пришлось очень даже по душе юному Шехзаде Баязиду, благодаря чему, он, добровольно утопая в коричневой бездне её выразительных колдовских глаз, сам не заметил того, как склонился к чувственным алым губам дражайшей фаворитки и, самозабвенно завладев ими, пламенно поцеловал возлюбленную, инстинктивно обвившую его мускулистую шею изящными руками и с неистовым пылом, ответившую на поцелуй возлюбленного.
--И вот твои молитвы оказались услышаны, моя Михринур!—нехотя прерывая их пламенный поцелуй, нежно выдохнул Шехзаде Баязид, чем заставил возлюбленную с взаимностью выдохнуть в ответ:
--Хвала небесам, Шехзаде!—после чего, она, не говоря больше ни единого слова, вновь поцеловала возлюбленного в чувственные мягкие мужественные губы, обрушив на него беспощадный шквал, состоящий из головокружительных ласк с неистовыми поцелуями, которым, казалось не наступит конца никогда для того, чтобы помочь любимому забыть обо всех печалях, что ей удалось успешно, ведь юный Шехзаде Баязид, на протяжении их головокружительной неистовой страсти не вспоминал о насущных проблемах ни разу.
Но, а чуть позднее, когда возлюбленная пара, уже приведя себя в благопристойный вид, уже находилась в просторных светлых покоях Шехзаде Баязида, вальяжно восседая на мягких бархатных подушках с тёмными бархатными наволочками за низким круглым столом и трапезничала, не обращая никакого внимания на тихое потрескивание дров в мраморном камине, приятное, исходящее из которого, тепло заботливо окутывало возлюбленных, словно мягкой шерстяной шали, между ними состоялся, весьма душевный разговор о том, что его больше всего мучило и не давало никакого покоя, в данную минуту.
--Баш Хасеки моего несчастного старшего брата Шехзаде Мустафы Нергиз-хатун сама не понимает того, что из-за своей неутолимой жажды власти и стремлению воцариться над главным гаремом, постепенно толкает себя и его под удавку безмолвного палача, Михринур!—печально вздыхая, поделился с возлюбленной Шехзаде Баязид, прекрасно понимая, что ничего не может от неё скрывать, при этом от его внимания ни укрылось то, на сколько сильно девушка оказалась потрясена его душевным откровением, благодаря чему, измождено вздохнула:
--Вот уж действительно, правду в народе говорят о том, что в тихом омуте черти водятся, Шехзаде! Кто бы мог подумать, что из мудрой амбициозной бывшей ункяр-калфы, каковой была Нергиз-хатун вырастет такой беспощадный коварный и властолюбивый монстр! Не зря же говорится о том, что, если хочешь хорошо узнать человека и проявить его истинную сущность—дай ему власть.—с чем Шехзаде Баязид полностью согласился, поддержав возлюбленную мрачными словами:
--Если она о себе не думает, то лучше бы представила себе то, что, побуждая и всячески подталкивая моего несчастного, пламенно влюблённого в неё, старшего брата к беспощадному кровопролитному восстанию против Повелителя, обрекает себя на страшную смерть, Михринур! Неужели ей не жаль моего брата с полуторагодовалым племянником! Что за женщина?!
Между возлюбленными воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они вдумчиво всматривались в привлекательные лица друг друга и не произносили больше ни единого слова, хорошо ощущая то, как бешено колотится от невыносимого беспокойства их справедливое разгорячённое сердце, а в голове хаотично проносятся мысли, одна мрачнее и тревожнее другой.
