Ильтен сел у дверей операционной, ожидая известий. Сердце не переставало болеть. Врачи и санитары сновали туда-сюда с озабоченными лицами, от вопросов отмахивались. Где-то Ильтен даже понимал их: дело не закончено, определенности нет, ситуация критическая, а тут еще дурацкими вопросами отвлекают. Если бы от понимания становилось легче. Прошло полчаса, час… Ильтен стал проваливаться в забытье. Выныривал из полусна, ошалело крутил головой, вспоминал, на каком он свете и как все на самом деле ужасно…
Наконец, двери распахнулись широко, и из операционной вывезли каталку, а на ней – тело, прикрытое простыней. Сердце екнуло. Ильтен вскочил:
– Он жив? Будет жить?
Доктор, выходя, кинул в урну окровавленные перчатки. Произнес безэмоционально:
– В данный момент – жив. А что потом… Все в руках судьбы.
– Куда его теперь?
– В палату, конечно. Не в морг же, – цинично, как все хирурги, усмехнулся доктор. – Это всегда успеется.
Ильтен сделал шаг за увозимой каталкой, и почему-то это движение отдалось в груди резкой болью. Ноги подогнулись, шаг остался незавершенным.
– Эгоистичные мерзавцы! – Тереза хряпнула блюдце об пол. Честно говоря, туда ему и дорога: чашка от него уже давно была расколота. – Сколько можно пьянствовать?
Ушли «только пообедать», и до сих пор ни слуху, ни духу! И по телефону не отвечают, гады. Ни один, ни другой. Небось, оба уже лыка не вяжут. А она рассчитывала на приятный вечер… Тереза вся извелась. Ладно бы еще за одного переживать – так нет, завела двух мужиков на свою голову, теперь майся душой за обоих, как там они вдвоем без нее выпивают. Кто первый под руку попадется, тот и получит в глаз, мысленно пообещала она. А нечего портить ей вечер и заставлять волноваться!
Вот возьму и тоже выпью, подумала она мстительно. Налила себе легкого розового вина, настоянного на зимних цветах, и уселась перед телевизором. Да так и застыла с бокалом в руке.
По телевизору шли новости. Показывали подозрительно знакомый бар с осколками стекла у подоконника и с окровавленным диваном внутри. Голос диктора сообщал с интонацией умеренного удивления:
– Сегодня было совершено покушение на заместителя начальника управления службы охраны безопасности города Ноккэм. В высшего командира Маэдо, известного своей принципиальностью и пресекшего крупные преступления, стреляли из снайперской винтовки. Предполагаемый мотив – месть.
Тереза прижала ладони к губам.
– В тяжелом состоянии высший командир был доставлен в городскую больницу. – Картинка на экране сменилась: здание больницы, интерьер, каталка с неподвижным телом. В углу кадра мелькнул бледный Ильтен; Тереза ахнула. – Сейчас он находится в реанимации. Поиски снайпера продолжаются.
Тереза вскочила с дивана. Бокал упал и разбился – ну и ладно, все равно посуда в этом доме долго не живет. Ноги – в туфли, руки – в рукава плаща. Время позднее, замужним женщинам уже не положено находиться на улице – ну и фиг с этими глупыми правилами!
Естественно, ее остановили. В больнице начальство или на посту, а рядовые безопасники свои обязанности знают, и патрулирование никто не отменял.
– Госпожа Ильтен, как вам не стыдно, – упрекнул ее младший командир. Был с ней знаком по совместным операциям, но проклятые обычаи блюл. – Вам не стоило ходить ночью без сопровождения.
– Вот вы меня и сопроводите! – За что боролся, на то и напоролся; не будь Тереза так занята переживаниями, позлорадствовала бы от того, как вытянулось лицо копа. – Ну? И подвезите заодно, это же ваша машина за углом.
