внимания на то, как его слуги внесли на медных подносах многочисленные, испускающие и разыгрывающие аппетит, ароматно пахнувшие блюда, которые, крайне бережно расставили на круглом столе и спешно разошлись, позволяя венценосным супругам приступить к завтраку.
И вот, когда они уже удобно расположившись на мягких бархатных подушках за низким круглым столом, завтракали, ведя беззаботную душевную беседу друг с другом, сопровождая её весёлым звонким смехом, забыв обо всём и обо всех, крайне бесшумно открылись дубовые створки широкой двери, и в главные покои уверенно вошёл Великий Визирь Лютфи-паша, который почтительно поклонился юной возлюбленной венценосной супружеской паре и, пожелав им доброго дня, привлекая к себе их внимание, откровенно проговорил:
--Примите мои искренние извинения за то, что вынужден прервать Ваше приятное общение друг с другом, Ваши Султанские Величества, но я, просто обязан сообщить Вам о том, что корабль с Шехзаде Баязидом уже бросил якорь в гавани Золотой Рог, а это значит лишь одно, что скоро Шехзаде прибудет во дворец Топкапы.
Это заставило юных возлюбленных супругов, мгновенно переглянуться между собой, испытывая, одновременно приятное удивление, радость и лёгкую тревогу с напряжением из-за того, что не знали того, что им обоим ждать от этой встречи двух братьев друг с другом, но, прекрасно понимая, что это, рано, или поздно должно случиться, одобрительно кивнули.
--Пойду обрадую нашу Михринур-хатун! С Вашего позволения, Повелитель! Паша!—наконец, собравшись с мыслями, решила юная главная Хасеки Мейлишах Султан, плавно и очень осторожно выбравшись из-за стола и, встав на ноги, грациозно поклонилась мужу с Великим Визирем.
Они позволительно кивнули ей и, внимательно проследив за тем, как прекрасная юная главная Хасеки уверенно подошла к двери и, громко постучавшись в одну из створок, терпеливо дождалась момента, когда, находящиеся по ту сторону, молчаливые стражники открыли дверь, наконец, ушла, провожаемая понимающими, полными глубокой мрачной задумчивости, взглядами обоих мужчин. Они немного выждали и принялись обсуждать насущие проблемы, что продлилось ровно до тех пор, пока Великий Визирь ни спросил заинтересованно у юного Повелителя:
--Михринур—это кто?—что оказалось хорошо понятно Султаном Селимом, сдержано вздохнувшим и легкомысленно отмахнувшимся:
--Рабыня из гарема Шехзаде Баязида, которую раньше звали Рана-хатун! Полгода тому назад Валиде Хандан Султан дала ей более подходящее её характеру имя.
Лютфи-паша одобрительно кивнул, мысленно признаваясь себе в том, что имя рабыни ему нравится, благодаря чему, он сам того не заметил, как выдохнул с одобрением:
--Красивое имя, Повелитель! Думаю Шехзаде Баязиду оно, тоже очень понравится.
Между ними, вновь воцарилось, очень мрачное молчание, во время которого каждый из них думал о том, почему от Шехзаде Мустафы до сих пор нет никаких известий, что мужчинам, очень даже не нравилось, ведь, как говорится в народе: «Затишье, всегда случается перед сокрушительной и очень беспощадной бурей.»
Но, а, что же касается главной Хасеки Мейлишах Султан, то она, оказавшись за пределами главных покоев, прошлась немного по, залитому яркими золотыми солнечными лучами, дворцовому коридору, направляясь в гарем, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей полагается вести себя с Селимие-хатун, ведь та стала для неё соперницей, которая ни за что, не упустит возможности для того, чтобы ни выбиться в новые кадины, либо в Хасеки, чего Мейлишах, категорически не желала допускать, ведь девушка, непременно начнёт дерзить и заноситься, забыв о том, кем является. Только как Мейлишах утихомирить наложницу, она, пока ещё не знала, благодаря чему, из её соблазнительной груди вырвался измождённый вздох:
--О, милостивый Аллах! Что же мне делать со всеми этими, так и рвущимися, благодаря слепому попустительству Валиде Султан, в постель к моему горячо любимому мужу, наложницами!—напоминающий собой самый, что ни на есть, стон, не укрывшийся от внимания, вышедшего к ней на встречу, Шехзаде Баязида.
