— Ты выбрал Лимб.
И всё исчезло.
«Никто не встретил меня. Ни голос, ни ветер, ни свет. Только я. И я. И снова я.»
Он шагнул — и стало тихо.
Не глухо, не звеняще, а совсем. Как будто мир сделал выдох и забыл вдохнуть обратно.
Под ногами не было земли. Над головой — ни неба, ни потолка. Пространство не давило и не отпускало. Оно просто было. Как пустая страница до первой буквы.
Влад сделал ещё шаг — на всякий случай.
Ничего не изменилось.
Время перестало быть. Ни тика, ни шороха, ни дыхания.
Он потрогал себя за плечо, провёл ладонью по щеке — кожа, мясо, волосы. Он — есть. Всё остальное — нет.
Не было горизонта. Не было направления. Не было даже самого понятия движения.
Он попробовал заговорить.
— Есть кто-нибудь?..
Эхо не вернулось.
Он присел. Потом лёг. Потом встал.
Скука не пришла. Усталость — тоже.
Как если бы чувства остались в другом теле, другом мире.
Сколько прошло — не понять.
Он пошёл, потом пошёл в другом направлении. Место не менялось.
Потом появились они.
Сначала — шорохи. На грани воображения.
Потом силуэты. Мелькающие образы.
Он замер. Один из них — мать. Вечный взгляд: тёплый.
Другой — девушка. Та, что ушла. С лицом, которое он не смог удержать в памяти.
Дальше — мужчина в форме. Рука на спуске. Потом — мальчик, с глазами Влада, но чужим лицом.
Он закрыл глаза.
Они остались.
— Вы кто? — выдохнул он.
Они не ответили. Только смотрели.
И исчезали. Один за другим.
Он понял: это не они. Это — он.
Страх. Сожаление. Обида. Потеря. Гнев.
Всё, от чего он бежал, пришло в Лимб первым.
Демоны без крыльев, без когтей. Просто — память.
Он не плакал. Не кричал.
Тут было нечем. Пустота была не вокруг. Пустота была внутри.
Она не карала. Не судила. Она — показывала.
Лимб — не тюрьма.
Лимб — зеркало.
И в нём — только он.
«Они всё ещё зовут. Сквозь трещины пустоты. Словно жалеют. Или боятся.»
Лимб не знал времени, но Влад чувствовал — что-то меняется.
Сначала — свет.
Тёплый. Медовый. Неестественно живой.
Он падал сверху, рассыпаясь по пустоте, как солнечные блики в воде.
Потом — запах.
Тот, что знал с детства: корица и выпечка. Уют. Дом.
Он не двигался, но пространство само подстраивалось под него — словно мир хотел обнять.
— Влад… — голос. Женский. Родной. Тот, что знал до слов.
Он обернулся.
Она стояла перед ним — мама.
Молодая. Сияющая. С руками, в которых он когда-то засыпал.
— Всё хорошо, сын. Всё позади. Пойдём домой.
И в этот момент Лимб дрогнул.
За ней — дом. Настоящий.
Тот самый, где он вырос. С окнами, покрытыми инеем. С собакой у крыльца. С запахом каши и дерева.
И он почувствовал — почти поверил.
Но в его ладони — осталась пустота.
Та же, что была с самого начала.
Он сделал шаг. И остановился.
— Это неправда, — сказал он. — Я же выбрал.
— Твоя боль может закончиться, — прошептал голос. — Твоя пустота не вечна. Ты нужен. Ты любим.
— Нужен, чтобы подчиняться?
Мир дрожал.
Дом, мать, снег — будто краска, стекала с холста.
Влад закрыл глаза. Когда открыл — перед ним была девушка. Та, которую он любил.
Она молчала, смотрела. И в этом взгляде было всё: и прощение, и желание, и нежность.
— Ты же хотел быть счастливым… — шептала она.
Он усмехнулся.
— Я хотел быть свободным.
Образы сменялись. Один за другим. Дитя. Друзья. Собаки. Солнце. Уют. Покой.
Рай вторгался в Лимб, как вирус, как отчаянная попытка вернуть ушедшего.
Но он больше не верил в «цель». В «смысл». В «обещания».
Счастье, как награда?
Смысл, как подачка?
Любовь, как крючок?