По дороге она взяла себя в руки. Ясно, как день, что в больницу среди ночи ее не пустят. Ломиться силой – не тот случай. Подчиненные Маэдо пока что видят в ней законопослушную гражданку, пусть и несколько экстравагантную, но если их вызовут, чтобы задержать ее за хулиганство и дебош, ничего хорошего не выйдет. Надо пробираться тайком. Бросив патрульным короткое «спасибо», Тереза скрылась в тени и стала присматриваться к зданию, ища слабые места. Это же не крепость, а больница. Вряд ли здесь неприступная система безопасности. Должен быть сравнительно легкий способ попасть внутрь. А после наружу: тут ведь лежат немощные и инвалиды, а не арестанты содержатся.
Ну конечно же! Пожарная лестница не заблокирована. Тереза подобрала пышный подол и устремилась к лестнице, стараясь держаться в тени от прожекторов. Подняла голову, чтобы оценить, есть ли на пути открытые двери либо окна – не то придется бить стекла, что нежелательно: на звон тут же прибегут… И вдруг замерла. На уровне третьего этажа по пожарной лестнице двигалась вниз какая-то фигура. Движения медленные, неуверенные, но что-то в них неуловимо знакомое. Она всмотрелась, пытаясь разглядеть темный силуэт на фоне темного неба.
– Рино?!
Неужели мир перевернулся, а она не заметила? Чтобы ее муж, ненавидящий риск, взялся среди ночи ползти по шаткой, узкой пожарной лестнице, должно стрястись нечто неординарное! Она буквально взлетела ему навстречу, цепляясь юбкой за проклятые неровности сварных стыков, поддержала под руку, заметно подрагивающую.
– Тереза, это ты? – прошептал он то ли испуганно, то ли изнеможенно. По белому лицу катился пот.
– Что ты делаешь, Рино? – Она закинула его руку себе на плечо, осторожно помогая спускаться.
– Сваливаю отсюда. – Не то стон, не то всхлип.
Очнувшись, Ильтен обнаружил себя лежащим в палате, под белой простыней, с какими-то датчиками, прилепленными к груди. Чего больше всего боишься, то и случается. Как же он не удержал над собой контроль? Ему катастрофически нельзя светить свою немощь, а он вляпался. Попадалово по полной программе.
Затем явился врач. Что-то говорил по поводу его состояния, но он пропустил мимо ушей. Его занимал лишь один вопрос: установили ли его личность. Известно же, что врачи первым делом интересуются именем больного, им ведь отчитываться за лечение конкретного гражданина, а не поголовья пациентов. Документов у него при себе не было, но под рукой могли найтись легавые, знающие его. Да тот же Маэдо, если бы его спросили, назвал бы его фамилию без всякой задней мысли. Хоть бы он не пришел в себя! То есть пусть с ним все будет хорошо, но если бы он чуть-чуть подольше пробыл без сознания, вреда бы не было, а польза для Ильтена очевидная.
Врач спросил его имя, и Ильтен понял, что его карту еще не заполнили. Должно быть, Маэдо до сих пор пребывал в отключке, а других свидетелей либо не догадались потеребить, либо они быстро разошлись. Хоть эта гора с плеч. Ильтен ничего не ответил доктору. Прикинулся утратившим концентрацию и память. Доктор игру не распознал: кардиолог – не психиатр. Покивал сочувственно. Поставил какую-то капельницу и ушел. Может, и вовсе дежурный врач, не специалист: успела наступить ночь. Дежурным врачам обычно наплевать на подробности, их главная задача – чтобы больные дожили до утра. Оно и к лучшему.
Но утром за него возьмутся. Он отчетливо осознал: если он не хочет, чтобы в медицинской базе появилась нежелательная запись о нем, надо рвать отсюда когти. Только как? Он был раздет, куда дели его одежду – непонятно. И чувствовал себя, как холоднокровная ящерка зимой. Конечности еле шевелятся, в глазах темнеет при попытке поднять голову. А уходить надо, иначе цена пребывания в этой больнице может оказаться слишком высока, и это не про медицинскую страховку. Проблема, как всегда, в цене.
