Местами витиеватую речь Витька нужно было воспринимать с должным скептицизмом. Иногда тот будто забывался, проваливаясь куда-то в девятнадцатый век и начинал иронично именовать окружающих «прекрасными дамами» и «юными господами». С такой манерой речи он вполне мог бы выглядеть как молодой рыцарь или оруженосец, но, к сожалению, общипанный светлый кардиган портил впечатление. Рыцари не носят пушистые кардиганы. Это как если бы Зигмунд Фрейд сидел в интернете и искал книги по психологии. Полное разрушение образа.
Ян возвращается мыслями к Алику и задумчиво качает головой.
- Да не ссорился я с ним. Вроде.
Витек наклоняется ближе к нему и, скользнув стремительным взглядом по сторонам, заговорщически шепчет:
- Может, он в Юлиану влюбился? Вам, кроме сей прекрасной дамы, делить больше и нечего…
- Тише! – шепчет Ян, производя в три раза больше шума, чем Витек своим шепотом. Неудивительно. Общеизвестный факт, что громче всех всегда те, кто просят остальных помолчать.
Юлиана отвлекается от разговора с Аликом и смотрит в их сторону большими, по-оленьи распахнутыми глазами. Как-то удивленно, немного испуганно даже.
Тихая, с какой-то изящной неторопливой грацией, она и правда в чем-то напоминала олененка-подростка, уже вполне твердо стоящего на ногах, но еще немного недоверчивого к миру. Если Алик с понятием «юный сэр» не соотносился совсем, то вот Юлиане титул «прекрасной дамы» подходил как нельзя лучше. Чуть задранный подбородок дополнял впечатление.
Даже удивительно, как одна и та же черта по-разному выглядела на разных людях, и на стоящих рядом Алике и Юлиане это было видно как никогда. Если ей приподнятый подбородок добавлял достоинства, то у Алика, вкупе с его снисходительной улыбкой, это казалось высокомерным жестом.
Ян бросает красноречивый взгляд на друга, притворяясь, что ничего не произошло. Юлиана робко изучает их обоих еще немного, прежде чем отводит глаза. Шариковая ручка скользит по ее коже снова. Запястье обрамляет еще одна нарисованная гирлянда из ромашек. Смешная привычка, по-детски милая. Вечно изрисованные руки… есть в этом ощущение чего-то давно утерянного. Ностальгия по искре детства, которая от рождения есть в каждом из нас.
Витек хихикает, потирая кончик носа. Тот самый, раздвоенный.
- Ладно-ладно, про прекрасную даму я молчу. Это, конечно, ваше личное дело, но даже мне уже ее жаль. Поговори с ней, поясни, что Яну некогда влюбляться, он крайне занятой юный джентльмен и не соизволит снизойти…
- Да не влюблена она в меня!
- Ну и чего ты тогда ее так боишься? – тут же теряет Витек все аристократические манеры.
Ян рывком тянется за пеналом на краю стола. Витек, хохоча, вскакивает. Инстинктивно подняв руки, стремительно пятится назад, к двери класса. Ян бросает практически без замаха. Витек уворачивается от пролетевшего пенала, и, на секунду потеряв равновесие, чуть не врезается в Светлану, как раз заходящую в класс.
- Смирнов! Опять дисциплину в классе нарушаем?! – громыхает та сходу.
- Я совсем чуть-чуть, Светлана Александровна!
Светлана демонстрирует ему кулак и направляется к своему столу. Надо сказать, ему повезло. Светлана в гневе бывает поистине страшна. Пока они были младше, они успели очень хорошо это понять. У Светланы было много примечательных черт (вроде вечного платка на голове и округлой, мягких очертаний фигуры в строгом костюме с шифоновым жилетом), но самая примечательная – она абсолютно не знала, что делать с детьми, поэтому просто кричала на них. Со временем дети подрастали, и со старшими классами она становилась иронично-строгой и кричать переставала. Видимо, копила силы для нового поколения детей.
