-- Я убью его!—стремительно убежал прочь с главного пассажирского салона, провожаемый раскатистым звонким смехом юной девушки, пока ещё не осознавшей смысл его слов. Зато это за неё сделали преданные фрейлины. Они даже встревоженно начали между собой переглядываться, чувствуя внезапное изменение в их беззаботном настроении, юная Великая княжна постепенно успокоилась, и, приведя мысли в порядок, обратилась к ним с вразумительными словами, в которые вложила всю свою доброжелательность, мягкость и обходительность, на какие была только способна:
--Ладно, девушки! Посмеялись и хватит! Нельзя забывать о том, что на нас внимательно смотрят высокопоставленные, но чрезмерно высоконравственные особы! Мы здесь, на борту «Титаника», представляем Российскую Империю. Это означает, что мы обязаны держать себя соответствующе, а моя вражда с похотливым деспотом не должна омрачать наши репутации!
Фрейлины поняли госпожу, и, заговорив с ней на более приятные и, носящие легкомысленный светский характер, темы, продолжили свой путь на верхнюю палубу для того, чтобы немного прогуляться и подышать приятным свежим морским воздухом. Да и, погода способствовала им. Она, на удивление, стояла спокойная тихая и безветренная, даже тёплая. Светило яркое солнце, а его ласковые золотые лучи окутывали, совершающих прогулку по палубе, пассажиров и, обслуживающих их, официантов шёлковым покрывалом.
Что же касается барона Браэртона, то Великая Русская княжна так сильно возбудила его своими сладострастными речами, что он, покинув главный пассажирский салон, прямиком, отправился к горничным, намереваясь с их, непосредственно помощью, утолить животную похоть. Только он ни учёл одного, что в то, же самое время, когда он уже предавался сладострастию и разврату, капитан, сопровождаемый старшими офицерами и Российским Государем, совершали незапланированный обход лайнера.
Они проходили по, хорошо освещаемому, прикреплёнными к потолку лампами, имеющими форму таблеток, белоснежному коридору, где располагались жилые помещения для обслуживающего персонала, когда услышали, доносящиеся от одной из кают, громкие сладострастные стоны, принадлежащие мужчине и женщине, что смутило всю процессию. Старшие офицеры даже с нескрываемым и глубоким душевным негодованием, которое отчётливо читалось в их глазах, переглянулись между собой. Оно ни укрылось от внимательного взгляда императора, до этой минуты уверенного, что в команде «Титаника» царят строгие дисциплина и высокая нравственность. Только, как ему пришлось, к своему глубочайшему разочарованию, убедиться в том, что оказывается не все, служащие на «Титанике», люди придерживаются строгой морали и дисциплине. Это привело Государя в глубокое негодование и лёгкую озадаченность.
--Не уже ли горничные забыли правило, гласящее о том, что категорически запрещено заводить служебные романы!?—потрясённо спросил капитана Николай, но тот ничего ему не ответил из-за того, что погрузился в глубокую задумчивость, внимательно вслушиваясь в голоса любовников, что делало его миловидное морщинистое лицо более мрачным.
Внимательно проследив за реакцией главного начальника, стоявший неподалёку от него, офицер Уайльд, понимая то, что необходимо срочно исправлять, возникшую, весьма щекотливую ситуацию, участливо предложил:
--Может, мне отправиться к главной горничной и дать указание на то, чтобы она уволила, провинившуюся и предавшуюся разврату, подчинённую, сэр!
Только капитан Эдвард Смит считал иначе, о чём и поспешил высказаться незамедлительно:
--Нет! Для начала, вы выясните о том, кто стал совратителем, оступившейся не по своей вине, несчастной девушки! Что-то мне подсказывает, что им является наш, уже изрядно надоевший, знакомый барон Джон Браэртон, который никак не может угомониться и всё время, только и норовит, «попортить нам всем кровь». Лучше займитесь им!
Почему-то, император Николай не был удивлён таким решением своего адмирала. Даже наоборот, оно ему, показалось справедливым, из-за чего он одобрительно кивнул и внимательно проследил за тем, как тот, отдав ещё кое-какие необходимые распоряжения офицерам, важной уверенной походкой отправился в управленческую рубку, что послужило сигналом для императора о том, чтобы он возвращался в свои апартаменты к детям. Он так и поступил, смутно надеясь на то, что его горячо любимая юная троюродная племянница находится возле них.
