— Успокойтесь и прекратите оправдываться. К тому же в этом нет никакой надобности, так как я полностью с вами согласен.
Ровена от неожиданности заявления задержала воздух в легких, вскинув на Франца загоревшиеся радостью глаза. С сердца тут же свалился огромный груз напряжения.
— Правда?! Так значит вы думаете так же, как и я? Кто бы мог подумать! Какое счастье! Значит, вы не находите мой вкус плохим?
— Не нахожу, можете быть спокойны.
Ровена, вдруг погрузившись в детскую радость, сразу же осадила себя, желая выглядеть как подобает девушке ее статуса и возраста.
— Надо же, так значит у вас не только глубокие философские познания, но и хороший музыкальный вкус.
— Какие философские познания?
— Вы уже забыли игру в слова у мадам Уитклиф?
— Ах, это. Разве мои рассуждения можно назвать философией? Я не придала им такого смысла и мне очень жаль, что тогда я забрала ветвь первенства у мадам де Бриссак. Мне было очень неудобно перед ней, я вовсе и не думала так делать… Если бы я могла...
— Вы не забрали у нее ветвь первенства, — встрял в речь герцог, — но получили ее по праву и по общественному решению, а это важный момент. Хотел бы посоветовать вам одну вещь. У вас есть дар глубоко и тонко чувствовать этот мир и вам стоит гордиться этим, а не прятать его от общества. Потому что немногие счастливчики могут им похвастаться, а те, кто может, как правило, уже стали великими философами.
Ровена, то и дело смущаясь, опустила взор и лишь только герцог закончил, посмотрела на него с такой искренней благодарностью, что теперь ему стало неловко от ее взгляда, но виду он не подал.
Напротив, чтобы избежать неловкой ситуации, он поспешил сообщить о намерении покинуть мероприятие и спросил, не нуждается ли она в помощи на обратном пути к своему месту. Ровена предпочла остаться на балконе в ожидании окончания концерта. С тем герцог и откланялся, оставив девушку одну со своими мыслями и переживаниями. Сердце ее трепетало, словно птичка в тесной клетке, рвясь на волю из тисков железных прутьев. Грудь вздымалась от волнения. И она не знала, что ее так взбудоражило, не то ли откровение герцога, не то его персона.
Вскоре концерт окончился, вызвав бурные аплодисменты. Публика начала потихоньку расходиться. Ровена юркнула в зал с той легкостью и весельем, которые не могли не иметь под собой причину.
На следующий день ближе к вечеру ей пришло письмо от Виктора. Минула неделя с его отъезда, но от него не поступило ни одной весточки за это время, хотя он обещался писать письма как можно чаще. Ровена, впрочем, совершенно об этом не переживала, раз он не пишет, значит, у него все хорошо. Но то, что обнаружилось в письме, взволновало и насторожило ее. Оказалось, мадам Уорвик вдруг тесно сдружилась с одной юной незамужней особой и теперь у мадам резко прошли все мигрени. Она не отходит от этой леди и приглашает ее в гости каждый день. При этом она требовала постоянного присутствия Виктора и капризничала, если он отказывался сопровождать их женскую компанию. Кроме того, мадам Уорвик постоянно нахваливает тонкое чувство юмора этой юной леди, ждет от нее шуток и смеется над каждой фразой, которая могла бы претендовать на юмор, как рождественский гусь мог бы претендовать на королевский стол. А между прочим врач на днях объявил мадам Уорвик полностью здоровой, но все же она умудрилась вытянуть из того рекомендацию о принятии целебных ванн в Бате. И теперь дошла до того, что мнит, будто их компания должна поехать в Бат, хотя уговор с сыном был на две недели пребывания в Корнуолле. В конце письма Виктор сообщал, что если она надумает нарушить слово, он без промедления вернется в Беркшир.