Он уже прибыл во дворец Топкапы и, теперь, уверенной походкой шёл по дворцовому коридору, направляясь в главные покои для того, чтобы встретиться с правящим братом и отчитаться перед ним о полуторагодичной поездке в Казвин, но, встретившись с очаровательной главной Хасеки Султана Селим хана, выглядевшей чрезмерно чем-то, очень сильно перевозбуждённой, что парня очень сильно заинтересовало и он, поравнявшись с невесткой, проявляя к ней непосредственное участие с вниманием, спросил:
--Значит, наш Повелитель пустился в гаремные развлечения? И давно ли?—чем мгновенно вывел невестку из её глубокой мрачной задумчивости и, привлеча к себе внимание, заставил юную Султаншу вовремя спохватиться и, почтительно ему поклонившись, чуть слышно выдохнуть:
--С нашей Валиде Хандан Султан сохранишь верность, как же!
Это невольно привело к тому, что молодые люди, не удержавшись от соблазна, беззаботно и звонко рассмеялись.
--Это точно, Султанша! Наша Валиде поступает так с вашими чувствами из-за того, что сама оказалась обделена мужской любовью.—понимающе тяжело вздыхая, согласился с невесткой Шехзаде Баязид, хотя и прекрасно вместе с ней понимал, что обсуждать других—безнравственно, пусть их и многое возмущает в решении Валиде Хандан Султан о том, чтобы Султан Селим пользовался услугами наложниц из гарема, но, внезапно вспомнив о том, что шурина, скорее всего в главных покоях для важного разговора ждёт её, правящий огромной Османской Империей, горячо любимый муж, Мейлишах Султан не стала больше задерживать шурина и, вновь почтительно ему откланявшись, с молчаливого его позволения продолжила свой путь в гарем, провожаемая понимающим, полным глубокой мрачной задумчивости, взглядом Шехзаде Баязида, который, простояв в гордом одиночестве посреди дворцового коридора и дойдя до главных покоев, терпеливо дождался момента, когда молчаливые стражники, крайне бесшумно открыли перед ним дубовые створки широкой двери, что позволило, погружённому в глубокую мрачную задумчивость, юноше войти вовнутрь главных покоев.
Там брата уже терпеливо ждал юный Султан Селим, продолжая с глубокой мрачной задумчивостью беседовать о Шехзаде Мустафе, а именно о том, что может скрываться под его молчанием, выдвигая свои предположения, что продлилось ровно до тех пор, пока их вниманием ни завладел Шехзаде Баязид, стремительно подошедший к брату и засвидетельствовавший ему своё почтение с принесением присяги на верность, ничего не скрывая, с чрезвычайной серьёзностью доложил:
--Наш дорогой старший брат Шехзаде Мустафа собирает войско из янычар для того, чтобы отправиться в столицу с целью возведения себя на трон, Повелитель.—чем заставил брата с Великим визирем потрясённо переглянуться между собой, мысленно сойдясь на одном и том же: «Ну, вот и дождались! Теперь понятно, почему от Шехзаде Мустафы нет никаких вестей!», благодаря чему, единогласно измождено вздохнули.