Об этом пытался думать и почтенный капитан, но какого же, было его удивление, когда выйдя на шлюпочную палубу и немного пройдя по ней в сторону капитанского мостика, он встретил там, одиноко стоявшую возле шлюпки, юную Великую княжну Ольгу Фёдоровну. Она с глубокой задумчивостью в бирюзовых глазах смотрела на гладкую, словно зеркало, спокойную поверхность океана. При этом распущенными длинными волосами юной девушки и складками её платья играл ветер, искусственно созданный быстрым, величественным движением корабля. Его уверенный ход напоминал скольжение утюга по шёлку, то есть было таким же лёгким и плавным.
Да и с погодой ему повезло. Ведь на протяжении всего пути, она стояла тёплая и тихая, как и этим днём. На ясном лазурном небе не было видно ни единого облачка. Солнце находилось на своём месте, согревая, прогуливающихся по палубе, пассажиров ласковыми золотыми лучами, а над их головами пролетали, широко расправив крылья, с громким криком чайки. Только, находящаяся до сих пор между двумя спасательными шлюпками, юная Ольга Фёдоровна не обращала на них никакого внимания.
Она вышла из своей глубокой задумчивости лишь тогда, когда бесшумно и очень мягко приблизившийся к ней, капитан Эдвард Смит осторожно окликнул её по имени своим спокойным, даже тихим голосом. Девушка, плавно и медленно обернувшись, заворожённо принялась смотреть на него, а перед её глазами мгновенно пронеслась безумная по своей чрезмерной порочности сцена их сближения, где нашлось место бесконечным жарким поцелуям, необузданным ласкам, от которых голова шла кругом, замирала душа, и часто билось сердце. Только самое главное было то, что всё это происходило, поначалу здесь, возле спасательных шлюпок, завершившись уже в одной из них.
Воображение разыгралось ни на шутку, из-за чего бархатистые щёки юной девушки залились румянцем нескрываемого смущения. Только, собравшись, наконец, с мыслями, юная девушка застенчиво улыбнулась заботливому возлюбленному, заверив его в том, что с ней всё в полном порядке.
--Меня больше беспокоит то, не слишком, ли быстро мы идём. Может, стоит немного сбавить ход нашего «малыша»!—с нескрываемым сомнением в приятном тихом голосе советовалась с главным офицером юная девушка, тем самым отчаянно пытаясь скрыть от него порочные желания.
Только капитан Смит, хотя и заметил их по её глазам, чем был весьма смущён, не говоря уже о том, что сконфужен, но из своей природной деликатности постарался сохранить невозмутимость, что было крайне непросто. Он даже судорожно вздохнул, и доброжелательно девушке улыбнувшись, приветливо заверил:
--Можете не беспокоиться, Ольга! Вашему детищу ничего не грозит, ведь он находится в моих надёжных руках. Да и, что касается скоростных испытаний, то на их проведение одобрение дал Государь во время нашего с ним совещания.
Только чувствуя, что прекрасная юная возлюбленная ещё продолжает сомневаться в его убедительных словах, капитан Эдвард Смит для большей надёжности ласково погладил её по бархатистым щекам, из-за чего она внутренне вся затрепетала и от, переполнявших нежную душу, запретных чувств, произвольно выдохнула искренне признание:
--Господи, милый Эдвард, знал бы ты о том, как сильно я хочу тебя! Ведь вся моя душа и сердце изнемогают от непреодолимого желания нежно воссоединиться с твоими милосердными и, источающими огромную любовь с уверенностью, сердцем и душой! Ты необходим мне, как воздух! Когда тебя нет рядом со мной, я словно и не живу вовсе, лишь существую! Да и, эти бесконечные протоколы, церемониалы с этикетами душат меня так, словно затянутый на моей шее шёлковый шнур! Знал бы ты, как мне хочется стать простой смертной женщиной, крепко любящей своего любимого мужчину и детей. Только, к сожалению это невозможно! Я бесправная рабыня своего высокородного положения! С этим ничего не поделаешь. Остаётся только смириться и испивать нашу с тобой запретную любовь, пока мы плывём на прекрасном «Титанике» и у нас такая есть возможность!