Превозмогая себя, он встал. В несколько последовательных этапов, преодолевая головокружение и попытки сознания вновь уплыть. Не веря до конца, что у него получится, но настойчиво уговаривая себя: вот женщина с пятью ножевыми ранами стояла на ногах и даже дралась, а ты что, не мужик? У кровати висел халат. Ильтен влез в рукава, стараясь не делать резких движений; держась за стену, добрел до двери и выглянул в коридор. Никого. Тишина и полутьма. Но на выходе из здания явно кто-то есть, а может, и на этаже. Ему не позволят уйти. Из самых благих побуждений, опасаясь за его состояние.
Как бы поступила Тереза? Она не сдалась бы, это точно. Если нельзя прорваться силой, пустилась бы на хитрость. Может, есть другие пути? Взгляд Ильтена упал на схему эвакуации при пожаре, висящую на стене. Вот оно! Запасной выход в торце здания, совсем недалеко от его палаты. Дверь, конечно, заперта, но эвакуационный выход не может быть перекрыт наглухо. Выдерни шнур, выдави стекло. Аккуратно не получилось, пришлось навалиться на стекло всем непослушным телом, и оно ухнуло куда-то наружу. К счастью, недалеко: снаружи был сварной балкончик из прутьев, а на нем – мешки с песком. Стекло плюхнулось на мешки и раскололось с умеренно гулким звуком, без ожидаемого дребезга на всю округу. Повезло.
Ильтен выбрался на балкон, ухватился за перила и зажмурился. Под ним расстилалась бездонная пропасть аж в три этажа. И лесенка из железных прутьев, чисто символическая. Не будь тряпкой, одернул он себя. Тереза лазала с тринадцатого этажа на четырнадцатый безо всяких лесенок, когда пряталась от нагрянувших легавых. А ты трусишь! Он судорожно вцепился в перила и сполз на одну ступеньку вниз. А потом – еще на одну. Ветер был холоден, но от усилий, моральных и физических, катился пот.
И вдруг – чудесное виденье! Рядом оказалась Тереза. Откуда она взялась? Обняла его, потащила вниз, а он опирался на нее, беспомощный и иррационально счастливый. Кому еще на помощь придет жена в такую минуту? Большинство женщин слабы и пугливы. Ильтену встречались невесты, которые боялись ездить в лифте, не то что по пожарной лестнице туда-сюда скакать, спасая мужа. Тереза – лучшая жена на свете!
Ильтена колотило. Ну да, он же в одном больничном халате, и тот не застегнут как следует. Тереза сняла плащ и поплотнее закутала мужа, пребывающего в совершенном неадеквате. Он прислонился к столбу ограды – ровно стоять не получалось.
– Рино, с тобой все в порядке?
– Нет, – выдавил он.
Она отвлеклась на минуту – вызвать машину.
– Я потерял сознание, – признался Ильтен, прерывисто дыша. – Прямо там. Хотел позаботиться о Маэдо, а сам вырубился, как…
– Сердце, да? – обернулась она.
– Ну…
– Зачем же ты сбежал из больницы, горе мое?
– Я говорил тебе. – Ильтен опустил плечи. – Нельзя, чтобы им стало известно мое имя.
– Ну и не открывал бы его. Назвался бы каким-нибудь Джоном Смитом. Зато тебе могли бы помочь.
Он неглубоко вздохнул – глубоко было больно. Тереза не понимает. Джона Смита пробили бы по базе и, разумеется, увидели бы, что данного гражданина в природе не существует. Попасться на таком – еще хуже, чем получить направление на медкомиссию. То, что ты болен – не вина твоя, а беда, а вот выдавать себя за другого – нарушение закона. Но он не стал объяснять. Не здесь и не сейчас. Слишком трудно было говорить.
– Только ты можешь мне помочь, – пробормотал он. – Отвези меня домой. Мне надо лечь.
– Молчи, – сказала она. – Не трать силы.
Подъехала машина-полуавтомат, помигала фарами. Тереза открыла дверцу для Ильтена, села за руль. Вроде путь недалекий, но пешком Ильтен не потянул бы.
