Что если Витек прав? Что если все эти квартиры и правда пустые? Огромная раздутая иллюзия живого, существующего мира, в котором окна – действительно не более чем, глаза многоэтажек, неотрывно следящие за ним пустыми провалами…
Запретив себе думать дальше, Ян спрыгивает на пол. Звук отдается эхом. Теперь, когда он внутри, голые стены давят на него сильнее, чем он мог бы представить. Страх постепенно затапливает разум. Он вдыхает-выдыхает пару раз и, нашаривает взглядом телефон.
Двери в дверном проеме нет. Из освещенной комнаты в глубину квартиры ведет коридор, уводящий в полную, беспроглядную тьму. Телефон лежит экраном вниз за проемом, почти у самых лап темноты.
Ян шагает к нему, стараясь ступать как можно тише. Квартира ощущается враждебно, вокруг него – пристальное, напряженное внимание. Что-то сейчас произойдет? Что же? Что там в квартире? Кто-то набросится?
Ян наклоняется, протягивая руку. И… замирает. Медлит. Рука зависает над телефоном, выжидая. Дыхание перехватывает.
- Ты здесь, - тихо говорит Ян. – Наблюдаешь за мной.
Он срывается на крик, эхом отдающийся в пустой квартире, и в этом крике – весь его страх.
- Кто ты?! Кто?!
Ян не ждет ответа, он чувствует, что его не будет, поэтому продолжает пугливыми, как встрепанные воробьи, словами:
- Мне кажется, я схожу с ума. Или я, или Витек! Я не знаю кого или чего я боюсь. Мне постоянно кажется, что за мной наблюдают, я веду себя как чертов параноик! А Витек, он ведь говорит такой бред, и ведет себя как будто с катушек съехал! А я почему-то верю, какой-то частью мозга действительно верю, что эта дурацкая записка – правда!
Истерический смешок срывается с его губ. Он обхватывает виски холодными ладонями.
- Я не… нет, нет, это такая тупая шутка, этого быть не может! Как ты до такого вообще додумался, ты, идиот! – горячо шепчет он, сам не до конца понимая, с кем говорит. – Чертова, долбанная жуть, это все чертова жуть! «Ян, ты персонаж книги, ты можешь умереть» - очень смешно, да, спасибо большое, отличная шутка!
Его торопливые слова прерывает громкий звук уведомления. Ян замирает. Слова замерзают на его губах.
Он поднимает телефон с пола, переворачивает разбитым экраном вверх. Экран приглашающе загорается. Глаза Яна скользят по только что пришедшему уведомлению. Его зрачки расширяются, а пульс, кажется, замирает совсем.
«Поторопись». Сообщение от контакта, названного очень просто. Лаконично.
Автор.
Уведомление исчезает, стоит только его прочитать, обнажая обои на экране блокировки. Черный фон с тонкими золотистыми узорами по бокам. А внизу надпись. «Memento mori». Ян неверяще всматривается в готические буквы. Ищет подтверждения… нет, лучше опровержения своим мыслям.
Он подскакивает и оглядывается. Сквозь наполовину отдернутые шторы видно не все, но даже этого достаточно, чтобы быть уверенным – Витька на улице больше нет.
- Вить?.. – пытается произнести Ян, но голос не желает слушаться. – Вить?!
…Витек оглядывается на собственную тень, прыгающую по стене подъезда. Теперь, когда он один, его снова затапливает безысходностью. Есть вещи, от которых можно сбежать. Есть те, с которыми можно встретиться лицом к лицу и победить. А есть те, с которыми ты даже не понимаешь, как бороться. И это душащее отчаяние, с ним нельзя было бороться по очень простой причине – оно было частью его самого, такой же неотделимой, как рука или нога.
Каждый шаг отдается эхом в такт его мыслям. У всех людей в мире есть один и тот же демон, от которого не спастись, потому что нельзя спастись от себя. Мы рождаемся с ужасной тягой к себе подобным. Мы не выносим одиночества, и, если бы однажды все люди на планете, кроме одного, последнего человека исчезли, рано или поздно осознание собственного одиночества задушило бы его.
