Напротив, она сама инстинктивно обвила мужественную шею мужа изящными руками, тем-самым полностью в нём растворяясь.
А между тем, что же касается главной Хасеки юного Султана Селима Мейлишах Султан, то она, покормив своих двойняшек и немного повозившись с ними, наконец, решила сходить в главные покои для того, чтобы проведать в них дражайшего возлюбленного, а заодно и поужинать вместе с ним, хотя для этого юной главной Хасеки пришлось оставить детей на верных Дилвин с Махнур-хатун и, терпеливо дождавшись момента, когда, стоявшие по ту сторону, её другие рабыни бесшумно открыли перед ней тяжёлые дубовые резные створки широкой двери, с царственной грацией вышла в, залитый лёгким медным мерцанием от, горящих в настенных чугунных факелах, пламени, мраморный дворцовый коридор.
Вот только, какого же было её удивление, когда она, не пройдя и нескольких метров по нему, встретилась с кизляром-агой Сюмбулем, терпеливо ожидающим её, замерев в почтительном приветственном поклоне, но выглядевшим каким-то, уж очень мрачным и задумчивым, чем очень сильно заинтересовал юную главную Хасеки, заставив её, доброжелательно ему улыбнуться и участливо спросить:
--Что-то случилось, Сюмбуль-ага? Зачем ты пришёл ко мне?—чем мгновенно привлекла к себе его внимание, заставив, незамедлительно тяжело вздохнуть и, ничего от неё не скрывая, честно принялся объяснять:
--Султанша, Вы уж великодушно простите меня за дерзость. Только Вам сейчас лучше не ходить в главные покои. Дело в том, что Повелитель не сможет Вас принять.—что ещё сильнее заинтересовало юную главную Хасеки, заставив её, вновь сдержано вздохнуть:
--Ну и, почему же Повелитель меня не сможет принять? Он занят прочтением донесений от верноподданных и докладов визирей, Сюмбуль-ага?—невольно приведя это к тому, что кизляр-ага, вновь измождено вздохнул и, ничего не скрывая от очаровательной юной собеседницы, откровенно признался:
--Повелитель проводит время со своей Баш Хасеки Нурбану Султан, Султанша.—и внимательно проследил за тем, как беззаботная весёлость юной Мейлишах Султан мгновенно сошла с её очаровательного лица, сменившись лёгким потрясением, ведь она, хотя и прекрасно помнила о том, что сегодня четверг, а значит Повелитель должен провести эту ночь с одной из своих Хасеки, но, раз она не может ближайший месяц делить с мужем ложе, придаваясь головокружительной страсти по причине того, что, буквально на днях благополучно родила, значит, её в султанской постели сменила Баш Хасеки Нурбану Султан, что, вполне себе, справедливо, ведь Султанша, излучающая свет, тоже достойна любви с нежностью и с заботой, благодаря пониманию о чём, из соблазнительной упругой пышной груди Мейлишах Султан вырвался сдержанный вздох:
--Ну, раз так, то пусть наша Баш Хасеки, тоже, хоть немного, да будет любима!—и, не говоря больше ни единого слова, уверенной походкой отправилась в покои к дражайшей душевной подруге Махмелек Султан для того, чтобы засвидетельствовать ей своё искреннее почтение и, смутно надеясь на то, что Султанша находится в своих роскошных покоях.
Интуиция не подвела Мейлишах Султан, ведь Махмелек Султан действительно находилась в своих покоях и, царственно восседая на парчовой тахте, была погружена в глубокую мрачную задумчивость о том, что её самый старший брат Шехзаде Мустафа в самом скором времени будет нуждаться в заботливом утешении, но кого из рабынь выбрать для того, чтобы отправить к нему в Амасию, ведь наложница должна быть, очень кроткой, нежной и терпеливой, но самое главное преданной Повелителю, не говоря уже о том, что тихой и смирной.
