти его радушные мечтания, что совсем нельзя было сказать о кизляре-аге, присоединившемуся к ним. Он почтительно поклонился и доложил:
--Валиде, Шехзаде, к празднику в гареме уже всё готово. Девушки для танцев отобраны и репетируют. Угощения поварами готовятся.—что заслужило искреннее одобрение у Хандан Султан с Шехзаде Селимом, продолжившими беседовать о предстоящей ночи.
--Селим, я приказала подготовить для тебя на ночь наложницу. Калфы с агами уже ею занимаются.—чем ввела юношу в лёгкое ошеломление, с которым он с негодованием уставился на кизляра-агу и озадачено спросил:
--Сюмбуль-ага, что ещё за наложница? Я же ясно дал понять о том, что эту ночь я проведу с моей Хасеки Санавбер Султан?! Немедленно всё отменить!
Сюмбуль-ага всё понял и, довольный мудрым решением юного Шехзаде, почтительно откланялся и поспешил отправиться обратно в гарем для того, чтобы выполнить распоряжение Шехзаде Селима, оставшегося выяснять отношения с матерью, что получалось очень бурно и эмоционально, ведь Хандан Султан, категорически отказывалась мириться с отказом сына от наложницы.
А между тем, в общей комнате гарема уже шла активная подготовка к сегодняшнему вечеру. Девушки репетировали танцы, наряжались и красились, что-то между собой, активно обсуждая и не обращая внимание на Нурмелек-хатун, тоже активно готовящуюся к празднику в гареме под мудрые наставления Нигяр-калфы,
В эту самую минуту к ним и бесшумно подошла, одетая в простенькое бледно-розовое платье, Литисия-хатун, с восхищением оценившая шикарный образ Нурмелек-хатун, выдохнув, лишь одно, чем и привлекла к себе внимание подруги:
--Какая ты красавица, Нурмелек!—благодаря чему девушка вышла из глубокой мрачной задумчивости и, одарив юную русоволосую собеседницу очаровательной искренней доброжелательной улыбкой, благодарственно выдохнула:
--Спасибо, Литисия! Ты, тоже сегодня, очень привлекательно выглядишь!—чувствуя себя в отсутствие Констанцы-хатун, намного раскованнее, в связи с чем, даже повеселела, что отразилось в её светлых глазах в виде лёгкого, практически детского озорства, что ни укрылось от её внимательной собеседницы, которая бегло осмотрелась по сторонам и, так и не найдя в общей комнате гречанку Селимие-хатун, с нескрываемым негодованием спросила у душевной подруги, каковой для неё уже успела стать Нурмелек-хатун за эти последние сутки своего пребывания в гареме:
--Нурмелек, а ты, случайно не знаешь того, куда подевалась эта рыжеволосая гречанка по имени Селимие-хатун? Что-то с утра её нигде не видно.—чем вызвала у подруги взаимную язвительную усмешку, с которой, ничего не скрывая, отмахнулась:
--Как это куда она подевалась?! Ты, разве не знаешь ничего о том, что эту пустышку ещё утром по распоряжению Хандан Султан увели в хамам для того, чтобы подготовить к хальвету с Шехзаде Селимом!—что ввело Литисию-хатун в ещё большую растерянность из-за того, что она прекрасно знала о том, что сегодня был совершён никях Шехзаде Селима с Санавбер Султан, а значит, эту ночь пара должна провести в жарких объятиях друг друга, ведь не зря же ночь, идущая после свадьбы называется—брачная!
--Да, ничего у этой пустышки не выйдет! Шехзаде трепетно и нежно любит свою Главную Хасеки Санавбер Султан, совсем как его парфироносный отец, то есть наш Достопочтенный Повелитель Хасеки Хюррем Султан!—легкомысленно отмахнувшись, заключила Литисия-хатун в тот самый момент, когда к ним обеим подошли кизляр-ага с ункяр-калфой, решившие поддержать приятное дружеское общением обеих девиц тем, что подвели логический итог их беседе, вернее это сделал сам кизляр-ага Сюмбуль, сказав лишь одно с добродушным смехом:
--Вы правы, девочки! Шехзаде Селим, лично высказал мне своё решение о том, что проведёт эту ночь с горячо любимой Санавбер Хасеки Султан, как полагается добропорядочному мужу, что воспринялось его достопочтенной матушкой Хандан Султан с огромным негодованием и возмущением! Слышали бы вы то, как она ругалась!—невольно приведя это к тому, что они все добродушно рассмеялись.