Ночка была та еще. Выяснилось, что Ильтен удрал прямо из-под капельницы. Тереза не отругала его лишь потому, что побоялась, как бы от этого ему не стало еще хуже. Мог бы по крайней мере закончить процедуру! Тереза уложила его в постель, подтащила поближе нагреватель, но что делать, толком не знала. Откуда? Родители ее никогда не страдали сердцем, да и в армии такой недуг ей не встречался. Вот если бы Ильтен был ранен осколком или пулей, или порезан ножом, или ожоги бы получил – она бы не растерялась. К медицине она склонности не питала, но, походив рядом со смертью, оказывать первую помощь волей-неволей научишься. А тут – полные кранты. И самое логичное – вызвать врача – они не могут себе позволить.
Помаявшись, Тереза вспомнила про Алисанту. Та вроде упоминала какие-то целебные травы. Увы, ее телефонный номер Тереза не знала. В поселке они не созванивались, ходили друг к другу запросто.
Она позвонила Хэнку. Разбудила, ну и фиг с ним. Главное, что он в доступе, а не в рейде где-нибудь за поясом астероидов. Хэнк был вежлив: раздражение проще выместить на собственной жене, это принесет существенно меньше проблем, чем если обидеть чужую. Мимолетное сожаление о потенциальной судьбе Лики Тереза также отмела в сторону. Хэнк продиктовал телефон деда Калле, и она тотчас принялась звонить тому. Старик вряд ли спит, постоянно бессонницей мучается.
Калле действительно не спал, а вот Алисанта спала. Старик разворчался, не желая будить свою душечку, Тереза еле его уговорила. Хвала небесам, как говорят тиквийцы! Бабка была в теме. Назвала нужные травы и на всякий случай описала, верно предположив, что Тереза может не знать тиквийских названий. Посоветовала еще какие-то капли, таблетки и полный покой. Едва поблагодарив, Тереза развила бурную деятельность. Заказала через интернет лекарства с немедленной доставкой, порылась в банках с закатанными с лета травами, нашла искомые, откупорила, тут же заварила.
К утру Ильтена отпустило. Слабость осталась, но одышка прошла, и боль прекратилась. Он полулежал, опираясь на две подушки, и Тереза поила его теплым чаем из любимой красной чашки с белым горошком.
– Со мной уже все нормально, – вымолвил он. – Ты поспала бы.
Она откинула волосы назад.
– Некогда спать. Надо выяснить, как дела у Эрвина.
И правда. За своими болячками происшедшее отодвинулось назад, а ведь он поперся в больницу именно узнать, что будет с Маэдо. И ответ врача его не слишком порадовал. Мало ли что могло измениться за эту ночь.
Днем искать обходные пути смысла не было: имелись приемные часы, и Тереза, как приличная женщина, вошла через главный вход и поинтересовалась, где можно увидеть господина Маэдо.
– Жена? – осведомился регистратор.
Довольно равнодушно, впрочем, и Тереза предпочла счесть этот вопрос риторическим. Скажешь, что да – соврешь, а вдруг вскроется, и ладно бы только ее, виноватую в обмане, пожурили, а что если у Маэдо из-за этого будут неприятности? Скажешь честно, что нет – и возникнет недоумение, а что она вообще здесь делает в таком случае. Поэтому она промолчала.
– Господин Маэдо еще не вернулся в сознание, – сообщил регистратор. – Если желаете, можете поговорить с врачом.
Конечно, она пожелала. Но разговор с врачом ничего конкретного не дал. Состояние стабильное, но плохое. От вопросов о характере ранения молодой доктор по фамилии Крид вежливо уклонялся – щадил слабую психику женщины, и не докажешь ему, что эта женщина ранений перевидала, может быть, не меньше, чем он. Прогнозов тоже старался не давать, суеверно опасаясь, что наобещает – и не сбудется.
– Я хочу его навестить, – потребовала Тереза.
– Вам не удастся с ним пообщаться, – возразил врач. – Он пока не пришел в себя.
– Я должна на него посмотреть, – уперлась она.
И доктор Крид разрешил, избегая скандала с чужой женой. Никто же не поверит, что она напористая, как трактор. Скажут, это он довел женщину до истерики. Пусть уж поглядит на своего мужа, авось капельницу не опрокинет. По умолчанию он считал посетительницу госпожой Маэдо. Так настойчиво и уверенно могут вести себя только жены.