«Нурмелек-хатун! Вот, кого необходимо отправить к Шехзаде Мустафе!»--внезапно пронеслось в русоволосой голове Махмелек Султан, благодаря чему, её лицо озарилось восторженной улыбкой, а светлые глаза засияли смутной надеждой на то, что её многострадальный старший брат Шехзаде Мустафа обретёт желанный душевный покой в заботливых объятиях Нурмелек-хатун, которая отправится послезавтра вместе с Шехзаде Баязидом и с Лютфи-пашой в Амасию в качестве подарка от неё с Шах-Хубан Султан.
Именно, в эту самую минуту, девушками-рабынями, крайне бесшумно открылись створки широкой двери, и в роскошные покои к Султанше вошла главная Хасеки Султана Селима Мейлишах Султан, которая мягко подошла к Махмелек Султан и, почтительно ей поклонившись, с доброжелательной улыбкой произнесла:
--Желаю Вам самого доброго вечера с ночью, Султанша!—чем мгновенно привлекла к себе внимание венценосной династийной подруги, заставив её, с искренней взаимной доброжелательностью улыбнуться и гостеприимно выдохнуть:
--И тебе, Мейлишах, того же самого!—и, не говоря больше ни слова, грациозно поставила фарфоровую чашку с кофе на, рядом стоявшую, тумбочку и, выдержав небольшую паузу, с глубоким негодованием спросила, проявляя к подруге огромное участие с неподдельным вниманием.—Мейлишах, а разве не ты сегодня должна пойти в главные покои к Повелителю? Почему ты до сих пор не готовишься?
--Потому, что Повелитель проводит ночь этого четверга со своей Баш Хасеки Нурбану Султан, госпожа!—печально вздыхая, известила подругу Мейлишах Султан, чем потрясла её до глубины души, заставив переглянуться с ней, мысленно признаться себе в том, что она, Махмелек Султан, совершенно оказалась не готова к подобному известию подруги, благодаря чему, удивлённо выдохнула:
--Вот как?! Странно! Что это, вдруг, такое нашло на Повелителя?! Он же, вроде бы, никогда не проявлял к венецианке никакого интереса! Ну, ладно!—и, не говоря больше ни единого слова, погрузилась в глубокую мрачную задумчивость, в чём, стоявшая напротив неё в ожидании продолжения душевной беседы, Мейлишах Султан ей, абсолютно не мешала лишь из-за того, что сама погрузилась в неутешительные внутренние размышления о том, что никак не давало покоя её, истерзанной невыносимыми страданиями, хрупкой, словно горный хрусталь, трепетной душе.
Вот только юные Султанши даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту, покоя о печальной судьбе своего старшего брата Шехзаде Мустафы не давали мрачные мысли юному Падишаху, так и не сумевшему удовлетворить в постели свою Баш Хасеки, благодаря чему, светловолосый юноша, крайне осторожно выбрался из постели, стараясь не разбудить, только что забывшуюся крепким сном, Нурбану и, надев на себя зелёный парчовый халат-кимоно, подошёл к мраморному камину и отрешённо принялся всматриваться в завораживающее пламя, заботливо окутывающее парня приятным теплом.
Селим уже глубоко сомневался в том, правильно ли он поступает, отправив Высочайшее распоряжение Хаджи-Мехмету-аге с Джаннет-калфой голубиной почной о том, чтобы они казнили Баш Хасеки Нергиз Султан, тем-самым спасая Османскую Империю от гражданской войны, назревающей из-за непреодолимого желания властолюбивой коварной Султанши воцариться над общим главным гаремом во дворце Топкапы, даже не догадываясь о том, что его Баш Хасеки Нурбану уже больше не спит.
Она проснулась, почти сразу, как Селим оставил её и, нехотя открыв изумрудные глаза, с негодованием осмотрелась по сторонам и, увидев своего дражайшего возлюбленного, стоявшим у камина в глубокой мрачной задумчивости, поняла истинную причину его душевных терзаний и, поддерживая, вразумительно произнесла:
--Вы всё правильно сделали, Повелитель! Не стоит корить себя за, проявленную жестокость в отношении Нергиз-хатун. Спокойствие Империи с верноподданными намного важнее сентиментальности. Вы поступили так, как велело вам Государево сердце, радеющее за сохранение благополучия своего народа, а ради этого, иногда приходится прибегать к справедливой жестокости.—чем мгновенно привлекла к себе внимание мужа, заставив его, вновь печально вздохнуть и отрешённо распорядиться:
--Возвращайся к себе, Нурбану! Я хочу побыть один!—бросив на Баш Хасеки лишь один беглый, полный невыносимой душевной боли, взгляд.