Витек останавливается у почтовых ящиков. В их ящике – два криво всунутых письма. Он вытягивает оба и мельком просматривает. Одно, нижнее, наполовину прикрыто, но даже так прекрасно видно «Смирновой Еле…». Его матери. Верхнее же письмо адресовано Елизавете Андреевне, их соседке по площадке.
Добравшись до площадки, Витек стучит в дверь соседки даже не задумываясь. Так же, как и делает всегда. Почему-то почтальон считает своим долгом складывать письма Елизаветы Андреевны к ним в почтовый ящик и делает так почти каждый раз.
- Елизавета Андреевна! Вы дома? Ваше письмо к нам опять положи…
Он осекается на полуслове. Рука замирает над дверью. Стук затихает, проносясь по подъезду торопливой птицей.
Витек нажимает на ручку двери. Его встречает опустевшая квартира. Нет, она никогда и не была жилой, как и все эти горящие окна, которые видно с улицы. Лишь видимость, иллюзия, насмешка Автора этого мира. Существует лишь то, что видит главный герой. Все остальное – пустота, скрывающаяся за декорациями.
Шагая по пустой квартире, он в очередной раз поражается ненадежности человеческого восприятия. Витек готов поклясться, он был в этой квартире, может, и не сотни, но десятки раз точно. Он знает досконально, где стоит обшарпанный советский комод, где – этажерка, предмет зависти любого торговца антиквариатом.
Эта квартира всегда казалась Витьку произведением искусства. Не потому что она была со вкусом обставлена. Не потому что была баснословно роскошной. Причина была совсем иной. Во всей обстановке квартиры видна была сама Елизавета Андреевна – немного эксцентричная дама с тонкими сигаретами и душой скрипачки. Вовсе не Шаганэ, скорее, все же, Есенинский хулиган. Здесь пахло чуть горьковатыми духами и ментолом, стопками лежали распечатанные конверты на тумбочке в прихожей – Елизавета Андреевна не утруждала себя такими трудностями быта, как выбрасывание конвертов.
В этом была душа. А теперь не осталось ничего.
Шторы в зале – единственное, что хранит личность хозяйки квартиры. В пустой комнате они смотрятся нарочито вычурными, инородными. Повинуясь мимолетному желанию, он раздвигает пыльные портьеры.
На подоконнике горит небольшой торшер, создающий эффект освещенной квартиры. Рядом с ним ютятся осиротевшие горшки с цветами. У самого дальнего – открытый футляр с очками в черепаховой оправе. Слегка поцарапанные стекла, дужки, на которых стерся узор ближе к кончикам – там, где они прилегают к голове.
Витек оставляет письмо рядом с футляром, как венок на могиле, и долго не может оторвать от него взгляд. Письмо, которое до этого было прикрыто другим конвертом, оказывается практически чистым. На углу конверта прилеплен кусок почтовой марки, рядом – написано имя. Ниже письма не существует, оно будто стерто чьей-то невидимой рукой. Абсолютно белый конверт.
Каково это - быть эпизодическим персонажем книги? Это значит появиться лишь мимолетно, чтобы после перестать существовать. Однажды главный герой перешагнет через тебя и поведет сюжет дальше. А от тебя останется лишь пустота. Лишь очки в черепаховой оправе, как чеховское ружье, которое должно выстрелить.
Он уходит, оставляя за спиной память об исчезнувшей навсегда соседке. Мысли тревожно бьются в голове. Вот так выглядит жизнь книжного персонажа. Автор говорит, что персонаж должен исчезнуть, и он исчезает. Все, что они когда-то сделали, кем они были… все перечеркивается в один момент. Автор говорит – значит, вас не должно существовать. Никто не в силах этому помешать. Ведь когда Автор говорит – ты повинуешься, даже если ты против. Потому что ты всего лишь книжный персонаж.
Остановившись у своей двери, Витек во власти внезапной догадки распечатывает письмо для матери и истерично смеется. Конечно, оно тоже пустое.