--И, что же решил Повелитель, Шехзаде?—собравшись постепенно с мыслями и проявляя к возлюбленному огромное участие, поинтересовалась Михринур-хатун, чем заставила возлюбленного, вновь печально вздохнуть и, ничего от неё не скрывая, откровенно поделиться с ней:
--Он вынес Нергиз-хатун смертный приговор, который должны привести в исполнение ункяр-калфа Джаннет и кизляр-ага Хаджи-Мехмет, Михринур! Что же касается Шехзаде Мустафы, то послезавтра я вместе с Лютфи-пашой отправляемся в Амасию для того, чтобы распустить войско Шехзаде Мустафы и побыть с ним до тех пор, пока он полностью ни оправится от потери фаворитки и ни присягнёт на верность Повелителю.—благодаря чему, между возлюбленными, вновь воцарилось, очень мрачное молчание, во время которого они пришли к обоюдному мнению о том, что Повелитель принял, пусть и суровое, но очень справедливое решение, относительно старшего брата и его семьи, благодаря чему, продолжили трапезу уже, не произнося ни единого слова.
Но, если с одной проблемой было всё понятно, то, вот с другой, а именно с Валиде Хандан Султан, которая, ни о чём, не подозревая, находилась в своих просторных светлых, богато обставленных, покоях и стоя перед прямоугольным зеркалом в золотой раме, одетая в шикарное яркое голубое парчовое платье с серебряным орнаментом в окружении верных рабынь, укладывающих её роскошные густые вьющиеся волосы тёмного шоколадного оттенка в великолепную причёску, нет.
Молодая Валиде Хандан Султан была погружена в глубокую мрачную задумчивость о том, куда со вчерашнего вечера пропала её верная подопечная Селимие-хатун.
--Валиде, Вы разве ещё не знаете?! Селимие-хатун прошлую ночь провела в главных покоях. Повелитель сам пожелал того, чтобы Селимие-хатун разделила с ним ложе.—удивлённая неосведомлённостью Валиде, доложила ей одна из рабынь, чем Валиде Хандан Султан оказалась приятно удивлена.
--Вот как?! Неожиданно!—загадочно улыбаясь, удивлённо выдохнула Валиде и погрузилась в глубокую задумчивость о том, что же интересно случилось с её отважным львом, раз он, вдруг, пожелал разделить ложе с наложницей, переступив через себя и вспомнив о том, что у него, оказывается, помимо обеих Хасеки, есть ещё и гарем, нуждающийся в его внимании.
--Девушку уже перевели на этаж для фавориток, где она постепенно обживается, валиде.—словно предугадав её новый вопрос, вновь доложила Валиде всё та же служанка, которая, в данную минуту, уже вплетала бриллиантовые нити в её волосы и закрепляла шпильками корону из белого золота с драгоценными камнями, благодаря чему удосужилась от Валиде Хандан Султан грациозного одобрительного кивка головы с заключением:
--Замечательно. Сейча я нанесу Селимие-хатун визит и обо всём, как следует, расспрошу её.—и, бросив беглый взгляд в сторону широкой двери, дубовые створки которой бесшумно открылись, и в роскошные покои к Валиде Султан уверенно вошла Джанфеда-калфа, почтительно ей поклонившаяся, за что и удосужилась от неё недовольного взгляда с укором.—Джанфеде, где ты ходишь постоянно?! Будешь сопровождать меня к Селимие-хатун в покои для фавориток!
Старшая калфа всё поняла и, не говоря ни единого слова, хотя и пришла сюда сразу после того, как выполнила очередное поручение Баш Хасеки Нурбану Султан по её активным приготовлениям к ночи четверга, которую собиралась, как то велят традиции, провести в главных покоях с дражайшим возлюбленным Повелителем, Джанфеде-калфа, вновь почтительно поклонилась и отправилась сопровождать Валиде Хандан Султан в покои для фавориток, где до сих пор находилась Селимие-хатун, до сих пор не веря в то, что стала новой фавориткой юного Падишаха.