Он прошёл сквозь них. Сквозь тени иллюзий. Они пытались цепляться — голосами, запахами, прикосновениями.
Но всё рассыпалось.
Он шёл — и всё рушилось.
— Ты сломаешься, — сказал голос, теперь безобразный, чужой, трескучий. — Ты же человек.
— Нет, — прошептал Влад. — Я — выбор.
Он встал посреди опустевшей пустоты.
И она вновь стала настоящей. Без образов. Без масок.
Они больше не пытались звать.
Теперь — только он.
И тишина.
И шаги, которые были только его.
Пустота больше не пугала.
Она была, как старое пальто — привычная, тяжёлая, но своя. Влад перестал искать звуки, образы, эхо. Он больше не звал и не ждал. Не пытался вырваться. Он был не внутри Лимба — он стал им.
Он шёл, не зная зачем, потому что шаг был уже не действием, а выражением воли. Он не верил в судьбу. Не верил в конец. Но верил в себя — того, кто остался, когда все и всё исчезло.
Он помнил. Всё.
Слово за словом, образ за образом. Как предлагали. Как соблазняли. Как обещали.
И как он отказался.
Лимб откликался теперь иначе — не страхами, не демонами, а спокойствием. Не безмолвием, а согласием.
Он увидел, как пейзаж едва заметно меняется.
Ржавые лестницы, бетонные скелеты домов, рельсы, упирающиеся в никуда — всё это возникало, как будто сам мир начинал отражать его суть.
Пост апокалипсис без катастрофы.
Мир, который никто не выбирал — кроме него.
Он поднялся на крышу разрушенного здания — и замер.
Ветер. Настоящий.
Он был не добр и не враждебен — просто был. Как и Влад.
— Вот ты и стал богом, — прошептал кто-то в его памяти.
Он усмехнулся.
— Нет. Я просто отказался им быть.
Он сел на край. Ноги свисали в пустоту. Внизу — мрак. Вверху — ничего. Но внутри…
Внутри впервые стало спокойно.
Не потому, что он победил.
Не потому, что его ждал финал.
А потому что он остался. Не поверил. Не отступил.
Он не принял ничьих условий.
Он создал свои.
И если где-то, в ином измерении, кто-то смотрел — они теперь знали:
Сломать можно плоть. Заманить — душу.
Но есть те, кто выбирает пустоту, чтобы остаться собой.
Лимб не был проклятием.
Лимб был свободой.
Я — Лимб
«Если я остался — значит, я и есть этот мир. Я — Лимб. Я — граница. Я — выбор, который никто не сделает за меня.»
Лимб — не ожидание. Не наказание. Это не антикварная клетка для душ, отказавшихся от пути. Это не заброшенный вокзал мироздания. Это — зеркало, из которого вычеркнули всё лишнее. Всё, кроме тебя самого. А если ты не готов смотреть в него — зеркало превращается в ад. Но если осмелишься — становится домом.
Он шёл. Без цели, но не без смысла. Потому что каждый шаг был утверждением. Он не был движением к свету или бегством от тьмы. Это был жест воли. «Я есть».
И мир начал отвечать. Сначала — трещиной в пустоте. Потом — очертанием. Ржавые лестницы, бетонные дома без стен, остовы мостов. Всё возникало, как память о разрушенном мире. Но это не было воспоминанием. Это был отпечаток Влада — мира, который не выбирался никем, кроме него. Пейзаж из отголосков его внутреннего. Город без названия.
Первые дни были похожи на бесконечный шёпот внутреннего. Он разговаривал с собой, не вслух — мысленно. Отвечал на вопросы, которых не задавал. Исповедовался перед тенями, не прося отпущения. Он начал различать уровни пустоты. Есть пустота, в которой ты просто один. Есть пустота, в которой ты встречаешь себя. А есть — в которой ты создаёшь.
Влад создавал не нарочно. Просто находился. И его присутствие рождало форму. Иногда бесплотную, иногда осязаемую. Появлялись улицы, которые вели в никуда. Комнаты с отсутствием дверей. Фигуры на горизонте, которые исчезали при приближении. Всё, что рождалось, было продолжением его отказа. Манифестом отрицания, ставшим геометрией.