Из-за этого ей стало так неловко, что она не решилась даже взглянуть на избранника. Её переполняло смущение, от чего она начала нервно теребить жемчужное ожерелье, дрожащими от, испытываемого волнения, руками в кружевных белоснежных перчатках, пока нить, наконец, ни лопнула, а бусины ни рассыпались по деревянным половицам палубы. Благодаря этому, юная девушка смогла прийти в себя. Она плавно и грациозно опустилась на корточки и принялась собирать жемчуг, при этом, каждое её действие было наполнено нервозностью, не оставившей равнодушным почтенного морского офицера. Из его мужественной груди вырвался тихий вздох искреннего умиления. Ему даже захотелось помочь ей в этом, и, плавно опустившись возле неё на корточки, тоже принялся собирать жемчужины с палубы.
Взгляды юной Великой княжны и капитана шикарного «Титаника» встретились и надолго задержались друг на друге, от чего обоим возлюбленным стало не по себе. Ведь в их пристальных взглядах отчётливо читалось непреодолимое и обоюдное желание быть вместе при каждой удобной возможности. Оно кружило им голову и заставляло учащённо биться их нежные сердца, а разум молчал. За него говорили одни только чувства, с которыми бороться было непосильно сложно и практически невозможно.
--Думаю, нам с Вами, лучше обсудить столь деликатный вопрос после ужина, Ольга, конечно, если Государь Император даст нам на это своё согласие.—разумно рассудил капитан Смит, первым нарушив их, чрезмерно затянувшееся, молчание, вызванное романтическим наваждением. Он сумел справиться с непреодолимым влечением и прийти в себя. Теперь ему искренне хотелось призвать, до сих пор находящуюся в мире романтических грёз, юную девушку к взаимопониманию. Именно по этой причине он, не говоря больше ни единого слова, осторожно накрыл её трепетные алые губы своими мягкими губами и очень нежно принялся целовать их. При этом, полные сил, руки капитана Смита крайне бережно обнимали стройный стан, дрожащей от приятного возбуждения, юной девушки. Она вся льнула к нему, нежно обхватив мужественную шею возлюбленного и отвечая на каждый его поцелуй с взаимным пылом.
Любовь снова поглотила возлюбленную пару, подобно, накатившей на песчаный берег, приливной волне. Она увлекла их настолько сильно в свои тёплые ласковые объятия, что они совершенно забыли об осторожности, да та была им и не нужна совсем. Им хватало собственных чувств, которые хлестали через край и искали выхода, словно беспощадная огненная лава в жерле, готового взорваться в любую минуту, вулкана. Остальное не волновало возлюбленную пару. Вернее, они не хотели думать о том, что будет в недалёком будущем из-за того, что желали жить сегодняшним днём, где нет тревог, горя и политических заговоров. Напрасно. Ведь очередной из таких заговоров, который должен обернуться против них, планировался и готовился к своему осуществлению уже в данную минуту.
4 ГЛАВА.
«Титаник».
Так и было на самом деле, ведь, задумавший его, барон Джон Браэртон уже важно прошёл в, залитое яркими солнечными лучами, «парижское кафе» и, найдя там молоденького официанта-итальянца, о чём-то тихо беседующего со своим непосредственным начальником, который и сообщил подчинённому о том, что тому предстоит сегодня, во время обеда, обслуживать капитанский стол, отвёл в сторонку и незаметно вручил ему небольшой стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью.
--Вольёшь содержимое в бокал с вином, либо в тарелку с едой, которые будут предназначаться нашему капитану!—чуть слышно распорядился барон, отвечая на негодующий взгляд молодого человека. Только тот вместо того, чтобы всё понять и пойти выполнять распоряжение высокопоставленного пассажира, насторожился и спросил о том, что находится в пузырьке. Барон, лишь с ледяным равнодушием в глазах отмахнулся и легкомысленно ответил:
--Всего лишь яд! Он действует за считанные минуты, хотя и заставляет несчастную жертву изрядно помучиться от дикой боли из-за того, что сжигает его изнутри, как кислота!
Между ними воцарилось длительное молчание, во время которого барон внимательно проследил за реакцией молодого собеседника, пришедшего в ещё больший ужас от его слов. Ему совсем не хотелось брать грех на душу, став невольным убийцей безвинного человека и уж тем-более самого главного офицера, о чём и поспешил известить жестокого собеседника:
--Нет, господин! Я не стану этого делать! Ведь это преступление не только перед людьми, но главное перед Господом Богом!