Селимие-хатун никого не ждала, вальяжно восседая на парчовой одноместной тахте и, погрузившись в романтические мечтания о юном мужественном красавце Султане, хотя и прекрасно помнила жестокие слова кизляра-аги Сюмбуля о том, что ей больше так и не суждено больше пройти по «золотому пути», так как Повелитель больше ни за что не позовёт её к себе в главные покои по той лишь причине, что она ему совершенно не нужна, ведь у него есть две амбициозные мудрые красавицы-Хасеки Мейлишах и Нурбану Султан, которых он безгранично любит и верен им, что очень сильно огорчило юную рыжеволосую красавицу-афинянку Селимие-хатун, из соблазнительной упругой груди которой произвольно вырвался печальный, полный огромного душевного разочарования, вздох:
--Ах, Повелитель! Ну, как же мне вызвать у Вас любовь и ко мне, тоже?!—что ни укрылось от, бесшумно вошедшей в покои со скромной, но по своему уютной обстановкой, Валиде Хандан Султан, лицо которой озарилось понимающей доброжелательной улыбкой, заставив с искренним пониманием заверить:
--Регулярно ходить на хальветы к моему отважному льву и, по возможности, как можно скорее забеременеть и родить Династии нового Шехзаде, либо двоих, девочка!—чем мгновенно привлекла к себе внимание Селимие-хатун, которая, мгновенно спохватившись, стремительно встала с тахты и, почтительно поклонившись, обречённо выдохнула:
--Но как же я это сделаю, валиде, ведь мне, отныне запрещено приходить в главные покои! Так мне сказал Сюмбуль-ага! Отныне, мне позволено видеть Повелителя лишь во снах!—хорошо ощущая то, как по румяным бархатистым щекам из ясных карих глаз прозрачными тонкими ручьями стекают горькие слёзы, вызвавшие добродушную улыбку у Валиде Хандан Султан, которая сдержано вздохнула и заверила:
--Об этом можешь не беспокоиться, Хатун! Главное продолжай быть мне преданной, и я, со своей стороны, позабочусь о том, чтобы у тебя этих жарких ночей было ещё, очень и очень много!—совершенно не заметив того, как, стоявшая немного в стороне, Джанфеде-калфа презрительно чуть слышно хмыкнула:
--Конечно! Как же! Мечтай дальше, Хатун!—но, привлекая к себе внимание Валиде, почтительно откланялась и выдохнула.—С Вашего позволения, валиде! Пойду займусь гаремными делами.
Валиде ничего не ответила, а лишь позволительно кивнула и, внимательно проследив за тем, как за старшей калфой, стражницы молча закрыли створки широкой двери, обдавая Валиде с её юной подопечной приятной прохладой, на которую они не обратили никакого внимания, увлечённо занятые душевно-наставленческой беседой о новых взаимоотношениях юного Падишаха с его новой фавориткой, что Селимие-хатун впитывала в себя, как губка, благодаря чему, они совершенно не заметили того, как за окнами великолепного дворца Топкапы постепенно стемнело, и наступил вечер.
Вот только никто из них даже не догадывалась о том, что, в эту самую минуту, вспомнившая о том, что её госпоже—Баш Хасеки Нурбану Султан уже пора отправляться в великолепные покои Султана Селима, Джанфеда-калфа пришла к ней и не смогла скрыть огромного восхищения, ведь молодая черноволосая венецианка, действительно выглядела бесподобно в роскошном бархатном платье тёмного красного оттенка с, подобранным в тон, алом парчовом кафтане, погружённая в глубокую романтическую мечтательность о предстоящей встрече с горячо любимым мужем, что заставляло сердце биться чаще, а хорошенькое лицо заливаться румянцем смущения, благодаря чему, она даже не замечала того, как преданные девушки-рабыни помогали ей наводить последний лоск в приготовлениях, стоя перед зеркалом в золотой раме, пока ни заметив присутствия в покоях старшей калфы ни поделилась с ней своими мыслями об интригах Валиде Хандан Султан, направленных против неё с главной Хасеки Повелителя Мейлишах Султан:
--Валиде всё надеется с помощью своей афинской девчонки по имени Селимие-хатун отвлечь Повелителя от меня с Мейлишах Султан, Джанфеде?! Наивная!—с чем Джанфеда-калфа была полностью согласна, из-за чего понимающе вздохнула и заключила:
--Вы абсолютно правы, Султанша. Валиде совершенно не знает своего сына.