Его родителей ведь тоже не существует.
Незнание – сильнейшее оружие, потому что пока ты не подозреваешь, что все вокруг тебя ложь, ты в нее веришь. Раньше он видел своих родителей. Видел соседку. До тех пор, пока не узнал правду.
Правда – отстой. Реальность – отстой в квадрате.
Он позволяет письму выскользнуть из его руки и приземлиться на пол, прежде чем зайти в собственную квартиру. И здесь его ждет сюрприз.
К тому, что квартира пуста, он был готов. Но она пуста не полностью. Прямо напротив двери – приглашающе открытая дверь в ванную. Полностью обставленную, такую же, какой она была все те годы лжи, до сих пор маячащие в его памяти. В ванной горит свет. И он идет на него, как мотылек на огонь.
Едва он оказывается у раковины, зеркало над ней запотевает, хотя никакого пара нет и в помине. На зеркале медленно проявляются буквы. Скачущие, будто испуганные антилопы. Витек почти ничем не выдает внезапного осознания, захлестнувшего его с ног до головы.
«Послушай меня», - написано на зеркале.
Состояние апатии и подавленности, настроение, при котором человек не заинтересован своим положением и происходящим вокруг, может быть не в состоянии исполнять свои жизненные обязанности, безнадёжная печаль, гнетущая скука и тоска.
Ян перепрыгивает через ступеньки, поднимаясь на четвертый, последний этаж. Плохое предчувствие не оставляет, оно вгрызается вместе с ударами пульса, с током крови разносится по телу. Перед глазами все еще стоят высокие резные буквы. Memento mori. Что это: просто совпадение, насмешка или… предупреждение?
«Поторопись».
Поневоле он ускоряется, полностью выдыхаясь к моменту, когда наконец оказывается у квартиры Витька. У самой двери, под его ногами валяется одинокий распечатанный конверт. Ян лишь нетерпеливо проскальзывает по нему взглядом, прежде чем нажать на ручку двери.
Квартира Витька оказывается пустой, такой же пустой, как и та, что он видел внизу. В первый момент у него аж перехватывает дыхание.
Эту квартиру Ян помнит лучше, чем что бы то ни было. Столько раз он бывал здесь в гостях, столько раз сидел вместе с Витьком в его комнате, которая сейчас пустым провалом смотрит в коридор. Что из этого правда? Его воспоминания или то, что видят его глаза? Тишину прерывает лишь звук капающей воды. Здесь темно, и лишь из-под закрытой двери в ванную пробивается слабый свет.
Некоторое время Ян молча смотрит на полоску света из-под двери, а потом шумно выдыхает. Витек здесь. Сидит в ванной. Совсем как в детстве. Ванная была для него своего рода местом силы, так шутил сам Витек. Когда он ссорился с родителями, он закрывался в ванной и отсиживался там, прижавшись спиной к стиральной машинке. О подробностях ссор Витек не рассказывал никогда. Это было его маленьким правилом, которое не нарушалось. Юные рыцари не жалуются, иначе тут же потеряют свой безупречный образ, уронят себя в чужих глазах. Все ради игры – и ничего для себя.
- Вить, - тихо произносит Ян, обхватывая ладонью позолоченную ручку двери. Вся позолота с нее давно облетела. Как и маска, слетевшая с этой, не существующей в книжной реальности квартиры.
Почему-то, как только Ян увидел свет, ему показалось, что сейчас он все исправит. Найдет нужные слова – всегда ведь находил, похлопает Витька по плечу, и они забудут про этот вечер, как про страшный сон, настигающий перед самым пробуждением. Теперь все будет хорошо. Витек немного придет в себя и они решат, что делать дальше.
Когда он нажимает на ручку двери, приходит внезапное прозрение. Осознание. Не надо было этого делать. Не надо туда идти. Ничего хорошего там быть не может, точно не может, иначе Автор бы не хотел, чтобы он туда пошел… Автор? Ян мотает головой. Нет. Никакого Автора нет, это дурацкие шутки Витька, а он просто переутомился, поэтому и ведет себя странно. Пустые квартиры объяснить сложнее, но он заставляет себя об этом забыть. Люди часто так делают, когда чего-то боятся.
Пока дверь открывается, в его голове происходит оживленная баталия, и в момент, когда Ян все же делает шаг в ванную, он уже практически убедил себя в нормальности происходящего.
Его зрачки расширяются, когда пирамида самообмана, которую он заботливо выстроил, рушится от увиденного.
Первое, что он видит, и это навеки отпечатывается где-то на обратной стороне век – тело на полу ванной, слишком бледное, чтобы быть живым человеком. «Нет, не смотри, не смотри», - кричит испуганный внутренний голос, но он продолжает смотреть. Просто не может отвернуться. Как в кошмарном сне, когда ты закрываешь глаза ладонями, но все равно видишь.
Его глаза прикованы к алому цвету, разлившемуся по полу ванной. Почти скрытое им полностью, на кафеле тускло поблескивает лезвие, отломанное от канцелярского ножа. Рядом – бледная ладонь. На фоне алого она кажется еще белее. Рукав светлого пушистого кардигана мокрый и потемневший, задрался чуть вверх. От него по коже вверх уходят горизонтальные белые полосы. Одна. Две.
Три.
На плечо и воротник рубашки, забрызганные алым, он старается не смотреть.
Когда у Яна наконец получается поднять глаза от пола, в глаза насмешливо лезет надпись на запотевшем зеркале.
«Пора нам познакомиться. Я – Автор. А тебе было бы лучше поверить записке».
Ступеньки мелькают под ногами. Дикий, первобытный страх гонит его прочь, дальше от той квартиры. Дальше от тела, лежащего там, смотрящего в пустоту чуть прикрытыми глазами. Слишком знакомыми, чтобы спокойно об этом вспоминать. Да, перед тем, как сбежать оттуда, он все-таки посмотрел в лицо, и это была явная ошибка.
Обычно тяжелая подъездная дверь подается легко. Холодный вечерний воздух окутывает разгоряченное лицо. Ян вдыхает и закашливается. Ему в глаза бьет свет фонаря, так, что все вокруг на пару секунд зеленеет. Он промаргивается и, прикрыв рукой глаза как козырьком, вступает на тротуар. Почти бежит.
Или правильнее сказать убегает?
Все его мысли заполняет огромный всепоглощающий ужас. «Я – Автор», - шевелятся его губы беззвучно, повторяя надпись, въевшуюся в память. Она до сих пор перед его глазами с этими расплывчатыми, неровными буквами и пугающей, смертельной ясностью.
Memento mori. Помни о смерти.
Изысканная шутка, Автор.
Погруженный в свои мысли, Ян натыкается на кого-то прямо перед собой, рефлекторно затормозив о человека руками.
- Простите, я…
В свете фонаря на него смотрит его одноклассник Алик с вежливо-брезгливым интересом. В пальцах у него – тлеющая сигарета. Куртка небрежно расстегнута, хотя вечер довольно холодный. Поблизости больше никого, только худощавая дворовая собака. Из тех «общественных» собак, за которыми обычно носятся дети с близлежащих дворов. В лучшем случае – чтобы поиграть. В худшем… о таком даже не хочется думать.
- Спешишь куда-то, Задорожный? Время – деньги? – чуть дразняще спрашивает тот. Таким тоном кошка могла бы общаться с мышью, если бы умела говорить.
- Домой, - бросает Ян коротко.
Уголки губ Алика приподнимаются в усмешке. Сигарета подносится к губам. Затяжка – и он чуть приближается, нависая над Яном с легкой угрозой. Глаза Алика сверлят его так, что Ян подавляет желание пощупать лицо и проверить, нет ли там дыр.
- Ну беги. Пока можешь.
Тихая угроза в его голосе внезапно вызывает бурную реакцию. В душе Яна словно все вскипает. Весь страх, скопившийся внутри, все напряжение – все взрывается гремучей злостью, полной непонимания. Неожиданно даже для самого себя, Ян толкает его в плечи, несильно, но ощутимо.