Он изучал этот новый мир, как археолог — по осколкам. Здесь не было будущего. Только следы. Следы мыслей. Решений. Страха и силы. Иногда в пейзаже мелькало знакомое: детская качеля без сиденья, дверь из квартиры, которую он когда-то покинул. Но они не вызывали боли. Это были не воспоминания, а метки на пути. Он не жил прошлым. Он подтверждал себя через него.
И тьма, которая вначале казалась чужой, стала привычной. Она не пугала. Она не прятала чудовищ. Она просто обнимала, как пространство. Влад ложился среди обломков мостов, смотрел в небо, которое было серым, чёрным, иногда — бесцветным. И находил в этом покой, какой рай не мог бы дать.
Иногда он слышал звуки. Не голоса — просто эхо. Как шорох, как дыхание огромного живого мира, который теперь принадлежал только ему. Это были не попытки вернуть. Это были последствия его существования. Мир откликался. Но не командовал. Не требовал. Просто присутствовал рядом, как собака, которая сидит в углу комнаты и просто смотрит.
Он стоял среди этого безмолвного города, как бог, создавший мир, но не из любви и не из необходимости. А из отказа. Из непокорности. Из желания остаться собой, даже если собой быть — значит быть одному навсегда. Ни рай, ни перерождение не могли предложить этого. Там — всегда есть другие. Здесь — только ты. И потому — только правда.
Иногда вдалеке он слышал эхо. Оно не звало. Оно просто было — как свидетельство того, что где-то осталась память о голосах. Не соблазн, не угроза — просто фон. Как шум в ушах. Он перестал на него реагировать. Шаг за шагом он обнажал себя перед Лимбом. И Лимб отвечал принятием.
Он не знал, сколько пройдёт. Будет ли что-то меняться. Вернутся ли они. Или останется один навсегда. Но он знал одно: он не солгал себе. Не избрал путь, который выбрали бы за него.
И если где-то, в высших измерениях, кто-то смотрел — теперь они знали:
Есть те, кто не торгуется. Не склоняется. Кто готов жить в пустоте, лишь бы не в чужом раю. Кто выбирает не благо, а истину. Даже если истина — это одиночество.
Лимб — не проклятие.
Лимб — это свобода, за которую платишь всем, кроме себя.
И Влад заплатил.
И остался.
И стал.
Лимбом.
И всё исчезло.
«Никто не встретил меня. Ни голос, ни ветер, ни свет. Только я. И я. И снова я.»
Он шагнул — и стало тихо.
Не глухо, не звеняще, а совсем. Как будто мир сделал выдох и забыл вдохнуть обратно.
Под ногами не было земли. Над головой — ни неба, ни потолка. Пространство не давило и не отпускало. Оно просто было. Как пустая страница до первой буквы.
Влад сделал ещё шаг — на всякий случай.
Ничего не изменилось.
Время перестало быть. Ни тика, ни шороха, ни дыхания.
Он потрогал себя за плечо, провёл ладонью по щеке — кожа, мясо, волосы. Он — есть. Всё остальное — нет.
Не было горизонта. Не было направления. Не было даже самого понятия движения.
Он попробовал заговорить.
— Есть кто-нибудь?..
Эхо не вернулось.
Он присел. Потом лёг. Потом встал.
Скука не пришла. Усталость — тоже.
Как если бы чувства остались в другом теле, другом мире.
Сколько прошло — не понять.
Он пошёл, потом пошёл в другом направлении. Место не менялось.
Потом появились они.
Сначала — шорохи. На грани воображения.
Потом силуэты. Мелькающие образы.
Он замер. Один из них — мать. Вечный взгляд: тёплый.
Другой — девушка. Та, что ушла. С лицом, которое он не смог удержать в памяти.
Дальше — мужчина в форме. Рука на спуске. Потом — мальчик, с глазами Влада, но чужим лицом.
Он закрыл глаза.
Они остались.
— Вы кто? — выдохнул он.
Они не ответили. Только смотрели.
И исчезали. Один за другим.
Он понял: это не они. Это — он.
Страх. Сожаление. Обида. Потеря. Гнев.
Всё, от чего он бежал, пришло в Лимб первым.
Демоны без крыльев, без когтей. Просто — память.
Он не плакал. Не кричал.
Тут было нечем. Пустота была не вокруг. Пустота была внутри.
Она не карала. Не судила. Она — показывала.
Лимб — не тюрьма.
Лимб — зеркало.
И в нём — только он.