Алик и Юлиана, наблюдавшие за Витьком и его пируэтом синхронно отворачиваются. Витек ждет, пока Светлана отвернется, и, закатив глаза, картинно проводит пальцем по горлу, делая вид, что умирает. Спектакль. Вполне в его духе.
- Смирнов, я все вижу! – не поднимая глаз декламирует Светлана. Еще одна ее способность. Знать обо всем что происходит вокруг, даже не глядя.
Витек хихикает в ладонь и выскальзывает из класса.
Со звонком на класс нападает привычное оцепенение. Что это, защитная реакция тех, кто прекрасно знает, что за школьным звонком следует очередной выматывающий час? Ян перекатывает по парте карандаш с тихим шорохом. Возвращает обратно к краю и начинает заново. Беспокойство ворочается внутри, непонятное, глухое. Больше подозрение. Ощущение, что что-то не так.
Витек не сказал ни слова, с тех пор, как вернулся в класс. Подозрительно тихий, почти пришибленный, он пришел к самому звонку и молча уселся на место. Его лицо ясно намекало на то, что он не хочет это обсуждать. Ян и не стал. Только бросал изредка косые обеспокоенные взгляды.
Что такого могло произойти за пять минут, чтобы всегда жизнерадостный Витек сидел, уставившись в парту, не произнося ни единого слова?
Светлана заканчивает обсуждать невероятно важные дела с завучем и обращается к шуршащему приглушенным смехом классу в привычной манере:
- Так, чего шумим, уважаемые? Про классный час после уроков все помнят? Все должны присутствовать!
Класс сонно кивает, впадая в привычное, слегка взволнованное оцепенение. Интересное явление: несколько человек – уже толпа, а у толпы всегда есть что-то сближающее. Ты можешь пытаться выделиться, но в толпе любой становится частью чего-то большего. Пусть и на секунду, и не всем сердцем.
- Как у вас дела со вчерашней задачей? – врывается в абстрактные рассуждения голос Светланы.
Ян вздрагивает от ее резко-громковатого голоса, стряхивая с себя сон. Класс притихает. Все настороженно оглядываются друг на друга. Насколько легко сплотить толпу… и настолько же легче заставить ее выгрызать себе место под солнцем. Судя по напряженным лицам, в голове у каждого в этом классе сейчас – «кто угодно, только не я».
- Александр, давай к доске быстренько! Покажи, всем, как решается задача, - сдается Светлана, оценив выражения лиц.
Ян бросает косой взгляд на Витька, на лице которого не мелькает ни тени радости от того, что отвечать пойдет Алик. У Витька со Светланой напряженные отношения, но еще более напряженные отношения у него с ее предметом. Химия никогда не была его сильной стороной. Как и большинство предметов. При близком общении никто и никогда не назвал бы его глупым, но, по непонятной причине, его интеллект абсолютно не вписывается в школьную программу. Казалось, Витек знает невероятно много, но один вид учителя и школьной доски словно парализовывал его.
Впрочем, это ничуть не мешало Витьку писать собственные истории. Ян читал их пару раз. Они были тягучие и обжигающие, и никогда не заканчивались хорошо. Почему – Ян искренне не понимал, но в историях Витька главный герой всегда умирал. Или был тяжело болен. И во всех случаях у него были проблемы с отстраненными и жестокими родителями.
Ян толкает Витька локтем. Легонько совсем, но тот все равно недовольно морщится.
- Ты чего? – шепчет он на грани слышимости. У Светланы слух как у бойцовской собаки – лучше быть настороже.
Витек вскидывает на него взгляд. Смотрит так, будто только что увидел, что Ян вообще здесь, да даже будто увидел его впервые в жизни. Как будто он, Витек, открывает дверь собственной квартиры, а там Ян в костюме клоуна. Удивленно-настороженно. «Я-не-знаю-как-мне-с-тобой-обращаться» взгляд.
- А? Нет, ничего…
Его нервные пальцы нащупывают край тетради и открывают ее на последней странице, исчирканной быстрыми рисунками и кривыми подсчетами в столбик. Он отрывает кусок листа и скатывает его в шарик. Один. Другой.
На третьем шарике Ян не выдерживает напряженного молчания под звуки скрипящего об доску мела.
- Вить.
Витек поворачивает к нему лицо. Рывком. Брови жалобно приподняты. Глаза умоляют замолчать. Потому что в жизни можно делать множество вещей. Можно заварить себе чай, когда хочешь, можно рисовать на последних листах тетради, когда никто не видит, мож(д)но молча осуждать. Но никогда нельзя окрикивать человека, который балансирует на краю пропасти и прекрасно знает, что бездна снизу уже всматривается в него.
- Что?! Я не скажу! Не могу сказать, понимаешь?!
Ян примиряюще вскидывает ладонь, безошибочно ощутив, что передавил. Ошибка. Обычно он хорошо чувствует грань, за которую нельзя заходить, но осечки случаются со всеми. Иногда люди ему представляются кем-то вроде персонажей визуальных новелл – в диалоге с ними всегда есть правильный и неправильный вариант ответа. Правильный ощущается интуитивно, настолько, что иногда даже пугает – жизнь ведь нельзя пройти как игру, так почему же это кажется таким простым? Ошибки успокаивают. Потому что если возможно найти способ всегда нравиться людям и говорить то, что они хотят услышать… разве это не значило бы, что люди в большинстве своем примитивны?
Во взгляде Витька есть что-то потерянное. Ян отмечает это не задумываясь.
- Ладно-ладно! Забыли! – шепчет он. Надо же как-то выруливать из сложившейся ситуации…
Витек качает головой, скользя взглядом по парте. Ян только сейчас замечает легкую дрожь в его руках. Позабыв об осторожности и своих рассуждениях, он хватает его за рукав кардигана. Ткань под пальцами приятно пушистая, но сейчас это ничуть не успокаивает.
- Чего ты? – допытывается он, пытаясь заглянуть ему в глаза.
Он перегибает, и знает это сам, знает прекрасно. Но они были неразлучны со времен, когда Ян только перешел в эту школу. Витек был с ним, когда он еще не знал никого в классе и путался в многочисленных коридорах. Был первым, кто подошел к нему познакомиться. Первым его другом здесь.
Первым и единственным настоящим.
Взгляд Светланы медленно, но верно нашаривает их обоих, это ощущается даже не зрением, а каким-то внутренним чутьем. Но Витек не смотрит в ее сторону, только на Яна. Растерянно-обиженно.
- Задорожный, Смирнов! Хотите к доске вместо Александра, уважаемые? Я вам это сейчас устрою! – обещает Светлана, резким жестом поправляя платок, полностью покрывающий ее голову.
Рука Витька ухватывает лямку рюкзака, пока он сам вскакивает и удивительно твердым шагом направляется к выходу из класса. Головы поднимают даже те, кто играл в морской бой на задних партах, спрятавшись за пеналом. На лице Светланы мелькает удивление, но она быстро с ним справляется.
- Виктор, ты куда? Сейчас же вернись!
В несколько широких, раздраженных шагов, Витек достигает двери класса. Его пальцы вцепляются в дверной косяк. Голос Светланы останавливает его. Он оглядывается. Медленно, словно каждое движение дается ему с огромным трудом. На Светлане почти не задерживается. Лишь проскальзывает, совсем не заинтересованно. Так смотрят на массовку в фильме, на лица людей в толпе. На разозленного твоим внезапным уходом с урока учителя так не смотрят никогда.
Секунду Витек просто стоит, едва заметно покачиваясь. Его глаза находят Яна и замирают на нем. И снова это. Они потухшие, как перегоревшая лампочка.
- Да какая к черту разница, - тихо говорит Витек, выходя.
Звук хлопнувшей двери эхом отдается в непривычно тихом классе.
«Что случилось?»
«Эй». «Где ты?». «Что за фигню ты устроил???».
«Ответь».