Запретив себе думать дальше, Ян спрыгивает на пол. Звук отдается эхом. Теперь, когда он внутри, голые стены давят на него сильнее, чем он мог бы представить. Страх постепенно затапливает разум. Он вдыхает-выдыхает пару раз и, нашаривает взглядом телефон.
Двери в дверном проеме нет. Из освещенной комнаты в глубину квартиры ведет коридор, уводящий в полную, беспроглядную тьму. Телефон лежит экраном вниз за проемом, почти у самых лап темноты.
Ян шагает к нему, стараясь ступать как можно тише. Квартира ощущается враждебно, вокруг него – пристальное, напряженное внимание. Что-то сейчас произойдет? Что же? Что там в квартире? Кто-то набросится?
Ян наклоняется, протягивая руку. И… замирает. Медлит. Рука зависает над телефоном, выжидая. Дыхание перехватывает.
- Ты здесь, - тихо говорит Ян. – Наблюдаешь за мной.
Он срывается на крик, эхом отдающийся в пустой квартире, и в этом крике – весь его страх.
- Кто ты?! Кто?!
Ян не ждет ответа, он чувствует, что его не будет, поэтому продолжает пугливыми, как встрепанные воробьи, словами:
- Мне кажется, я схожу с ума. Или я, или Витек! Я не знаю кого или чего я боюсь. Мне постоянно кажется, что за мной наблюдают, я веду себя как чертов параноик! А Витек, он ведь говорит такой бред, и ведет себя как будто с катушек съехал! А я почему-то верю, какой-то частью мозга действительно верю, что эта дурацкая записка – правда!
Истерический смешок срывается с его губ. Он обхватывает виски холодными ладонями.
- Я не… нет, нет, это такая тупая шутка, этого быть не может! Как ты до такого вообще додумался, ты, идиот! – горячо шепчет он, сам не до конца понимая, с кем говорит. – Чертова, долбанная жуть, это все чертова жуть! «Ян, ты персонаж книги, ты можешь умереть» - очень смешно, да, спасибо большое, отличная шутка!
Его торопливые слова прерывает громкий звук уведомления. Ян замирает. Слова замерзают на его губах.
Он поднимает телефон с пола, переворачивает разбитым экраном вверх. Экран приглашающе загорается. Глаза Яна скользят по только что пришедшему уведомлению. Его зрачки расширяются, а пульс, кажется, замирает совсем.
«Поторопись». Сообщение от контакта, названного очень просто. Лаконично.
Автор.
Уведомление исчезает, стоит только его прочитать, обнажая обои на экране блокировки. Черный фон с тонкими золотистыми узорами по бокам. А внизу надпись. «Memento mori». Ян неверяще всматривается в готические буквы. Ищет подтверждения… нет, лучше опровержения своим мыслям.
Он подскакивает и оглядывается. Сквозь наполовину отдернутые шторы видно не все, но даже этого достаточно, чтобы быть уверенным – Витька на улице больше нет.
- Вить?.. – пытается произнести Ян, но голос не желает слушаться. – Вить?!
***
…Витек оглядывается на собственную тень, прыгающую по стене подъезда. Теперь, когда он один, его снова затапливает безысходностью. Есть вещи, от которых можно сбежать. Есть те, с которыми можно встретиться лицом к лицу и победить. А есть те, с которыми ты даже не понимаешь, как бороться. И это душащее отчаяние, с ним нельзя было бороться по очень простой причине – оно было частью его самого, такой же неотделимой, как рука или нога.
Каждый шаг отдается эхом в такт его мыслям. У всех людей в мире есть один и тот же демон, от которого не спастись, потому что нельзя спастись от себя. Мы рождаемся с ужасной тягой к себе подобным. Мы не выносим одиночества, и, если бы однажды все люди на планете, кроме одного, последнего человека исчезли, рано или поздно осознание собственного одиночества задушило бы его.