Нурбану поняла мужа и, не говоря больше ни единого слова, подобрала с пола своё роскошное платье и, приведя себя в благопристойный вид, выбралась из постели и, почтительно откланявшись, покинула главные покои, где в коридоре её уже терпеливо ждала преданная подруга-наставница Джанфеде-калфа, которая, не задавая никаких вопросов, пусть и была удивлена внезапным выходом молодой госпожи, уверенная в том, что та пробудет у Повелителя до самого утра, сопроводила её в гарем, где к ним на встречу вышла Валиде Хандан Султан, бросившая на ненавистную невестку презрительный взгляд с ядовитой усмешкой:
--Что, Хатун, тебя выставили из главных покоев, как паршивую собаку?! Так тебе и надо! В следующий раз не будешь лезть туда, куда тебя не просят!—что Баш Хасеки выдержалось с царственным достоинством, благодаря чему, она доброжелательно улыбнулась Валиде Султан и продолжила свой путь в покои к главной Хасеки Мейлишах Султан, провожаемая презрительным взглядом Валиде Султан, которая, выждав немного времени, отправилась в дворцовый сад на вечернюю прогулку.
Дворец Топкапы.
Баш Хасеки Нурбану Султан пришла в покои к Мейлишах Султан в тот самый момент, когда та о чём-то душевно беседовала с Шах-Хубан Султан и с Нигяр-калфой, выглядя чрезвычайно встревоженными, что, очень сильно насторожило молоденькую венецианку, благодаря чему, она не в илах томить себя неведением с догадками, почтительно им всем поклонилась и осторожно поспешила выяснить:
--Вы, уж великодушно простите меня за дерзость, Султанши, только позвольте мне узнать о том, что происходит с Повелителем? На нём, просто лица нет от невыносимого душевного терзания с сомнением.—чем мгновенно привлекла к себе внимание Султанш, заставив их, немедленно прервать тревожный разговор о, внезапно появившемся в столице Османской Империи, оборотне, о котором, известил Шах Султан Лютфи-паша, особенно о том, во что всё это может выльиться, благодаря чему, понимающе тяжело вздохнули:
--Не думай об этом, Нурбану! Утром к Шехзаде Мустафе уже отправится делегация, возглавляемая Лютфи-пашой с Шехзаде Баязидом и…
Султанши не договорили из-за того, что, в эту самую минуту, откудато со стороны дворцового сада до них всех донёсся протяжный, леденящий душу, волчий вой, невольно приведя это к тому, что все, ошарашено, принялись между собой переглядываться, не в силах поверить в то, что сейчас слышат.
--О, всемилостивейший аллах, что это?! Откуда в Стамбуле взялись волки?! Неужели сбежали из бродячего цырка?!—встревожено спросила у всех Баш Хасеки Нурбану Султан, чем заставила Мейлишах с Шах-Хубан Султан единогласно усмехнуться, предварительно переглянувшись между собой, но видя искреннее негодование, смешанное с ужасом, у Баш Хасеки, ничего не скрывая от неё, честно ответить, что сделала Мейлишах Султан с царственной уверенностью:
--Это не обычный волк, Нурбану. Это—оборотень. Он уже где-то с неделю, как бесчинствует в Стамбуле, но его никак не могут вычислить, поймать и казнить.