«Они всё ещё зовут. Сквозь трещины пустоты. Словно жалеют. Или боятся.»
Лимб не знал времени, но Влад чувствовал — что-то меняется.
Сначала — свет.
Тёплый. Медовый. Неестественно живой.
Он падал сверху, рассыпаясь по пустоте, как солнечные блики в воде.
Потом — запах.
Тот, что знал с детства: корица и выпечка. Уют. Дом.
Он не двигался, но пространство само подстраивалось под него — словно мир хотел обнять.
— Влад… — голос. Женский. Родной. Тот, что знал до слов.
Он обернулся.
Она стояла перед ним — мама.
Молодая. Сияющая. С руками, в которых он когда-то засыпал.
— Всё хорошо, сын. Всё позади. Пойдём домой.
И в этот момент Лимб дрогнул.
За ней — дом. Настоящий.
Тот самый, где он вырос. С окнами, покрытыми инеем. С собакой у крыльца. С запахом каши и дерева.
И он почувствовал — почти поверил.
Но в его ладони — осталась пустота.
Та же, что была с самого начала.
Он сделал шаг. И остановился.
— Это неправда, — сказал он. — Я же выбрал.
— Твоя боль может закончиться, — прошептал голос. — Твоя пустота не вечна. Ты нужен. Ты любим.
— Нужен, чтобы подчиняться?
Мир дрожал.
Дом, мать, снег — будто краска, стекала с холста.
Влад закрыл глаза. Когда открыл — перед ним была девушка. Та, которую он любил.
Она молчала, смотрела. И в этом взгляде было всё: и прощение, и желание, и нежность.
— Ты же хотел быть счастливым… — шептала она.
Он усмехнулся.
— Я хотел быть свободным.
Образы сменялись. Один за другим. Дитя. Друзья. Собаки. Солнце. Уют. Покой.
Рай вторгался в Лимб, как вирус, как отчаянная попытка вернуть ушедшего.
Но он больше не верил в «цель». В «смысл». В «обещания».
Счастье, как награда?
Смысл, как подачка?
Любовь, как крючок?
Он прошёл сквозь них. Сквозь тени иллюзий. Они пытались цепляться — голосами, запахами, прикосновениями.
Но всё рассыпалось.
Он шёл — и всё рушилось.
— Ты сломаешься, — сказал голос, теперь безобразный, чужой, трескучий. — Ты же человек.
— Нет, — прошептал Влад. — Я — выбор.
Он встал посреди опустевшей пустоты.
И она вновь стала настоящей. Без образов. Без масок.
Они больше не пытались звать.
Теперь — только он.
И тишина.
И шаги, которые были только его.
Пустота больше не пугала.
Она была, как старое пальто — привычная, тяжёлая, но своя. Влад перестал искать звуки, образы, эхо. Он больше не звал и не ждал. Не пытался вырваться. Он был не внутри Лимба — он стал им.
Он шёл, не зная зачем, потому что шаг был уже не действием, а выражением воли. Он не верил в судьбу. Не верил в конец. Но верил в себя — того, кто остался, когда все и всё исчезло.
Он помнил. Всё.
Слово за словом, образ за образом. Как предлагали. Как соблазняли. Как обещали.
И как он отказался.
Лимб откликался теперь иначе — не страхами, не демонами, а спокойствием. Не безмолвием, а согласием.
Он увидел, как пейзаж едва заметно меняется.
Ржавые лестницы, бетонные скелеты домов, рельсы, упирающиеся в никуда — всё это возникало, как будто сам мир начинал отражать его суть.
Пост апокалипсис без катастрофы.
Мир, который никто не выбирал — кроме него.
Он поднялся на крышу разрушенного здания — и замер.
Ветер. Настоящий.
Он был не добр и не враждебен — просто был. Как и Влад.
— Вот ты и стал богом, — прошептал кто-то в его памяти.
Он усмехнулся.
— Нет. Я просто отказался им быть.
Он сел на край. Ноги свисали в пустоту. Внизу — мрак. Вверху — ничего. Но внутри…
Внутри впервые стало спокойно.
Не потому, что он победил.
Не потому, что его ждал финал.
А потому что он остался. Не поверил. Не отступил.
Он не принял ничьих условий.
Он создал свои.
