— Миледи... миледи, — услышала вдруг Ровена голос камеристки, которая пришла разбудить ее, — не холодно ли вам здесь? Уже вечереет, скоро позовут к ужину. Кстати, в комнате вас ожидает письмо от леди Уитклиф.
Ровена, поначалу лениво потягиваясь вдруг встрепенулась и тут же последние обрывки сна слетели с нее, а вместо этого на лице заиграла радость, которую она даже и не потрудилась скрыть. И вот письмо оказалось в ее руках. Ровена сломала маленькую гербовую печать и заметила, что в нем всего несколько строчек.
“Дорогая моя, я не одобряю ваше любопытство. Но так как мне самой любопытно узнать, кто этот господин, я взяла на себя труд выведать у матушки всю информацию. К завтрашнему вечеру я рассчитываю завершить наше предприятие.
Если вы желаете, то можете присоединиться к нам за ужином, после которого мы непременно пойдем с вами прогуляться по саду.”
Ровена вся просияла и чуть было не расцеловала желанное письмо, но сдержала неуместные порывы, покраснев, урезонив себя доводом о чрезмерности и необоснованности подобной радости. Однако она с уверенностью и без тени стыда могла точно сказать, что чувство любопытства и интриги двигало ею больше всего и ее помыслы оставались чисты и невинны, а, следовательно, упрекнуть ее в большем было бы несправедливо.
Успокоенная подобными рассуждениями, она принялась готовиться к ужину.
После ужина Ровена уведомила домашних о приглашении к мадам Уитклиф на ужин. Так как это мероприятие повторялось довольно часто, две семьи тесно дружили, соответственно никаких возражений по данному поводу не поступило.
Стоит сказать, что Ровене стоило некоторых трудов на следующий день проявить побольше терпения, ожидая вечера.
В особняке семьи Уитклиф царило оживление, когда коляска Ровены прибыла к парадному входу. Это был огромный фамильный особняк, больше похожий на замок, истинная гордость фамилии. Особняк окружал не менее большой и богатый сад с ухоженными аллеями, галереями, небольшим лабиринтом из палисада и фонтаном, прячущимся где-то за стеной из буйной зелени.
На ужин были приглашены еще несколько близких друзей семьи. Вообще, мадам Уитклиф, любившая светские вечера, салоны и большие компании, старалась не отказывать себе в этом удовольствии, а ее муж совсем не препятствовал ей. Почти каждый день она либо выезжала сама или вместе с мужем и дочерью, либо приглашала к себе на ужин близких друзей, если ей хотелось уединения или всех, кто ей только мог прийти на ум, когда она находилась в бодром расположении духа. По количеству собравшихся гостей Ровена определила, что сегодня мадам пожелала уединиться. Однако камерная обстановка в гостиной не сыграла на руку Ровене: Одилию оккупировали несколько гостей и уговорили спеть немного перед ужином. Так и не улучив момента подойти к подруге, Ровена бросила на нее вопросительный взгляд. Та улыбнулась красноречивой хитрой улыбкой, обещавшей много интересного, поманила Ровену за собой в столовую и сама тут же изящно огибая гостей поспешила войти туда первой.
После ужина несколько гостей уселись играть в преферанс, кто-то сел за рояль. А Одилия, наконец освобожденная от роли развлекать гостей, присоединилась к Ровене, взяв ту под руку.
— Наконец-то мы вместе. — выдохнула она, словно задыхаясь от насыщенности вечера. — Пойдем прогуляемся в саду, здесь слишком душно. Свежий ветерок нам бы очень не помешал.
Ровена кивнула, решив воздержаться от вертевшихся на языке вопросов и покорно последовала за подругой.
— Ты знаешь же, что моя матушка очень любит обсуждать всех на свете в этом городке. Поэтому вчера, когда мы болтали по душам, мне удалось вывести ее на нужную тему.
— Она знакома с ним?