Ровена отложила письмо в сторону, понимая, какой серьезный оборот набирают дела. Она уселась за письмо к нему только на следующий день ближе к вечеру. Опустив все рассуждения из боязни травмировать его чувства, она ограничилась лишь советом сохранить добрые отношения с матерью и сообщила о своем опасении сделаться источником ссоры между ним и его матерью. Она умоляла Виктора проявить все благоразумие и смекалку на этот счет и если то потребуют обстоятельства, пусть он не переживает за свой отъезд в Бат, ведь это не такое уж плохое место.
Минула уже неделя с тех пор, как Ровена отправила письмо, но от Виктора не поступило ни весточки. Последнее его письмо взволновало ее, а недельное молчание породило в душе непрекращающуюся тревогу. Она старалась успокоить себя всякими умозаключениями и очень желала бы поверить в них.
На следующий день она встретилась с Одилией в парке. Одилия, как всегда, разговаривала о предстоящей помолвке и даже пообещала подруге познакомить ее очень скоро со своим женихом. Когда она излила всю душу, то изволила осведомиться у Ровены все ли хорошо у нее. Та рассказала подруге о письме Виктора и прибавила сюда свои переживания по данному поводу.
Одилия нахмурила носик и задумалась.
— Так, леди Клифорд. Прежде всего, вы должны понимать: у этого юноши на вас очень даже определенные взгляды, раз его так интересует ваше мнение, и раз он не желает идти на поводу у матери.
— Но какие такие взгляды? — растерялась Ровена — Я совершенно не старалась вызвать в нем каких-то определенных взглядов.
— Ах, дорогая, вы же знаете, насколько непредсказуемо сердце. Я вот тоже, пока не увидела своего Джонатана, говорила себе и всем на свете, что он мне обязательно не понравится. И что теперь? Вы видите, я души в нем не чаю. А сначала он мне показался совсем неприятным человеком.
— Ну это ты сама себе накрутила.
— Накрутила или нет, но факт остается фактом! — с умным видом заключила Одилия — Но, знаешь ли, тебе следовало бы получше присмотреться к Виктору. Он из хорошей семьи, довольно обеспеченный славный молодой человек. У него прекрасные манеры, я слышала. Что тебе еще надо? Пора бы уже оставить свое легкомыслие и поменять интересы. В конце концов, зачем ты его тогда обнадеживала?
— Чем это?
— Как чем? Право, ты меня удивляешь. Кажется, ты уделяла ему слишком много времени, да так много, что даже забывала за меня.
— Верно, он очень приятный молодой человек и замечательный друг. Мне легко и хорошо в его компании. Но я как-то не думала...
Ровена запнулась и зарделась.
— Ужели? И ты “не думала” с самого начала или все-таки чуть-чуть думала?
— Признаться, у меня были некоторые мысли на этот счет… Но потом они как-то растворились сами собой. Не то чтобы я отказалась от них, просто они как-то ушли сами по себе. Мы так чудесно проводили время в компании друг друга. Кажется, могли бы говорить обо всем как друзья, ты понимаешь меня?
— Какое-то странное направление ты избрала, дорогая, впрочем, такое же странное, как и ты сама. Но уверена, этот молодой человек более предсказуем и приземлен, чем ты, учти это. Едва ли ему твои подобные рассуждения придутся по нраву.
— Ох, может быть, ты была бы не против, если бы мы сменили тему? Ей-богу, я не могу пока определиться со своим мнением на этот счет.
— Ну что ж… как угодно. Но скоро обстоятельства рискуют повернуться самым неожиданным образом для тебя и тогда уже было бы неплохо определиться со своим мнением, как ты выразилась.
Подруги проговорили еще некоторое время о всяких пустяках, а потом расстались с тем, чтобы заняться каждая своими делами.
Прошло еще два дня, а никакой весточки от Виктора все не поступало.
В огромном пустом особняке посреди Черного леса царил сумрак и стояла могильная тишина, хотя день стоял в разгаре и светило солнце. Франц сидел развалившись в кресле, руки его, словно плети, свисали по двум сторонам подлокотников. Жабо батистовой рубашки распахнулось, оголяя мраморную грудь. Он только что вернулся с прогулки и сидел в ботфортах, несмотря на покрывавший их толстый слой грязи.
Он закрыл глаза, думая почему присутствие Ровены вызывает иногда смятение чувств и заставляет организм реагировать странным образом.
Франц вспоминал их первую встречу, воспроизводя в памяти свои ощущения, затем он подумал о церемонии представления ко Двору, когда увидел ее. Приложив пальцы к горлу, он старался уловить малейшие изменения, чувствуя, как где-то в глубине гортани только-только начинает зарождаться напряжение. Потом вспомнил аромат ее волос, еще раз воспроизведя в памяти этот момент, он чувствовал, как напряжение начинает концентрироваться в горле и формироваться в комок. Он не открывал глаз, жмуря их и стараясь понять, откуда идет эта физическая реакция. Теперь Франц рискнул подумать о происшествии у герцогини Беррийской. Вновь отважившись оживить в памяти окровавленные ладони Ровены. Тут комок стал подниматься по горлу вверх с такой живостью, что Франц невольно обхватил горло рукой, желая воспрепятствовать этому странному рефлексу. Но не успел он сконцентрироваться на своем ощущении, как в дверь постучали.
Послышались осторожные шаги камердинера и тихий голос:
— Приношу свои извинения за беспокойство, ваша светлость.
— Что такое? — недовольно пробубнил герцог.
— К вам пожаловала мадам де Бриссак... она ожидает в гостиной. Что ей сообщить?
— Не помню, чтобы получал от нее записку о визите…
Камердинер откашлялся и произнес:
— Таковой и не поступало, милорд. Если вы желаете...
— Не надо!
Герцог поморщился и произнес:
— Что-что, но даже у меня могут быть личные дела и было бы неплохо все-таки уведомлять о своем визите. Скажи ей, что я спущусь через двадцать минут. Раз уж она явилась незваным гостем, то пусть имеет терпение подождать.
Тем временем маркиза, расхаживая по гостиной, бросала повсюду рассеянные взгляды, успев изучить все детали интерьера еще давным-давно. Она то подходила к окну, то усаживалась в кресло, то бесцельно кружила по залу. Наконец, взгляд ее упал на трюмо, стоявшее особняком в тени. А именно, она заметила, как там на столике блеснул какой-то предмет. Это оказалась шпилька. Тут вдруг к лицу маркизы прилил жар. Она едва не задохнулась от судороги, сковавшей гортань. Она взяла эту нехитрую вещицу и повертела ее перед собой, как обычно комиссар вертит важную улику.
Ей захотелось тут же высказать все Францу и потребовать от него объяснений, но, к счастью, он не появлялся довольно долго. Эта пауза позволила выпустить добрую половину пара и успокоиться до той степени, чтобы иметь возможность рассудить трезво о дальнейших действиях. Когда же он появился, Луиза успокоилась почти полностью и даже обрела свой дружелюбный и ласковый вид.
— Простите, я заставил вас ждать, но вы не сообщили о своем приезде.
Маркиза изобразила на лице обиженную гримасу и промурлыкала:
— Ах, Франц, вы неисправимы. Разве мы уже не так близки, чтобы избавиться от всех этих формальных вежливостей? Разве вы не рады видеть меня? Тогда я уйду тотчас же и тогда вам уже придется самому искать со мной встречи.
— Прости, не хотел обидеть тебя… — натянуто вымолвил он.
Между тем маркиза неспешно прохаживалась по залу.
— Итак, как ты поживаешь? За эти дни произошло что-то такое, о чем я еще не знаю?
— Что могло произойти за эти дни? — не моргнув сухо отчеканил герцог. — Мы виделись с тобой всего пару дней назад. Я, как всегда, один и, как всегда, у себя.
— Но мы виделись мельком, и возможности поболтать по душам не представилось. Поэтому я и спрашиваю, что у тебя произошло интересного...
