Небо было не фоном, а существом, древним и добрым, которое приютило его в свои объятия. Млечный Путь тянулся через небосклон, как сверкающая река, в которой отражались забытие и покой. Это небо было не просто красивым — оно было священным, наполненным величием и безмолвной музыкой сотен галактик. Никогда прежде Влад не видел такой глубины и такого света: без огней, без шума, без времени — только вечность, над ним и внутри него.
Без городского света, без шума машин и бликов — звёзды казались почти нереальными, как будто Влад смотрел не на небо, а в зеркало другой Вселенной. Они не просто светились — они играли, будто живые создания, трепетали, как дыхание самого мира. Одни мерцали мягко и нежно, другие вспыхивали огненными искрами, будто зовя его куда-то за грань. Казалось, что вся небесная тьма наполнена незримым шёпотом, древними историями, которые можно было бы понять, если бы просто прислушаться. Небо стало храмом, святилищем, раскрытым только для него — наполненным таким величием, что сердце замирало от восторга. Глубокое, как океан, высокое, как мечта, оно словно погладило его по голове, как мать ребёнка, и Влад почувствовал: он дома. Он в безопасности. И он — часть этого бесконечного сияния, этого космического дыхания, этой великой, всепоглощающей тишины.
Он сел у окна, завернулся в плед, и просто смотрел. Долго. Очень долго. Всё внутри наконец-то замолчало.
Он улыбнулся. Впервые за долгое время.
— Как же красиво… — прошептал он, не отрывая взгляда от звёзд.
Это было нечто большее, чем просто ночь. Это было обещание. Что бы ни случилось раньше, здесь и сейчас — он был жив. Он был частью чего-то великого, бесконечного.
Потом, обхватив себя руками, он лёг прямо у окна. И под этим величественным небом, среди звёзд и тишины и заснул. Спокойно. Как ребёнок.
Утром его разбудил мягкий свет, пробивавшийся сквозь рассветное стекло. Тишина никуда не исчезла, но теперь она была другой — тёплой, спокойной, будто сама природа держала его в ладонях. Влад потянулся, встал и с удивлением осознал, что впервые за много дней — или недель? — он проспал до самого утра. Никаких шорохов, ни шагов за стенами, ни шепотов.
Он спустился вниз и стал осматривать дом. Ему хотелось понять, почему монстр не смог войти, что защищало его. На полках в старинной библиотеке он нашёл книги с названиями религий — христианство, буддизм, синтоизм, сикхизм, даосизм, бахаизм, джайнизм… И даже менее известные — древние шаманские верования, мистические культы, забытые ритуалы. Но когда он открывал их, страницы были пусты. Без текста. Чистые, как будто всё, что было написано, исчезло.
На одном из столов лежала книга без названия. Влад открыл её — и замер: на первой странице были его собственные слова. Его почерк, без сомнений. Дрожащими пальцами он пролистал дальше — страницы были исписаны.
Он читал:
"Ками не ушли. Они просто перестали нам отвечать. Но я вижу их в каждом дереве, что пробивает бетон, в каждой капле росы на заржавевшем поручне. Этот дом — святилище. Здесь не нужны ворота тории, потому что граница между мирами давно стерлась. Нужно лишь склонить голову и слушать. Они всё ещё здесь. Они хранят."
"Я думаю о Вечном Учителе, о безымянном свете, который пронизывает всё. Здесь, где люди исчезли, он говорит яснее. В каждом луче, пробивающем пыль, я чувствую Его присутствие. Я — часть бесконечного. Я не боюсь. Даже чудовища за окном — это Его урок. Даже они."
"Дом не сопротивляется злу — он просто течёт вокруг него, как вода. В нём нет борьбы, но есть сила. Тот, кто следует Пути, не нуждается в запертой двери. Он становится её частью. Может, потому монстр не смог войти: он не мог найти дверь, потому что у Пути нет входа."
"Все пути ведут к Свету, говорят они. И теперь, когда дороги города заросли цветами, я понимаю — свет был не в неоне витрин, а в заросших тропинках и диких садах на крышах. Я не знаю, кто написал это, но чувствую: он знал, что все верования — отражения одного источника. Мы близки к нему. Очень близки."