Тереза поднялась на второй этаж, в палату интенсивной терапии. У дверей палаты дежурил вооруженный коп.
Наконец, двери распахнулись широко, и из операционной вывезли каталку, а на ней – тело, прикрытое простыней. Сердце екнуло. Ильтен вскочил:
– Он жив? Будет жить?
Доктор, выходя, кинул в урну окровавленные перчатки. Произнес безэмоционально:
– В данный момент – жив. А что потом… Все в руках судьбы.
– Куда его теперь?
– В палату, конечно. Не в морг же, – цинично, как все хирурги, усмехнулся доктор. – Это всегда успеется.
Ильтен сделал шаг за увозимой каталкой, и почему-то это движение отдалось в груди резкой болью. Ноги подогнулись, шаг остался незавершенным.
– Эгоистичные мерзавцы! – Тереза хряпнула блюдце об пол. Честно говоря, туда ему и дорога: чашка от него уже давно была расколота. – Сколько можно пьянствовать?
Ушли «только пообедать», и до сих пор ни слуху, ни духу! И по телефону не отвечают, гады. Ни один, ни другой. Небось, оба уже лыка не вяжут. А она рассчитывала на приятный вечер… Тереза вся извелась. Ладно бы еще за одного переживать – так нет, завела двух мужиков на свою голову, теперь майся душой за обоих, как там они вдвоем без нее выпивают. Кто первый под руку попадется, тот и получит в глаз, мысленно пообещала она. А нечего портить ей вечер и заставлять волноваться!
Вот возьму и тоже выпью, подумала она мстительно. Налила себе легкого розового вина, настоянного на зимних цветах, и уселась перед телевизором. Да так и застыла с бокалом в руке.
По телевизору шли новости. Показывали подозрительно знакомый бар с осколками стекла у подоконника и с окровавленным диваном внутри. Голос диктора сообщал с интонацией умеренного удивления:
– Сегодня было совершено покушение на заместителя начальника управления службы охраны безопасности города Ноккэм. В высшего командира Маэдо, известного своей принципиальностью и пресекшего крупные преступления, стреляли из снайперской винтовки. Предполагаемый мотив – месть.
Тереза прижала ладони к губам.
– В тяжелом состоянии высший командир был доставлен в городскую больницу. – Картинка на экране сменилась: здание больницы, интерьер, каталка с неподвижным телом. В углу кадра мелькнул бледный Ильтен; Тереза ахнула. – Сейчас он находится в реанимации. Поиски снайпера продолжаются.
Тереза вскочила с дивана. Бокал упал и разбился – ну и ладно, все равно посуда в этом доме долго не живет. Ноги – в туфли, руки – в рукава плаща. Время позднее, замужним женщинам уже не положено находиться на улице – ну и фиг с этими глупыми правилами!
Естественно, ее остановили. В больнице начальство или на посту, а рядовые безопасники свои обязанности знают, и патрулирование никто не отменял.
– Госпожа Ильтен, как вам не стыдно, – упрекнул ее младший командир. Был с ней знаком по совместным операциям, но проклятые обычаи блюл. – Вам не стоило ходить ночью без сопровождения.
– Вот вы меня и сопроводите! – За что боролся, на то и напоролся; не будь Тереза так занята переживаниями, позлорадствовала бы от того, как вытянулось лицо копа. – Ну? И подвезите заодно, это же ваша машина за углом.
По дороге она взяла себя в руки. Ясно, как день, что в больницу среди ночи ее не пустят. Ломиться силой – не тот случай. Подчиненные Маэдо пока что видят в ней законопослушную гражданку, пусть и несколько экстравагантную, но если их вызовут, чтобы задержать ее за хулиганство и дебош, ничего хорошего не выйдет. Надо пробираться тайком. Бросив патрульным короткое «спасибо», Тереза скрылась в тени и стала присматриваться к зданию, ища слабые места. Это же не крепость, а больница. Вряд ли здесь неприступная система безопасности. Должен быть сравнительно легкий способ попасть внутрь. А после наружу: тут ведь лежат немощные и инвалиды, а не арестанты содержатся.