--Как ты об этом узнал, Баязид?—постепенно собравшись с мыслями, спросил у брата Султан Селим, вдумчиво всматриваясь в его мужественное привлекательное лицо, выражающее невыносимую глубокую мрачность, с которой Шехзаде Баязид доложил откровенно:
--Я только что приехал из Амасии, где стал невольным свидетелем всего этого. Мустафа не стал от меня ничего скрывать и откровенно признался мне в том, что он, хотя и доволен Вашим правлением в качестве Регента Государства, но занять трон обязан он по праву старшего брата, что натолкнуло меня на мысль о том, что его в этом настроила его Баш Хасеки Негриз Султан, в чём Мустафа мне позднее признался.—что стало для юного Султана жестоким ударом по братским чувствам, ведь столь коварным поступком, Шехзаде Мустафа окончательно сжёг все мосты между ними, не оставив Селиму никакого другого выхода, кроме, как отдать один лишь, как ему, казалось правильный приказ, обращённый к Великому Визирю с младшим братом:
--Я сегодня же отправлю распоряжение Джаннет-калфе с Хаджи-агой о том, чтобы они в самые ближайшие дни физически устранили Нергиз-хатун, но, а, что же касается вас, Лютфи-паша, и тебя, Баязид, то вы послезавтра отправитесь в Амасию для того, чтобы заставить моего старшего брата распустить войска и присягнуть мне на верность!
Лютфи-паша вместе с Шехзаде Баязидом, хотя и морально были готовы к такому, как они считали, вынужденному Высочайшему приказу, но отчётливо видели то, как невыносимо сильно страдает от безысходности Их Повелитель, голубые глаза которого заблестели от горьких слёз, что было хорошо понятно Великому визирю с юным Шехзаде, печально переглянувшихся между собой и заключивших:
--Как прикажете, Повелитель!—что прозвучало с взаимным, очень печальным вздохом, после чего все, вновь погрузились в глубокую мрачную задумчивость, при этом, юному Шехзаде Баязиду уже с нетерпением хотелось забыться в заботливых объятиях милой возлюбленной фаворитки Михринур-хатун, смутно надеясь на то, что любимая успела по нему изрядно соскучиться.
Так и было на самом деле. Михринур-хатун действительно очень сильно скучала по Шехзаде Баязиду. Даже сейчас, когда она сидела на тюфяке в окружении других наложниц, среди которых были и Дилвин с Махнур-хатун, занимающиеся Шехзаде Мурадом и Михришах Султан, Михринур-хатун думала о дражайшем возлюбленном, лишь создавая видимость того, что она общается с подругами, так глубоко уйдя в романтические мысли, что даже не заметила того, как в общую гаремную комнату с царственной грацией вошла Мелишах Султан, сопровождаемая ункяр-калфой Нигяр с кизляром-агой Сюмбулем, выглядевшие какими-то очень серьёзными, не говоря уже о том, что встревоженными, но, не желая выдавать истинных чувств перед наложницами, сменили беспокойство на доброжелательность, с которой Мейлишах Султан бесшумно приблизилась к своим верным рабыням и, подав им повелительный знак о том, чтобы те следовали за ней, любезно объявила, обращаясь к дражайшей фаворитке своего шурина:
--Можешь выдохнуть с огромным облегчением, Михринур-хатун. Шехзаде Баязид вернулся к нам и скоро будет ждать тебя в хаммаме. Готовься и отправляйся туда.—и внимательно проследила за тем, как темноволосая наложница, мгновенно воспряла духом и, оживившись, вся просияла огромным восторгом, но, не желая заставлять возлюбленного томиться ожиданием, грациозно встала с тюфяка и, почтительно поклонившись главной Хасеки Султана Селима, с её молчаливого одобрения убежала в дворцовый хамам, провожаемая понимающим взглядом всех рабынь и главными евнухом с калфой, которые терпеливо дождались момента, пока к ним ни присоединились Дилвин с Махнур-хатун, крайне бережно, нёсшие на руках, новорожденных Шехзаде с Султаншей, что позволило им всем пройти, наконец, в просторные покои Мейлишах Султан.