— Это, как правило, у тебя обычно что-то происходит. Моя же жизнь полна тишины и спокойствия и она не такая пышная как у тебя.
— Как пожелаешь. Я, в общем-то, пришла пригласить тебя сегодня ко мне на ужин.
Повисла пауза.
— Но, разве для этого нельзя было послать записку? — осведомился герцог как можно учтивей.
— Иногда ты правда невыносим! — произнесла маркиза бросив на того острый взгляд. — Мне ли повторять тебе, что для меня огромное удовольствие лишний раз увидеть тебя. И если тебя что-то не устраивает, не стоит обрастать таинственностью, скажи об этом прямо.
— Я с удовольствием приду сегодня к тебе. Но надеюсь, что у тебя не будет много приглашенных, ты же знаешь...
— Тшшш, — вымолвила маркиза с легкостью голубки подлетев к своему возлюбленному и приложив пальчик к его губам, — я все прекрасно знаю. Там будешь только ты...и я, если ты не против.
Изначально маркиза думала пригласить его на ужин с парой-тройкой гостей, но теперь сменила тактику. Теперь ей предстояло написать приглашенным письма о своей неожиданной болезни.
Герцог согласился, не подозревая совершенно ничего. А маркиза, слишком взволнованная, не могла более оставаться с ним и под предлогом следующего визита поспешила упорхнуть.
Уже в коляске она с нетерпением вытащила из кармана шпильку и принялась разглядывать ее на солнечном свете, чувствуя, как в душе поднимается ревность. Она старалась разглядеть в этом кусочке металла с камушком бирюзы на конце, кажется, все: и то, насколько шпильку можно было бы считать продуктом современности, и как давно она могла лежать на трюмо и кому могла бы принадлежать и даже то, является ли камень натуральным или подделкой. Маркиза разглядывала маленькие царапинки, покрывавшие металл, она даже подносила шпильку к носу, желая почувствовать какой-нибудь запах. Увы, ясновидческими способностями она не обладала, поэтому так ничего и не обнаружив, решила оставить шпильку до более подходящих для расследования времен.
До вечера она маялась догадками, вообразив себе уже все, что только можно, но так как была мудрой женщиной, то нашла в себе силы успокоиться. Теперь она ждала вечера лишь только с тем, чтобы завладеть герцогом настолько, насколько то позволят ее чары. Она предварительно отослала всех слуг из дома под разными предлогами, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Франц-Ульрих явился к назначенному времени. Маркиза привела себя в порядок, обратив особое внимание на свой туалет и прическу, желая быть в этот вечер особенно неотразимой. Она надела платье, в котором находила себя бесподобной и потрудилась так уложить волосы, что только лишь подчеркнула достоинства лица.
Ужин проходил при свечах. Луиза флиртовала без стеснения и жеманства, пуская в ход все свои уловки. Герцог впал в задумчивость и едва ли реагировал на ее ухищрения. Он то и дело пригубливал бокал с красным содержимым, который маркиза в шутку называла “элексиром молодости”.
— Когда я вижу вас у меня дома с вашим бокалом, это заставляет меня каждый раз отказываться от любых гостей и развлечений, настолько ваш образ кажется магнетическим и, право, заменяет любое развлечение вечера.
— Мне очень жаль, что вы находите мое положение забавным, — сухо парировал герцог.
— О, вы меня не так поняли! — поспешно отозвалась маркиза. — Когда ваши губы окрашиваются в цвет раздавленной вишни и в глазах появляется совершенно особенный блеск и живость — вот что манит меня и я бы многое отдала, чтобы оказаться на вашем месте и смочь без отвращения отведать этот напиток.
— А я бы с удовольствием поменялся с вами местами и отведал бы вина, ощутив его вяжущий вкус в горле. Поверьте, пить вино гораздо приятнее, чем мой напиток. Вино мы пьем для удовольствия, а мой напиток — это принуждение.
— Смотря в какой компании его пить... И вино может быть отравой, а кровь — сладкой амброзией, если вы в компании с любимой.