Ну конечно же! Пожарная лестница не заблокирована. Тереза подобрала пышный подол и устремилась к лестнице, стараясь держаться в тени от прожекторов. Подняла голову, чтобы оценить, есть ли на пути открытые двери либо окна – не то придется бить стекла, что нежелательно: на звон тут же прибегут… И вдруг замерла. На уровне третьего этажа по пожарной лестнице двигалась вниз какая-то фигура. Движения медленные, неуверенные, но что-то в них неуловимо знакомое. Она всмотрелась, пытаясь разглядеть темный силуэт на фоне темного неба.
– Рино?!
Неужели мир перевернулся, а она не заметила? Чтобы ее муж, ненавидящий риск, взялся среди ночи ползти по шаткой, узкой пожарной лестнице, должно стрястись нечто неординарное! Она буквально взлетела ему навстречу, цепляясь юбкой за проклятые неровности сварных стыков, поддержала под руку, заметно подрагивающую.
– Тереза, это ты? – прошептал он то ли испуганно, то ли изнеможенно. По белому лицу катился пот.
– Что ты делаешь, Рино? – Она закинула его руку себе на плечо, осторожно помогая спускаться.
– Сваливаю отсюда. – Не то стон, не то всхлип.
Очнувшись, Ильтен обнаружил себя лежащим в палате, под белой простыней, с какими-то датчиками, прилепленными к груди. Чего больше всего боишься, то и случается. Как же он не удержал над собой контроль? Ему катастрофически нельзя светить свою немощь, а он вляпался. Попадалово по полной программе.
Затем явился врач. Что-то говорил по поводу его состояния, но он пропустил мимо ушей. Его занимал лишь один вопрос: установили ли его личность. Известно же, что врачи первым делом интересуются именем больного, им ведь отчитываться за лечение конкретного гражданина, а не поголовья пациентов. Документов у него при себе не было, но под рукой могли найтись легавые, знающие его. Да тот же Маэдо, если бы его спросили, назвал бы его фамилию без всякой задней мысли. Хоть бы он не пришел в себя! То есть пусть с ним все будет хорошо, но если бы он чуть-чуть подольше пробыл без сознания, вреда бы не было, а польза для Ильтена очевидная.
Врач спросил его имя, и Ильтен понял, что его карту еще не заполнили. Должно быть, Маэдо до сих пор пребывал в отключке, а других свидетелей либо не догадались потеребить, либо они быстро разошлись. Хоть эта гора с плеч. Ильтен ничего не ответил доктору. Прикинулся утратившим концентрацию и память. Доктор игру не распознал: кардиолог – не психиатр. Покивал сочувственно. Поставил какую-то капельницу и ушел. Может, и вовсе дежурный врач, не специалист: успела наступить ночь. Дежурным врачам обычно наплевать на подробности, их главная задача – чтобы больные дожили до утра. Оно и к лучшему.
Но утром за него возьмутся. Он отчетливо осознал: если он не хочет, чтобы в медицинской базе появилась нежелательная запись о нем, надо рвать отсюда когти. Только как? Он был раздет, куда дели его одежду – непонятно. И чувствовал себя, как холоднокровная ящерка зимой. Конечности еле шевелятся, в глазах темнеет при попытке поднять голову. А уходить надо, иначе цена пребывания в этой больнице может оказаться слишком высока, и это не про медицинскую страховку. Проблема, как всегда, в цене.
Превозмогая себя, он встал. В несколько последовательных этапов, преодолевая головокружение и попытки сознания вновь уплыть. Не веря до конца, что у него получится, но настойчиво уговаривая себя: вот женщина с пятью ножевыми ранами стояла на ногах и даже дралась, а ты что, не мужик? У кровати висел халат. Ильтен влез в рукава, стараясь не делать резких движений; держась за стену, добрел до двери и выглянул в коридор. Никого. Тишина и полутьма. Но на выходе из здания явно кто-то есть, а может, и на этаже. Ему не позволят уйти. Из самых благих побуждений, опасаясь за его состояние.