"Свет и тьма ведут бесконечную битву. Но здесь, в этом доме, пламя лампы всегда ровное. Может, я нашёл промежуток между добром и злом? Или я просто понял, что каждый из нас — поле битвы. И каждый вечер я выбираю, кого кормить — Свет или Тень."
"Тенгри говорит через ветер. Он — не бог в стенах, а небо само. Ты дышишь — значит, ты с ним. Ты здесь — значит, тебя не забыли."
"Ты в мире между мирами. Здесь нет смерти. Есть только путь. Этот дом стоит не в пространстве — он в переходе. Поэтому зло не смогло войти: ему нет дороги туда, где нет конца и начала. Только духи хранят этот путь."
"Мы из света. Но забыли это. Дом возвращает меня к истоку. Каждая пустая страница в книгах — напоминание, что знание внутри. Оно не напишется чернилами. Оно оживёт, когда я снова увижу мир глазами души. Покой — знак. Молчание — язык света. Не убегай, читай тишину."
Он закрыл книгу. Долго сидел в тишине, будто стараясь переварить всё прочитанное.
Он вспомнил фразу: "Каждая пустая страница — напоминание, что знание внутри." И, кажется, понял. Все религии, все традиции — не более чем разные окна в одну суть. Богов было много, но тишина — одна.
Влад встал, подошёл к окну. Снаружи город зарастал. Прямо по улицам, между автомобилями и разбитыми витринами, цвели дикие травы, цветы, плющ. На карнизе соседнего дома сидела сова. По дороге неспешно шёл лось. Ни одно животное не обращало на него внимания.
Мир возвращался к природе.
Он дотронулся до рамы, как до алтаря. Тихо. Почтительно и опёрся лбом о холодное стекло и глубоко вздохнул. Дневник был у него в руке, страницы все ещё дрожали от его прикосновений. Он закрыл книгу и позволил мыслям упорядочиться:
«Ками не ушли...»
Здесь речь не о доме — а о ветрах и тумане, о скрытых потоках энергии, что пронизывают этот мир. Каждое дерево и каждая трещина асфальта наполнены присутствием невидимых хранителей. Их голоса — не в словах, а в шорохе листвы, в слабом шепоте ветра.
Он перевёл взгляд на пустую страницу:
«Я — часть бесконечного...»
Не светильник в стене освещает его путь, а безмолвное мерцание вселенского света. Он понял: тот, кто олицетворяет Вечный Учитель, говорит здесь не языком догм, а живой реальностью, пробивающейся сквозь пыль и руины.
Следующая запись напомнила ему о Дао:
«Дом течёт вокруг зла, как вода...»
Мир не борется, он принимает. Стены не охраняют его силой преграды, а растворяются в потоке бытия, где зло просто огибается. Это понимание научило Влада: граница между безопасным и опасным — лишь в его разуме.
Он прошёл по комнате, ощущая под ногами старый паркет:
«Все пути ведут к Свету...»
Забытые улицы, заросшие травой, как символ того, что истинный свет не в неоне витрин, а в возрождении, в новой жизни, проклёвывающейся через щели мира.
Последние строки звучали как прощание и обещание:
«Мы из света. Но забыли это...»
В этих словах он ощутил пульс собственного сердца, призыв вспомнить, что мир вокруг — отражение его собственной души.
Влад сел на край кровати, сложил дневник и обхватил себя руками. Всё, что он прочитал, говорило об одном и том же: этот мир — не просто дом, а целая живая вселенная, в которой каждый звук, каждое дыхание — часть великого танца. Здесь нет врагов или ловушек, здесь есть лишь бесконечный путь познания.
Но почему он один?
Он опустил взгляд на свои руки, на пол устланный пеплом прошлых ночей, и впервые ощутил острую пустоту. Вокруг не было ни одного человека, ни одного голоса, кроме собственного. Почему все остальные ушли? Он вспомнил строки о забвении и прощении, но не нашёл ответа. Казалось, весь мир откликом на эти древние истины приглашал его присоединиться — но он стоял один, как путник на перекрёстке без дорог.