«Да ты достал пугать!».
Ян отправляет последнее сообщение, с силой откидываясь на спинку стула. Лопатки ударяются о дерево – стул старый, советский. Сделан настолько на века, что, видимо, достанется в наследство еще его внукам.
Так, в целом, можно было бы описать всю комнату, принадлежащую Яну. Принадлежащую, разумеется, условно. Сколько раз за свою жизнь он выслушал, что ничего по-настоящему его в этом доме нет. Невозможно сосчитать. Временами он ловит себя на том, что повторяет это сам себе с горькой ухмылкой на губах.
Комната была его убежищем, небезопасным, но другого никогда не было и не могло быть. Она была его лишь в какой-то небольшой степени, но все же он постарался оставить на ней оттиск своей личности. Плакаты на стенах: музыкальные группы и обложки альбомов, с которых взирают суровые раскрашенные музыканты. Это нельзя было назвать подростковым бунтом, эта была лишь видимость подросткового бунта, любовно созданная им самим. Подростки обычно начинают бунтовать против родителей лет в тринадцать, его же бунт существовал задолго до этого. Тянулся годами, почти столько же, сколько он себя помнит.
За узкой, оставшейся еще со времен его детства, кроватью пылится гитара. Про нее он забыл спустя месяц попыток научиться на ней играть. Своего рода рекорд, увлечение долго продержалось. Комната узкая, не такая и большая, с дурацкими шершавыми синими обоями, которые он предпочитает не замечать. Книжный шкаф сюда не вместился бы, а покупать стеллаж было бы слишком большой честью, поэтому книги здесь повсюду. Стекают с письменного стола, расползаются у кровати и под ней. Не сказать, чтобы их было много. Но ему хватало.
Комнату стыдливо прикрывает черная вуаль полутьмы. Лопатки саднит от удара об стул. Боль не успокаивает, только разжигает беспокойство еще больше. Тревога сворачивается в пульсирующий ком и привольно располагается за грудиной. Жжет, давит. Насылает трясущиеся, вибрирующие от страха мысли.
Ян вздыхает и, чуть съехав по стулу вниз, наклонившись, подтаскивает рюкзак и тянет его наверх, на колени. Жужжание замка возвращает его в реальность хотя бы на пару секунд. Чтобы не потерять это ощущение, он начинает доставать учебники. Ладони ощущают шершавость много переживших обложек. Конечно, он прекрасно знает, учебники полагается оборачивать. Такой блестящей, идеально гладкой обложкой, которая пройдя через передовую в его рюкзаке скомкается и будет потом слетать. Вот, в общем-то, и причина, почему он этого не делает. Даже удивительно, как можно описать предмет так, чтобы больше никаких ответов не потребовалось.
Учебники медленно занимают свое место в стопке, растущей на столе. Тетради – поверх, они тоньше, их стоило бы пожалеть. Когда рюкзак пустеет до половины, Ян запускает руку поглубже и натыкается на свернутую половинку листка. Развернув его, он с удивлением читает слова, написанные прыгающими буквами:
«Звучит безумно, но ты должен поверить. Ты в огромной опасности. Этого мира на самом деле не существует».
Беспокойство внезапно оскаливает зубы. Сердце бьется быстрее, и Ян резко оглядывается, не понимая, в чем дело. Ничего. Обычная мирная комната за его спиной. Почему-то его не покидает ощущение присутствия чего-то чужеродного… любопытного. Наблюдающего.
Помедлив, он возвращается к записке, неосознанно сжимая ее края так, что она, кажется, вот-вот порвется.
«Ты – персонаж книги. Это звучит ужасно абсурдно, но я пытаюсь тебя предостеречь. Будь начеку, ведь если ты совершишь ошибку, то можешь не дожить до конца сюжета».
Дрожь в пальцах усиливается. Он перечитывает написанное снова и снова, цепляясь взглядом за каждую строку. Кожей чувствует незлое, выжидающее внимание. Ян вдыхает и выдыхает.