Как бы поступила Тереза? Она не сдалась бы, это точно. Если нельзя прорваться силой, пустилась бы на хитрость. Может, есть другие пути? Взгляд Ильтена упал на схему эвакуации при пожаре, висящую на стене. Вот оно! Запасной выход в торце здания, совсем недалеко от его палаты. Дверь, конечно, заперта, но эвакуационный выход не может быть перекрыт наглухо. Выдерни шнур, выдави стекло. Аккуратно не получилось, пришлось навалиться на стекло всем непослушным телом, и оно ухнуло куда-то наружу. К счастью, недалеко: снаружи был сварной балкончик из прутьев, а на нем – мешки с песком. Стекло плюхнулось на мешки и раскололось с умеренно гулким звуком, без ожидаемого дребезга на всю округу. Повезло.
Ильтен выбрался на балкон, ухватился за перила и зажмурился. Под ним расстилалась бездонная пропасть аж в три этажа. И лесенка из железных прутьев, чисто символическая. Не будь тряпкой, одернул он себя. Тереза лазала с тринадцатого этажа на четырнадцатый безо всяких лесенок, когда пряталась от нагрянувших легавых. А ты трусишь! Он судорожно вцепился в перила и сполз на одну ступеньку вниз. А потом – еще на одну. Ветер был холоден, но от усилий, моральных и физических, катился пот.
И вдруг – чудесное виденье! Рядом оказалась Тереза. Откуда она взялась? Обняла его, потащила вниз, а он опирался на нее, беспомощный и иррационально счастливый. Кому еще на помощь придет жена в такую минуту? Большинство женщин слабы и пугливы. Ильтену встречались невесты, которые боялись ездить в лифте, не то что по пожарной лестнице туда-сюда скакать, спасая мужа. Тереза – лучшая жена на свете!
Ильтена колотило. Ну да, он же в одном больничном халате, и тот не застегнут как следует. Тереза сняла плащ и поплотнее закутала мужа, пребывающего в совершенном неадеквате. Он прислонился к столбу ограды – ровно стоять не получалось.
– Рино, с тобой все в порядке?
– Нет, – выдавил он.
Она отвлеклась на минуту – вызвать машину.
– Я потерял сознание, – признался Ильтен, прерывисто дыша. – Прямо там. Хотел позаботиться о Маэдо, а сам вырубился, как…
– Сердце, да? – обернулась она.
– Ну…
– Зачем же ты сбежал из больницы, горе мое?
– Я говорил тебе. – Ильтен опустил плечи. – Нельзя, чтобы им стало известно мое имя.
– Ну и не открывал бы его. Назвался бы каким-нибудь Джоном Смитом. Зато тебе могли бы помочь.
Он неглубоко вздохнул – глубоко было больно. Тереза не понимает. Джона Смита пробили бы по базе и, разумеется, увидели бы, что данного гражданина в природе не существует. Попасться на таком – еще хуже, чем получить направление на медкомиссию. То, что ты болен – не вина твоя, а беда, а вот выдавать себя за другого – нарушение закона. Но он не стал объяснять. Не здесь и не сейчас. Слишком трудно было говорить.
– Только ты можешь мне помочь, – пробормотал он. – Отвези меня домой. Мне надо лечь.
– Молчи, – сказала она. – Не трать силы.
Подъехала машина-полуавтомат, помигала фарами. Тереза открыла дверцу для Ильтена, села за руль. Вроде путь недалекий, но пешком Ильтен не потянул бы.
Ночка была та еще. Выяснилось, что Ильтен удрал прямо из-под капельницы. Тереза не отругала его лишь потому, что побоялась, как бы от этого ему не стало еще хуже. Мог бы по крайней мере закончить процедуру! Тереза уложила его в постель, подтащила поближе нагреватель, но что делать, толком не знала. Откуда? Родители ее никогда не страдали сердцем, да и в армии такой недуг ей не встречался. Вот если бы Ильтен был ранен осколком или пулей, или порезан ножом, или ожоги бы получил – она бы не растерялась. К медицине она склонности не питала, но, походив рядом со смертью, оказывать первую помощь волей-неволей научишься. А тут – полные кранты. И самое логичное – вызвать врача – они не могут себе позволить.
