больше ни единого слова, мягко подошла к широкой двери и, взявшись за ручки, уверенно надавила на них и, открыв створки, покинула покои, провожаемая благодарственным взглядом юной супружеской возлюбленной пары, оставшейся, наконец, наедине друг с другом и двумя малышами.
А между тем, ни о чём, не подозревающие Валиде Хандан Султан, облачённая в шикарное парчовое персикового оттенка, платье, царственно восседала на яркой тахте в ярких лучах, заходящего за линию горизонта, солнца, окрашивающего всё вокруг в ослепительные золотисто-медные тона, постепенно сменяясь тёмно-синими сумерками, благодаря чему, становилось темно, на что Султанша не обращала никакого внимания, ведь, находящиеся в её покоях, служанки, среди которых была и юная Селимие-хатун, зажигали все свечи в канделябрах и занимались растопкой камина, погружённые каждая в свои мысли, что продлилось ровно до тех пор, пока Валиде Хандан Султан ни, приманив к себе свою подопечную, терпеливо дождалась момента, когда Селимие-хатун ни подошла к ней, встав в почтительном поклоне, что позволило Хандан Султан, наконец, заговорить с наложницей:
--Наберись терпения, Селимие. Рано, или поздно мой сын Шехзаде Селим призовёт и тебя к себе на ложе, в чём я тебе, обязательно помогу.—в чём юная рыжеволосая греческая наложница, очень сильно сомневалась, что хорошо отразилось в её выразительных карих глазах, а из соблазнительной упругой груди вырвался понимающий печальный вздох:
--Как вам будет угодно, Валиде!—что ни укрылось от внимания, крайне бесшумно вошедшей в просторные покои к Хасеки Хандан Султан, Махмелек Султан, которая, даже и не глядя на, замерших в почтительном поклоне, рабынь, повелительно бросила им:
--Оставьте нас с Султаншей наедине!—внимательно проследила за тем, как те постепенно разошлись и закрыли за собой дубовые створки широкой двери, благодаря чему, юная, весьма приятной привлекательной внешности, Махмелек Султан вздохнула с огромным облегчением и, вернувшись мыслями к Хандан Султан, восторженно объявила.—Ну, что же, госпожа, поздравляю Вас с тем, что Вы, наконец-то, стали бабушкой двух чудесных близняшек Шехзаде Мурада с Михришах Султан, которых благополучно произвела на свет главная Хасеки Шехзаде Селима Санавбер Султан! Её верные рабыни вместе с Шах-Хубан Султан сейчас раздают наложницам золото и угощают их сладостями.
Это радостное известие приятно удивило Хандан Султан, вздохнувшую с огромным облегчением:
--Ну, наконец-то, моей невестке Санавбер Султан, хоть будет чем заняться в ближайшие несколько лет, пока в покои к моему сыну будут приходить другие наложницы и делить с ним ложе!—чему Махмелек, абсолютно не удивилась, уже подготовленная к данному разговору горячо любимым средним братом, благодаря чему сдержано вздохнула:
--Это ещё раз доказывает то, что любовь для вас чужда, Султанша!—к чему Хасеки Хандан Султан отнеслась, вполне себе спокойно, благодаря чему, произнесла с полным безразличием и с хладнокровностью:
--Санавбер-хатун должна уяснить одно, что по закону султанского гарема, родившая Шехзаде, либо Султану Шехзаде, наложница отдаляется от него для того, чтобы уступить место другой рабыне, а сама занимается своими детьми, то есть; одна наложница—один Шехзаде.
Только Махмелек Султан была, абсолютно не согласна с непробиваемой собеседницей, приведя ей наглядный пример в лице главной Хасеки Султана Сулеймана Хюррем Султан, родившей Повелителю четверых чудесных и крепких здоровьем, Шехзаде, благодаря чему и не говоря больше ни единого слова, отправилась в покои к Санавбер Султан для того, чтобы душевно побеседовать с ней о том, как им быть с Хандан Султан, уже изрядно начавшей действовать им на нервы своей бесчувственностью с хладнокровием и упёртостью в соблюдении правил.
Но, а, что же касается Селимие-хатун, то она уже пришла в общую комнату гарема в тот самый момент, когда, находящиеся на мраморной террасе, Шах-Хубан Султан с Махнур-хатун бросали с неё золотые монеты, со звоном ударяясь о мраморный пол, падали к ногам, собравшихся внизу, наложниц, которые с радостными возгласами бросались к монетам и собирали их с пола, провознося хвалебные благодарственные мольбы в адрес главной Хасеки Санавбер Султан и её малышей, что происходило под бдительным присмотром калф с евнухами, но, а в самой общей комнате другая часть аг с калфами, возглавляемыми Дилвин-хатун, угощали всех щербетом с различными вкусностями, что ввело Селимие-хатун в лёгкое ошеломление, иначе она бы ни вошла вовнутрь вся растерянная и запутавшаяся в чувствах, что продлилось ровно до тех пор, пока к ней ни подошла Дилвин-хатун, озаряемая восторженной добродушной улыбкой и со словами:
--Вот возьми шербет и раздели с нами нашу общую радость, Селимие!—протянула ей медный кубок с ягодным шербетом, что взяла в руки её оппонентка, положительно кивнувшая шикарной рыжеволосой шевелюрой и произнёсшая машинально:
--Да, дарует Аллах крепкого здоровья Санавбер Султан с её малышами!—и, не говоря больше ни единого слова, поднесла к чувственным пухлым губам кубок и, сделав небольшой глоток, закусила лукумом, что подержалось взаимным добродушным вздохом Дилвин-хатун:
--Аминь!—которая ещё ничего не знала о возвращении в Топкапы Баш Хасеки Нурбану Султан с верной служанкой Мелексимой-хатун—бывшей Констанцей, которая за эти полтора года успешно закончила гаремную школу для наложниц во дворце плача и, сдав все необходимые экзамены, стала помощницей своей горячо любимой старшей сестре, которые, в данную минуту, наверное, с интересом рассматривали свои новые покои, которые для них приказала подготовить ещё на прошлой неделе Шах-Хубан Султан, а значит, спокойная жизнь для гарема постепенно подходят к завершению, но, а, пока же Селимие с Дилвин и другими наложницами и гаремными служителями продолжали беззаботно наслаждаться спокойной жизнью в гареме, весело празднуя благополучное рождение на свет нового Шехзаде с Султаншей, которых сегодня привела на этот свет главная Хасеки Шехзаде Селима Санавбер Султан, в данную минуту, отдыхающая после длительных трудных родов в своих покоях, куда ушла и Махмелек Султан.
Только никто из рабынь даже не догадывался о том, что несколькими минутами ранее, Хандан Султан, узнавшая о возвращении в гарем к единственному сыну Нурбану-хатун, которая полгода тому назад стала полноправной Баш Хасеки, родив Шехзаде Махмуда и Гевгерхан Султан, оказалась возмущена до крайности такой дерзостью венецианской наложницы, благодаря чему, Хандан Султан незамедлительно отправилась в покои к, неожиданно свалившейся ей на голову, невестке.
Хандан Султан пришла в просторные светлые и дорого обставленные покои в тот самый момент, когда, одетая в изящное песочного оттенка парчовое платье, юная черноволосая венецианка вместе с верными служанками разбирала свои сундуки с вещами, аккуратно раскладывая их в шкафах, глубоко погружённая в романтические мысли о возможной встрече с Шехзаде Селимом, который, узнав о появлении на свет своих ещё двух детей, обязательно придёт для того, чтобы познакомиться с ними, от чего её сердце учащённо забилось в соблазнительной упругой груди.