Нурбану Султан озарилась взаимной доброжелательной улыбкой, с которой мысленно оценила свой обворожительный облик по достоинству и, оказавшись им целиком и полностью довольна, с мечтательным вздохом заключила:
--Ну, что же, пора отправляться в покои к Повелителю, Джанфеда. Не стоит заставлять его ждать.—и, не говоря больше ни единого слова, дала повелительный знак рабыням на то, что они свободны и, терпеливо дождавшись момента, когда те разошлись по своим углам, не теряя драгоценного времени, покинула покои и направилась по, залитому лёгким медным мерцанием от пламени настенных факелов, мраморному дворцовому коридору в покои к Повелителю, сопровождаемая молодыми евнухами с калфами, возглавляемыми Джанфеде-калфой, продолжая находиться в глубокой романтической задумчивости, благодаря чему, Нурбану Султан даже не заметила того, как, наконец, дошла до желанных покоев, дубовые створки широкой двери в которые перед ней открыли молчаливые стражники, что позволило Султанше с царственной грацией плавно войти во внутрь, провожаемая одобрительным взглядом Джанфеде-калфы, которая, выждав немного времени, подала подчинённым повелительный знак о том, что они возвращаются в гарем, что те и сделали незамедлительно и, не говоря ни единого слова против.
Оказавшись на пороге великолепных покоев горячо любимого мужа, который, в данную минуту, сидел за рабочим столом и сосредоточенно вчитывался в донесения высокопоставленных сановников, ни на что, не отвлекаясь, Баш Хасеки Нурбану Султан застыла в почтительном поклоне, смиренно ожидая момента, когда Повелитель, наконец, вспомнит о своей главной наложнице и позволит ей пройти вовнутрь.
Ожидание продлилось не долго. И вот, оторвавшись, наконец, от важных дел, Султан Селим медленно поднял от донесений, уже изрядно уставший взгляд, и увидел присутствие в покоях своей Баш Хасеки. Она стояла в почтительном поклоне и в смиренном ожидании его внимания.
--Нурбану!—с огромной нежностью выдохнул молодой Султан и, не медля больше ни минуты, встал и вышел из-за рабочего стола к ней на встречу, что позволило молодой Султанше медленно подойти к нему ближе и, плавно опустившись на одно колено, взять в руки подол его парчового халата и, поднеся к чувственным губам, поцеловать и затаиться в трепетном ожидании его дальнейших действий.
Селим не разочаровал главную наложницу тем, что крайне бережно коснулся рукой её аккуратно очерченного подбородка и, заботливо обнимая за изящные плечи, что вызвало в молодой Султанше трепетный вздох:
--Повелитель!—плавно и медленно поднял с колен и, подойдя вместе с ней к широкому ложу, сел на парчовое покрывало и, продолжая с огромной нежностью обнимать и заворожённо смотреть в её огромные изумрудные глаза, проявляя искреннее участие, спросил:
--Как ты поживаешь, Нурбану? Всё ли у тебя хорошо?
Молодая женщина, вновь трепетно вздохнула и, ничего не скрывая, поделилась:
--Вам нечего беспокоиться о нас с детьми! С нами всё хорошо. Мы молимся о вашем здоровье и долголетии, Повелитель.
Конечно, это было искусной ложью, ведь с появлением в их жизни бесправной рабыни по имени Селимие у Нурбану Султан ещё не было и дня, чтобы она ни проводила в невыносимой тоске по своему Повелителю. Только молодая женщина перестала сетовать и обижаться на несправедливость жестокой судьбы. Вместо этого она полностью окунулась в заботу и воспитание об их с Селимом детях, став добропорядочной матерью, пусть её и напрягали интриги их Валиде Хандан Султан, так и норовящей, причинить невыносимую душевную боль, ей—Нурбану и Мейлишах Султан, но докучать жалобами возлюбленного, Султанша не захотела.
--Так и должно быть, Нурбану. Не стоит понапрасну тратить нервы на склоки с наложницами. Будь мудрее и сдержаннее, как бы они тебя ни провоцировали.—одобрительно вздыхая, заключил Султан Селим в тот самый момент, когда плавно и медленно завладевал чувственными губами главной наложницы для того, чтобы воссоединиться с ней в долгом, очень пламенном поцелуе, перед чем Нурбану Султан совершенно не возражала.