Между ними всеми, вновь воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого от пристального внимания главной Хасеки Султана Селима не укрылось то, как и без того, очень бледная Баш Хасеки Нурбану Султан побледнела ещё сильнее, готовая в любую минуту лишиться чувств, благодаря чему, инстинктивно вцепилась в спинку, обитой парчой, тахту, слегка пошатнувшись, но, сумев справиться с собой, хотя это и получилось у неё, крайне сложно, воскликнула с ещё большей ошарашенностью:
--О, милостивейший Аллах! В дворцовый сад, сейчас, пошла прогуляться наша Валиде Султан! А что, если это исчадье ада нападёт на неё и убьёт?!—и, не говоря больше ни единого слова, рухнула на тахту без чувств, подобно, скошенной серпом, жниве, заставив Султанш, вновь ошалело переглянуться между собой, а своих рабынь мгновенно кинуться к ней и приняться приводить в чувства, пока до них, откуда-то из глубин дворцового сада, ни донёсся новый громогласный волчий вой и душераздирающий женский крик, сменившийся гробовым молчанием, заставивший Султанш прийти к ужасающему мысленному выводу о том, что они все лишились своей Валиде, благодаря чему, они провозгласили заупокойные молитвы в адрес Валиде Хандан Султан.
Но, прекрасно понимая, что дела не ждут, Шах=Хубан Султан пожелала всем девушкам доброй ночи и, покинув покои Мейлишах Султан, прошлась немного по тёмному мраморному, освещённому серебристым ярким светом полной луны, встретилась в нём с Нурмелек-хатун, вероятно возвращающейся из хаммама в общую гаремную комнату для того, чтобы лечь спать, которая почтительно поклонилась Султанше, пожелав ей доброй ночи, чем и привлекла к себе внимание Шах Султан, мгновенно вышедшей из глубокой мрачной задумчивости и, наконец, наставленчески произнёсшей:
--Это очень даже хорошо, что мы с тобой встретились, Нурмелек, ведь я как раз собиралась поговорить с тобой о твоей дальнейшей судьбе.
Юная девушка смиренно замерла в ожидании дальнейших распоряжений и, не поднимая на госпожу выразительных, полных глубокой мрачной задумчивости, глаз, чуть слышно выдохнула:
--Я полностью к вашим услугам, Султанша!—что позволило Шах-Хубан Султан одарить очаровательную юную собеседницу доброжелательной улыбкой и, наконец, перейти к истинной сути их разговора:
--Вот и наступил твой черёд, наконец-то, стать фавориткой, Нурмелек. Со дня на день, Шехзаде Мустафа лишится своей Баш Хасеки и впадёт в глубокую скорбь по ней. Только траур не вечен. Рано, или поздно Шехзаде, снова захочет женской любви с лаской, и первой на кого падёт его взгляд, должна стать ты. Будь терпеливой, заботливой и ласковой. Шехзаде Мустафа должен влюбиться в тебя без памяти. Джаннет-калфа с Хаджи-агой тебе всё объяснят о твоих обязанностях, но знай, что о каждом шаге и действии Шехзаде ты будешь сообщать сюда в главный дворец через кизляра-агу Хаджи с ункяр-калфой Джаннет, поэтому будь предельно внимательна ко всему тому, что происходит во дворце провинции Амасия. Да и к тому же…
Султанша не договорила из-за того, что, в эту самую минуту, к ним стремительно подошёл, чем-то, очень сильно встревоженный, Великий визирь Лютфи-паша, который бросил беглый взгляд на, ничего не понимающую наложницу и распорядился:
--Возвращайся в ташлык, Хатун!—и, внимательно проследив за тем, как юная девушка почтительно откланялась им обоим и их молчаливого одобрения ушла, провожаемая задумчивым мрачным взглядом Шах Султан, которая немного выждала и, постепенно собравшись с мыслями, встревожено спросила, обращаясь к любимому мужу:
--Что случилось, Паша? На вас, просто лица нет!
--Валиде Хандан Султан оборотень загрыз, Султанша. Она мертва. Дворцовая стража сейчас занимается её огненным погребением.—ничего не скрывая от горячо любимой супруги, сообщил ей Лютфи-паша, благодаря чему, между ними воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого каждый из них был погружён в глубокую задумчивость, чем воспользовалась Шах Султан, решившая немедленно отправиться в главные покои для того, чтобы, хоть немного утешить горячо любимого племянника, то есть их несчастного юного Падишаха.
Лютфи-паша проводил жену, полным глубокой мрачной задумчивости, взглядом и, простояв так, в гордом одиночестве, какое-то
А между тем, что же касается главной Хасеки юного Султана Селима Мейлишах Султан, то она, покормив своих двойняшек и немного повозившись с ними, наконец, решила сходить в главные покои для того, чтобы проведать в них дражайшего возлюбленного, а заодно и поужинать вместе с ним, хотя для этого юной главной Хасеки пришлось оставить детей на верных Дилвин с Махнур-хатун и, терпеливо дождавшись момента, когда, стоявшие по ту сторону, её другие рабыни бесшумно открыли перед ней тяжёлые дубовые резные створки широкой двери, с царственной грацией вышла в, залитый лёгким медным мерцанием от, горящих в настенных чугунных факелах, пламени, мраморный дворцовый коридор.
Вот только, какого же было её удивление, когда она, не пройдя и нескольких метров по нему, встретилась с кизляром-агой Сюмбулем, терпеливо ожидающим её, замерев в почтительном приветственном поклоне, но выглядевшим каким-то, уж очень мрачным и задумчивым, чем очень сильно заинтересовал юную главную Хасеки, заставив её, доброжелательно ему улыбнуться и участливо спросить:
--Что-то случилось, Сюмбуль-ага? Зачем ты пришёл ко мне?—чем мгновенно привлекла к себе его внимание, заставив, незамедлительно тяжело вздохнуть и, ничего от неё не скрывая, честно принялся объяснять:
--Султанша, Вы уж великодушно простите меня за дерзость. Только Вам сейчас лучше не ходить в главные покои. Дело в том, что Повелитель не сможет Вас принять.—что ещё сильнее заинтересовало юную главную Хасеки, заставив её, вновь сдержано вздохнуть:
--Ну и, почему же Повелитель меня не сможет принять? Он занят прочтением донесений от верноподданных и докладов визирей, Сюмбуль-ага?—невольно приведя это к тому, что кизляр-ага, вновь измождено вздохнул и, ничего не скрывая от очаровательной юной собеседницы, откровенно признался:
--Повелитель проводит время со своей Баш Хасеки Нурбану Султан, Султанша.—и внимательно проследил за тем, как беззаботная весёлость юной Мейлишах Султан мгновенно сошла с её очаровательного лица, сменившись лёгким потрясением, ведь она, хотя и прекрасно помнила о том, что сегодня четверг, а значит Повелитель должен провести эту ночь с одной из своих Хасеки, но, раз она не может ближайший месяц делить с мужем ложе, придаваясь головокружительной страсти по причине того, что, буквально на днях благополучно родила, значит, её в султанской постели сменила Баш Хасеки Нурбану Султан, что, вполне себе, справедливо, ведь Султанша, излучающая свет, тоже достойна любви с нежностью и с заботой, благодаря пониманию о чём, из соблазнительной упругой пышной груди Мейлишах Султан вырвался сдержанный вздох:
--Ну, раз так, то пусть наша Баш Хасеки, тоже, хоть немного, да будет любима!—и, не говоря больше ни единого слова, уверенной походкой отправилась в покои к дражайшей душевной подруге Махмелек Султан для того, чтобы засвидетельствовать ей своё искреннее почтение и, смутно надеясь на то, что Султанша находится в своих роскошных покоях.
Интуиция не подвела Мейлишах Султан, ведь Махмелек Султан действительно находилась в своих покоях и, царственно восседая на парчовой тахте, была погружена в глубокую мрачную задумчивость о том, что её самый старший брат Шехзаде Мустафа в самом скором времени будет нуждаться в заботливом утешении, но кого из рабынь выбрать для того, чтобы отправить к нему в Амасию, ведь наложница должна быть, очень кроткой, нежной и терпеливой, но самое главное преданной Повелителю, не говоря уже о том, что тихой и смирной.
«Нурмелек-хатун! Вот, кого необходимо отправить к Шехзаде Мустафе!»--внезапно пронеслось в русоволосой голове Махмелек Султан, благодаря чему, её лицо озарилось восторженной улыбкой, а светлые глаза засияли смутной надеждой на то, что её многострадальный старший брат Шехзаде Мустафа обретёт желанный душевный покой в заботливых объятиях Нурмелек-хатун, которая отправится послезавтра вместе с Шехзаде Баязидом и с Лютфи-пашой в Амасию в качестве подарка от неё с Шах-Хубан Султан.