И вот, оказавшись, наконец-то, в своих покоях, Мейлишах Султан заботливо покормила своих малышей и, внимательно проследив за тем, как её верные служанки крайне бережно принялись укладывать их спать в детских кроватках, принялась яростно метаться по просторным покоям, возмущённо высказываясь:
--Я, конечно, хорошо понимаю, что физически устранив Селимие-хатун, я ничего не добьюсь, ведь Валиде Хандан Султан приблизит к Повелителю другую, более подходящую на её взгляд, рабыню, да и воевать со всем гаремом—бессмысленно, не говоря уже о том, что напрасная трата времени и сил! Только, что мне делать для того, чтобы не сводить себя с ума от ревности, когда Валиде отправит к Его Султанскому Величеству новую наложницу, или опять Селимие-хатун?!—что напоминало крик невыносимого отчаяния, полный огромной душевной боли, что было хорошо понятно мудрой Нигяр-калфе, которая сдержано вздохнула в ответ и мудро рассудила:
--Конечно, я могла бы посоветовать Вам найти ту рабыню, которая убила бы нашу Валиде Султан, ведь самая главная причина Вашего душевного терзания—именно Валиде Хандан Султан, только её смерть совсем не принесёт Вам никакого облегчения, Султанша, а наоборот—заставит Вас мучиться угрызениями совести ещё сильнее от понимания того, что Вы испачкались в крови своей свекрови. Вам это надо? Конечно, же нет.—невольно приведя это к тому, что юная главная Хасеки мгновенно остановилась и, с царственной грацией обернувшись, вдумчиво принялась всматриваться в ункяр-калфу с кизляром-агой, мысленно признаваясь себе в том, что они абсолютно правы, благодаря чему, продолжила рассуждение:
--Да и, как на грех, никакой эпидемии нет для того, чтобы мы могли заразить Валиде Султан, тем-самым отведя от себя все подозрения в умышленном убийстве.—чем привлекла к себе внимание верной Махнур-хатун, которая с мрачной глубокой задумчивостью переглянулась с подругой Дилвин и, придя к общему мнению, приблизилась к своей госпоже и высказала одно лишь, как ей казалось самое мудрое решение:
--Тогда необходимо приложить все усилия для того, чтобы Селимие-хатун всё время рожала Повелителю одних девочек, госпожа. Он потеряет к ней интерес и, вновь переключится на Вас.—чем, мгновенно привлекла к себе внимание главной Хасеки с кизляром-агой и с ункяр-калфой, заставив их, потрясённо переглянуться между собой, а Мейлишах Султан рассудительно заключить:
--Повелитель итак любит лишь меня одну, а к наложницам относится, как к утехе, но идея хорошая, Махнур! Над ней надо хорошенько подумать.—невольно приведя это к тому, что между ними всеми воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого все погрузились в глубокую задумчивость над разумным предложением Махнур-хатун.
А между тем, главная Хасеки Султана Селим хана Мейлишах Султан не соврала Михринур-хатун, когда та пришла в дворцовый хамам, ведь Шехзаде Баязид действительно находился там и, полностью расслабившись, вальяжно восседал на тёплой мраморной плите, не обращая никакого внимания на яркие золотые солнечные лучи, проникающие туда и окутывающие всё пространство светлого мраморного зала ослепительным блеском, а всё из-за того, что юноша был погружён в глубокую мрачную задумчивость о чрезвычайно серьёзном разговоре с правящим братом и с Великим Визирем, касаемом дальнейшей судьбы их общего старшего брата Шехзаде Мустафы с его Баш Хасеки и их маленьким Шехзаде Абдуллы, благодаря чему, совершенно не заметил того, как к нему бесшумного подошла его дражайшая возлюбленная Михринур-хатун, которая молча встала позади него и заботливо принялась массировать ему мужественные мускулистые плечи, словно желая помочь ему снять невыносимую дорожную усталость и помочь расслабиться, что ей удалось успешно.