И вот, когда все приготовления, наконец-то, завершились, в просторной общей комнате гарема начался танцевально-музыкальный вечер, посвящённый заключению никяха Шехзаде Селима с Хасеки Санавбер Султан, куда пришли все женские представительницы Султанской семьи, удобно разместившиеся на парчовых ярких подушках, облачённые в шикарные одеяния и озарённые лёгким медным мерцанием пламени свечей в золотых канделябрах. Заиграла весёлая музыка, и отобранные для танцев рабыни, которые были одеты в яркие парчовые платья, мгновенно заняли свои места в центре просторной комнаты и принялись исполнять грациозные пластичные танцевальные па, за чем с интересом принялись наблюдать Михримах с Эсмахан Султан, периодически повторяя за наложницами некоторые движения зажигательного восточного танца, не обращая никакого внимания на душевный разговор своих матерей и сидящих напротив них Литисию и Нурмелек-хатун, которые, тоже с огромным восторгом наблюдали за танцами других рабынь.
--И всё-таки, я считаю, что Селиму следовало принять, отобранную мной лично, наложницу!—оскорблённо сетовала Хандан Султан, жалуясь Шах-Хубан Султан, чем вызывала у той доброжелательную беззаботную улыбку с мудрыми рассуждениями:
--Да, оставь ты мальчика в покое, Хандан! Неужели ты не понимаешь, что так сильно влюблён в свою Хасеки, что никого не желает замечать из гарема?! Пусть наслаждается семейным счастьем! Ты лучше о будущем дочери подумай. Нашей Михримах пора, снова выйти замуж. Хватит ей ходить во вдовушках.—благодаря чему, Хандан Султан погрузилась в глубокую мрачную задумчивость о том, за кого бы из визирей выдать замуж дочь, что ни укрылось от внимания самой Султанши солнца и луны, заставив её незамедлительно обратиться к матери с участливым вопросом, полным невыносимого беспокойства:
--Валиде, с Вами всё хорошо?—чем мгновенно привлекла к себе её внимание, заставив, выйти из своей глубокой мрачной задумчивости и легкомысленно ответить с добродушной улыбкой:
--Да, вот думаю о том, что тебе пора, вновь выйти замуж, Михримах, но вот за кого?! Даже не знаю.—невольно приведя это к тому, что её дочь залилась румянцем лёгкого смущения и погрузилась в глубокую романтическую задумчивость о своей первой любви—персидском принце Исмаиле, о котором ей строго-настрого запретили даже мечтать, по-быстрому отдав в жёны Рустему-паше, умершего в прошлом году от чумы, так и не успев зачать своей юной венценосной жене их общего ребёночка, но, собравшись постепенно с мыслями, Михримах отбросила прочь все мрачные мысли и воинственно заявила матери:
--Если вы не выдадите меня замуж за Шехзаде Исмаила, то я больше ни за кого не выйду замуж!—невольно приведя это к тому, что между ними всеми воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого все Султанши потрясённо переглянулись между собой, не обращая никакого внимания на музыкантов-рабынь, играющих уже лирическую медленную мелодию на этаже для фавориток, совершенно забыв о том, что рядом с ними нет самих виновников торжества, проходящего здесь в гареме, да Султаншам и не было до них никакого дела.
А между тем, что же касается Шехзаде Селима, то он вместе с отцом-Повелителем и братьями Шехзаде Баязидом и Джихангиром находились в дворцовом саду, где проходили основные празднества с участием, специально приглашённых циркачей и янычар, которые устраивали кулачные бои и фаер-шоу, за чем и наблюдали из, выставленного парчового шатра Султан Сулейман вместе с сыновьями и высокопоставленными сановниками, представителями воинских подразделений и духовенства, уже успевших принести юному Шехзаде Селиму искренние поздравления и пожелания, быть стойким и справедливым в дни своего предстоящего регентства в то время, как Повелитель вместе с Шехзаде отправятся в столицу Персидского Государства к Шаху Тахмаспу договариваться о браке его престолонаследника Шехзаде Исмаила с Михримах Султан, о чём мудрый Повелитель уже давно задумывался, тем-самым решив помириться с персами и объединить оба Государства, необходимость чего уже неоднократно и тщательно обсудил со всеми своими пашами и духовенством и, заручившись их единогласным одобрением, начал активно готовиться к походу, что решено было свершить на следующей неделе, но, а, пока же все получали несказанное удовольствие от великолепного праздника, делясь своими яркими впечатлениями.
--Ну, как ты, Селим, доволен ли, устроенным в честь тебя, праздником?—с беззаботной весёлостью обратился к среднему сыну Повелитель, чем вывел его из романтической задумчивости о приближающейся брачной