Официант вернул склянку барону и уже собрался вернуться в комнату для коллег, как тот вложил ему в карман белоснежного фрака толстую пачку с деньгами, которые молодому человеку ни заработать и за всю жизнь, из-за чего тот встретился с настойчивым собеседником недоумевающим, но очень пристальным взглядом, который тот расценил, как за вопросительный и, протягивая ему склянку, елейным тоном, но всё с тем же ледяным равнодушием в поросячьих глазах ответил:
--Как только выполнишь моё поручение, получишь ещё столько же!
Конечно, это было ложью, ведь барон сказал официанту о том, что даст ему денег после, проделанной работы лишь для того, чтобы ослабить бдительность. На самом же деле, Джон избавится от молодого глупого человека при первой возможности для того, чтобы тот не выдал русским имя истинного убийцы их горячо любимого фаворита. Только официант даже и не догадывался о коварстве барона. Он, по своей наивности, полностью доверял ему, хотя совесть и предупреждала его о том, чтобы не доверял богатым людям из-за того, что все они, на его взгляд, были подозрительными и скользкими.
Только понимая, что спорить и прикидываться праведником, в данной ситуации, не имеет никакого смысла, молодой официант тяжело вздохнул и, не говоря больше ни единого слова, спрятал склянку во внутренний карман фрака. Барон внимательно проследил за его действием, и, одобрительно кивнув, прошёл в курительную комнату, где уже собрались за карточным столом его знакомые миллионеры Джон Джейкоб Астор и Бенджамин Гуггенхайм. Он решил составить им компанию в игре, а заодно и дождаться результатов своих махинаций по устранению главной преграды, не пускающей его к смазливой троюродной племяннице Российского Императора Великой княжне Ольге Фёдоровне, Британской принцессе и Ирландской герцогине Ореоле, носительнице крови Британских и Датских королей.
Только барон не учёл одного, что весь его разговор с официантом отчётливо слышала, находящаяся немного в стороне, графиня Корделла. Её красивое лицо исказилось праведным гневом от понимания того, что затевается жестокое убийство. Она вся кипела. Ей даже стоило большого труда для того, чтобы ни выпустить наружу внутреннего волка, который уже рвался на свободу и жаждал крови, о чём свидетельствовал яростный янтарный блеск в изумрудных глазах.
--Ладно, девушки! Посмеялись и хватит! Нельзя забывать о том, что на нас внимательно смотрят высокопоставленные, но чрезмерно высоконравственные особы! Мы здесь, на борту «Титаника», представляем Российскую Империю. Это означает, что мы обязаны держать себя соответствующе, а моя вражда с похотливым деспотом не должна омрачать наши репутации!
Фрейлины поняли госпожу, и, заговорив с ней на более приятные и, носящие легкомысленный светский характер, темы, продолжили свой путь на верхнюю палубу для того, чтобы немного прогуляться и подышать приятным свежим морским воздухом. Да и, погода способствовала им. Она, на удивление, стояла спокойная тихая и безветренная, даже тёплая. Светило яркое солнце, а его ласковые золотые лучи окутывали, совершающих прогулку по палубе, пассажиров и, обслуживающих их, официантов шёлковым покрывалом.
Что же касается барона Браэртона, то Великая Русская княжна так сильно возбудила его своими сладострастными речами, что он, покинув главный пассажирский салон, прямиком, отправился к горничным, намереваясь с их, непосредственно помощью, утолить животную похоть. Только он ни учёл одного, что в то, же самое время, когда он уже предавался сладострастию и разврату, капитан, сопровождаемый старшими офицерами и Российским Государем, совершали незапланированный обход лайнера.
Они проходили по, хорошо освещаемому, прикреплёнными к потолку лампами, имеющими форму таблеток, белоснежному коридору, где располагались жилые помещения для обслуживающего персонала, когда услышали, доносящиеся от одной из кают, громкие сладострастные стоны, принадлежащие мужчине и женщине, что смутило всю процессию. Старшие офицеры даже с нескрываемым и глубоким душевным негодованием, которое отчётливо читалось в их глазах, переглянулись между собой. Оно ни укрылось от внимательного взгляда императора, до этой минуты уверенного, что в команде «Титаника» царят строгие дисциплина и высокая нравственность. Только, как ему пришлось, к своему глубочайшему разочарованию, убедиться в том, что оказывается не все, служащие на «Титанике», люди придерживаются строгой морали и дисциплине. Это привело Государя в глубокое негодование и лёгкую озадаченность.