Помаявшись, Тереза вспомнила про Алисанту. Та вроде упоминала какие-то целебные травы. Увы, ее телефонный номер Тереза не знала. В поселке они не созванивались, ходили друг к другу запросто.
Она позвонила Хэнку. Разбудила, ну и фиг с ним. Главное, что он в доступе, а не в рейде где-нибудь за поясом астероидов. Хэнк был вежлив: раздражение проще выместить на собственной жене, это принесет существенно меньше проблем, чем если обидеть чужую. Мимолетное сожаление о потенциальной судьбе Лики Тереза также отмела в сторону. Хэнк продиктовал телефон деда Калле, и она тотчас принялась звонить тому. Старик вряд ли спит, постоянно бессонницей мучается.
Калле действительно не спал, а вот Алисанта спала. Старик разворчался, не желая будить свою душечку, Тереза еле его уговорила. Хвала небесам, как говорят тиквийцы! Бабка была в теме. Назвала нужные травы и на всякий случай описала, верно предположив, что Тереза может не знать тиквийских названий. Посоветовала еще какие-то капли, таблетки и полный покой. Едва поблагодарив, Тереза развила бурную деятельность. Заказала через интернет лекарства с немедленной доставкой, порылась в банках с закатанными с лета травами, нашла искомые, откупорила, тут же заварила.
К утру Ильтена отпустило. Слабость осталась, но одышка прошла, и боль прекратилась. Он полулежал, опираясь на две подушки, и Тереза поила его теплым чаем из любимой красной чашки с белым горошком.
– Со мной уже все нормально, – вымолвил он. – Ты поспала бы.
Она откинула волосы назад.
– Некогда спать. Надо выяснить, как дела у Эрвина.
И правда. За своими болячками происшедшее отодвинулось назад, а ведь он поперся в больницу именно узнать, что будет с Маэдо. И ответ врача его не слишком порадовал. Мало ли что могло измениться за эту ночь.
Днем искать обходные пути смысла не было: имелись приемные часы, и Тереза, как приличная женщина, вошла через главный вход и поинтересовалась, где можно увидеть господина Маэдо.
– Жена? – осведомился регистратор.
Довольно равнодушно, впрочем, и Тереза предпочла счесть этот вопрос риторическим. Скажешь, что да – соврешь, а вдруг вскроется, и ладно бы только ее, виноватую в обмане, пожурили, а что если у Маэдо из-за этого будут неприятности? Скажешь честно, что нет – и возникнет недоумение, а что она вообще здесь делает в таком случае. Поэтому она промолчала.
– Господин Маэдо еще не вернулся в сознание, – сообщил регистратор. – Если желаете, можете поговорить с врачом.
Конечно, она пожелала. Но разговор с врачом ничего конкретного не дал. Состояние стабильное, но плохое. От вопросов о характере ранения молодой доктор по фамилии Крид вежливо уклонялся – щадил слабую психику женщины, и не докажешь ему, что эта женщина ранений перевидала, может быть, не меньше, чем он. Прогнозов тоже старался не давать, суеверно опасаясь, что наобещает – и не сбудется.
– Я хочу его навестить, – потребовала Тереза.
– Вам не удастся с ним пообщаться, – возразил врач. – Он пока не пришел в себя.
– Я должна на него посмотреть, – уперлась она.
И доктор Крид разрешил, избегая скандала с чужой женой. Никто же не поверит, что она напористая, как трактор. Скажут, это он довел женщину до истерики. Пусть уж поглядит на своего мужа, авось капельницу не опрокинет. По умолчанию он считал посетительницу госпожой Маэдо. Так настойчиво и уверенно могут вести себя только жены.
Тереза поднялась на второй этаж, в палату интенсивной терапии. У дверей палаты дежурил вооруженный коп.