Именно, в эту самую минуту, девушками-рабынями, крайне бесшумно открылись створки широкой двери, и в роскошные покои к Султанше вошла главная Хасеки Султана Селима Мейлишах Султан, которая мягко подошла к Махмелек Султан и, почтительно ей поклонившись, с доброжелательной улыбкой произнесла:
--Желаю Вам самого доброго вечера с ночью, Султанша!—чем мгновенно привлекла к себе внимание венценосной династийной подруги, заставив её, с искренней взаимной доброжелательностью улыбнуться и гостеприимно выдохнуть:
--И тебе, Мейлишах, того же самого!—и, не говоря больше ни слова, грациозно поставила фарфоровую чашку с кофе на, рядом стоявшую, тумбочку и, выдержав небольшую паузу, с глубоким негодованием спросила, проявляя к подруге огромное участие с неподдельным вниманием.—Мейлишах, а разве не ты сегодня должна пойти в главные покои к Повелителю? Почему ты до сих пор не готовишься?
--Потому, что Повелитель проводит ночь этого четверга со своей Баш Хасеки Нурбану Султан, госпожа!—печально вздыхая, известила подругу Мейлишах Султан, чем потрясла её до глубины души, заставив переглянуться с ней, мысленно признаться себе в том, что она, Махмелек Султан, совершенно оказалась не готова к подобному известию подруги, благодаря чему, удивлённо выдохнула:
--Вот как?! Странно! Что это, вдруг, такое нашло на Повелителя?! Он же, вроде бы, никогда не проявлял к венецианке никакого интереса! Ну, ладно!—и, не говоря больше ни единого слова, погрузилась в глубокую мрачную задумчивость, в чём, стоявшая напротив неё в ожидании продолжения душевной беседы, Мейлишах Султан ей, абсолютно не мешала лишь из-за того, что сама погрузилась в неутешительные внутренние размышления о том, что никак не давало покоя её, истерзанной невыносимыми страданиями, хрупкой, словно горный хрусталь, трепетной душе.
Вот только юные Султанши даже не догадывались о том, что, в эту самую минуту, покоя о печальной судьбе своего старшего брата Шехзаде Мустафы не давали мрачные мысли юному Падишаху, так и не сумевшему удовлетворить в постели свою Баш Хасеки, благодаря чему, светловолосый юноша, крайне осторожно выбрался из постели, стараясь не разбудить, только что забывшуюся крепким сном, Нурбану и, надев на себя зелёный парчовый халат-кимоно, подошёл к мраморному камину и отрешённо принялся всматриваться в завораживающее пламя, заботливо окутывающее парня приятным теплом.
Селим уже глубоко сомневался в том, правильно ли он поступает, отправив Высочайшее распоряжение Хаджи-Мехмету-аге с Джаннет-калфой голубиной почной о том, чтобы они казнили Баш Хасеки Нергиз Султан, тем-самым спасая Османскую Империю от гражданской войны, назревающей из-за непреодолимого желания властолюбивой коварной Султанши воцариться над общим главным гаремом во дворце Топкапы, даже не догадываясь о том, что его Баш Хасеки Нурбану уже больше не спит.
Она проснулась, почти сразу, как Селим оставил её и, нехотя открыв изумрудные глаза, с негодованием осмотрелась по сторонам и, увидев своего дражайшего возлюбленного, стоявшим у камина в глубокой мрачной задумчивости, поняла истинную причину его душевных терзаний и, поддерживая, вразумительно произнесла:
--Вы всё правильно сделали, Повелитель! Не стоит корить себя за, проявленную жестокость в отношении Нергиз-хатун. Спокойствие Империи с верноподданными намного важнее сентиментальности. Вы поступили так, как велело вам Государево сердце, радеющее за сохранение благополучия своего народа, а ради этого, иногда приходится прибегать к справедливой жестокости.—чем мгновенно привлекла к себе внимание мужа, заставив его, вновь печально вздохнуть и отрешённо распорядиться:
--Возвращайся к себе, Нурбану! Я хочу побыть один!—бросив на Баш Хасеки лишь один беглый, полный невыносимой душевной боли, взгляд.