Ровена от неожиданности заявления задержала воздух в легких, вскинув на Франца загоревшиеся радостью глаза. С сердца тут же свалился огромный груз напряжения.
— Правда?! Так значит вы думаете так же, как и я? Кто бы мог подумать! Какое счастье! Значит, вы не находите мой вкус плохим?
— Не нахожу, можете быть спокойны.
Ровена, вдруг погрузившись в детскую радость, сразу же осадила себя, желая выглядеть как подобает девушке ее статуса и возраста.
— Надо же, так значит у вас не только глубокие философские познания, но и хороший музыкальный вкус.
— Какие философские познания?
— Вы уже забыли игру в слова у мадам Уитклиф?
— Ах, это. Разве мои рассуждения можно назвать философией? Я не придала им такого смысла и мне очень жаль, что тогда я забрала ветвь первенства у мадам де Бриссак. Мне было очень неудобно перед ней, я вовсе и не думала так делать… Если бы я могла...
— Вы не забрали у нее ветвь первенства, — встрял в речь герцог, — но получили ее по праву и по общественному решению, а это важный момент. Хотел бы посоветовать вам одну вещь. У вас есть дар глубоко и тонко чувствовать этот мир и вам стоит гордиться этим, а не прятать его от общества. Потому что немногие счастливчики могут им похвастаться, а те, кто может, как правило, уже стали великими философами.
Ровена, то и дело смущаясь, опустила взор и лишь только герцог закончил, посмотрела на него с такой искренней благодарностью, что теперь ему стало неловко от ее взгляда, но виду он не подал.
Напротив, чтобы избежать неловкой ситуации, он поспешил сообщить о намерении покинуть мероприятие и спросил, не нуждается ли она в помощи на обратном пути к своему месту. Ровена предпочла остаться на балконе в ожидании окончания концерта. С тем герцог и откланялся, оставив девушку одну со своими мыслями и переживаниями. Сердце ее трепетало, словно птичка в тесной клетке, рвясь на волю из тисков железных прутьев. Грудь вздымалась от волнения. И она не знала, что ее так взбудоражило, не то ли откровение герцога, не то его персона.
Вскоре концерт окончился, вызвав бурные аплодисменты. Публика начала потихоньку расходиться. Ровена юркнула в зал с той легкостью и весельем, которые не могли не иметь под собой причину.
Глава 12
На следующий день ближе к вечеру ей пришло письмо от Виктора. Минула неделя с его отъезда, но от него не поступило ни одной весточки за это время, хотя он обещался писать письма как можно чаще. Ровена, впрочем, совершенно об этом не переживала, раз он не пишет, значит, у него все хорошо. Но то, что обнаружилось в письме, взволновало и насторожило ее. Оказалось, мадам Уорвик вдруг тесно сдружилась с одной юной незамужней особой и теперь у мадам резко прошли все мигрени. Она не отходит от этой леди и приглашает ее в гости каждый день. При этом она требовала постоянного присутствия Виктора и капризничала, если он отказывался сопровождать их женскую компанию. Кроме того, мадам Уорвик постоянно нахваливает тонкое чувство юмора этой юной леди, ждет от нее шуток и смеется над каждой фразой, которая могла бы претендовать на юмор, как рождественский гусь мог бы претендовать на королевский стол. А между прочим врач на днях объявил мадам Уорвик полностью здоровой, но все же она умудрилась вытянуть из того рекомендацию о принятии целебных ванн в Бате. И теперь дошла до того, что мнит, будто их компания должна поехать в Бат, хотя уговор с сыном был на две недели пребывания в Корнуолле. В конце письма Виктор сообщал, что если она надумает нарушить слово, он без промедления вернется в Беркшир.