--Не уже ли горничные забыли правило, гласящее о том, что категорически запрещено заводить служебные романы!?—потрясённо спросил капитана Николай, но тот ничего ему не ответил из-за того, что погрузился в глубокую задумчивость, внимательно вслушиваясь в голоса любовников, что делало его миловидное морщинистое лицо более мрачным.
Внимательно проследив за реакцией главного начальника, стоявший неподалёку от него, офицер Уайльд, понимая то, что необходимо срочно исправлять, возникшую, весьма щекотливую ситуацию, участливо предложил:
--Может, мне отправиться к главной горничной и дать указание на то, чтобы она уволила, провинившуюся и предавшуюся разврату, подчинённую, сэр!
Только капитан Эдвард Смит считал иначе, о чём и поспешил высказаться незамедлительно:
--Нет! Для начала, вы выясните о том, кто стал совратителем, оступившейся не по своей вине, несчастной девушки! Что-то мне подсказывает, что им является наш, уже изрядно надоевший, знакомый барон Джон Браэртон, который никак не может угомониться и всё время, только и норовит, «попортить нам всем кровь». Лучше займитесь им!
Почему-то, император Николай не был удивлён таким решением своего адмирала. Даже наоборот, оно ему, показалось справедливым, из-за чего он одобрительно кивнул и внимательно проследил за тем, как тот, отдав ещё кое-какие необходимые распоряжения офицерам, важной уверенной походкой отправился в управленческую рубку, что послужило сигналом для императора о том, чтобы он возвращался в свои апартаменты к детям. Он так и поступил, смутно надеясь на то, что его горячо любимая юная троюродная племянница находится возле них.
Об этом пытался думать и почтенный капитан, но какого же, было его удивление, когда выйдя на шлюпочную палубу и немного пройдя по ней в сторону капитанского мостика, он встретил там, одиноко стоявшую возле шлюпки, юную Великую княжну Ольгу Фёдоровну. Она с глубокой задумчивостью в бирюзовых глазах смотрела на гладкую, словно зеркало, спокойную поверхность океана. При этом распущенными длинными волосами юной девушки и складками её платья играл ветер, искусственно созданный быстрым, величественным движением корабля. Его уверенный ход напоминал скольжение утюга по шёлку, то есть было таким же лёгким и плавным.
Да и с погодой ему повезло. Ведь на протяжении всего пути, она стояла тёплая и тихая, как и этим днём. На ясном лазурном небе не было видно ни единого облачка. Солнце находилось на своём месте, согревая, прогуливающихся по палубе, пассажиров ласковыми золотыми лучами, а над их головами пролетали, широко расправив крылья, с громким криком чайки. Только, находящаяся до сих пор между двумя спасательными шлюпками, юная Ольга Фёдоровна не обращала на них никакого внимания.
Она вышла из своей глубокой задумчивости лишь тогда, когда бесшумно и очень мягко приблизившийся к ней, капитан Эдвард Смит осторожно окликнул её по имени своим спокойным, даже тихим голосом. Девушка, плавно и медленно обернувшись, заворожённо принялась смотреть на него, а перед её глазами мгновенно пронеслась безумная по своей чрезмерной порочности сцена их сближения, где нашлось место бесконечным жарким поцелуям, необузданным ласкам, от которых голова шла кругом, замирала душа, и часто билось сердце. Только самое главное было то, что всё это происходило, поначалу здесь, возле спасательных шлюпок, завершившись уже в одной из них.
Воображение разыгралось ни на шутку, из-за чего бархатистые щёки юной девушки залились румянцем нескрываемого смущения. Только, собравшись, наконец, с мыслями, юная девушка застенчиво улыбнулась заботливому возлюбленному, заверив его в том, что с ней всё в полном порядке.
--Меня больше беспокоит то, не слишком, ли быстро мы идём. Может, стоит немного сбавить ход нашего «малыша»!—с нескрываемым сомнением в приятном тихом голосе советовалась с главным офицером юная девушка, тем самым отчаянно пытаясь скрыть от него порочные желания.