Нурбану поняла мужа и, не говоря больше ни единого слова, подобрала с пола своё роскошное платье и, приведя себя в благопристойный вид, выбралась из постели и, почтительно откланявшись, покинула главные покои, где в коридоре её уже терпеливо ждала преданная подруга-наставница Джанфеде-калфа, которая, не задавая никаких вопросов, пусть и была удивлена внезапным выходом молодой госпожи, уверенная в том, что та пробудет у Повелителя до самого утра, сопроводила её в гарем, где к ним на встречу вышла Валиде Хандан Султан, бросившая на ненавистную невестку презрительный взгляд с ядовитой усмешкой:
--Что, Хатун, тебя выставили из главных покоев, как паршивую собаку?! Так тебе и надо! В следующий раз не будешь лезть туда, куда тебя не просят!—что Баш Хасеки выдержалось с царственным достоинством, благодаря чему, она доброжелательно улыбнулась Валиде Султан и продолжила свой путь в покои к главной Хасеки Мейлишах Султан, провожаемая презрительным взглядом Валиде Султан, которая, выждав немного времени, отправилась в дворцовый сад на вечернюю прогулку.
Дворец Топкапы.
Баш Хасеки Нурбану Султан пришла в покои к Мейлишах Султан в тот самый момент, когда та о чём-то душевно беседовала с Шах-Хубан Султан и с Нигяр-калфой, выглядя чрезвычайно встревоженными, что, очень сильно насторожило молоденькую венецианку, благодаря чему, она не в илах томить себя неведением с догадками, почтительно им всем поклонилась и осторожно поспешила выяснить:
--Вы, уж великодушно простите меня за дерзость, Султанши, только позвольте мне узнать о том, что происходит с Повелителем? На нём, просто лица нет от невыносимого душевного терзания с сомнением.—чем мгновенно привлекла к себе внимание Султанш, заставив их, немедленно прервать тревожный разговор о, внезапно появившемся в столице Османской Империи, оборотне, о котором, известил Шах Султан Лютфи-паша, особенно о том, во что всё это может выльиться, благодаря чему, понимающе тяжело вздохнули:
--Не думай об этом, Нурбану! Утром к Шехзаде Мустафе уже отправится делегация, возглавляемая Лютфи-пашой с Шехзаде Баязидом и…
Султанши не договорили из-за того, что, в эту самую минуту, откудато со стороны дворцового сада до них всех донёсся протяжный, леденящий душу, волчий вой, невольно приведя это к тому, что все, ошарашено, принялись между собой переглядываться, не в силах поверить в то, что сейчас слышат.
--О, всемилостивейший аллах, что это?! Откуда в Стамбуле взялись волки?! Неужели сбежали из бродячего цырка?!—встревожено спросила у всех Баш Хасеки Нурбану Султан, чем заставила Мейлишах с Шах-Хубан Султан единогласно усмехнуться, предварительно переглянувшись между собой, но видя искреннее негодование, смешанное с ужасом, у Баш Хасеки, ничего не скрывая от неё, честно ответить, что сделала Мейлишах Султан с царственной уверенностью:
--Это не обычный волк, Нурбану. Это—оборотень. Он уже где-то с неделю, как бесчинствует в Стамбуле, но его никак не могут вычислить, поймать и казнить.