--Михринур!—нежась под её заботливыми умелыми руками, измождено вздохнул юноша, на мгновение закрыв светлые глаза и спустя какое-то мгновение открыв их снова, инстинктивно накрыл её нежную руку своей мужественной сильной рукой и, крайне бережно усадив на мраморную плиту рядом с собой, углядел то, как её очаровательное лицо озарилось взаимной доброжелательной улыбкой, с которой юная наложница с трепетной нежностью выдохнула:
--Я очень сильно скучала по Вам, Шехзаде! Не было ни одного дня, чтобы я ни молила Аллаха о Вашем скорейшем возвращении.—что
И вот, когда они уже удобно расположившись на мягких бархатных подушках за низким круглым столом, завтракали, ведя беззаботную душевную беседу друг с другом, сопровождая её весёлым звонким смехом, забыв обо всём и обо всех, крайне бесшумно открылись дубовые створки широкой двери, и в главные покои уверенно вошёл Великий Визирь Лютфи-паша, который почтительно поклонился юной возлюбленной венценосной супружеской паре и, пожелав им доброго дня, привлекая к себе их внимание, откровенно проговорил:
--Примите мои искренние извинения за то, что вынужден прервать Ваше приятное общение друг с другом, Ваши Султанские Величества, но я, просто обязан сообщить Вам о том, что корабль с Шехзаде Баязидом уже бросил якорь в гавани Золотой Рог, а это значит лишь одно, что скоро Шехзаде прибудет во дворец Топкапы.
Это заставило юных возлюбленных супругов, мгновенно переглянуться между собой, испытывая, одновременно приятное удивление, радость и лёгкую тревогу с напряжением из-за того, что не знали того, что им обоим ждать от этой встречи двух братьев друг с другом, но, прекрасно понимая, что это, рано, или поздно должно случиться, одобрительно кивнули.
--Пойду обрадую нашу Михринур-хатун! С Вашего позволения, Повелитель! Паша!—наконец, собравшись с мыслями, решила юная главная Хасеки Мейлишах Султан, плавно и очень осторожно выбравшись из-за стола и, встав на ноги, грациозно поклонилась мужу с Великим Визирем.
Они позволительно кивнули ей и, внимательно проследив за тем, как прекрасная юная главная Хасеки уверенно подошла к двери и, громко постучавшись в одну из створок, терпеливо дождалась момента, когда, находящиеся по ту сторону, молчаливые стражники открыли дверь, наконец, ушла, провожаемая понимающими, полными глубокой мрачной задумчивости, взглядами обоих мужчин. Они немного выждали и принялись обсуждать насущие проблемы, что продлилось ровно до тех пор, пока Великий Визирь ни спросил заинтересованно у юного Повелителя:
--Михринур—это кто?—что оказалось хорошо понятно Султаном Селимом, сдержано вздохнувшим и легкомысленно отмахнувшимся:
--Рабыня из гарема Шехзаде Баязида, которую раньше звали Рана-хатун! Полгода тому назад Валиде Хандан Султан дала ей более подходящее её характеру имя.
Лютфи-паша одобрительно кивнул, мысленно признаваясь себе в том, что имя рабыни ему нравится, благодаря чему, он сам того не заметил, как выдохнул с одобрением:
--Красивое имя, Повелитель! Думаю Шехзаде Баязиду оно, тоже очень понравится.
Между ними, вновь воцарилось, очень мрачное молчание, во время которого каждый из них думал о том, почему от Шехзаде Мустафы до сих пор нет никаких известий, что мужчинам, очень даже не нравилось, ведь, как говорится в народе: «Затишье, всегда случается перед сокрушительной и очень беспощадной бурей.»
Но, а, что же касается главной Хасеки Мейлишах Султан, то она, оказавшись за пределами главных покоев, прошлась немного по, залитому яркими золотыми солнечными лучами, дворцовому коридору, направляясь в гарем, погружённая в глубокую мрачную задумчивость о том, как ей полагается вести себя с Селимие-хатун, ведь та стала для неё соперницей, которая ни за что, не упустит возможности для того, чтобы ни выбиться в новые кадины, либо в Хасеки, чего Мейлишах, категорически не желала допускать, ведь девушка, непременно начнёт дерзить и заноситься, забыв о том, кем является. Только как Мейлишах утихомирить наложницу, она, пока ещё не знала, благодаря чему, из её соблазнительной груди вырвался измождённый вздох:
--О, милостивый Аллах! Что же мне делать со всеми этими, так и рвущимися, благодаря слепому попустительству Валиде Султан, в постель к моему горячо любимому мужу, наложницами!—напоминающий собой самый, что ни на есть, стон, не укрывшийся от внимания, вышедшего к ней на встречу, Шехзаде Баязида.