Ровена отложила письмо в сторону, понимая, какой серьезный оборот набирают дела. Она уселась за письмо к нему только на следующий день ближе к вечеру. Опустив все рассуждения из боязни травмировать его чувства, она ограничилась лишь советом сохранить добрые отношения с матерью и сообщила о своем опасении сделаться источником ссоры между ним и его матерью. Она умоляла Виктора проявить все благоразумие и смекалку на этот счет и если то потребуют обстоятельства, пусть он не переживает за свой отъезд в Бат, ведь это не такое уж плохое место.
Минула уже неделя с тех пор, как Ровена отправила письмо, но от Виктора не поступило ни весточки. Последнее его письмо взволновало ее, а недельное молчание породило в душе непрекращающуюся тревогу. Она старалась успокоить себя всякими умозаключениями и очень желала бы поверить в них.
На следующий день она встретилась с Одилией в парке. Одилия, как всегда, разговаривала о предстоящей помолвке и даже пообещала подруге познакомить ее очень скоро со своим женихом. Когда она излила всю душу, то изволила осведомиться у Ровены все ли хорошо у нее. Та рассказала подруге о письме Виктора и прибавила сюда свои переживания по данному поводу.
Одилия нахмурила носик и задумалась.
— Так, леди Клифорд. Прежде всего, вы должны понимать: у этого юноши на вас очень даже определенные взгляды, раз его так интересует ваше мнение, и раз он не желает идти на поводу у матери.
— Но какие такие взгляды? — растерялась Ровена — Я совершенно не старалась вызвать в нем каких-то определенных взглядов.
— Ах, дорогая, вы же знаете, насколько непредсказуемо сердце. Я вот тоже, пока не увидела своего Джонатана, говорила себе и всем на свете, что он мне обязательно не понравится. И что теперь? Вы видите, я души в нем не чаю. А сначала он мне показался совсем неприятным человеком.
— Ну это ты сама себе накрутила.
— Накрутила или нет, но факт остается фактом! — с умным видом заключила Одилия — Но, знаешь ли, тебе следовало бы получше присмотреться к Виктору. Он из хорошей семьи, довольно обеспеченный славный молодой человек. У него прекрасные манеры, я слышала. Что тебе еще надо? Пора бы уже оставить свое легкомыслие и поменять интересы. В конце концов, зачем ты его тогда обнадеживала?
— Чем это?
— Как чем? Право, ты меня удивляешь. Кажется, ты уделяла ему слишком много времени, да так много, что даже забывала за меня.
— Верно, он очень приятный молодой человек и замечательный друг. Мне легко и хорошо в его компании. Но я как-то не думала...
Ровена запнулась и зарделась.
— Ужели? И ты “не думала” с самого начала или все-таки чуть-чуть думала?
— Признаться, у меня были некоторые мысли на этот счет… Но потом они как-то растворились сами собой. Не то чтобы я отказалась от них, просто они как-то ушли сами по себе. Мы так чудесно проводили время в компании друг друга. Кажется, могли бы говорить обо всем как друзья, ты понимаешь меня?
— Какое-то странное направление ты избрала, дорогая, впрочем, такое же странное, как и ты сама. Но уверена, этот молодой человек более предсказуем и приземлен, чем ты, учти это. Едва ли ему твои подобные рассуждения придутся по нраву.
— Ох, может быть, ты была бы не против, если бы мы сменили тему? Ей-богу, я не могу пока определиться со своим мнением на этот счет.
— Ну что ж… как угодно. Но скоро обстоятельства рискуют повернуться самым неожиданным образом для тебя и тогда уже было бы неплохо определиться со своим мнением, как ты выразилась.
Подруги проговорили еще некоторое время о всяких пустяках, а потом расстались с тем, чтобы заняться каждая своими делами.
Прошло еще два дня, а никакой весточки от Виктора все не поступало.
Глава 13
В огромном пустом особняке посреди Черного леса царил сумрак и стояла могильная тишина, хотя день стоял в разгаре и светило солнце. Франц сидел развалившись в кресле, руки его, словно плети, свисали по двум сторонам подлокотников. Жабо батистовой рубашки распахнулось, оголяя мраморную грудь. Он только что вернулся с прогулки и сидел в ботфортах, несмотря на покрывавший их толстый слой грязи.