--И вот твои молитвы оказались услышаны, моя Михринур!—нехотя прерывая их пламенный поцелуй, нежно выдохнул Шехзаде Баязид, чем заставил возлюбленную с взаимностью выдохнуть в ответ:
--Хвала небесам, Шехзаде!—после чего, она, не говоря больше ни единого слова, вновь поцеловала возлюбленного в чувственные мягкие мужественные губы, обрушив на него беспощадный шквал, состоящий из головокружительных ласк с неистовыми поцелуями, которым, казалось не наступит конца никогда для того, чтобы помочь любимому забыть обо всех печалях, что ей удалось успешно, ведь юный Шехзаде Баязид, на протяжении их головокружительной неистовой страсти не вспоминал о насущных проблемах ни разу.
Но, а чуть позднее, когда возлюбленная пара, уже приведя себя в благопристойный вид, уже находилась в просторных светлых покоях Шехзаде Баязида, вальяжно восседая на мягких бархатных подушках с тёмными бархатными наволочками за низким круглым столом и трапезничала, не обращая никакого внимания на тихое потрескивание дров в мраморном камине, приятное, исходящее из которого, тепло заботливо окутывало возлюбленных, словно мягкой шерстяной шали, между ними состоялся, весьма душевный разговор о том, что его больше всего мучило и не давало никакого покоя, в данную минуту.
--Баш Хасеки моего несчастного старшего брата Шехзаде Мустафы Нергиз-хатун сама не понимает того, что из-за своей неутолимой жажды власти и стремлению воцариться над главным гаремом, постепенно толкает себя и его под удавку безмолвного палача, Михринур!—печально вздыхая, поделился с возлюбленной Шехзаде Баязид, прекрасно понимая, что ничего не может от неё скрывать, при этом от его внимания ни укрылось то, на сколько сильно девушка оказалась потрясена его душевным откровением, благодаря чему, измождено вздохнула:
--Вот уж действительно, правду в народе говорят о том, что в тихом омуте черти водятся, Шехзаде! Кто бы мог подумать, что из мудрой амбициозной бывшей ункяр-калфы, каковой была Нергиз-хатун вырастет такой беспощадный коварный и властолюбивый монстр! Не зря же говорится о том, что, если хочешь хорошо узнать человека и проявить его истинную сущность—дай ему власть.—с чем Шехзаде Баязид полностью согласился, поддержав возлюбленную мрачными словами:
--Если она о себе не думает, то лучше бы представила себе то, что, побуждая и всячески подталкивая моего несчастного, пламенно влюблённого в неё, старшего брата к беспощадному кровопролитному восстанию против Повелителя, обрекает себя на страшную смерть, Михринур! Неужели ей не жаль моего брата с полуторагодовалым племянником! Что за женщина?!
Между возлюбленными воцарилось долгое, очень мрачное молчание, во время которого они вдумчиво всматривались в привлекательные лица друг друга и не произносили больше ни единого слова, хорошо ощущая то, как бешено колотится от невыносимого беспокойства их справедливое разгорячённое сердце, а в голове хаотично проносятся мысли, одна мрачнее и тревожнее другой.
--И, что же решил Повелитель, Шехзаде?—собравшись постепенно с мыслями и проявляя к возлюбленному огромное участие, поинтересовалась Михринур-хатун, чем заставила возлюбленного, вновь печально вздохнуть и, ничего от неё не скрывая, откровенно поделиться с ней:
--Он вынес Нергиз-хатун смертный приговор, который должны привести в исполнение ункяр-калфа Джаннет и кизляр-ага Хаджи-Мехмет, Михринур! Что же касается Шехзаде Мустафы, то послезавтра я вместе с Лютфи-пашой отправляемся в Амасию для того, чтобы распустить войско Шехзаде Мустафы и побыть с ним до тех пор, пока он полностью ни оправится от потери фаворитки и ни присягнёт на верность Повелителю.—благодаря чему, между возлюбленными, вновь воцарилось, очень мрачное молчание, во время которого они пришли к обоюдному мнению о том, что Повелитель принял, пусть и суровое, но очень справедливое решение, относительно старшего брата и его семьи, благодаря чему, продолжили трапезу уже, не произнося ни единого слова.