Мир говорил с ним через дневник, шептал о вечном единстве, но молчал о великой тайне отсутствия людей.
6. Вокзал миров
Влад шёл по городу уже несколько часов. Заброшенные улицы тянулись без конца, словно сами уводили его всё дальше от дома. Стены смотрели на него пустыми глазницами окон. Двери молчали, словно уже никогда не будут открыты. И только ветер — вечный спутник одиноких — сопровождал Влада. Он уже привык к странному дыханию этого мира. Но то, что он увидел впереди, выбивалось из всей логики — вокзал.
Старинное здание с арками, шпилями и закопчённым стеклом. Как будто взятое из старой открытки, покрытой временем. Но оно было целым. Ни трещин, ни зарослей, ни следов разрушения. Только надпись над входом — потускневшая, но читаемая: «Отправление».
Он вошёл внутрь. Пол дрожал от тонкого гула, как будто здание само знало, что сейчас что-то произойдёт. И действительно: сквозь туман, ползущий по путям, медленно вползала электричка. Зелёная. Старая модель, каких уже не осталось. Она двигалась бесшумно, как видение, но с её приближением Влад почувствовал, как зазвенел воздух — будто что-то неведомое, застывшее в ожидании, наконец приходит в движение.
Поезд остановился. Двери распахнулись сами. Внутри было пусто — ни кондуктора, ни пассажиров. Только приглушённый свет и холодный металл.
Влад шагнул внутрь.
Он выбрал место у окна и сел. Стёкла были чистыми, но за ними ничего не двигалось. До тех пор, пока поезд не дёрнулся — с тем самым, знакомым с детства звуком: стук, звон, лёгкое покачивание и снова — стук. Он поехал.
За окном не просто мелькали пейзажи — каждое окно вагона превратилось в портал. Перед Владом разворачивались сцены из жизни мира, словно кадры вселенского кино.
Сначала за окном промелькнули знакомые улочки его города — словно сквозь бледное стекло памяти. Затем земля укрылась снегом, поля побелели, лишь редкие заросли трав проглядывали под ледяным одеялом, как духи погибших урожаев. Далее появились леса, кустистые, густые, тёмные — настоящие, могучие Древа Мира, чьи корни уходят в бездну, а вершины кажутся подталкивающими небеса. Обитатели этих лесов — зыбкие силуэты, духи местности — прятались в тени ветвей.
В следующем окне — толпа на площади. Плакаты и транспаранты поднимались к небу, голоса безликих протестующих рвались наружу.
Следом — больничные палаты: крик новорождённого разрывал тихую утреннюю зарю. Две женщины переглянулись и почувствовали благословение: богиня рождения и судьбы — тихо приклонила голову над ними. Шаманка в синем кафтане произносила молитву, чтобы этот младенец получил куут — силу жизни и благодать Айыы. Словно сама земля взяла своё дыхание, чтобы подарить эту жизнь миру.
В следующем образе — смерть: над изголовьем лежачего серебристая девушка с тусклой свечой, проводница душ. Дух умирающего тихо вырвался из тела и сквозь опалённое пространство поднялся к звёздам, где уже ждали предки прошлого.
Любовь и отчаяние двигались рука об руку. Ярко-рыжий закат окрасил скамейку в парке, где двое шептали заклинания доверия, скрестив руки; а на другом конце поля был вычерчен путь ритуального прощения — шаман бросал в огонь старые ткани, освобождая уходящих от боли призраков обид.
Поезд нёсся дальше, и вот перед ним простёрлись океаны. Вода с грохотом билась о стёкла вагона, но не проникая внутрь: вихрь сухого воздуха не выпустил её с собой. Подо льдами простёрся мир, где жили киты — хранители бездн. На миг прозрачная вода открывала величественные спины животных, проплывавших в бездне, а на их боках вспыхивал свет, словно знамена древнего культа. Между волнами стали рождаться огненные тучи: подводные вулканы поднимались из глубин, извергали лаву прямо в бездну, и её языки смешивались с водами, рисуя светящиеся потоки.