Он уже прибыл во дворец Топкапы и, теперь, уверенной походкой шёл по дворцовому коридору, направляясь в главные покои для того, чтобы встретиться с правящим братом и отчитаться перед ним о полуторагодичной поездке в Казвин, но, встретившись с очаровательной главной Хасеки Султана Селим хана, выглядевшей чрезмерно чем-то, очень сильно перевозбуждённой, что парня очень сильно заинтересовало и он, поравнявшись с невесткой, проявляя к ней непосредственное участие с вниманием, спросил:
--Значит, наш Повелитель пустился в гаремные развлечения? И давно ли?—чем мгновенно вывел невестку из её глубокой мрачной задумчивости и, привлеча к себе внимание, заставил юную Султаншу вовремя спохватиться и, почтительно ему поклонившись, чуть слышно выдохнуть:
--С нашей Валиде Хандан Султан сохранишь верность, как же!
Это невольно привело к тому, что молодые люди, не удержавшись от соблазна, беззаботно и звонко рассмеялись.
--Это точно, Султанша! Наша Валиде поступает так с вашими чувствами из-за того, что сама оказалась обделена мужской любовью.—понимающе тяжело вздыхая, согласился с невесткой Шехзаде Баязид, хотя и прекрасно вместе с ней понимал, что обсуждать других—безнравственно, пусть их и многое возмущает в решении Валиде Хандан Султан о том, чтобы Султан Селим пользовался услугами наложниц из гарема, но, внезапно вспомнив о том, что шурина, скорее всего в главных покоях для важного разговора ждёт её, правящий огромной Османской Империей, горячо любимый муж, Мейлишах Султан не стала больше задерживать шурина и, вновь почтительно ему откланявшись, с молчаливого его позволения продолжила свой путь в гарем, провожаемая понимающим, полным глубокой мрачной задумчивости, взглядом Шехзаде Баязида, который, простояв в гордом одиночестве посреди дворцового коридора и дойдя до главных покоев, терпеливо дождался момента, когда молчаливые стражники, крайне бесшумно открыли перед ним дубовые створки широкой двери, что позволило, погружённому в глубокую мрачную задумчивость, юноше войти вовнутрь главных покоев.
Там брата уже терпеливо ждал юный Султан Селим, продолжая с глубокой мрачной задумчивостью беседовать о Шехзаде Мустафе, а именно о том, что может скрываться под его молчанием, выдвигая свои предположения, что продлилось ровно до тех пор, пока их вниманием ни завладел Шехзаде Баязид, стремительно подошедший к брату и засвидетельствовавший ему своё почтение с принесением присяги на верность, ничего не скрывая, с чрезвычайной серьёзностью доложил:
--Наш дорогой старший брат Шехзаде Мустафа собирает войско из янычар для того, чтобы отправиться в столицу с целью возведения себя на трон, Повелитель.—чем заставил брата с Великим визирем потрясённо переглянуться между собой, мысленно сойдясь на одном и том же: «Ну, вот и дождались! Теперь понятно, почему от Шехзаде Мустафы нет никаких вестей!», благодаря чему, единогласно измождено вздохнули.