Но, если с одной проблемой было всё понятно, то, вот с другой, а именно с Валиде Хандан Султан, которая, ни о чём, не подозревая, находилась в своих просторных светлых, богато обставленных, покоях и стоя перед прямоугольным зеркалом в золотой раме, одетая в шикарное яркое голубое парчовое платье с серебряным орнаментом в окружении верных рабынь, укладывающих её роскошные густые вьющиеся волосы тёмного шоколадного оттенка в великолепную причёску, нет.
Молодая Валиде Хандан Султан была погружена в глубокую мрачную задумчивость о том, куда со вчерашнего вечера пропала её верная подопечная Селимие-хатун.
--Валиде, Вы разве ещё не знаете?! Селимие-хатун прошлую ночь провела в главных покоях. Повелитель сам пожелал того, чтобы Селимие-хатун разделила с ним ложе.—удивлённая неосведомлённостью Валиде, доложила ей одна из рабынь, чем Валиде Хандан Султан оказалась приятно удивлена.
--Вот как?! Неожиданно!—загадочно улыбаясь, удивлённо выдохнула Валиде и погрузилась в глубокую задумчивость о том, что же интересно случилось с её отважным львом, раз он, вдруг, пожелал разделить ложе с наложницей, переступив через себя и вспомнив о том, что у него, оказывается, помимо обеих Хасеки, есть ещё и гарем, нуждающийся в его внимании.
--Девушку уже перевели на этаж для фавориток, где она постепенно обживается, валиде.—словно предугадав её новый вопрос, вновь доложила Валиде всё та же служанка, которая, в данную минуту, уже вплетала бриллиантовые нити в её волосы и закрепляла шпильками корону из белого золота с драгоценными камнями, благодаря чему удосужилась от Валиде Хандан Султан грациозного одобрительного кивка головы с заключением:
--Замечательно. Сейча я нанесу Селимие-хатун визит и обо всём, как следует, расспрошу её.—и, бросив беглый взгляд в сторону широкой двери, дубовые створки которой бесшумно открылись, и в роскошные покои к Валиде Султан уверенно вошла Джанфеда-калфа, почтительно ей поклонившаяся, за что и удосужилась от неё недовольного взгляда с укором.—Джанфеде, где ты ходишь постоянно?! Будешь сопровождать меня к Селимие-хатун в покои для фавориток!
Старшая калфа всё поняла и, не говоря ни единого слова, хотя и пришла сюда сразу после того, как выполнила очередное поручение Баш Хасеки Нурбану Султан по её активным приготовлениям к ночи четверга, которую собиралась, как то велят традиции, провести в главных покоях с дражайшим возлюбленным Повелителем, Джанфеде-калфа, вновь почтительно поклонилась и отправилась сопровождать Валиде Хандан Султан в покои для фавориток, где до сих пор находилась Селимие-хатун, до сих пор не веря в то, что стала новой фавориткой юного Падишаха.
Селимие-хатун никого не ждала, вальяжно восседая на парчовой одноместной тахте и, погрузившись в романтические мечтания о юном мужественном красавце Султане, хотя и прекрасно помнила жестокие слова кизляра-аги Сюмбуля о том, что ей больше так и не суждено больше пройти по «золотому пути», так как Повелитель больше ни за что не позовёт её к себе в главные покои по той лишь причине, что она ему совершенно не нужна, ведь у него есть две амбициозные мудрые красавицы-Хасеки Мейлишах и Нурбану Султан, которых он безгранично любит и верен им, что очень сильно огорчило юную рыжеволосую красавицу-афинянку Селимие-хатун, из соблазнительной упругой груди которой произвольно вырвался печальный, полный огромного душевного разочарования, вздох:
--Ах, Повелитель! Ну, как же мне вызвать у Вас любовь и ко мне, тоже?!—что ни укрылось от, бесшумно вошедшей в покои со скромной, но по своему уютной обстановкой, Валиде Хандан Султан, лицо которой озарилось понимающей доброжелательной улыбкой, заставив с искренним пониманием заверить:
--Регулярно ходить на хальветы к моему отважному льву и, по возможности, как можно скорее забеременеть и родить Династии нового Шехзаде, либо двоих, девочка!—чем мгновенно привлекла к себе внимание Селимие-хатун, которая, мгновенно спохватившись, стремительно встала с тахты и, почтительно поклонившись, обречённо выдохнула:
--Но как же я это сделаю, валиде, ведь мне, отныне запрещено приходить в главные покои! Так мне сказал Сюмбуль-ага! Отныне, мне позволено видеть Повелителя лишь во снах!—хорошо ощущая то, как по румяным бархатистым щекам из ясных карих глаз прозрачными тонкими ручьями стекают горькие слёзы, вызвавшие добродушную улыбку у Валиде Хандан Султан, которая сдержано вздохнула и заверила:
--Об этом можешь не беспокоиться, Хатун! Главное продолжай быть мне преданной, и я, со своей стороны, позабочусь о том, чтобы у тебя этих жарких ночей было ещё, очень и очень много!—совершенно не заметив того, как, стоявшая немного в стороне, Джанфеде-калфа презрительно чуть слышно хмыкнула:
--Конечно! Как же! Мечтай дальше, Хатун!—но, привлекая к себе внимание Валиде, почтительно откланялась и выдохнула.—С Вашего позволения, валиде! Пойду займусь гаремными делами.
Валиде ничего не ответила, а лишь позволительно кивнула и, внимательно проследив за тем, как за старшей калфой, стражницы молча закрыли створки широкой двери, обдавая Валиде с её юной подопечной приятной прохладой, на которую они не обратили никакого внимания, увлечённо занятые душевно-наставленческой беседой о новых взаимоотношениях юного Падишаха с его новой фавориткой, что Селимие-хатун впитывала в себя, как губка, благодаря чему, они совершенно не заметили того, как за окнами великолепного дворца Топкапы постепенно стемнело, и наступил вечер.
Вот только никто из них даже не догадывалась о том, что, в эту самую минуту, вспомнившая о том, что её госпоже—Баш Хасеки Нурбану Султан уже пора отправляться в великолепные покои Султана Селима, Джанфеда-калфа пришла к ней и не смогла скрыть огромного восхищения, ведь молодая черноволосая венецианка, действительно выглядела бесподобно в роскошном бархатном платье тёмного красного оттенка с, подобранным в тон, алом парчовом кафтане, погружённая в глубокую романтическую мечтательность о предстоящей встрече с горячо любимым мужем, что заставляло сердце биться чаще, а хорошенькое лицо заливаться румянцем смущения, благодаря чему, она даже не замечала того, как преданные девушки-рабыни помогали ей наводить последний лоск в приготовлениях, стоя перед зеркалом в золотой раме, пока ни заметив присутствия в покоях старшей калфы ни поделилась с ней своими мыслями об интригах Валиде Хандан Султан, направленных против неё с главной Хасеки Повелителя Мейлишах Султан:
--Валиде всё надеется с помощью своей афинской девчонки по имени Селимие-хатун отвлечь Повелителя от меня с Мейлишах Султан, Джанфеде?! Наивная!—с чем Джанфеда-калфа была полностью согласна, из-за чего понимающе вздохнула и заключила:
--Вы абсолютно правы, Султанша. Валиде совершенно не знает своего сына.