— Едва ли, лично с ним мало кто знаком. Он почти не выходит в свет, живет затворником в своем замке где-то в лесу на северной границе графства.
— В лесу?!
— Да, дорогая, в лесу. Странный каприз, не правда ли? Говорят, он выкупил этот замок и земли вокруг два года назад и поселился там. Кстати, его зовут Франц-Ульрих фон Ламберг, герцог Оттавский. Он не француз, но откуда-то из Богемии.
Он очень неохотно рассказывает о себе, как сказала матушка, и ведет жизнь такую замкнутую, что легенды о нем множатся быстрее, чем он успевает произнести фразу. Так вот, дорогая моя, он приехал в эти края около двух лет назад и остался здесь никто не знает как надолго. Все говорят о его богатстве, судят по его выездам и благотворительным суммам на церковь, хосписы и науку. Многие, я слышала, хотят предложить ему свою дружбу, но он умеет любезно прекратить общение в нужный момент. В общем, я думаю, он мизантроп. Странное желание — стремиться так избегать людское общество, учитывая его молодость и богатство, и такая особенность старости, как склонность к уединению, кажется довольно противоестественной.
Ровена слушала подругу жадно впитывая каждое слово, не смея прерывать ее речь множеством вопросов. И чем больше она узнавала, тем таинственней становился для нее образ этого мужчины и тем больше ей хотелось быть знакомой с ним.
— Многие говорят, он не был женат, но есть и те, кто утверждают, будто был, но с женой его что-то сталось. Оказывается, многие дамы втайне мечтают завладеть его сердцем, ну или удачной политикой склонить его к более близкому знакомству. Но насколько мне известно пока это еще никому не удавалось. Право, он мастерски избегает любые томные взгляды в свою сторону. Maman рассказывала, как однажды в салоне некая леди Розенберг, довольно приятная леди, посылала ему весь вечер теплые взгляды и обворожительные улыбки. Но все чего она добилась, это то, что он подал ей руку, когда она спускалась по лестнице в гостиную и после он любезно подал ей шаль. Maman наблюдала за ним в тот вечер и могла констатировать, что за все время его взгляд ни разу не дрогнул и не смягчился ни на минуту. Знаешь, моя милая Ровена, я начинаю сомневаться есть ли у него действительно сердце. Впрочем, наверное, есть, так как его везде видят в обществе Луизы де Бриссак, это богатая вдова, ты знаешь ее?
Последняя фраза подействовала на бедняжку как ушат холодной воды, после теплых грез.
— Кого? — осведомилась она в растерянности, оглушенная новостью.
— Маркиза де Бриссак. Она приехала сюда из Франции, спасаясь от кровопролитий и гонений. Она вовремя почувствовала что-то неладное и продала часть своей недвижимости, а что не успела продать, то заложила одному богатому еврею. Она в первых рядах бежала из Франции, но не одна, таких же refugees было очень много. Из-за чего, вы же помните дорогая, как король выпустил указ, чтобы, во-первых, все беглецы называли себя, сойдя на наш берег, а во-вторых, они должны были отправиться на север острова, там для них выделили определенную область. Так вот, маркиза решила не открывать себя и поселилась подальше от лондонской суеты в наших местах. И теперь она может ни в чем себе не отказывать, вести вальяжную жизнь, заводить и менять любовников, выбирать с кем дружить сегодня, а с кем завтра. Она довольно молода и, как ты видела, красива, ей едва исполнилось тридцать пять, но выглядит она моложе. Конечно же, ничем не обремененная, никакими проблемами и, главное, несчастливыми узами брака, она купается в свободе на свой французский манер. Так вот, их часто видят вместе. Во всяком случае он присутствует почти на всех салонных вечерах, которые она устраивает и иногда сопровождает ее в прогулке по парку. Ты как раз видела ее два раза в парке, поэтому не думай отрицать.