Только капитан Смит, хотя и заметил их по её глазам, чем был весьма смущён, не говоря уже о том, что сконфужен, но из своей природной деликатности постарался сохранить невозмутимость, что было крайне непросто. Он даже судорожно вздохнул, и доброжелательно девушке улыбнувшись, приветливо заверил:
--Можете не беспокоиться, Ольга! Вашему детищу ничего не грозит, ведь он находится в моих надёжных руках. Да и, что касается скоростных испытаний, то на их проведение одобрение дал Государь во время нашего с ним совещания.
Только чувствуя, что прекрасная юная возлюбленная ещё продолжает сомневаться в его убедительных словах, капитан Эдвард Смит для большей надёжности ласково погладил её по бархатистым щекам, из-за чего она внутренне вся затрепетала и от, переполнявших нежную душу, запретных чувств, произвольно выдохнула искренне признание:
--Господи, милый Эдвард, знал бы ты о том, как сильно я хочу тебя! Ведь вся моя душа и сердце изнемогают от непреодолимого желания нежно воссоединиться с твоими милосердными и, источающими огромную любовь с уверенностью, сердцем и душой! Ты необходим мне, как воздух! Когда тебя нет рядом со мной, я словно и не живу вовсе, лишь существую! Да и, эти бесконечные протоколы, церемониалы с этикетами душат меня так, словно затянутый на моей шее шёлковый шнур! Знал бы ты, как мне хочется стать простой смертной женщиной, крепко любящей своего любимого мужчину и детей. Только, к сожалению это невозможно! Я бесправная рабыня своего высокородного положения! С этим ничего не поделаешь. Остаётся только смириться и испивать нашу с тобой запретную любовь, пока мы плывём на прекрасном «Титанике» и у нас такая есть возможность!
Из-за этого ей стало так неловко, что она не решилась даже взглянуть на избранника. Её переполняло смущение, от чего она начала нервно теребить жемчужное ожерелье, дрожащими от, испытываемого волнения, руками в кружевных белоснежных перчатках, пока нить, наконец, ни лопнула, а бусины ни рассыпались по деревянным половицам палубы. Благодаря этому, юная девушка смогла прийти в себя. Она плавно и грациозно опустилась на корточки и принялась собирать жемчуг, при этом, каждое её действие было наполнено нервозностью, не оставившей равнодушным почтенного морского офицера. Из его мужественной груди вырвался тихий вздох искреннего умиления. Ему даже захотелось помочь ей в этом, и, плавно опустившись возле неё на корточки, тоже принялся собирать жемчужины с палубы.
Взгляды юной Великой княжны и капитана шикарного «Титаника» встретились и надолго задержались друг на друге, от чего обоим возлюбленным стало не по себе. Ведь в их пристальных взглядах отчётливо читалось непреодолимое и обоюдное желание быть вместе при каждой удобной возможности. Оно кружило им голову и заставляло учащённо биться их нежные сердца, а разум молчал. За него говорили одни только чувства, с которыми бороться было непосильно сложно и практически невозможно.
--Думаю, нам с Вами, лучше обсудить столь деликатный вопрос после ужина, Ольга, конечно, если Государь Император даст нам на это своё согласие.—разумно рассудил капитан Смит, первым нарушив их, чрезмерно затянувшееся, молчание, вызванное романтическим наваждением. Он сумел справиться с непреодолимым влечением и прийти в себя. Теперь ему искренне хотелось призвать, до сих пор находящуюся в мире романтических грёз, юную девушку к взаимопониманию. Именно по этой причине он, не говоря больше ни единого слова, осторожно накрыл её трепетные алые губы своими мягкими губами и очень нежно принялся целовать их. При этом, полные сил, руки капитана Смита крайне бережно обнимали стройный стан, дрожащей от приятного возбуждения, юной девушки. Она вся льнула к нему, нежно обхватив мужественную шею возлюбленного и отвечая на каждый его поцелуй с взаимным пылом.