Между ними всеми, вновь воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого от пристального внимания главной Хасеки Султана Селима не укрылось то, как и без того, очень бледная Баш Хасеки Нурбану Султан побледнела ещё сильнее, готовая в любую минуту лишиться чувств, благодаря чему, инстинктивно вцепилась в спинку, обитой парчой, тахту, слегка пошатнувшись, но, сумев справиться с собой, хотя это и получилось у неё, крайне сложно, воскликнула с ещё большей ошарашенностью:
--О, милостивейший Аллах! В дворцовый сад, сейчас, пошла прогуляться наша Валиде Султан! А что, если это исчадье ада нападёт на неё и убьёт?!—и, не говоря больше ни единого слова, рухнула на тахту без чувств, подобно, скошенной серпом, жниве, заставив Султанш, вновь ошалело переглянуться между собой, а своих рабынь мгновенно кинуться к ней и приняться приводить в чувства, пока до них, откуда-то из глубин дворцового сада, ни донёсся новый громогласный волчий вой и душераздирающий женский крик, сменившийся гробовым молчанием, заставивший Султанш прийти к ужасающему мысленному выводу о том, что они все лишились своей Валиде, благодаря чему, они провозгласили заупокойные молитвы в адрес Валиде Хандан Султан.
Но, прекрасно понимая, что дела не ждут, Шах=Хубан Султан пожелала всем девушкам доброй ночи и, покинув покои Мейлишах Султан, прошлась немного по тёмному мраморному, освещённому серебристым ярким светом полной луны, встретилась в нём с Нурмелек-хатун, вероятно возвращающейся из хаммама в общую гаремную комнату для того, чтобы лечь спать, которая почтительно поклонилась Султанше, пожелав ей доброй ночи, чем и привлекла к себе внимание Шах Султан, мгновенно вышедшей из глубокой мрачной задумчивости и, наконец, наставленчески произнёсшей:
--Это очень даже хорошо, что мы с тобой встретились, Нурмелек, ведь я как раз собиралась поговорить с тобой о твоей дальнейшей судьбе.
Юная девушка смиренно замерла в ожидании дальнейших распоряжений и, не поднимая на госпожу выразительных, полных глубокой мрачной задумчивости, глаз, чуть слышно выдохнула:
--Я полностью к вашим услугам, Султанша!—что позволило Шах-Хубан Султан одарить очаровательную юную собеседницу доброжелательной улыбкой и, наконец, перейти к истинной сути их разговора:
--Вот и наступил твой черёд, наконец-то, стать фавориткой, Нурмелек. Со дня на день, Шехзаде Мустафа лишится своей Баш Хасеки и впадёт в глубокую скорбь по ней. Только траур не вечен. Рано, или поздно Шехзаде, снова захочет женской любви с лаской, и первой на кого падёт его взгляд, должна стать ты. Будь терпеливой, заботливой и ласковой. Шехзаде Мустафа должен влюбиться в тебя без памяти. Джаннет-калфа с Хаджи-агой тебе всё объяснят о твоих обязанностях, но знай, что о каждом шаге и действии Шехзаде ты будешь сообщать сюда в главный дворец через кизляра-агу Хаджи с ункяр-калфой Джаннет, поэтому будь предельно внимательна ко всему тому, что происходит во дворце провинции Амасия. Да и к тому же…
Султанша не договорила из-за того, что, в эту самую минуту, к ним стремительно подошёл, чем-то, очень сильно встревоженный, Великий визирь Лютфи-паша, который бросил беглый взгляд на, ничего не понимающую наложницу и распорядился:
--Возвращайся в ташлык, Хатун!—и, внимательно проследив за тем, как юная девушка почтительно откланялась им обоим и их молчаливого одобрения ушла, провожаемая задумчивым мрачным взглядом Шах Султан, которая немного выждала и, постепенно собравшись с мыслями, встревожено спросила, обращаясь к любимому мужу:
--Что случилось, Паша? На вас, просто лица нет!
--Валиде Хандан Султан оборотень загрыз, Султанша. Она мертва. Дворцовая стража сейчас занимается её огненным погребением.—ничего не скрывая от горячо любимой супруги, сообщил ей Лютфи-паша, благодаря чему, между ними воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого каждый из них был погружён в глубокую задумчивость, чем воспользовалась Шах Султан, решившая немедленно отправиться в главные покои для того, чтобы, хоть немного утешить горячо любимого племянника, то есть их несчастного юного Падишаха.
Лютфи-паша проводил жену, полным глубокой мрачной задумчивости, взглядом и, простояв так, в гордом одиночестве, какое-то