Одилия вопросительно взглянула на свою подругу, та показалась ей поникшей. А Ровена в это время старалась припомнить людей, в чьей компании она видела Франца-Ульриха. Но, увы, ее так поглотил его образ, что она категорически не могла вспомнить не то, что лиц этих людей, но даже сколько мужчин и женщин составляли компанию. И конечно же она не обратила внимания на жгучую брюнетку, яркую, одетую по последней французской моде. В тот раз в парке именно она склонилась к своему спутнику сообщить, что на него смотрят.
— Значит, у него есть любовница? — выдавила из себя Ровена, немного зардевшись.
— Никому не известны их отношения, так как эта пара их не афиширует. Но раз они постоянно бывают вместе нетрудно догадаться — между ними более чем тесная дружба. Кроме того, им ничто не мешает быть вместе, они хорошо подходят друг другу. В ней достаточно гордости и самолюбия, чтобы так же смочь пресечь любые попытки расспросов о его личности или об их отношениях. Спрашивать Луизу об этом, это все равно что подойти напрямую к герцогу Оттавскому. И ты знаешь французов, они с рождения научены плести интриги из воздуха и знать себе цену, словно завтра станут королями. Я не удивлена, что они вместе. Луиза гораздо старше его и знает толк в мужчинах, если ей не удалось соблазнить его, то уж точно получилось приобрести верного друга, а ее дружбу сложно не оценить, неправда ли? Она умная, хитрая и решительная женщина. Она знает, чего хочет и знает как это получить.
Ровена, слушая подругу, которая унеслась в мир женской ревности, сама почувствовала как в ней потихоньку зарождается зависть к этой знатной даме. Но будучи созданием чистым и наивным, такие разрушительные чувства не имели той изощренной черной природы, уже питающей искушенные женские сердца. Кроме того, лишь только почувствовав их уколы, Ровена поспешила воззвать к разуму и холодному здравомыслию.
— Почему он ведет себя словно мертвый истукан? Неужели никто из его сиятельных знакомых не старался вселить в это изваяние хоть чуточку тепла?
— Знаешь, я думаю, не ты одна задавалась подобным вопросом. Скорее всего, пытались, но, как видишь, пока безуспешно. Он, видимо, прекрасно знает, что делает и сила его контроля над собой просто поражает.
— Почему он выбрал Англию?
— Мне это неизвестно, к сожалению. — и после паузы, взглянув повнимательней на подругу, Одилия продолжила. — Знаешь, все, чем мы можем довольствоваться это иногда наблюдать его издалека и может быть мечтать, что когда-нибудь его светлость снизойдет до обмена с нами парой вежливых слов. О, Ровена! Разве ты не видишь, это призрачная химера! Оставь ненужное любопытство, иначе оно будет дорого тебе стоить! Вспомни «Векфильдского Священника».
Ровена, нежно пожав руку подруги, склонила голову в знак согласия и поблагодарила ее за подробный рассказ.
По дороге домой она погрузилась в мысли, перебирая в памяти фразы из беседы. Она даже и представить не могла, что такой мужчина, как Франц-Ульрих мог бы обзавестись любовницей. Он казался Ровене воплощением ума, мудрости, сдержанности и воспитанности и в этом случае предпочел бы крепкие семейные узы мимолетным сомнительным развлечениям. Особенно она чувствовала укол своему женскому самолюбию, когда представляла вдову де Бриссак, эту яркую экстравагантную даму, с выразительными привычками в поведении и манере себя преподать, свойственные французскому двору — все эти черты эффектно выделяли ее из массы сдержанных, сердобольных и довольно блеклых англичанок. Как она могла не заметить ее в парке, почему она оказалась столь слепа тогда?
Ровена рискнула сравнить себя с маркизой и поняла, что это абсолютно неблагодарное дело. Она не находила в себе ровно ничего, что могло бы поставить ее в один ряд с маркизой и ровно ничего, что могло бы тронуть холодную душу герцога Оттавского. Тем не менее его персона так ее заинтриговала, что несмотря на рассказ Одилии тайн не то что не убавилось, но и набралось еще более. Ровена чувствовала, что вряд ли сможет успокоить свой разбушевавшийся интерес, пока не найдет возможности сблизиться с ним.