Но поезд не сбавлял скорости.
Началась жара — ад. Влад зажмурился, когда стены вагона вспыхнули золотом, и всё вокруг стало огненной пустыней — поля из застывшей магмы и расплавленного камня. Казалось, сам дух земли прорезал их своим жаром. Затем вдруг — свет, слепящий и золотой. Это был рассвет миров, вечный день на самой вершине бытия.
Окна теперь отражали не Землю.
Внезапно окна больше не отражали привычный мир. Вместо этого они открыли перед ним врата космоса. Повсюду плыл мириад звёзд и планет, словно кораблей древних богов: медленные и величественные миры проплывали мимо в такт замедленному ритму поезда. Рядом тянулись спиральные галактики — миры снов и судеб: они вращались, сталкивались, взрывались фейерверками зарождения и гасли, превращаясь в пыль. Каждый из этих танцев — жизнь мира, который Влад пересекал, касаясь их лишь ветром, подобно невидимому божеству, соблюдающему неподвижный порядок мироздания.
Влад не знал, сколько длилась эта одиссея. Время потеряло значение, словно его поглотило пламя галактик. Мыслей тоже не было — оставался лишь медленный ритм: тугой стук колёс, стук, стук… как барабаны великого ритуала, пульс планеты в ритме Вселенской Песни.
И вот — тишина.
Поезд вышел за пределы мира. За окном не осталось ни света, ни цвета, ни формы. Только чистота — не пустота, а подобие святости. Как белый лист, на котором ещё не написано ни одного слова, она охватила всё вокруг, и Влад понял: дальше не будет ни образов, ни движений, ни памяти, ни времени.
Он встал: в окне больше не отражалось его лицо — словно последние призраки этого мира отошли, давая ему шагнуть дальше.
Поезд замер. Двери снова открылись сами. И Влад ступил в то, что было за гранью.
7 Глава. Святость.
"Я стоял на границе всего. Передо мной — вечность, за мной — прах. А между — их голос."
Влад пришёл в себя без ощущения времени. Ни "до", ни "после" — только "сейчас", тягучее и неподвижное, как воздух перед грозой. Он стоял на голой земле, в месте, которое не было ни миром, ни сном. Пространство не поддавалось описанию — серое, расплывчатое, без горизонта и неба. Никаких ориентиров. Только он. И голос.
Он не сразу понял, что говорит не один. Слова приходили не звуком, а ощущением. Они вибрировали внутри, как эхо, оставшееся от чужой мысли.
— Влад, — сказали они. — Ты завершил путь. Теперь — выбор.
Перед ним возникли три фигуры. Не из плоти. Скорее, из воспоминаний: старик с глазами отца, женщина с чертами матери, и кто-то — неузнаваемый, но родной. Они были одновременно реальны и иллюзорны, как сон, из которого не можешь проснуться.
— Кто вы? — спросил Влад.
— Мы — проводники. Не боги, но ближе к ним, чем ты. Мы здесь, чтобы предложить.
Они протянули ему образы, не слова. Рай: бескрайнее поле света, где нет страха, ни боли, ни сомнений. Всё пронизано безмятежностью. Там — покой.
Сансара: дорога, ведущая вниз, к жизни. Цепь перерождений, уроков, боли и роста. Там — смысл.
— Ты можешь выбрать, — сказали они. — Вернуться и жить. Или войти в вечный покой.
Влад смотрел. Долго. Покой казался слишком гладким. Жизнь — слишком предсказуемой. В каждой был след руки, направляющей, ожидающей, требующей. Он чувствовал не свободу — а контракт. Как будто за любое "да" кто-то уже держал ручку, чтобы подписать новый договор.
— А если ни то, ни другое? — спросил он.
Фигуры закачались, как пламя на ветру.
— Тогда будет Лимб. Пустота. Одиночество. Там нет никого. И ты будешь там вечно.
— Это моё? — тихо.
— Да. И только твоё.
Влад закрыл глаза. Вдохнул. И впервые ощутил вкус полной, ничем не обусловленной воли. Без цели. Без награды.