И если где-то, в ином измерении, кто-то смотрел — они теперь знали:
Сломать можно плоть. Заманить — душу.
Но есть те, кто выбирает пустоту, чтобы остаться собой.
Лимб не был проклятием.
Лимб был свободой.
Я — Лимб
«Если я остался — значит, я и есть этот мир. Я — Лимб. Я — граница. Я — выбор, который никто не сделает за меня.»
Лимб — не ожидание. Не наказание. Это не антикварная клетка для душ, отказавшихся от пути. Это не заброшенный вокзал мироздания. Это — зеркало, из которого вычеркнули всё лишнее. Всё, кроме тебя самого. А если ты не готов смотреть в него — зеркало превращается в ад. Но если осмелишься — становится домом.
Он шёл. Без цели, но не без смысла. Потому что каждый шаг был утверждением. Он не был движением к свету или бегством от тьмы. Это был жест воли. «Я есть».
И мир начал отвечать. Сначала — трещиной в пустоте. Потом — очертанием. Ржавые лестницы, бетонные дома без стен, остовы мостов. Всё возникало, как память о разрушенном мире. Но это не было воспоминанием. Это был отпечаток Влада — мира, который не выбирался никем, кроме него. Пейзаж из отголосков его внутреннего. Город без названия.
Первые дни были похожи на бесконечный шёпот внутреннего. Он разговаривал с собой, не вслух — мысленно. Отвечал на вопросы, которых не задавал. Исповедовался перед тенями, не прося отпущения. Он начал различать уровни пустоты. Есть пустота, в которой ты просто один. Есть пустота, в которой ты встречаешь себя. А есть — в которой ты создаёшь.
Влад создавал не нарочно. Просто находился. И его присутствие рождало форму. Иногда бесплотную, иногда осязаемую. Появлялись улицы, которые вели в никуда. Комнаты с отсутствием дверей. Фигуры на горизонте, которые исчезали при приближении. Всё, что рождалось, было продолжением его отказа. Манифестом отрицания, ставшим геометрией.
Он изучал этот новый мир, как археолог — по осколкам. Здесь не было будущего. Только следы. Следы мыслей. Решений. Страха и силы. Иногда в пейзаже мелькало знакомое: детская качеля без сиденья, дверь из квартиры, которую он когда-то покинул. Но они не вызывали боли. Это были не воспоминания, а метки на пути. Он не жил прошлым. Он подтверждал себя через него.
И тьма, которая вначале казалась чужой, стала привычной. Она не пугала. Она не прятала чудовищ. Она просто обнимала, как пространство. Влад ложился среди обломков мостов, смотрел в небо, которое было серым, чёрным, иногда — бесцветным. И находил в этом покой, какой рай не мог бы дать.
Иногда он слышал звуки. Не голоса — просто эхо. Как шорох, как дыхание огромного живого мира, который теперь принадлежал только ему. Это были не попытки вернуть. Это были последствия его существования. Мир откликался. Но не командовал. Не требовал. Просто присутствовал рядом, как собака, которая сидит в углу комнаты и просто смотрит.
Он стоял среди этого безмолвного города, как бог, создавший мир, но не из любви и не из необходимости. А из отказа. Из непокорности. Из желания остаться собой, даже если собой быть — значит быть одному навсегда. Ни рай, ни перерождение не могли предложить этого. Там — всегда есть другие. Здесь — только ты. И потому — только правда.
Иногда вдалеке он слышал эхо. Оно не звало. Оно просто было — как свидетельство того, что где-то осталась память о голосах. Не соблазн, не угроза — просто фон. Как шум в ушах. Он перестал на него реагировать. Шаг за шагом он обнажал себя перед Лимбом. И Лимб отвечал принятием.
Он не знал, сколько пройдёт. Будет ли что-то меняться. Вернутся ли они. Или останется один навсегда. Но он знал одно: он не солгал себе. Не избрал путь, который выбрали бы за него.
И если где-то, в высших измерениях, кто-то смотрел — теперь они знали:
Есть те, кто не торгуется. Не склоняется. Кто готов жить в пустоте, лишь бы не в чужом раю. Кто выбирает не благо, а истину. Даже если истина — это одиночество.
Лимб — не проклятие.
Лимб — это свобода, за которую платишь всем, кроме себя.
И Влад заплатил.
И остался.
И стал.
Лимбом.