Девушка вздохнула, прикрыла глаза, уже и так смыкавшиеся от усталости и от впечатлений прошедшего дня, она позволила себе унестись в мир грез, куда имела доступ только она сама, и там уже в красках воссоздать любую желанную ее сердцу картину.
В день церемонии камеристка разбудила Ровену ни свет ни заря. Все атрибуты, призванные служить для красоты дамы, уже аккуратно покоились на трюмо. Когда с долгой процедурой одевания и причесывания было покончено, тетушка Элизабет пожелала отрепетировать еще раз церемонию представления. Она заставляла Ровену прохаживаться все снова и снова туда-сюда по гостиной, заставляла ее кланяться определенным образом, то и дело одергивая, поправляя и упрекая за огрехи. Ровена, уже начиная уставать, периодически наступала на длинный шлейф платья, что вводило тетушку в неописуемый ужас, заставляя ее без сил падать на софу. Мадам начинала нервничать, боясь, что вся церемония будет испорчена неуклюжестью племянницы. В конце концов раскрасневшаяся, чувствуя все муки неудобства от стягивающего талию корсета, тяжелой прически и тяжелого же платья Ровена взмолилась, чтобы ее пощадили и позволили немного отдохнуть перед выходом.
В это самое время в гостиную вошел граф, одетый в военную форму, выглаженную и вычищенную, словно новую. Он решил посмотреть, как поживают его дамы и, застав одну в нервных переживаниях, а другую совершенно убитую усталостью, развел их в разные стороны гостиной. Мадам он предложил присесть у окна, позвав слугу поднести той освежающего лимонада, а свою дочь подвел к зеркалу и глядя вместе с ней на их отражения, начал следующую речь:
— Крепитесь, дочь моя. Посмотрите, какая вы прекрасная! Посмотрите, какое на вас красивое платье, вы словно принцесса. Вам так к лицу кремовый цвет, жемчуг подчеркивает вашу молодость, шелк и атлас высшего качества. Носите эти одеяния с гордостью и честью, ваша молодость и красота пусть будут вам порукой, ваша свежесть — ангелом хранителем. А на все остальное не обращайте внимания. Посмотрите на себя внимательней. Разве та, кого я вижу в зеркале, может пошатнуть честь семьи? Я верю, сегодня вами будет восхищаться вся Англия!
Ровена понимала, о чем говорит отец. Действительно, бесподобный наряд, пошитый из лучшей ткани, призван был подчеркнуть все достоинства юности. В завитых волосах красовались нити жемчуга и цветы лилии. Никто бы не мог упрекнуть это создание в плохом вкусе или посмеяться над какой-нибудь деталью во внешности или гардеробе.
Ровена, глядя на себя в зеркале, словно в тумане, не могла пока осознать всей глубины слов отца. Она думала о Луизе, уж ей-то вовсе не нужны были столь пышные наряды и грандиозные прически, чтобы привлечь внимание к своей персоне.
— Вы думаете, я прекрасна только в этом наряде? Могла бы я понравиться кому-нибудь в своем повседневном образе?
Граф сверкнул глазами и повнимательней взглянул на дочь.
— Почему вдруг тебе в голову пришел этот вопрос? Уж не влюбилась ли ты часом?
Ровена вспыхнула, но тут же постаралась взять себя в руки и даже подняла взгляд на отца:
— Вовсе нет. Но меня столько раз упрекали в неуклюжести, нехватки женственности и хороших манер… даже на днях вы сокрушались по поводу того, кто согласился бы взять меня замуж…
Граф вздохнул и ответил:
— Дорогая моя, упреки должны были бы сослужить тебе хорошую службу, они делались во благо. Ты не должна обижаться на нас с тетей. Но постараться сделать так, чтобы тебя больше не упрекали, но, напротив, восхищались.
Мое “сокрушение” как ты говоришь, было истолковано тобой совершенно неправильно. Я не сокрушался, а рассуждал по поводу твоего характера.
Ровена, поначалу лениво потягиваясь вдруг встрепенулась и тут же последние обрывки сна слетели с нее, а вместо этого на лице заиграла радость, которую она даже и не потрудилась скрыть. И вот письмо оказалось в ее руках. Ровена сломала маленькую гербовую печать и заметила, что в нем всего несколько строчек.
“Дорогая моя, я не одобряю ваше любопытство. Но так как мне самой любопытно узнать, кто этот господин, я взяла на себя труд выведать у матушки всю информацию. К завтрашнему вечеру я рассчитываю завершить наше предприятие.
Если вы желаете, то можете присоединиться к нам за ужином, после которого мы непременно пойдем с вами прогуляться по саду.”
Ровена вся просияла и чуть было не расцеловала желанное письмо, но сдержала неуместные порывы, покраснев, урезонив себя доводом о чрезмерности и необоснованности подобной радости. Однако она с уверенностью и без тени стыда могла точно сказать, что чувство любопытства и интриги двигало ею больше всего и ее помыслы оставались чисты и невинны, а, следовательно, упрекнуть ее в большем было бы несправедливо.
Успокоенная подобными рассуждениями, она принялась готовиться к ужину.
После ужина Ровена уведомила домашних о приглашении к мадам Уитклиф на ужин. Так как это мероприятие повторялось довольно часто, две семьи тесно дружили, соответственно никаких возражений по данному поводу не поступило.
Стоит сказать, что Ровене стоило некоторых трудов на следующий день проявить побольше терпения, ожидая вечера.
В особняке семьи Уитклиф царило оживление, когда коляска Ровены прибыла к парадному входу. Это был огромный фамильный особняк, больше похожий на замок, истинная гордость фамилии. Особняк окружал не менее большой и богатый сад с ухоженными аллеями, галереями, небольшим лабиринтом из палисада и фонтаном, прячущимся где-то за стеной из буйной зелени.
На ужин были приглашены еще несколько близких друзей семьи. Вообще, мадам Уитклиф, любившая светские вечера, салоны и большие компании, старалась не отказывать себе в этом удовольствии, а ее муж совсем не препятствовал ей. Почти каждый день она либо выезжала сама или вместе с мужем и дочерью, либо приглашала к себе на ужин близких друзей, если ей хотелось уединения или всех, кто ей только мог прийти на ум, когда она находилась в бодром расположении духа. По количеству собравшихся гостей Ровена определила, что сегодня мадам пожелала уединиться. Однако камерная обстановка в гостиной не сыграла на руку Ровене: Одилию оккупировали несколько гостей и уговорили спеть немного перед ужином. Так и не улучив момента подойти к подруге, Ровена бросила на нее вопросительный взгляд. Та улыбнулась красноречивой хитрой улыбкой, обещавшей много интересного, поманила Ровену за собой в столовую и сама тут же изящно огибая гостей поспешила войти туда первой.
После ужина несколько гостей уселись играть в преферанс, кто-то сел за рояль. А Одилия, наконец освобожденная от роли развлекать гостей, присоединилась к Ровене, взяв ту под руку.
— Наконец-то мы вместе. — выдохнула она, словно задыхаясь от насыщенности вечера. — Пойдем прогуляемся в саду, здесь слишком душно. Свежий ветерок нам бы очень не помешал.
Ровена кивнула, решив воздержаться от вертевшихся на языке вопросов и покорно последовала за подругой.
— Ты знаешь же, что моя матушка очень любит обсуждать всех на свете в этом городке. Поэтому вчера, когда мы болтали по душам, мне удалось вывести ее на нужную тему.
— Она знакома с ним?
— Едва ли, лично с ним мало кто знаком. Он почти не выходит в свет, живет затворником в своем замке где-то в лесу на северной границе графства.
— В лесу?!
— Да, дорогая, в лесу. Странный каприз, не правда ли? Говорят, он выкупил этот замок и земли вокруг два года назад и поселился там. Кстати, его зовут Франц-Ульрих фон Ламберг, герцог Оттавский. Он не француз, но откуда-то из Богемии.
Он очень неохотно рассказывает о себе, как сказала матушка, и ведет жизнь такую замкнутую, что легенды о нем множатся быстрее, чем он успевает произнести фразу. Так вот, дорогая моя, он приехал в эти края около двух лет назад и остался здесь никто не знает как надолго. Все говорят о его богатстве, судят по его выездам и благотворительным суммам на церковь, хосписы и науку. Многие, я слышала, хотят предложить ему свою дружбу, но он умеет любезно прекратить общение в нужный момент. В общем, я думаю, он мизантроп. Странное желание — стремиться так избегать людское общество, учитывая его молодость и богатство, и такая особенность старости, как склонность к уединению, кажется довольно противоестественной.
Ровена слушала подругу жадно впитывая каждое слово, не смея прерывать ее речь множеством вопросов. И чем больше она узнавала, тем таинственней становился для нее образ этого мужчины и тем больше ей хотелось быть знакомой с ним.
— Многие говорят, он не был женат, но есть и те, кто утверждают, будто был, но с женой его что-то сталось. Оказывается, многие дамы втайне мечтают завладеть его сердцем, ну или удачной политикой склонить его к более близкому знакомству. Но насколько мне известно пока это еще никому не удавалось. Право, он мастерски избегает любые томные взгляды в свою сторону. Maman рассказывала, как однажды в салоне некая леди Розенберг, довольно приятная леди, посылала ему весь вечер теплые взгляды и обворожительные улыбки. Но все чего она добилась, это то, что он подал ей руку, когда она спускалась по лестнице в гостиную и после он любезно подал ей шаль. Maman наблюдала за ним в тот вечер и могла констатировать, что за все время его взгляд ни разу не дрогнул и не смягчился ни на минуту. Знаешь, моя милая Ровена, я начинаю сомневаться есть ли у него действительно сердце. Впрочем, наверное, есть, так как его везде видят в обществе Луизы де Бриссак, это богатая вдова, ты знаешь ее?
Последняя фраза подействовала на бедняжку как ушат холодной воды, после теплых грез.
— Кого? — осведомилась она в растерянности, оглушенная новостью.
— Маркиза де Бриссак. Она приехала сюда из Франции, спасаясь от кровопролитий и гонений. Она вовремя почувствовала что-то неладное и продала часть своей недвижимости, а что не успела продать, то заложила одному богатому еврею. Она в первых рядах бежала из Франции, но не одна, таких же refugees было очень много. Из-за чего, вы же помните дорогая, как король выпустил указ, чтобы, во-первых, все беглецы называли себя, сойдя на наш берег, а во-вторых, они должны были отправиться на север острова, там для них выделили определенную область. Так вот, маркиза решила не открывать себя и поселилась подальше от лондонской суеты в наших местах. И теперь она может ни в чем себе не отказывать, вести вальяжную жизнь, заводить и менять любовников, выбирать с кем дружить сегодня, а с кем завтра. Она довольно молода и, как ты видела, красива, ей едва исполнилось тридцать пять, но выглядит она моложе. Конечно же, ничем не обремененная, никакими проблемами и, главное, несчастливыми узами брака, она купается в свободе на свой французский манер. Так вот, их часто видят вместе. Во всяком случае он присутствует почти на всех салонных вечерах, которые она устраивает и иногда сопровождает ее в прогулке по парку. Ты как раз видела ее два раза в парке, поэтому не думай отрицать.
Одилия вопросительно взглянула на свою подругу, та показалась ей поникшей. А Ровена в это время старалась припомнить людей, в чьей компании она видела Франца-Ульриха. Но, увы, ее так поглотил его образ, что она категорически не могла вспомнить не то, что лиц этих людей, но даже сколько мужчин и женщин составляли компанию. И конечно же она не обратила внимания на жгучую брюнетку, яркую, одетую по последней французской моде. В тот раз в парке именно она склонилась к своему спутнику сообщить, что на него смотрят.
— Значит, у него есть любовница? — выдавила из себя Ровена, немного зардевшись.
— Никому не известны их отношения, так как эта пара их не афиширует. Но раз они постоянно бывают вместе нетрудно догадаться — между ними более чем тесная дружба. Кроме того, им ничто не мешает быть вместе, они хорошо подходят друг другу. В ней достаточно гордости и самолюбия, чтобы так же смочь пресечь любые попытки расспросов о его личности или об их отношениях. Спрашивать Луизу об этом, это все равно что подойти напрямую к герцогу Оттавскому. И ты знаешь французов, они с рождения научены плести интриги из воздуха и знать себе цену, словно завтра станут королями. Я не удивлена, что они вместе. Луиза гораздо старше его и знает толк в мужчинах, если ей не удалось соблазнить его, то уж точно получилось приобрести верного друга, а ее дружбу сложно не оценить, неправда ли? Она умная, хитрая и решительная женщина. Она знает, чего хочет и знает как это получить.
Ровена, слушая подругу, которая унеслась в мир женской ревности, сама почувствовала как в ней потихоньку зарождается зависть к этой знатной даме. Но будучи созданием чистым и наивным, такие разрушительные чувства не имели той изощренной черной природы, уже питающей искушенные женские сердца. Кроме того, лишь только почувствовав их уколы, Ровена поспешила воззвать к разуму и холодному здравомыслию.
— Почему он ведет себя словно мертвый истукан? Неужели никто из его сиятельных знакомых не старался вселить в это изваяние хоть чуточку тепла?
— Знаешь, я думаю, не ты одна задавалась подобным вопросом. Скорее всего, пытались, но, как видишь, пока безуспешно. Он, видимо, прекрасно знает, что делает и сила его контроля над собой просто поражает.
— Почему он выбрал Англию?
— Мне это неизвестно, к сожалению. — и после паузы, взглянув повнимательней на подругу, Одилия продолжила. — Знаешь, все, чем мы можем довольствоваться это иногда наблюдать его издалека и может быть мечтать, что когда-нибудь его светлость снизойдет до обмена с нами парой вежливых слов. О, Ровена! Разве ты не видишь, это призрачная химера! Оставь ненужное любопытство, иначе оно будет дорого тебе стоить! Вспомни «Векфильдского Священника».
Ровена, нежно пожав руку подруги, склонила голову в знак согласия и поблагодарила ее за подробный рассказ.
По дороге домой она погрузилась в мысли, перебирая в памяти фразы из беседы. Она даже и представить не могла, что такой мужчина, как Франц-Ульрих мог бы обзавестись любовницей. Он казался Ровене воплощением ума, мудрости, сдержанности и воспитанности и в этом случае предпочел бы крепкие семейные узы мимолетным сомнительным развлечениям. Особенно она чувствовала укол своему женскому самолюбию, когда представляла вдову де Бриссак, эту яркую экстравагантную даму, с выразительными привычками в поведении и манере себя преподать, свойственные французскому двору — все эти черты эффектно выделяли ее из массы сдержанных, сердобольных и довольно блеклых англичанок. Как она могла не заметить ее в парке, почему она оказалась столь слепа тогда?
Ровена рискнула сравнить себя с маркизой и поняла, что это абсолютно неблагодарное дело. Она не находила в себе ровно ничего, что могло бы поставить ее в один ряд с маркизой и ровно ничего, что могло бы тронуть холодную душу герцога Оттавского. Тем не менее его персона так ее заинтриговала, что несмотря на рассказ Одилии тайн не то что не убавилось, но и набралось еще более. Ровена чувствовала, что вряд ли сможет успокоить свой разбушевавшийся интерес, пока не найдет возможности сблизиться с ним.
Девушка вздохнула, прикрыла глаза, уже и так смыкавшиеся от усталости и от впечатлений прошедшего дня, она позволила себе унестись в мир грез, куда имела доступ только она сама, и там уже в красках воссоздать любую желанную ее сердцу картину.
Глава 4
В день церемонии камеристка разбудила Ровену ни свет ни заря. Все атрибуты, призванные служить для красоты дамы, уже аккуратно покоились на трюмо. Когда с долгой процедурой одевания и причесывания было покончено, тетушка Элизабет пожелала отрепетировать еще раз церемонию представления. Она заставляла Ровену прохаживаться все снова и снова туда-сюда по гостиной, заставляла ее кланяться определенным образом, то и дело одергивая, поправляя и упрекая за огрехи. Ровена, уже начиная уставать, периодически наступала на длинный шлейф платья, что вводило тетушку в неописуемый ужас, заставляя ее без сил падать на софу. Мадам начинала нервничать, боясь, что вся церемония будет испорчена неуклюжестью племянницы. В конце концов раскрасневшаяся, чувствуя все муки неудобства от стягивающего талию корсета, тяжелой прически и тяжелого же платья Ровена взмолилась, чтобы ее пощадили и позволили немного отдохнуть перед выходом.
В это самое время в гостиную вошел граф, одетый в военную форму, выглаженную и вычищенную, словно новую. Он решил посмотреть, как поживают его дамы и, застав одну в нервных переживаниях, а другую совершенно убитую усталостью, развел их в разные стороны гостиной. Мадам он предложил присесть у окна, позвав слугу поднести той освежающего лимонада, а свою дочь подвел к зеркалу и глядя вместе с ней на их отражения, начал следующую речь:
— Крепитесь, дочь моя. Посмотрите, какая вы прекрасная! Посмотрите, какое на вас красивое платье, вы словно принцесса. Вам так к лицу кремовый цвет, жемчуг подчеркивает вашу молодость, шелк и атлас высшего качества. Носите эти одеяния с гордостью и честью, ваша молодость и красота пусть будут вам порукой, ваша свежесть — ангелом хранителем. А на все остальное не обращайте внимания. Посмотрите на себя внимательней. Разве та, кого я вижу в зеркале, может пошатнуть честь семьи? Я верю, сегодня вами будет восхищаться вся Англия!
Ровена понимала, о чем говорит отец. Действительно, бесподобный наряд, пошитый из лучшей ткани, призван был подчеркнуть все достоинства юности. В завитых волосах красовались нити жемчуга и цветы лилии. Никто бы не мог упрекнуть это создание в плохом вкусе или посмеяться над какой-нибудь деталью во внешности или гардеробе.
Ровена, глядя на себя в зеркале, словно в тумане, не могла пока осознать всей глубины слов отца. Она думала о Луизе, уж ей-то вовсе не нужны были столь пышные наряды и грандиозные прически, чтобы привлечь внимание к своей персоне.
— Вы думаете, я прекрасна только в этом наряде? Могла бы я понравиться кому-нибудь в своем повседневном образе?
Граф сверкнул глазами и повнимательней взглянул на дочь.
— Почему вдруг тебе в голову пришел этот вопрос? Уж не влюбилась ли ты часом?
Ровена вспыхнула, но тут же постаралась взять себя в руки и даже подняла взгляд на отца:
— Вовсе нет. Но меня столько раз упрекали в неуклюжести, нехватки женственности и хороших манер… даже на днях вы сокрушались по поводу того, кто согласился бы взять меня замуж…
Граф вздохнул и ответил:
— Дорогая моя, упреки должны были бы сослужить тебе хорошую службу, они делались во благо. Ты не должна обижаться на нас с тетей. Но постараться сделать так, чтобы тебя больше не упрекали, но, напротив, восхищались.
Мое “сокрушение” как ты говоришь, было истолковано тобой совершенно неправильно. Я не сокрушался, а рассуждал по поводу твоего характера.