- Кто ты? – задает он вопрос в пустоту.
Ему не отвечают, продолжая упрямо вчитываться в последующие строки, надеясь увидеть ответ, хотя ответа нет. Да ты и так знаешь, что его не будет. Ты ведь читал начало главы и аннотацию.
Ян возвращается мыслями к Алику и задумчиво качает головой.
- Да не ссорился я с ним. Вроде.
Витек наклоняется ближе к нему и, скользнув стремительным взглядом по сторонам, заговорщически шепчет:
- Может, он в Юлиану влюбился? Вам, кроме сей прекрасной дамы, делить больше и нечего…
- Тише! – шепчет Ян, производя в три раза больше шума, чем Витек своим шепотом. Неудивительно. Общеизвестный факт, что громче всех всегда те, кто просят остальных помолчать.
Юлиана отвлекается от разговора с Аликом и смотрит в их сторону большими, по-оленьи распахнутыми глазами. Как-то удивленно, немного испуганно даже.
Тихая, с какой-то изящной неторопливой грацией, она и правда в чем-то напоминала олененка-подростка, уже вполне твердо стоящего на ногах, но еще немного недоверчивого к миру. Если Алик с понятием «юный сэр» не соотносился совсем, то вот Юлиане титул «прекрасной дамы» подходил как нельзя лучше. Чуть задранный подбородок дополнял впечатление.
Даже удивительно, как одна и та же черта по-разному выглядела на разных людях, и на стоящих рядом Алике и Юлиане это было видно как никогда. Если ей приподнятый подбородок добавлял достоинства, то у Алика, вкупе с его снисходительной улыбкой, это казалось высокомерным жестом.
Ян бросает красноречивый взгляд на друга, притворяясь, что ничего не произошло. Юлиана робко изучает их обоих еще немного, прежде чем отводит глаза. Шариковая ручка скользит по ее коже снова. Запястье обрамляет еще одна нарисованная гирлянда из ромашек. Смешная привычка, по-детски милая. Вечно изрисованные руки… есть в этом ощущение чего-то давно утерянного. Ностальгия по искре детства, которая от рождения есть в каждом из нас.
Витек хихикает, потирая кончик носа. Тот самый, раздвоенный.
- Ладно-ладно, про прекрасную даму я молчу. Это, конечно, ваше личное дело, но даже мне уже ее жаль. Поговори с ней, поясни, что Яну некогда влюбляться, он крайне занятой юный джентльмен и не соизволит снизойти…
- Да не влюблена она в меня!
- Ну и чего ты тогда ее так боишься? – тут же теряет Витек все аристократические манеры.
Ян рывком тянется за пеналом на краю стола. Витек, хохоча, вскакивает. Инстинктивно подняв руки, стремительно пятится назад, к двери класса. Ян бросает практически без замаха. Витек уворачивается от пролетевшего пенала, и, на секунду потеряв равновесие, чуть не врезается в Светлану, как раз заходящую в класс.
- Смирнов! Опять дисциплину в классе нарушаем?! – громыхает та сходу.
- Я совсем чуть-чуть, Светлана Александровна!
Светлана демонстрирует ему кулак и направляется к своему столу. Надо сказать, ему повезло. Светлана в гневе бывает поистине страшна. Пока они были младше, они успели очень хорошо это понять. У Светланы было много примечательных черт (вроде вечного платка на голове и округлой, мягких очертаний фигуры в строгом костюме с шифоновым жилетом), но самая примечательная – она абсолютно не знала, что делать с детьми, поэтому просто кричала на них. Со временем дети подрастали, и со старшими классами она становилась иронично-строгой и кричать переставала. Видимо, копила силы для нового поколения детей.
Алик и Юлиана, наблюдавшие за Витьком и его пируэтом синхронно отворачиваются. Витек ждет, пока Светлана отвернется, и, закатив глаза, картинно проводит пальцем по горлу, делая вид, что умирает. Спектакль. Вполне в его духе.