— Тогда пусть будет Лимб.
Мир содрогнулся. Голос стал холодным, бесстрастным, как металл, скользящий по коже:
Без городского света, без шума машин и бликов — звёзды казались почти нереальными, как будто Влад смотрел не на небо, а в зеркало другой Вселенной. Они не просто светились — они играли, будто живые создания, трепетали, как дыхание самого мира. Одни мерцали мягко и нежно, другие вспыхивали огненными искрами, будто зовя его куда-то за грань. Казалось, что вся небесная тьма наполнена незримым шёпотом, древними историями, которые можно было бы понять, если бы просто прислушаться. Небо стало храмом, святилищем, раскрытым только для него — наполненным таким величием, что сердце замирало от восторга. Глубокое, как океан, высокое, как мечта, оно словно погладило его по голове, как мать ребёнка, и Влад почувствовал: он дома. Он в безопасности. И он — часть этого бесконечного сияния, этого космического дыхания, этой великой, всепоглощающей тишины.
Он сел у окна, завернулся в плед, и просто смотрел. Долго. Очень долго. Всё внутри наконец-то замолчало.
Он улыбнулся. Впервые за долгое время.
— Как же красиво… — прошептал он, не отрывая взгляда от звёзд.
Это было нечто большее, чем просто ночь. Это было обещание. Что бы ни случилось раньше, здесь и сейчас — он был жив. Он был частью чего-то великого, бесконечного.
Потом, обхватив себя руками, он лёг прямо у окна. И под этим величественным небом, среди звёзд и тишины и заснул. Спокойно. Как ребёнок.
Утром его разбудил мягкий свет, пробивавшийся сквозь рассветное стекло. Тишина никуда не исчезла, но теперь она была другой — тёплой, спокойной, будто сама природа держала его в ладонях. Влад потянулся, встал и с удивлением осознал, что впервые за много дней — или недель? — он проспал до самого утра. Никаких шорохов, ни шагов за стенами, ни шепотов.
Он спустился вниз и стал осматривать дом. Ему хотелось понять, почему монстр не смог войти, что защищало его. На полках в старинной библиотеке он нашёл книги с названиями религий — христианство, буддизм, синтоизм, сикхизм, даосизм, бахаизм, джайнизм… И даже менее известные — древние шаманские верования, мистические культы, забытые ритуалы. Но когда он открывал их, страницы были пусты. Без текста. Чистые, как будто всё, что было написано, исчезло.
На одном из столов лежала книга без названия. Влад открыл её — и замер: на первой странице были его собственные слова. Его почерк, без сомнений. Дрожащими пальцами он пролистал дальше — страницы были исписаны.
Он читал:
"Ками не ушли. Они просто перестали нам отвечать. Но я вижу их в каждом дереве, что пробивает бетон, в каждой капле росы на заржавевшем поручне. Этот дом — святилище. Здесь не нужны ворота тории, потому что граница между мирами давно стерлась. Нужно лишь склонить голову и слушать. Они всё ещё здесь. Они хранят."
"Я думаю о Вечном Учителе, о безымянном свете, который пронизывает всё. Здесь, где люди исчезли, он говорит яснее. В каждом луче, пробивающем пыль, я чувствую Его присутствие. Я — часть бесконечного. Я не боюсь. Даже чудовища за окном — это Его урок. Даже они."
"Дом не сопротивляется злу — он просто течёт вокруг него, как вода. В нём нет борьбы, но есть сила. Тот, кто следует Пути, не нуждается в запертой двери. Он становится её частью. Может, потому монстр не смог войти: он не мог найти дверь, потому что у Пути нет входа."
"Все пути ведут к Свету, говорят они. И теперь, когда дороги города заросли цветами, я понимаю — свет был не в неоне витрин, а в заросших тропинках и диких садах на крышах. Я не знаю, кто написал это, но чувствую: он знал, что все верования — отражения одного источника. Мы близки к нему. Очень близки."