Он закрыл глаза, думая почему присутствие Ровены вызывает иногда смятение чувств и заставляет организм реагировать странным образом.
Франц вспоминал их первую встречу, воспроизводя в памяти свои ощущения, затем он подумал о церемонии представления ко Двору, когда увидел ее. Приложив пальцы к горлу, он старался уловить малейшие изменения, чувствуя, как где-то в глубине гортани только-только начинает зарождаться напряжение. Потом вспомнил аромат ее волос, еще раз воспроизведя в памяти этот момент, он чувствовал, как напряжение начинает концентрироваться в горле и формироваться в комок. Он не открывал глаз, жмуря их и стараясь понять, откуда идет эта физическая реакция. Теперь Франц рискнул подумать о происшествии у герцогини Беррийской. Вновь отважившись оживить в памяти окровавленные ладони Ровены. Тут комок стал подниматься по горлу вверх с такой живостью, что Франц невольно обхватил горло рукой, желая воспрепятствовать этому странному рефлексу. Но не успел он сконцентрироваться на своем ощущении, как в дверь постучали.
Послышались осторожные шаги камердинера и тихий голос:
— Приношу свои извинения за беспокойство, ваша светлость.
— Что такое? — недовольно пробубнил герцог.
— К вам пожаловала мадам де Бриссак... она ожидает в гостиной. Что ей сообщить?
— Не помню, чтобы получал от нее записку о визите…
Камердинер откашлялся и произнес:
— Таковой и не поступало, милорд. Если вы желаете...
— Не надо!
Герцог поморщился и произнес:
— Что-что, но даже у меня могут быть личные дела и было бы неплохо все-таки уведомлять о своем визите. Скажи ей, что я спущусь через двадцать минут. Раз уж она явилась незваным гостем, то пусть имеет терпение подождать.
Тем временем маркиза, расхаживая по гостиной, бросала повсюду рассеянные взгляды, успев изучить все детали интерьера еще давным-давно. Она то подходила к окну, то усаживалась в кресло, то бесцельно кружила по залу. Наконец, взгляд ее упал на трюмо, стоявшее особняком в тени. А именно, она заметила, как там на столике блеснул какой-то предмет. Это оказалась шпилька. Тут вдруг к лицу маркизы прилил жар. Она едва не задохнулась от судороги, сковавшей гортань. Она взяла эту нехитрую вещицу и повертела ее перед собой, как обычно комиссар вертит важную улику.
Ей захотелось тут же высказать все Францу и потребовать от него объяснений, но, к счастью, он не появлялся довольно долго. Эта пауза позволила выпустить добрую половину пара и успокоиться до той степени, чтобы иметь возможность рассудить трезво о дальнейших действиях. Когда же он появился, Луиза успокоилась почти полностью и даже обрела свой дружелюбный и ласковый вид.
— Простите, я заставил вас ждать, но вы не сообщили о своем приезде.
Маркиза изобразила на лице обиженную гримасу и промурлыкала:
— Ах, Франц, вы неисправимы. Разве мы уже не так близки, чтобы избавиться от всех этих формальных вежливостей? Разве вы не рады видеть меня? Тогда я уйду тотчас же и тогда вам уже придется самому искать со мной встречи.
— Прости, не хотел обидеть тебя… — натянуто вымолвил он.
Между тем маркиза неспешно прохаживалась по залу.
— Итак, как ты поживаешь? За эти дни произошло что-то такое, о чем я еще не знаю?
— Что могло произойти за эти дни? — не моргнув сухо отчеканил герцог. — Мы виделись с тобой всего пару дней назад. Я, как всегда, один и, как всегда, у себя.
— Но мы виделись мельком, и возможности поболтать по душам не представилось. Поэтому я и спрашиваю, что у тебя произошло интересного...
— Это, как правило, у тебя обычно что-то происходит. Моя же жизнь полна тишины и спокойствия и она не такая пышная как у тебя.