Витек останавливается у почтовых ящиков. В их ящике – два криво всунутых письма. Он вытягивает оба и мельком просматривает. Одно, нижнее, наполовину прикрыто, но даже так прекрасно видно «Смирновой Еле…». Его матери. Верхнее же письмо адресовано Елизавете Андреевне, их соседке по площадке.
Добравшись до площадки, Витек стучит в дверь соседки даже не задумываясь. Так же, как и делает всегда. Почему-то почтальон считает своим долгом складывать письма Елизаветы Андреевны к ним в почтовый ящик и делает так почти каждый раз.
- Елизавета Андреевна! Вы дома? Ваше письмо к нам опять положи…
Он осекается на полуслове. Рука замирает над дверью. Стук затихает, проносясь по подъезду торопливой птицей.
Витек нажимает на ручку двери. Его встречает опустевшая квартира. Нет, она никогда и не была жилой, как и все эти горящие окна, которые видно с улицы. Лишь видимость, иллюзия, насмешка Автора этого мира. Существует лишь то, что видит главный герой. Все остальное – пустота, скрывающаяся за декорациями.
Шагая по пустой квартире, он в очередной раз поражается ненадежности человеческого восприятия. Витек готов поклясться, он был в этой квартире, может, и не сотни, но десятки раз точно. Он знает досконально, где стоит обшарпанный советский комод, где – этажерка, предмет зависти любого торговца антиквариатом.
Эта квартира всегда казалась Витьку произведением искусства. Не потому что она была со вкусом обставлена. Не потому что была баснословно роскошной. Причина была совсем иной. Во всей обстановке квартиры видна была сама Елизавета Андреевна – немного эксцентричная дама с тонкими сигаретами и душой скрипачки. Вовсе не Шаганэ, скорее, все же, Есенинский хулиган. Здесь пахло чуть горьковатыми духами и ментолом, стопками лежали распечатанные конверты на тумбочке в прихожей – Елизавета Андреевна не утруждала себя такими трудностями быта, как выбрасывание конвертов.
В этом была душа. А теперь не осталось ничего.
Шторы в зале – единственное, что хранит личность хозяйки квартиры. В пустой комнате они смотрятся нарочито вычурными, инородными. Повинуясь мимолетному желанию, он раздвигает пыльные портьеры.
На подоконнике горит небольшой торшер, создающий эффект освещенной квартиры. Рядом с ним ютятся осиротевшие горшки с цветами. У самого дальнего – открытый футляр с очками в черепаховой оправе. Слегка поцарапанные стекла, дужки, на которых стерся узор ближе к кончикам – там, где они прилегают к голове.
Витек оставляет письмо рядом с футляром, как венок на могиле, и долго не может оторвать от него взгляд. Письмо, которое до этого было прикрыто другим конвертом, оказывается практически чистым. На углу конверта прилеплен кусок почтовой марки, рядом – написано имя. Ниже письма не существует, оно будто стерто чьей-то невидимой рукой. Абсолютно белый конверт.
Каково это - быть эпизодическим персонажем книги? Это значит появиться лишь мимолетно, чтобы после перестать существовать. Однажды главный герой перешагнет через тебя и поведет сюжет дальше. А от тебя останется лишь пустота. Лишь очки в черепаховой оправе, как чеховское ружье, которое должно выстрелить.
Он уходит, оставляя за спиной память об исчезнувшей навсегда соседке. Мысли тревожно бьются в голове. Вот так выглядит жизнь книжного персонажа. Автор говорит, что персонаж должен исчезнуть, и он исчезает. Все, что они когда-то сделали, кем они были… все перечеркивается в один момент. Автор говорит – значит, вас не должно существовать. Никто не в силах этому помешать. Ведь когда Автор говорит – ты повинуешься, даже если ты против. Потому что ты всего лишь книжный персонаж.
Остановившись у своей двери, Витек во власти внезапной догадки распечатывает письмо для матери и истерично смеется. Конечно, оно тоже пустое.
Его родителей ведь тоже не существует.
Незнание – сильнейшее оружие, потому что пока ты не подозреваешь, что все вокруг тебя ложь, ты в нее веришь. Раньше он видел своих родителей. Видел соседку. До тех пор, пока не узнал правду.
Правда – отстой. Реальность – отстой в квадрате.
Он позволяет письму выскользнуть из его руки и приземлиться на пол, прежде чем зайти в собственную квартиру. И здесь его ждет сюрприз.
К тому, что квартира пуста, он был готов. Но она пуста не полностью. Прямо напротив двери – приглашающе открытая дверь в ванную. Полностью обставленную, такую же, какой она была все те годы лжи, до сих пор маячащие в его памяти. В ванной горит свет. И он идет на него, как мотылек на огонь.
Едва он оказывается у раковины, зеркало над ней запотевает, хотя никакого пара нет и в помине. На зеркале медленно проявляются буквы. Скачущие, будто испуганные антилопы. Витек почти ничем не выдает внезапного осознания, захлестнувшего его с ног до головы.
«Послушай меня», - написано на зеркале.
Глава 3. УНЫНИЕ -я, средний род
Состояние апатии и подавленности, настроение, при котором человек не заинтересован своим положением и происходящим вокруг, может быть не в состоянии исполнять свои жизненные обязанности, безнадёжная печаль, гнетущая скука и тоска.
Ян перепрыгивает через ступеньки, поднимаясь на четвертый, последний этаж. Плохое предчувствие не оставляет, оно вгрызается вместе с ударами пульса, с током крови разносится по телу. Перед глазами все еще стоят высокие резные буквы. Memento mori. Что это: просто совпадение, насмешка или… предупреждение?
«Поторопись».
Поневоле он ускоряется, полностью выдыхаясь к моменту, когда наконец оказывается у квартиры Витька. У самой двери, под его ногами валяется одинокий распечатанный конверт. Ян лишь нетерпеливо проскальзывает по нему взглядом, прежде чем нажать на ручку двери.
Квартира Витька оказывается пустой, такой же пустой, как и та, что он видел внизу. В первый момент у него аж перехватывает дыхание.
Эту квартиру Ян помнит лучше, чем что бы то ни было. Столько раз он бывал здесь в гостях, столько раз сидел вместе с Витьком в его комнате, которая сейчас пустым провалом смотрит в коридор. Что из этого правда? Его воспоминания или то, что видят его глаза? Тишину прерывает лишь звук капающей воды. Здесь темно, и лишь из-под закрытой двери в ванную пробивается слабый свет.
Некоторое время Ян молча смотрит на полоску света из-под двери, а потом шумно выдыхает. Витек здесь. Сидит в ванной. Совсем как в детстве. Ванная была для него своего рода местом силы, так шутил сам Витек. Когда он ссорился с родителями, он закрывался в ванной и отсиживался там, прижавшись спиной к стиральной машинке. О подробностях ссор Витек не рассказывал никогда. Это было его маленьким правилом, которое не нарушалось. Юные рыцари не жалуются, иначе тут же потеряют свой безупречный образ, уронят себя в чужих глазах. Все ради игры – и ничего для себя.
- Вить, - тихо произносит Ян, обхватывая ладонью позолоченную ручку двери. Вся позолота с нее давно облетела. Как и маска, слетевшая с этой, не существующей в книжной реальности квартиры.
Почему-то, как только Ян увидел свет, ему показалось, что сейчас он все исправит. Найдет нужные слова – всегда ведь находил, похлопает Витька по плечу, и они забудут про этот вечер, как про страшный сон, настигающий перед самым пробуждением. Теперь все будет хорошо. Витек немного придет в себя и они решат, что делать дальше.
Когда он нажимает на ручку двери, приходит внезапное прозрение. Осознание. Не надо было этого делать. Не надо туда идти. Ничего хорошего там быть не может, точно не может, иначе Автор бы не хотел, чтобы он туда пошел… Автор? Ян мотает головой. Нет. Никакого Автора нет, это дурацкие шутки Витька, а он просто переутомился, поэтому и ведет себя странно. Пустые квартиры объяснить сложнее, но он заставляет себя об этом забыть. Люди часто так делают, когда чего-то боятся.