"Свет и тьма ведут бесконечную битву. Но здесь, в этом доме, пламя лампы всегда ровное. Может, я нашёл промежуток между добром и злом? Или я просто понял, что каждый из нас — поле битвы. И каждый вечер я выбираю, кого кормить — Свет или Тень."
"Тенгри говорит через ветер. Он — не бог в стенах, а небо само. Ты дышишь — значит, ты с ним. Ты здесь — значит, тебя не забыли."
"Ты в мире между мирами. Здесь нет смерти. Есть только путь. Этот дом стоит не в пространстве — он в переходе. Поэтому зло не смогло войти: ему нет дороги туда, где нет конца и начала. Только духи хранят этот путь."
"Мы из света. Но забыли это. Дом возвращает меня к истоку. Каждая пустая страница в книгах — напоминание, что знание внутри. Оно не напишется чернилами. Оно оживёт, когда я снова увижу мир глазами души. Покой — знак. Молчание — язык света. Не убегай, читай тишину."
Он закрыл книгу. Долго сидел в тишине, будто стараясь переварить всё прочитанное.
Он вспомнил фразу: "Каждая пустая страница — напоминание, что знание внутри." И, кажется, понял. Все религии, все традиции — не более чем разные окна в одну суть. Богов было много, но тишина — одна.
Влад встал, подошёл к окну. Снаружи город зарастал. Прямо по улицам, между автомобилями и разбитыми витринами, цвели дикие травы, цветы, плющ. На карнизе соседнего дома сидела сова. По дороге неспешно шёл лось. Ни одно животное не обращало на него внимания.
Мир возвращался к природе.
Он дотронулся до рамы, как до алтаря. Тихо. Почтительно и опёрся лбом о холодное стекло и глубоко вздохнул. Дневник был у него в руке, страницы все ещё дрожали от его прикосновений. Он закрыл книгу и позволил мыслям упорядочиться:
«Ками не ушли...»
Здесь речь не о доме — а о ветрах и тумане, о скрытых потоках энергии, что пронизывают этот мир. Каждое дерево и каждая трещина асфальта наполнены присутствием невидимых хранителей. Их голоса — не в словах, а в шорохе листвы, в слабом шепоте ветра.
Он перевёл взгляд на пустую страницу:
«Я — часть бесконечного...»
Не светильник в стене освещает его путь, а безмолвное мерцание вселенского света. Он понял: тот, кто олицетворяет Вечный Учитель, говорит здесь не языком догм, а живой реальностью, пробивающейся сквозь пыль и руины.
Следующая запись напомнила ему о Дао:
«Дом течёт вокруг зла, как вода...»
Мир не борется, он принимает. Стены не охраняют его силой преграды, а растворяются в потоке бытия, где зло просто огибается. Это понимание научило Влада: граница между безопасным и опасным — лишь в его разуме.
Он прошёл по комнате, ощущая под ногами старый паркет:
«Все пути ведут к Свету...»
Забытые улицы, заросшие травой, как символ того, что истинный свет не в неоне витрин, а в возрождении, в новой жизни, проклёвывающейся через щели мира.
Последние строки звучали как прощание и обещание:
«Мы из света. Но забыли это...»
В этих словах он ощутил пульс собственного сердца, призыв вспомнить, что мир вокруг — отражение его собственной души.
Влад сел на край кровати, сложил дневник и обхватил себя руками. Всё, что он прочитал, говорило об одном и том же: этот мир — не просто дом, а целая живая вселенная, в которой каждый звук, каждое дыхание — часть великого танца. Здесь нет врагов или ловушек, здесь есть лишь бесконечный путь познания.
Но почему он один?
Он опустил взгляд на свои руки, на пол устланный пеплом прошлых ночей, и впервые ощутил острую пустоту. Вокруг не было ни одного человека, ни одного голоса, кроме собственного. Почему все остальные ушли? Он вспомнил строки о забвении и прощении, но не нашёл ответа. Казалось, весь мир откликом на эти древние истины приглашал его присоединиться — но он стоял один, как путник на перекрёстке без дорог.
Мир говорил с ним через дневник, шептал о вечном единстве, но молчал о великой тайне отсутствия людей.