Только юную Баш Хасеки ждало огромное разочарование в лице Валиде Хандан Султан, которая, терпеливо дождавшись момента, когда молчаливые молоденькие рабыни, в число которых входила и Мелексима-хатун, наконец, отворили створки широкой двери, решительно вошла вовнутрь и, стремительно подойдя к, вставшей в почтительном поклоне, Баш Хасеки Нурбану Султан, дала ей звонкую пощёчину с яростными словами:
--Да, как ты посмела вернуться сюда, Хатун?! Тебя сюда никто не звал!—что, хотя и потрясло до глубины души Султаншу, излучающую свет, но она, достойно выслушав гневную тираду свекрови, потирала, пылающую от болезненного удара, бархатистую румяную щеку, сдержано вздохнула и, доброжелательно улыбаясь ей, любезно произнесла:
--Вы, уж великодушно простите меня, Валиде, за дерзость, только, как я понимаю и знаю, место Султанши—гарем её любимого мужчины! Разве не так?!
Конечно, Хандан Султан полностью согласилась с невесткой, хотя и до сих пор продолжала возмущаться из-за её дерзкого возвращения:
--Пусть это и так, но это всё равно не смягчает твоей вины, да и, если вздумаешь плести против меня коварные интриги, у тебя заберут детей, а ты будешь зашита в кожаный мешок и живьём брошена в Босфор, Хатун!—внимательно проследив за тем, как хорошенькое лицо Нурбану Султан постепенно приобрело болезненную бледность, а изумрудные глаза выражали, леденящий трепетную душу, ужас, который отчаянно попыталась скрыть за очередной доброжелательной улыбкой, в мыслях уже тщательно продумывая воинственные ходы по отважной справедливой борьбе с Хандан Султан.
--Вам не о чем беспокоиться, Валиде!—сдержано вздыхая, заверила свою свекровь Баш Хасеки Нурбану Султан, что удосужилось взаимной, очень наигранной любезной улыбкой, с которой Хандан Султан заключила с полным безразличием:
--Так-то лучше, Хатун!—и, не говоря больше ни единого слова, с царственной важностью развернулась и ушла, оставляя невестку, стоять и растеряно смотреть ей в след, что продлилось ровно до тех пор, пока за изящной спиной Хандан Султан ни закрылись резные дубовые створки широкой двери, и Нурбану Султан ни обдало приятной прохладой, приведя её мгновенно в чувства и заставив ошарашено переглянуться с младшей сестрой.
А между тем, что же касается её очаровательной золотоволосой юной греческой соперницы по имени Санавбер, то девушка, в данную минуту, уже полностью отдохнув после недавних изнурительных родов, сидела на парчовой тахте в приятном обществе Махмелек Султан, на попечение которой возлюбленную оставил Шехзаде Селим, решивший сходить к своей Баш Хасеки Нурбану Султан для того, чтобы проведать их двоих детей.
И вот обе подруги остались, наконец-то, одни, что лишь поспособствовало их душевной беседе, к которой они перешли незамедлительно, лениво попивая кофе из медного кубка и закусывая его ванильным лукумом.
--Неужели я больше никогда не разделю ложе с Шехзаде Селимом, ведь, как то гласит древний закон гарема: «Одна наложница—один Шехзаде!», Султанша?!—с невыносимой душевной печалью в приятном тихом голосе произнесла Санавбер Султан, чувствуя то, как увлажнились голубые глаза, из которых, того и гляди, тонкими прозрачными ручьями по бархатистым румяным щекам хлынут горькие слёзы, что оказалось хорошо понятно Махмелек Султан, благодаря чему, она добродушно улыбнулась подруге и, тоже тяжело вздохнув, поддержала разумным заключением:
--Ну, если бы главная Хасеки Султана Сулеймана Хюррем Султан соблюдала бы гаремные правила, то у неё было бы лишь два сына—Шехзаде Мустафа, рождённый покойной Махидевран Султан, которая умерла от чумы, оставив единственного пятилетнего сына, усыновлённого Хюррем Султан и Шехзаде Баязид, Санавбер. Да и Хандан Султан установила опять эти правила лишь из-за того, что её обделили женским счастьем, ведь Повелитель призвал её к себе лишь тогда, когда был в ссоре с любимой Хюррем, чтобы позлить её и заставить ревновать.—благодаря чему, девушки даже не заметили того, как, в эту самую минуту, крайне бесшумно отворились резные дубовые створки широкой двери, и в просторные главные покои вошла, чем-то очень сильно перевозбуждённая, Баш Хасеки Нурбану Султан, которая встав в почтительном поклоне перед Санавбер с Махмелек Султан, осторожно поддержала их душевный разговор тем, что чуть слышно предостерегла:
--Валиде Хандан Султан, очень сильно лютует, прекрасно понимая, что Шехзаде Селим, категорически отказывается принимать у себя наложниц из своего гарема. Она сейчас приходила ко мне в покои и угрожала утопить меня в Босфоре за малейшее неповиновение.—чем мгновенно привлекла к себе внимание собеседниц, заставив их ошарашено переглянуться между собой, мысленно признаваясь себе в том, что вторая Хасеки Султана Сулеймана перешла все допустимые и недопустимые границы.
--Хандан Султан пора сместить с её высокопоставленного поста. Вот только это вправе сделать лишь сам Шехзаде Селим, как Регент Государства, или наш достопочтенный Повелитель по возвращении из Казвина!—печально вздыхая, обречённо констатировала Санавбер Султан, хотя и прекрасно знала о том, что Шехзаде Селим, ради её душевного благополучия пойдёт на всё, даже на отстранение дражайшей Валиде, от понимания о чём, загадочно заулыбалась и заверила своих собеседниц.—В самое ближайшее время я поговорю с Шехзаде Селимом об этой проблеме.
Это ни укрылось от внимания Махмелек с Нурбану Султан, с одобрением переглянувшихся между собой и со слабой надеждой в тихом голосе, единогласно заключившим:
--Дай, то, Аллах!
--Аминь!—поддержала их юная главная Хасеки Шехзаде Селима.
Вот только девушки даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту, Шехзаде селим пришёл в покои к своей Баш Хасеки, внезапно вернувшейся их старого дворца, но, какого же было удивление молодого человека, когда вместо Нурбану с детьми он застал в покоях её верных рабынь Мелексиму с Айшегуль-хатун, увлечённо занимающихся застеланием чистым бельём широкого ложа, но, внезапно заметив юного Шехзаде, мгновенно приостановили все свои дела и почтительно поклонились, не смея поднять на него глаз, но, залившись румянцем, застенчиво переглянулись между собой.
--А где Нурбану Султан?—с нескрываемым негодованием спросил он у рабынь.
--Султанша отправилась немного прогуляться по дворцу, Шехзаде. Скоро вернётся.—ничего от него не скрывая, доложила юному Шехзаде Айшегуль-хатун—бывшая венецианка в прошлом по имени Литисия, обладающая привлекательной внешностью, а именно: стройной, как ствол молодой сосны фигурой с упругими формами, светло-русыми густыми, как шелковистые ресницы, обрамляющими серые выразительные глаза, длинными волосами, светлой гладкой, словно атлас, кожей и чувственными алыми губами с аристократическим изящным прямым носом, облачённая в простенькое, но по своему изящное шёлковое грязного оттенка розового платье.
--Хорошо!—одобрительно кивнув, заключил Шехзаде Селим, бросив на рабынь приветливый взгляд, что ни укрылось от внимания, бесшумно вернувшейся в покои ко второй невестке, Хандан Султан, которая довольно заулыбалась и радушно произнесла:
--Ну, наконец-то, мой сын выбрал себе новую наложницу! Я сейчас же прикажу Сюмбулю-аге с Нигяр-калфой приготовить тебе к этой ночи Айшегуль-хатун.—чем мгновенно привлекла к себе внимание горячо любимого сына, заставив его, немедленно опомниться и, вовремя спохватившись, поспешить разубедить мать:
--Валиде, Вы, опять неправильно всё поняли. Я, просто пришёл сюда для того, чтобы проведать мою Баш Хасеки с детьми.—чем глубоко разочаровал дражайшую Валиде, заставив её, обиженно надуть пухлые губки и оскорблено произнести:
--Очень жаль! А я уже начала радоваться тому, что ты, наконец-то, обратил внимание на других своих наложниц!—невольно приведя это к тому, что, стоявшие всё это время возле широкого, закрытого от посторонних глаз плотным воздушным, как самое невесомое облако, навесом золотого шифонового и тёмного парчового балдахина, ложа Баш Хасеки Нурбану Султан, её верные служанки
А между тем, ни о чём, не подозревающие Валиде Хандан Султан, облачённая в шикарное парчовое персикового оттенка, платье, царственно восседала на яркой тахте в ярких лучах, заходящего за линию горизонта, солнца, окрашивающего всё вокруг в ослепительные золотисто-медные тона, постепенно сменяясь тёмно-синими сумерками, благодаря чему, становилось темно, на что Султанша не обращала никакого внимания, ведь, находящиеся в её покоях, служанки, среди которых была и юная Селимие-хатун, зажигали все свечи в канделябрах и занимались растопкой камина, погружённые каждая в свои мысли, что продлилось ровно до тех пор, пока Валиде Хандан Султан ни, приманив к себе свою подопечную, терпеливо дождалась момента, когда Селимие-хатун ни подошла к ней, встав в почтительном поклоне, что позволило Хандан Султан, наконец, заговорить с наложницей:
--Наберись терпения, Селимие. Рано, или поздно мой сын Шехзаде Селим призовёт и тебя к себе на ложе, в чём я тебе, обязательно помогу.—в чём юная рыжеволосая греческая наложница, очень сильно сомневалась, что хорошо отразилось в её выразительных карих глазах, а из соблазнительной упругой груди вырвался понимающий печальный вздох:
--Как вам будет угодно, Валиде!—что ни укрылось от внимания, крайне бесшумно вошедшей в просторные покои к Хасеки Хандан Султан, Махмелек Султан, которая, даже и не глядя на, замерших в почтительном поклоне, рабынь, повелительно бросила им:
--Оставьте нас с Султаншей наедине!—внимательно проследила за тем, как те постепенно разошлись и закрыли за собой дубовые створки широкой двери, благодаря чему, юная, весьма приятной привлекательной внешности, Махмелек Султан вздохнула с огромным облегчением и, вернувшись мыслями к Хандан Султан, восторженно объявила.—Ну, что же, госпожа, поздравляю Вас с тем, что Вы, наконец-то, стали бабушкой двух чудесных близняшек Шехзаде Мурада с Михришах Султан, которых благополучно произвела на свет главная Хасеки Шехзаде Селима Санавбер Султан! Её верные рабыни вместе с Шах-Хубан Султан сейчас раздают наложницам золото и угощают их сладостями.
Это радостное известие приятно удивило Хандан Султан, вздохнувшую с огромным облегчением:
--Ну, наконец-то, моей невестке Санавбер Султан, хоть будет чем заняться в ближайшие несколько лет, пока в покои к моему сыну будут приходить другие наложницы и делить с ним ложе!—чему Махмелек, абсолютно не удивилась, уже подготовленная к данному разговору горячо любимым средним братом, благодаря чему сдержано вздохнула:
--Это ещё раз доказывает то, что любовь для вас чужда, Султанша!—к чему Хасеки Хандан Султан отнеслась, вполне себе спокойно, благодаря чему, произнесла с полным безразличием и с хладнокровностью:
--Санавбер-хатун должна уяснить одно, что по закону султанского гарема, родившая Шехзаде, либо Султану Шехзаде, наложница отдаляется от него для того, чтобы уступить место другой рабыне, а сама занимается своими детьми, то есть; одна наложница—один Шехзаде.
Только Махмелек Султан была, абсолютно не согласна с непробиваемой собеседницей, приведя ей наглядный пример в лице главной Хасеки Султана Сулеймана Хюррем Султан, родившей Повелителю четверых чудесных и крепких здоровьем, Шехзаде, благодаря чему и не говоря больше ни единого слова, отправилась в покои к Санавбер Султан для того, чтобы душевно побеседовать с ней о том, как им быть с Хандан Султан, уже изрядно начавшей действовать им на нервы своей бесчувственностью с хладнокровием и упёртостью в соблюдении правил.
Но, а, что же касается Селимие-хатун, то она уже пришла в общую комнату гарема в тот самый момент, когда, находящиеся на мраморной террасе, Шах-Хубан Султан с Махнур-хатун бросали с неё золотые монеты, со звоном ударяясь о мраморный пол, падали к ногам, собравшихся внизу, наложниц, которые с радостными возгласами бросались к монетам и собирали их с пола, провознося хвалебные благодарственные мольбы в адрес главной Хасеки Санавбер Султан и её малышей, что происходило под бдительным присмотром калф с евнухами, но, а в самой общей комнате другая часть аг с калфами, возглавляемыми Дилвин-хатун, угощали всех щербетом с различными вкусностями, что ввело Селимие-хатун в лёгкое ошеломление, иначе она бы ни вошла вовнутрь вся растерянная и запутавшаяся в чувствах, что продлилось ровно до тех пор, пока к ней ни подошла Дилвин-хатун, озаряемая восторженной добродушной улыбкой и со словами:
--Вот возьми шербет и раздели с нами нашу общую радость, Селимие!—протянула ей медный кубок с ягодным шербетом, что взяла в руки её оппонентка, положительно кивнувшая шикарной рыжеволосой шевелюрой и произнёсшая машинально:
--Да, дарует Аллах крепкого здоровья Санавбер Султан с её малышами!—и, не говоря больше ни единого слова, поднесла к чувственным пухлым губам кубок и, сделав небольшой глоток, закусила лукумом, что подержалось взаимным добродушным вздохом Дилвин-хатун:
--Аминь!—которая ещё ничего не знала о возвращении в Топкапы Баш Хасеки Нурбану Султан с верной служанкой Мелексимой-хатун—бывшей Констанцей, которая за эти полтора года успешно закончила гаремную школу для наложниц во дворце плача и, сдав все необходимые экзамены, стала помощницей своей горячо любимой старшей сестре, которые, в данную минуту, наверное, с интересом рассматривали свои новые покои, которые для них приказала подготовить ещё на прошлой неделе Шах-Хубан Султан, а значит, спокойная жизнь для гарема постепенно подходят к завершению, но, а, пока же Селимие с Дилвин и другими наложницами и гаремными служителями продолжали беззаботно наслаждаться спокойной жизнью в гареме, весело празднуя благополучное рождение на свет нового Шехзаде с Султаншей, которых сегодня привела на этот свет главная Хасеки Шехзаде Селима Санавбер Султан, в данную минуту, отдыхающая после длительных трудных родов в своих покоях, куда ушла и Махмелек Султан.
Только никто из рабынь даже не догадывался о том, что несколькими минутами ранее, Хандан Султан, узнавшая о возвращении в гарем к единственному сыну Нурбану-хатун, которая полгода тому назад стала полноправной Баш Хасеки, родив Шехзаде Махмуда и Гевгерхан Султан, оказалась возмущена до крайности такой дерзостью венецианской наложницы, благодаря чему, Хандан Султан незамедлительно отправилась в покои к, неожиданно свалившейся ей на голову, невестке.
Хандан Султан пришла в просторные светлые и дорого обставленные покои в тот самый момент, когда, одетая в изящное песочного оттенка парчовое платье, юная черноволосая венецианка вместе с верными служанками разбирала свои сундуки с вещами, аккуратно раскладывая их в шкафах, глубоко погружённая в романтические мысли о возможной встрече с Шехзаде Селимом, который, узнав о появлении на свет своих ещё двух детей, обязательно придёт для того, чтобы познакомиться с ними, от чего её сердце учащённо забилось в соблазнительной упругой груди.
Только юную Баш Хасеки ждало огромное разочарование в лице Валиде Хандан Султан, которая, терпеливо дождавшись момента, когда молчаливые молоденькие рабыни, в число которых входила и Мелексима-хатун, наконец, отворили створки широкой двери, решительно вошла вовнутрь и, стремительно подойдя к, вставшей в почтительном поклоне, Баш Хасеки Нурбану Султан, дала ей звонкую пощёчину с яростными словами:
--Да, как ты посмела вернуться сюда, Хатун?! Тебя сюда никто не звал!—что, хотя и потрясло до глубины души Султаншу, излучающую свет, но она, достойно выслушав гневную тираду свекрови, потирала, пылающую от болезненного удара, бархатистую румяную щеку, сдержано вздохнула и, доброжелательно улыбаясь ей, любезно произнесла:
--Вы, уж великодушно простите меня, Валиде, за дерзость, только, как я понимаю и знаю, место Султанши—гарем её любимого мужчины! Разве не так?!
Конечно, Хандан Султан полностью согласилась с невесткой, хотя и до сих пор продолжала возмущаться из-за её дерзкого возвращения:
--Пусть это и так, но это всё равно не смягчает твоей вины, да и, если вздумаешь плести против меня коварные интриги, у тебя заберут детей, а ты будешь зашита в кожаный мешок и живьём брошена в Босфор, Хатун!—внимательно проследив за тем, как хорошенькое лицо Нурбану Султан постепенно приобрело болезненную бледность, а изумрудные глаза выражали, леденящий трепетную душу, ужас, который отчаянно попыталась скрыть за очередной доброжелательной улыбкой, в мыслях уже тщательно продумывая воинственные ходы по отважной справедливой борьбе с Хандан Султан.
--Вам не о чем беспокоиться, Валиде!—сдержано вздыхая, заверила свою свекровь Баш Хасеки Нурбану Султан, что удосужилось взаимной, очень наигранной любезной улыбкой, с которой Хандан Султан заключила с полным безразличием:
--Так-то лучше, Хатун!—и, не говоря больше ни единого слова, с царственной важностью развернулась и ушла, оставляя невестку, стоять и растеряно смотреть ей в след, что продлилось ровно до тех пор, пока за изящной спиной Хандан Султан ни закрылись резные дубовые створки широкой двери, и Нурбану Султан ни обдало приятной прохладой, приведя её мгновенно в чувства и заставив ошарашено переглянуться с младшей сестрой.
А между тем, что же касается её очаровательной золотоволосой юной греческой соперницы по имени Санавбер, то девушка, в данную минуту, уже полностью отдохнув после недавних изнурительных родов, сидела на парчовой тахте в приятном обществе Махмелек Султан, на попечение которой возлюбленную оставил Шехзаде Селим, решивший сходить к своей Баш Хасеки Нурбану Султан для того, чтобы проведать их двоих детей.
И вот обе подруги остались, наконец-то, одни, что лишь поспособствовало их душевной беседе, к которой они перешли незамедлительно, лениво попивая кофе из медного кубка и закусывая его ванильным лукумом.
--Неужели я больше никогда не разделю ложе с Шехзаде Селимом, ведь, как то гласит древний закон гарема: «Одна наложница—один Шехзаде!», Султанша?!—с невыносимой душевной печалью в приятном тихом голосе произнесла Санавбер Султан, чувствуя то, как увлажнились голубые глаза, из которых, того и гляди, тонкими прозрачными ручьями по бархатистым румяным щекам хлынут горькие слёзы, что оказалось хорошо понятно Махмелек Султан, благодаря чему, она добродушно улыбнулась подруге и, тоже тяжело вздохнув, поддержала разумным заключением:
--Ну, если бы главная Хасеки Султана Сулеймана Хюррем Султан соблюдала бы гаремные правила, то у неё было бы лишь два сына—Шехзаде Мустафа, рождённый покойной Махидевран Султан, которая умерла от чумы, оставив единственного пятилетнего сына, усыновлённого Хюррем Султан и Шехзаде Баязид, Санавбер. Да и Хандан Султан установила опять эти правила лишь из-за того, что её обделили женским счастьем, ведь Повелитель призвал её к себе лишь тогда, когда был в ссоре с любимой Хюррем, чтобы позлить её и заставить ревновать.—благодаря чему, девушки даже не заметили того, как, в эту самую минуту, крайне бесшумно отворились резные дубовые створки широкой двери, и в просторные главные покои вошла, чем-то очень сильно перевозбуждённая, Баш Хасеки Нурбану Султан, которая встав в почтительном поклоне перед Санавбер с Махмелек Султан, осторожно поддержала их душевный разговор тем, что чуть слышно предостерегла:
--Валиде Хандан Султан, очень сильно лютует, прекрасно понимая, что Шехзаде Селим, категорически отказывается принимать у себя наложниц из своего гарема. Она сейчас приходила ко мне в покои и угрожала утопить меня в Босфоре за малейшее неповиновение.—чем мгновенно привлекла к себе внимание собеседниц, заставив их ошарашено переглянуться между собой, мысленно признаваясь себе в том, что вторая Хасеки Султана Сулеймана перешла все допустимые и недопустимые границы.