--Как ты об этом узнал, Баязид?—постепенно собравшись с мыслями, спросил у брата Султан Селим, вдумчиво всматриваясь в его мужественное привлекательное лицо, выражающее невыносимую глубокую мрачность, с которой Шехзаде Баязид доложил откровенно:
--Я только что приехал из Амасии, где стал невольным свидетелем всего этого. Мустафа не стал от меня ничего скрывать и откровенно признался мне в том, что он, хотя и доволен Вашим правлением в качестве Регента Государства, но занять трон обязан он по праву старшего брата, что натолкнуло меня на мысль о том, что его в этом настроила его Баш Хасеки Негриз Султан, в чём Мустафа мне позднее признался.—что стало для юного Султана жестоким ударом по братским чувствам, ведь столь коварным поступком, Шехзаде Мустафа окончательно сжёг все мосты между ними, не оставив Селиму никакого другого выхода, кроме, как отдать один лишь, как ему, казалось правильный приказ, обращённый к Великому Визирю с младшим братом:
--Я сегодня же отправлю распоряжение Джаннет-калфе с Хаджи-агой о том, чтобы они в самые ближайшие дни физически устранили Нергиз-хатун, но, а, что же касается вас, Лютфи-паша, и тебя, Баязид, то вы послезавтра отправитесь в Амасию для того, чтобы заставить моего старшего брата распустить войска и присягнуть мне на верность!
Лютфи-паша вместе с Шехзаде Баязидом, хотя и морально были готовы к такому, как они считали, вынужденному Высочайшему приказу, но отчётливо видели то, как невыносимо сильно страдает от безысходности Их Повелитель, голубые глаза которого заблестели от горьких слёз, что было хорошо понятно Великому визирю с юным Шехзаде, печально переглянувшихся между собой и заключивших:
--Как прикажете, Повелитель!—что прозвучало с взаимным, очень печальным вздохом, после чего все, вновь погрузились в глубокую мрачную задумчивость, при этом, юному Шехзаде Баязиду уже с нетерпением хотелось забыться в заботливых объятиях милой возлюбленной фаворитки Михринур-хатун, смутно надеясь на то, что любимая успела по нему изрядно соскучиться.
Так и было на самом деле. Михринур-хатун действительно очень сильно скучала по Шехзаде Баязиду. Даже сейчас, когда она сидела на тюфяке в окружении других наложниц, среди которых были и Дилвин с Махнур-хатун, занимающиеся Шехзаде Мурадом и Михришах Султан, Михринур-хатун думала о дражайшем возлюбленном, лишь создавая видимость того, что она общается с подругами, так глубоко уйдя в романтические мысли, что даже не заметила того, как в общую гаремную комнату с царственной грацией вошла Мелишах Султан, сопровождаемая ункяр-калфой Нигяр с кизляром-агой Сюмбулем, выглядевшие какими-то очень серьёзными, не говоря уже о том, что встревоженными, но, не желая выдавать истинных чувств перед наложницами, сменили беспокойство на доброжелательность, с которой Мейлишах Султан бесшумно приблизилась к своим верным рабыням и, подав им повелительный знак о том, чтобы те следовали за ней, любезно объявила, обращаясь к дражайшей фаворитке своего шурина:
--Можешь выдохнуть с огромным облегчением, Михринур-хатун. Шехзаде Баязид вернулся к нам и скоро будет ждать тебя в хаммаме. Готовься и отправляйся туда.—и внимательно проследила за тем, как темноволосая наложница, мгновенно воспряла духом и, оживившись, вся просияла огромным восторгом, но, не желая заставлять возлюбленного томиться ожиданием, грациозно встала с тюфяка и, почтительно поклонившись главной Хасеки Султана Селима, с её молчаливого одобрения убежала в дворцовый хамам, провожаемая понимающим взглядом всех рабынь и главными евнухом с калфой, которые терпеливо дождались момента, пока к ним ни присоединились Дилвин с Махнур-хатун, крайне бережно, нёсшие на руках, новорожденных Шехзаде с Султаншей, что позволило им всем пройти, наконец, в просторные покои Мейлишах Султан.
И вот, оказавшись, наконец-то, в своих покоях, Мейлишах Султан заботливо покормила своих малышей и, внимательно проследив за тем, как её верные служанки крайне бережно принялись укладывать их спать в детских кроватках, принялась яростно метаться по просторным покоям, возмущённо высказываясь:
--Я, конечно, хорошо понимаю, что физически устранив Селимие-хатун, я ничего не добьюсь, ведь Валиде Хандан Султан приблизит к Повелителю другую, более подходящую на её взгляд, рабыню, да и воевать со всем гаремом—бессмысленно, не говоря уже о том, что напрасная трата времени и сил! Только, что мне делать для того, чтобы не сводить себя с ума от ревности, когда Валиде отправит к Его Султанскому Величеству новую наложницу, или опять Селимие-хатун?!—что напоминало крик невыносимого отчаяния, полный огромной душевной боли, что было хорошо понятно мудрой Нигяр-калфе, которая сдержано вздохнула в ответ и мудро рассудила:
--Конечно, я могла бы посоветовать Вам найти ту рабыню, которая убила бы нашу Валиде Султан, ведь самая главная причина Вашего душевного терзания—именно Валиде Хандан Султан, только её смерть совсем не принесёт Вам никакого облегчения, Султанша, а наоборот—заставит Вас мучиться угрызениями совести ещё сильнее от понимания того, что Вы испачкались в крови своей свекрови. Вам это надо? Конечно, же нет.—невольно приведя это к тому, что юная главная Хасеки мгновенно остановилась и, с царственной грацией обернувшись, вдумчиво принялась всматриваться в ункяр-калфу с кизляром-агой, мысленно признаваясь себе в том, что они абсолютно правы, благодаря чему, продолжила рассуждение:
--Да и, как на грех, никакой эпидемии нет для того, чтобы мы могли заразить Валиде Султан, тем-самым отведя от себя все подозрения в умышленном убийстве.—чем привлекла к себе внимание верной Махнур-хатун, которая с мрачной глубокой задумчивостью переглянулась с подругой Дилвин и, придя к общему мнению, приблизилась к своей госпоже и высказала одно лишь, как ей казалось самое мудрое решение:
--Тогда необходимо приложить все усилия для того, чтобы Селимие-хатун всё время рожала Повелителю одних девочек, госпожа. Он потеряет к ней интерес и, вновь переключится на Вас.—чем, мгновенно привлекла к себе внимание главной Хасеки с кизляром-агой и с ункяр-калфой, заставив их, потрясённо переглянуться между собой, а Мейлишах Султан рассудительно заключить:
--Повелитель итак любит лишь меня одну, а к наложницам относится, как к утехе, но идея хорошая, Махнур! Над ней надо хорошенько подумать.—невольно приведя это к тому, что между ними всеми воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого все погрузились в глубокую задумчивость над разумным предложением Махнур-хатун.
А между тем, главная Хасеки Султана Селим хана Мейлишах Султан не соврала Михринур-хатун, когда та пришла в дворцовый хамам, ведь Шехзаде Баязид действительно находился там и, полностью расслабившись, вальяжно восседал на тёплой мраморной плите, не обращая никакого внимания на яркие золотые солнечные лучи, проникающие туда и окутывающие всё пространство светлого мраморного зала ослепительным блеском, а всё из-за того, что юноша был погружён в глубокую мрачную задумчивость о чрезвычайно серьёзном разговоре с правящим братом и с Великим Визирем, касаемом дальнейшей судьбы их общего старшего брата Шехзаде Мустафы с его Баш Хасеки и их маленьким Шехзаде Абдуллы, благодаря чему, совершенно не заметил того, как к нему бесшумного подошла его дражайшая возлюбленная Михринур-хатун, которая молча встала позади него и заботливо принялась массировать ему мужественные мускулистые плечи, словно желая помочь ему снять невыносимую дорожную усталость и помочь расслабиться, что ей удалось успешно.
--Михринур!—нежась под её заботливыми умелыми руками, измождено вздохнул юноша, на мгновение закрыв светлые глаза и спустя какое-то мгновение открыв их снова, инстинктивно накрыл её нежную руку своей мужественной сильной рукой и, крайне бережно усадив на мраморную плиту рядом с собой, углядел то, как её очаровательное лицо озарилось взаимной доброжелательной улыбкой, с которой юная наложница с трепетной нежностью выдохнула:
--Я очень сильно скучала по Вам, Шехзаде! Не было ни одного дня, чтобы я ни молила Аллаха о Вашем скорейшем возвращении.—что