— Как пожелаешь. Я, в общем-то, пришла пригласить тебя сегодня ко мне на ужин.
Повисла пауза.
— Но, разве для этого нельзя было послать записку? — осведомился герцог как можно учтивей.
— Иногда ты правда невыносим! — произнесла маркиза бросив на того острый взгляд. — Мне ли повторять тебе, что для меня огромное удовольствие лишний раз увидеть тебя. И если тебя что-то не устраивает, не стоит обрастать таинственностью, скажи об этом прямо.
— Я с удовольствием приду сегодня к тебе. Но надеюсь, что у тебя не будет много приглашенных, ты же знаешь...
— Тшшш, — вымолвила маркиза с легкостью голубки подлетев к своему возлюбленному и приложив пальчик к его губам, — я все прекрасно знаю. Там будешь только ты...и я, если ты не против.
Изначально маркиза думала пригласить его на ужин с парой-тройкой гостей, но теперь сменила тактику. Теперь ей предстояло написать приглашенным письма о своей неожиданной болезни.
Герцог согласился, не подозревая совершенно ничего. А маркиза, слишком взволнованная, не могла более оставаться с ним и под предлогом следующего визита поспешила упорхнуть.
Уже в коляске она с нетерпением вытащила из кармана шпильку и принялась разглядывать ее на солнечном свете, чувствуя, как в душе поднимается ревность. Она старалась разглядеть в этом кусочке металла с камушком бирюзы на конце, кажется, все: и то, насколько шпильку можно было бы считать продуктом современности, и как давно она могла лежать на трюмо и кому могла бы принадлежать и даже то, является ли камень натуральным или подделкой. Маркиза разглядывала маленькие царапинки, покрывавшие металл, она даже подносила шпильку к носу, желая почувствовать какой-нибудь запах. Увы, ясновидческими способностями она не обладала, поэтому так ничего и не обнаружив, решила оставить шпильку до более подходящих для расследования времен.
До вечера она маялась догадками, вообразив себе уже все, что только можно, но так как была мудрой женщиной, то нашла в себе силы успокоиться. Теперь она ждала вечера лишь только с тем, чтобы завладеть герцогом настолько, насколько то позволят ее чары. Она предварительно отослала всех слуг из дома под разными предлогами, чтобы ни в чем себе не отказывать.
Франц-Ульрих явился к назначенному времени. Маркиза привела себя в порядок, обратив особое внимание на свой туалет и прическу, желая быть в этот вечер особенно неотразимой. Она надела платье, в котором находила себя бесподобной и потрудилась так уложить волосы, что только лишь подчеркнула достоинства лица.
Ужин проходил при свечах. Луиза флиртовала без стеснения и жеманства, пуская в ход все свои уловки. Герцог впал в задумчивость и едва ли реагировал на ее ухищрения. Он то и дело пригубливал бокал с красным содержимым, который маркиза в шутку называла “элексиром молодости”.
— Когда я вижу вас у меня дома с вашим бокалом, это заставляет меня каждый раз отказываться от любых гостей и развлечений, настолько ваш образ кажется магнетическим и, право, заменяет любое развлечение вечера.
— Мне очень жаль, что вы находите мое положение забавным, — сухо парировал герцог.
— О, вы меня не так поняли! — поспешно отозвалась маркиза. — Когда ваши губы окрашиваются в цвет раздавленной вишни и в глазах появляется совершенно особенный блеск и живость — вот что манит меня и я бы многое отдала, чтобы оказаться на вашем месте и смочь без отвращения отведать этот напиток.
— А я бы с удовольствием поменялся с вами местами и отведал бы вина, ощутив его вяжущий вкус в горле. Поверьте, пить вино гораздо приятнее, чем мой напиток. Вино мы пьем для удовольствия, а мой напиток — это принуждение.
— Смотря в какой компании его пить... И вино может быть отравой, а кровь — сладкой амброзией, если вы в компании с любимой.