6. Вокзал миров
Влад шёл по городу уже несколько часов. Заброшенные улицы тянулись без конца, словно сами уводили его всё дальше от дома. Стены смотрели на него пустыми глазницами окон. Двери молчали, словно уже никогда не будут открыты. И только ветер — вечный спутник одиноких — сопровождал Влада. Он уже привык к странному дыханию этого мира. Но то, что он увидел впереди, выбивалось из всей логики — вокзал.
Старинное здание с арками, шпилями и закопчённым стеклом. Как будто взятое из старой открытки, покрытой временем. Но оно было целым. Ни трещин, ни зарослей, ни следов разрушения. Только надпись над входом — потускневшая, но читаемая: «Отправление».
Он вошёл внутрь. Пол дрожал от тонкого гула, как будто здание само знало, что сейчас что-то произойдёт. И действительно: сквозь туман, ползущий по путям, медленно вползала электричка. Зелёная. Старая модель, каких уже не осталось. Она двигалась бесшумно, как видение, но с её приближением Влад почувствовал, как зазвенел воздух — будто что-то неведомое, застывшее в ожидании, наконец приходит в движение.
Поезд остановился. Двери распахнулись сами. Внутри было пусто — ни кондуктора, ни пассажиров. Только приглушённый свет и холодный металл.
Влад шагнул внутрь.
Он выбрал место у окна и сел. Стёкла были чистыми, но за ними ничего не двигалось. До тех пор, пока поезд не дёрнулся — с тем самым, знакомым с детства звуком: стук, звон, лёгкое покачивание и снова — стук. Он поехал.
За окном не просто мелькали пейзажи — каждое окно вагона превратилось в портал. Перед Владом разворачивались сцены из жизни мира, словно кадры вселенского кино.
Сначала за окном промелькнули знакомые улочки его города — словно сквозь бледное стекло памяти. Затем земля укрылась снегом, поля побелели, лишь редкие заросли трав проглядывали под ледяным одеялом, как духи погибших урожаев. Далее появились леса, кустистые, густые, тёмные — настоящие, могучие Древа Мира, чьи корни уходят в бездну, а вершины кажутся подталкивающими небеса. Обитатели этих лесов — зыбкие силуэты, духи местности — прятались в тени ветвей.
В следующем окне — толпа на площади. Плакаты и транспаранты поднимались к небу, голоса безликих протестующих рвались наружу.
Следом — больничные палаты: крик новорождённого разрывал тихую утреннюю зарю. Две женщины переглянулись и почувствовали благословение: богиня рождения и судьбы — тихо приклонила голову над ними. Шаманка в синем кафтане произносила молитву, чтобы этот младенец получил куут — силу жизни и благодать Айыы. Словно сама земля взяла своё дыхание, чтобы подарить эту жизнь миру.
В следующем образе — смерть: над изголовьем лежачего серебристая девушка с тусклой свечой, проводница душ. Дух умирающего тихо вырвался из тела и сквозь опалённое пространство поднялся к звёздам, где уже ждали предки прошлого.
Любовь и отчаяние двигались рука об руку. Ярко-рыжий закат окрасил скамейку в парке, где двое шептали заклинания доверия, скрестив руки; а на другом конце поля был вычерчен путь ритуального прощения — шаман бросал в огонь старые ткани, освобождая уходящих от боли призраков обид.
Поезд нёсся дальше, и вот перед ним простёрлись океаны. Вода с грохотом билась о стёкла вагона, но не проникая внутрь: вихрь сухого воздуха не выпустил её с собой. Подо льдами простёрся мир, где жили киты — хранители бездн. На миг прозрачная вода открывала величественные спины животных, проплывавших в бездне, а на их боках вспыхивал свет, словно знамена древнего культа. Между волнами стали рождаться огненные тучи: подводные вулканы поднимались из глубин, извергали лаву прямо в бездну, и её языки смешивались с водами, рисуя светящиеся потоки.
Но поезд не сбавлял скорости.