- Смирнов, я все вижу! – не поднимая глаз декламирует Светлана. Еще одна ее способность. Знать обо всем что происходит вокруг, даже не глядя.
Витек хихикает в ладонь и выскальзывает из класса.
***
Со звонком на класс нападает привычное оцепенение. Что это, защитная реакция тех, кто прекрасно знает, что за школьным звонком следует очередной выматывающий час? Ян перекатывает по парте карандаш с тихим шорохом. Возвращает обратно к краю и начинает заново. Беспокойство ворочается внутри, непонятное, глухое. Больше подозрение. Ощущение, что что-то не так.
Витек не сказал ни слова, с тех пор, как вернулся в класс. Подозрительно тихий, почти пришибленный, он пришел к самому звонку и молча уселся на место. Его лицо ясно намекало на то, что он не хочет это обсуждать. Ян и не стал. Только бросал изредка косые обеспокоенные взгляды.
Что такого могло произойти за пять минут, чтобы всегда жизнерадостный Витек сидел, уставившись в парту, не произнося ни единого слова?
Светлана заканчивает обсуждать невероятно важные дела с завучем и обращается к шуршащему приглушенным смехом классу в привычной манере:
- Так, чего шумим, уважаемые? Про классный час после уроков все помнят? Все должны присутствовать!
Класс сонно кивает, впадая в привычное, слегка взволнованное оцепенение. Интересное явление: несколько человек – уже толпа, а у толпы всегда есть что-то сближающее. Ты можешь пытаться выделиться, но в толпе любой становится частью чего-то большего. Пусть и на секунду, и не всем сердцем.
- Как у вас дела со вчерашней задачей? – врывается в абстрактные рассуждения голос Светланы.
Ян вздрагивает от ее резко-громковатого голоса, стряхивая с себя сон. Класс притихает. Все настороженно оглядываются друг на друга. Насколько легко сплотить толпу… и настолько же легче заставить ее выгрызать себе место под солнцем. Судя по напряженным лицам, в голове у каждого в этом классе сейчас – «кто угодно, только не я».
- Александр, давай к доске быстренько! Покажи, всем, как решается задача, - сдается Светлана, оценив выражения лиц.
Ян бросает косой взгляд на Витька, на лице которого не мелькает ни тени радости от того, что отвечать пойдет Алик. У Витька со Светланой напряженные отношения, но еще более напряженные отношения у него с ее предметом. Химия никогда не была его сильной стороной. Как и большинство предметов. При близком общении никто и никогда не назвал бы его глупым, но, по непонятной причине, его интеллект абсолютно не вписывается в школьную программу. Казалось, Витек знает невероятно много, но один вид учителя и школьной доски словно парализовывал его.
Впрочем, это ничуть не мешало Витьку писать собственные истории. Ян читал их пару раз. Они были тягучие и обжигающие, и никогда не заканчивались хорошо. Почему – Ян искренне не понимал, но в историях Витька главный герой всегда умирал. Или был тяжело болен. И во всех случаях у него были проблемы с отстраненными и жестокими родителями.
Ян толкает Витька локтем. Легонько совсем, но тот все равно недовольно морщится.
- Ты чего? – шепчет он на грани слышимости. У Светланы слух как у бойцовской собаки – лучше быть настороже.
Витек вскидывает на него взгляд. Смотрит так, будто только что увидел, что Ян вообще здесь, да даже будто увидел его впервые в жизни. Как будто он, Витек, открывает дверь собственной квартиры, а там Ян в костюме клоуна. Удивленно-настороженно. «Я-не-знаю-как-мне-с-тобой-обращаться» взгляд.
- А? Нет, ничего…
Его нервные пальцы нащупывают край тетради и открывают ее на последней странице, исчирканной быстрыми рисунками и кривыми подсчетами в столбик. Он отрывает кусок листа и скатывает его в шарик. Один. Другой.
На третьем шарике Ян не выдерживает напряженного молчания под звуки скрипящего об доску мела.
- Вить.
Витек поворачивает к нему лицо. Рывком. Брови жалобно приподняты. Глаза умоляют замолчать. Потому что в жизни можно делать множество вещей. Можно заварить себе чай, когда хочешь, можно рисовать на последних листах тетради, когда никто не видит, мож(д)но молча осуждать. Но никогда нельзя окрикивать человека, который балансирует на краю пропасти и прекрасно знает, что бездна снизу уже всматривается в него.
- Что?! Я не скажу! Не могу сказать, понимаешь?!
Ян примиряюще вскидывает ладонь, безошибочно ощутив, что передавил. Ошибка. Обычно он хорошо чувствует грань, за которую нельзя заходить, но осечки случаются со всеми. Иногда люди ему представляются кем-то вроде персонажей визуальных новелл – в диалоге с ними всегда есть правильный и неправильный вариант ответа. Правильный ощущается интуитивно, настолько, что иногда даже пугает – жизнь ведь нельзя пройти как игру, так почему же это кажется таким простым? Ошибки успокаивают. Потому что если возможно найти способ всегда нравиться людям и говорить то, что они хотят услышать… разве это не значило бы, что люди в большинстве своем примитивны?
Во взгляде Витька есть что-то потерянное. Ян отмечает это не задумываясь.
- Ладно-ладно! Забыли! – шепчет он. Надо же как-то выруливать из сложившейся ситуации…
Витек качает головой, скользя взглядом по парте. Ян только сейчас замечает легкую дрожь в его руках. Позабыв об осторожности и своих рассуждениях, он хватает его за рукав кардигана. Ткань под пальцами приятно пушистая, но сейчас это ничуть не успокаивает.
- Чего ты? – допытывается он, пытаясь заглянуть ему в глаза.
Он перегибает, и знает это сам, знает прекрасно. Но они были неразлучны со времен, когда Ян только перешел в эту школу. Витек был с ним, когда он еще не знал никого в классе и путался в многочисленных коридорах. Был первым, кто подошел к нему познакомиться. Первым его другом здесь.
Первым и единственным настоящим.
Взгляд Светланы медленно, но верно нашаривает их обоих, это ощущается даже не зрением, а каким-то внутренним чутьем. Но Витек не смотрит в ее сторону, только на Яна. Растерянно-обиженно.
- Задорожный, Смирнов! Хотите к доске вместо Александра, уважаемые? Я вам это сейчас устрою! – обещает Светлана, резким жестом поправляя платок, полностью покрывающий ее голову.
Рука Витька ухватывает лямку рюкзака, пока он сам вскакивает и удивительно твердым шагом направляется к выходу из класса. Головы поднимают даже те, кто играл в морской бой на задних партах, спрятавшись за пеналом. На лице Светланы мелькает удивление, но она быстро с ним справляется.
- Виктор, ты куда? Сейчас же вернись!
В несколько широких, раздраженных шагов, Витек достигает двери класса. Его пальцы вцепляются в дверной косяк. Голос Светланы останавливает его. Он оглядывается. Медленно, словно каждое движение дается ему с огромным трудом. На Светлане почти не задерживается. Лишь проскальзывает, совсем не заинтересованно. Так смотрят на массовку в фильме, на лица людей в толпе. На разозленного твоим внезапным уходом с урока учителя так не смотрят никогда.
Секунду Витек просто стоит, едва заметно покачиваясь. Его глаза находят Яна и замирают на нем. И снова это. Они потухшие, как перегоревшая лампочка.
- Да какая к черту разница, - тихо говорит Витек, выходя.
Звук хлопнувшей двери эхом отдается в непривычно тихом классе.
***
«Что случилось?»
«Эй». «Где ты?». «Что за фигню ты устроил???».
«Ответь».
«Да ты достал пугать!».
Ян отправляет последнее сообщение, с силой откидываясь на спинку стула. Лопатки ударяются о дерево – стул старый, советский. Сделан настолько на века, что, видимо, достанется в наследство еще его внукам.