Нурбану Султан озарилась взаимной доброжелательной улыбкой, с которой мысленно оценила свой обворожительный облик по достоинству и, оказавшись им целиком и полностью довольна, с мечтательным вздохом заключила:
--Ну, что же, пора отправляться в покои к Повелителю, Джанфеда. Не стоит заставлять его ждать.—и, не говоря больше ни единого слова, дала повелительный знак рабыням на то, что они свободны и, терпеливо дождавшись момента, когда те разошлись по своим углам, не теряя драгоценного времени, покинула покои и направилась по, залитому лёгким медным мерцанием от пламени настенных факелов, мраморному дворцовому коридору в покои к Повелителю, сопровождаемая молодыми евнухами с калфами, возглавляемыми Джанфеде-калфой, продолжая находиться в глубокой романтической задумчивости, благодаря чему, Нурбану Султан даже не заметила того, как, наконец, дошла до желанных покоев, дубовые створки широкой двери в которые перед ней открыли молчаливые стражники, что позволило Султанше с царственной грацией плавно войти во внутрь, провожаемая одобрительным взглядом Джанфеде-калфы, которая, выждав немного времени, подала подчинённым повелительный знак о том, что они возвращаются в гарем, что те и сделали незамедлительно и, не говоря ни единого слова против.
Оказавшись на пороге великолепных покоев горячо любимого мужа, который, в данную минуту, сидел за рабочим столом и сосредоточенно вчитывался в донесения высокопоставленных сановников, ни на что, не отвлекаясь, Баш Хасеки Нурбану Султан застыла в почтительном поклоне, смиренно ожидая момента, когда Повелитель, наконец, вспомнит о своей главной наложнице и позволит ей пройти вовнутрь.
Ожидание продлилось не долго. И вот, оторвавшись, наконец, от важных дел, Султан Селим медленно поднял от донесений, уже изрядно уставший взгляд, и увидел присутствие в покоях своей Баш Хасеки. Она стояла в почтительном поклоне и в смиренном ожидании его внимания.
--Нурбану!—с огромной нежностью выдохнул молодой Султан и, не медля больше ни минуты, встал и вышел из-за рабочего стола к ней на встречу, что позволило молодой Султанше медленно подойти к нему ближе и, плавно опустившись на одно колено, взять в руки подол его парчового халата и, поднеся к чувственным губам, поцеловать и затаиться в трепетном ожидании его дальнейших действий.
Селим не разочаровал главную наложницу тем, что крайне бережно коснулся рукой её аккуратно очерченного подбородка и, заботливо обнимая за изящные плечи, что вызвало в молодой Султанше трепетный вздох:
--Повелитель!—плавно и медленно поднял с колен и, подойдя вместе с ней к широкому ложу, сел на парчовое покрывало и, продолжая с огромной нежностью обнимать и заворожённо смотреть в её огромные изумрудные глаза, проявляя искреннее участие, спросил:
--Как ты поживаешь, Нурбану? Всё ли у тебя хорошо?
Молодая женщина, вновь трепетно вздохнула и, ничего не скрывая, поделилась:
--Вам нечего беспокоиться о нас с детьми! С нами всё хорошо. Мы молимся о вашем здоровье и долголетии, Повелитель.
Конечно, это было искусной ложью, ведь с появлением в их жизни бесправной рабыни по имени Селимие у Нурбану Султан ещё не было и дня, чтобы она ни проводила в невыносимой тоске по своему Повелителю. Только молодая женщина перестала сетовать и обижаться на несправедливость жестокой судьбы. Вместо этого она полностью окунулась в заботу и воспитание об их с Селимом детях, став добропорядочной матерью, пусть её и напрягали интриги их Валиде Хандан Султан, так и норовящей, причинить невыносимую душевную боль, ей—Нурбану и Мейлишах Султан, но докучать жалобами возлюбленного, Султанша не захотела.
--Так и должно быть, Нурбану. Не стоит понапрасну тратить нервы на склоки с наложницами. Будь мудрее и сдержаннее, как бы они тебя ни провоцировали.—одобрительно вздыхая, заключил Султан Селим в тот самый момент, когда плавно и медленно завладевал чувственными губами главной наложницы для того, чтобы воссоединиться с ней в долгом, очень пламенном поцелуе, перед чем Нурбану Султан совершенно не возражала.