Пока дверь открывается, в его голове происходит оживленная баталия, и в момент, когда Ян все же делает шаг в ванную, он уже практически убедил себя в нормальности происходящего.
Его зрачки расширяются, когда пирамида самообмана, которую он заботливо выстроил, рушится от увиденного.
Первое, что он видит, и это навеки отпечатывается где-то на обратной стороне век – тело на полу ванной, слишком бледное, чтобы быть живым человеком. «Нет, не смотри, не смотри», - кричит испуганный внутренний голос, но он продолжает смотреть. Просто не может отвернуться. Как в кошмарном сне, когда ты закрываешь глаза ладонями, но все равно видишь.
Его глаза прикованы к алому цвету, разлившемуся по полу ванной. Почти скрытое им полностью, на кафеле тускло поблескивает лезвие, отломанное от канцелярского ножа. Рядом – бледная ладонь. На фоне алого она кажется еще белее. Рукав светлого пушистого кардигана мокрый и потемневший, задрался чуть вверх. От него по коже вверх уходят горизонтальные белые полосы. Одна. Две.
Три.
На плечо и воротник рубашки, забрызганные алым, он старается не смотреть.
Когда у Яна наконец получается поднять глаза от пола, в глаза насмешливо лезет надпись на запотевшем зеркале.
«Пора нам познакомиться. Я – Автор. А тебе было бы лучше поверить записке».
***
Ступеньки мелькают под ногами. Дикий, первобытный страх гонит его прочь, дальше от той квартиры. Дальше от тела, лежащего там, смотрящего в пустоту чуть прикрытыми глазами. Слишком знакомыми, чтобы спокойно об этом вспоминать. Да, перед тем, как сбежать оттуда, он все-таки посмотрел в лицо, и это была явная ошибка.
Обычно тяжелая подъездная дверь подается легко. Холодный вечерний воздух окутывает разгоряченное лицо. Ян вдыхает и закашливается. Ему в глаза бьет свет фонаря, так, что все вокруг на пару секунд зеленеет. Он промаргивается и, прикрыв рукой глаза как козырьком, вступает на тротуар. Почти бежит.
Или правильнее сказать убегает?
Все его мысли заполняет огромный всепоглощающий ужас. «Я – Автор», - шевелятся его губы беззвучно, повторяя надпись, въевшуюся в память. Она до сих пор перед его глазами с этими расплывчатыми, неровными буквами и пугающей, смертельной ясностью.
Memento mori. Помни о смерти.
Изысканная шутка, Автор.
Погруженный в свои мысли, Ян натыкается на кого-то прямо перед собой, рефлекторно затормозив о человека руками.
- Простите, я…
В свете фонаря на него смотрит его одноклассник Алик с вежливо-брезгливым интересом. В пальцах у него – тлеющая сигарета. Куртка небрежно расстегнута, хотя вечер довольно холодный. Поблизости больше никого, только худощавая дворовая собака. Из тех «общественных» собак, за которыми обычно носятся дети с близлежащих дворов. В лучшем случае – чтобы поиграть. В худшем… о таком даже не хочется думать.
- Спешишь куда-то, Задорожный? Время – деньги? – чуть дразняще спрашивает тот. Таким тоном кошка могла бы общаться с мышью, если бы умела говорить.
- Домой, - бросает Ян коротко.
Уголки губ Алика приподнимаются в усмешке. Сигарета подносится к губам. Затяжка – и он чуть приближается, нависая над Яном с легкой угрозой. Глаза Алика сверлят его так, что Ян подавляет желание пощупать лицо и проверить, нет ли там дыр.
- Ну беги. Пока можешь.
Тихая угроза в его голосе внезапно вызывает бурную реакцию. В душе Яна словно все вскипает. Весь страх, скопившийся внутри, все напряжение – все взрывается гремучей злостью, полной непонимания. Неожиданно даже для самого себя, Ян толкает его в плечи, несильно, но ощутимо.