Так, в целом, можно было бы описать всю комнату, принадлежащую Яну. Принадлежащую, разумеется, условно. Сколько раз за свою жизнь он выслушал, что ничего по-настоящему его в этом доме нет. Невозможно сосчитать. Временами он ловит себя на том, что повторяет это сам себе с горькой ухмылкой на губах.
Комната была его убежищем, небезопасным, но другого никогда не было и не могло быть. Она была его лишь в какой-то небольшой степени, но все же он постарался оставить на ней оттиск своей личности. Плакаты на стенах: музыкальные группы и обложки альбомов, с которых взирают суровые раскрашенные музыканты. Это нельзя было назвать подростковым бунтом, эта была лишь видимость подросткового бунта, любовно созданная им самим. Подростки обычно начинают бунтовать против родителей лет в тринадцать, его же бунт существовал задолго до этого. Тянулся годами, почти столько же, сколько он себя помнит.
За узкой, оставшейся еще со времен его детства, кроватью пылится гитара. Про нее он забыл спустя месяц попыток научиться на ней играть. Своего рода рекорд, увлечение долго продержалось. Комната узкая, не такая и большая, с дурацкими шершавыми синими обоями, которые он предпочитает не замечать. Книжный шкаф сюда не вместился бы, а покупать стеллаж было бы слишком большой честью, поэтому книги здесь повсюду. Стекают с письменного стола, расползаются у кровати и под ней. Не сказать, чтобы их было много. Но ему хватало.
Комнату стыдливо прикрывает черная вуаль полутьмы. Лопатки саднит от удара об стул. Боль не успокаивает, только разжигает беспокойство еще больше. Тревога сворачивается в пульсирующий ком и привольно располагается за грудиной. Жжет, давит. Насылает трясущиеся, вибрирующие от страха мысли.
Ян вздыхает и, чуть съехав по стулу вниз, наклонившись, подтаскивает рюкзак и тянет его наверх, на колени. Жужжание замка возвращает его в реальность хотя бы на пару секунд. Чтобы не потерять это ощущение, он начинает доставать учебники. Ладони ощущают шершавость много переживших обложек. Конечно, он прекрасно знает, учебники полагается оборачивать. Такой блестящей, идеально гладкой обложкой, которая пройдя через передовую в его рюкзаке скомкается и будет потом слетать. Вот, в общем-то, и причина, почему он этого не делает. Даже удивительно, как можно описать предмет так, чтобы больше никаких ответов не потребовалось.
Учебники медленно занимают свое место в стопке, растущей на столе. Тетради – поверх, они тоньше, их стоило бы пожалеть. Когда рюкзак пустеет до половины, Ян запускает руку поглубже и натыкается на свернутую половинку листка. Развернув его, он с удивлением читает слова, написанные прыгающими буквами:
«Звучит безумно, но ты должен поверить. Ты в огромной опасности. Этого мира на самом деле не существует».
Беспокойство внезапно оскаливает зубы. Сердце бьется быстрее, и Ян резко оглядывается, не понимая, в чем дело. Ничего. Обычная мирная комната за его спиной. Почему-то его не покидает ощущение присутствия чего-то чужеродного… любопытного. Наблюдающего.
Помедлив, он возвращается к записке, неосознанно сжимая ее края так, что она, кажется, вот-вот порвется.
«Ты – персонаж книги. Это звучит ужасно абсурдно, но я пытаюсь тебя предостеречь. Будь начеку, ведь если ты совершишь ошибку, то можешь не дожить до конца сюжета».
Дрожь в пальцах усиливается. Он перечитывает написанное снова и снова, цепляясь взглядом за каждую строку. Кожей чувствует незлое, выжидающее внимание. Ян вдыхает и выдыхает.
- Кто ты? – задает он вопрос в пустоту.
Ему не отвечают, продолжая упрямо вчитываться в последующие строки, надеясь увидеть ответ, хотя ответа нет. Да ты и так знаешь, что его не будет. Ты ведь читал начало главы и аннотацию.