--Хандан Султан пора сместить с её высокопоставленного поста. Вот только это вправе сделать лишь сам Шехзаде Селим, как Регент Государства, или наш достопочтенный Повелитель по возвращении из Казвина!—печально вздыхая, обречённо констатировала Санавбер Султан, хотя и прекрасно знала о том, что Шехзаде Селим, ради её душевного благополучия пойдёт на всё, даже на отстранение дражайшей Валиде, от понимания о чём, загадочно заулыбалась и заверила своих собеседниц.—В самое ближайшее время я поговорю с Шехзаде Селимом об этой проблеме.
Это ни укрылось от внимания Махмелек с Нурбану Султан, с одобрением переглянувшихся между собой и со слабой надеждой в тихом голосе, единогласно заключившим:
--Дай, то, Аллах!
--Аминь!—поддержала их юная главная Хасеки Шехзаде Селима.
Вот только девушки даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту, Шехзаде селим пришёл в покои к своей Баш Хасеки, внезапно вернувшейся их старого дворца, но, какого же было удивление молодого человека, когда вместо Нурбану с детьми он застал в покоях её верных рабынь Мелексиму с Айшегуль-хатун, увлечённо занимающихся застеланием чистым бельём широкого ложа, но, внезапно заметив юного Шехзаде, мгновенно приостановили все свои дела и почтительно поклонились, не смея поднять на него глаз, но, залившись румянцем, застенчиво переглянулись между собой.
--А где Нурбану Султан?—с нескрываемым негодованием спросил он у рабынь.
--Султанша отправилась немного прогуляться по дворцу, Шехзаде. Скоро вернётся.—ничего от него не скрывая, доложила юному Шехзаде Айшегуль-хатун—бывшая венецианка в прошлом по имени Литисия, обладающая привлекательной внешностью, а именно: стройной, как ствол молодой сосны фигурой с упругими формами, светло-русыми густыми, как шелковистые ресницы, обрамляющими серые выразительные глаза, длинными волосами, светлой гладкой, словно атлас, кожей и чувственными алыми губами с аристократическим изящным прямым носом, облачённая в простенькое, но по своему изящное шёлковое грязного оттенка розового платье.
--Хорошо!—одобрительно кивнув, заключил Шехзаде Селим, бросив на рабынь приветливый взгляд, что ни укрылось от внимания, бесшумно вернувшейся в покои ко второй невестке, Хандан Султан, которая довольно заулыбалась и радушно произнесла:
--Ну, наконец-то, мой сын выбрал себе новую наложницу! Я сейчас же прикажу Сюмбулю-аге с Нигяр-калфой приготовить тебе к этой ночи Айшегуль-хатун.—чем мгновенно привлекла к себе внимание горячо любимого сына, заставив его, немедленно опомниться и, вовремя спохватившись, поспешить разубедить мать:
--Валиде, Вы, опять неправильно всё поняли. Я, просто пришёл сюда для того, чтобы проведать мою Баш Хасеки с детьми.—чем глубоко разочаровал дражайшую Валиде, заставив её, обиженно надуть пухлые губки и оскорблено произнести:
--Очень жаль! А я уже начала радоваться тому, что ты, наконец-то, обратил внимание на других своих наложниц!—невольно приведя это к тому, что, стоявшие всё это время возле широкого, закрытого от посторонних глаз плотным воздушным, как самое невесомое облако, навесом золотого шифонового и тёмного парчового балдахина, ложа Баш Хасеки Нурбану Султан, её верные служанки