Любовь снова поглотила возлюбленную пару, подобно, накатившей на песчаный берег, приливной волне. Она увлекла их настолько сильно в свои тёплые ласковые объятия, что они совершенно забыли об осторожности, да та была им и не нужна совсем. Им хватало собственных чувств, которые хлестали через край и искали выхода, словно беспощадная огненная лава в жерле, готового взорваться в любую минуту, вулкана. Остальное не волновало возлюбленную пару. Вернее, они не хотели думать о том, что будет в недалёком будущем из-за того, что желали жить сегодняшним днём, где нет тревог, горя и политических заговоров. Напрасно. Ведь очередной из таких заговоров, который должен обернуться против них, планировался и готовился к своему осуществлению уже в данную минуту.
4 ГЛАВА.
«Титаник».
Так и было на самом деле, ведь, задумавший его, барон Джон Браэртон уже важно прошёл в, залитое яркими солнечными лучами, «парижское кафе» и, найдя там молоденького официанта-итальянца, о чём-то тихо беседующего со своим непосредственным начальником, который и сообщил подчинённому о том, что тому предстоит сегодня, во время обеда, обслуживать капитанский стол, отвёл в сторонку и незаметно вручил ему небольшой стеклянный пузырёк с прозрачной жидкостью.
--Вольёшь содержимое в бокал с вином, либо в тарелку с едой, которые будут предназначаться нашему капитану!—чуть слышно распорядился барон, отвечая на негодующий взгляд молодого человека. Только тот вместо того, чтобы всё понять и пойти выполнять распоряжение высокопоставленного пассажира, насторожился и спросил о том, что находится в пузырьке. Барон, лишь с ледяным равнодушием в глазах отмахнулся и легкомысленно ответил:
--Всего лишь яд! Он действует за считанные минуты, хотя и заставляет несчастную жертву изрядно помучиться от дикой боли из-за того, что сжигает его изнутри, как кислота!
Между ними воцарилось длительное молчание, во время которого барон внимательно проследил за реакцией молодого собеседника, пришедшего в ещё больший ужас от его слов. Ему совсем не хотелось брать грех на душу, став невольным убийцей безвинного человека и уж тем-более самого главного офицера, о чём и поспешил известить жестокого собеседника:
--Нет, господин! Я не стану этого делать! Ведь это преступление не только перед людьми, но главное перед Господом Богом!
Официант вернул склянку барону и уже собрался вернуться в комнату для коллег, как тот вложил ему в карман белоснежного фрака толстую пачку с деньгами, которые молодому человеку ни заработать и за всю жизнь, из-за чего тот встретился с настойчивым собеседником недоумевающим, но очень пристальным взглядом, который тот расценил, как за вопросительный и, протягивая ему склянку, елейным тоном, но всё с тем же ледяным равнодушием в поросячьих глазах ответил:
--Как только выполнишь моё поручение, получишь ещё столько же!
Конечно, это было ложью, ведь барон сказал официанту о том, что даст ему денег после, проделанной работы лишь для того, чтобы ослабить бдительность. На самом же деле, Джон избавится от молодого глупого человека при первой возможности для того, чтобы тот не выдал русским имя истинного убийцы их горячо любимого фаворита. Только официант даже и не догадывался о коварстве барона. Он, по своей наивности, полностью доверял ему, хотя совесть и предупреждала его о том, чтобы не доверял богатым людям из-за того, что все они, на его взгляд, были подозрительными и скользкими.
Только понимая, что спорить и прикидываться праведником, в данной ситуации, не имеет никакого смысла, молодой официант тяжело вздохнул и, не говоря больше ни единого слова, спрятал склянку во внутренний карман фрака. Барон внимательно проследил за его действием, и, одобрительно кивнув, прошёл в курительную комнату, где уже собрались за карточным столом его знакомые миллионеры Джон Джейкоб Астор и Бенджамин Гуггенхайм. Он решил составить им компанию в игре, а заодно и дождаться результатов своих махинаций по устранению главной преграды, не пускающей его к смазливой троюродной племяннице Российского Императора Великой княжне Ольге Фёдоровне, Британской принцессе и Ирландской герцогине Ореоле, носительнице крови Британских и Датских королей.
Только барон не учёл одного, что весь его разговор с официантом отчётливо слышала, находящаяся немного в стороне, графиня Корделла. Её красивое лицо исказилось праведным гневом от понимания того, что затевается жестокое убийство. Она вся кипела. Ей даже стоило большого труда для того, чтобы ни выпустить наружу внутреннего волка, который уже рвался на свободу и жаждал крови, о чём свидетельствовал яростный янтарный блеск в изумрудных глазах.