Началась жара — ад. Влад зажмурился, когда стены вагона вспыхнули золотом, и всё вокруг стало огненной пустыней — поля из застывшей магмы и расплавленного камня. Казалось, сам дух земли прорезал их своим жаром. Затем вдруг — свет, слепящий и золотой. Это был рассвет миров, вечный день на самой вершине бытия.
Окна теперь отражали не Землю.
Внезапно окна больше не отражали привычный мир. Вместо этого они открыли перед ним врата космоса. Повсюду плыл мириад звёзд и планет, словно кораблей древних богов: медленные и величественные миры проплывали мимо в такт замедленному ритму поезда. Рядом тянулись спиральные галактики — миры снов и судеб: они вращались, сталкивались, взрывались фейерверками зарождения и гасли, превращаясь в пыль. Каждый из этих танцев — жизнь мира, который Влад пересекал, касаясь их лишь ветром, подобно невидимому божеству, соблюдающему неподвижный порядок мироздания.
Влад не знал, сколько длилась эта одиссея. Время потеряло значение, словно его поглотило пламя галактик. Мыслей тоже не было — оставался лишь медленный ритм: тугой стук колёс, стук, стук… как барабаны великого ритуала, пульс планеты в ритме Вселенской Песни.
И вот — тишина.
Поезд вышел за пределы мира. За окном не осталось ни света, ни цвета, ни формы. Только чистота — не пустота, а подобие святости. Как белый лист, на котором ещё не написано ни одного слова, она охватила всё вокруг, и Влад понял: дальше не будет ни образов, ни движений, ни памяти, ни времени.
Он встал: в окне больше не отражалось его лицо — словно последние призраки этого мира отошли, давая ему шагнуть дальше.
Поезд замер. Двери снова открылись сами. И Влад ступил в то, что было за гранью.
7 Глава. Святость.
"Я стоял на границе всего. Передо мной — вечность, за мной — прах. А между — их голос."
Влад пришёл в себя без ощущения времени. Ни "до", ни "после" — только "сейчас", тягучее и неподвижное, как воздух перед грозой. Он стоял на голой земле, в месте, которое не было ни миром, ни сном. Пространство не поддавалось описанию — серое, расплывчатое, без горизонта и неба. Никаких ориентиров. Только он. И голос.
Он не сразу понял, что говорит не один. Слова приходили не звуком, а ощущением. Они вибрировали внутри, как эхо, оставшееся от чужой мысли.
— Влад, — сказали они. — Ты завершил путь. Теперь — выбор.
Перед ним возникли три фигуры. Не из плоти. Скорее, из воспоминаний: старик с глазами отца, женщина с чертами матери, и кто-то — неузнаваемый, но родной. Они были одновременно реальны и иллюзорны, как сон, из которого не можешь проснуться.
— Кто вы? — спросил Влад.
— Мы — проводники. Не боги, но ближе к ним, чем ты. Мы здесь, чтобы предложить.
Они протянули ему образы, не слова. Рай: бескрайнее поле света, где нет страха, ни боли, ни сомнений. Всё пронизано безмятежностью. Там — покой.
Сансара: дорога, ведущая вниз, к жизни. Цепь перерождений, уроков, боли и роста. Там — смысл.
— Ты можешь выбрать, — сказали они. — Вернуться и жить. Или войти в вечный покой.
Влад смотрел. Долго. Покой казался слишком гладким. Жизнь — слишком предсказуемой. В каждой был след руки, направляющей, ожидающей, требующей. Он чувствовал не свободу — а контракт. Как будто за любое "да" кто-то уже держал ручку, чтобы подписать новый договор.
— А если ни то, ни другое? — спросил он.
Фигуры закачались, как пламя на ветру.
— Тогда будет Лимб. Пустота. Одиночество. Там нет никого. И ты будешь там вечно.
— Это моё? — тихо.
— Да. И только твоё.
Влад закрыл глаза. Вдохнул. И впервые ощутил вкус полной, ничем не обусловленной воли. Без цели. Без награды.
— Тогда пусть будет Лимб.
Мир содрогнулся. Голос стал холодным, бесстрастным, как металл, скользящий по коже:
