– Светлого солнца, госпожа Ильтен, – поздоровался он.
Она благосклонно кивнула. Значит, после покушения к Маэдо приставили охрану. Это правильно.
Она толкнула стеклянную дверь и вошла. Маэдо был совершенно неподвижен, облеплен датчиками, в руке игла. Но не так уж бледен: видимо, кровь для переливания нашли. Ильтен говорил, что повреждено легкое, но не помнил, правое или левое. А это важно. И не посмотришь, что там: суровая сиделка не позволит приподнять зеленую простыню.
Тереза оглянулась на сиделку. Ого! Она только сейчас осознала, что это женщина. На топчане в углу сидела крошечная седая старушка и, посматривая через очки на Терезу, вязала носок. Так вот они какие, больничные бабки, про которых рассказывала Алисанта.
– Светлого солнца, – неловко пробормотала она.
– И тебе того же, – отозвалась старушонка. – И мужу твоему, самое главное.
Поправить, что он не муж? А глобальный смысл?
– Как он?
– Да никак, дочка, видишь же. Ни жив, ни мертв. Ждать надо. – Спицы ни на секунду не прекращали двигаться. – И молиться, если умеешь. Не все умеют.
Тереза вздохнула. Она не умела. Не потому, что не верила в высшие силы – на войне неверующих нет. Но молиться – не ее стиль. Выступать просительницей она ненавидела.
– Ты, дочка, не волнуйся. – Нет, вовсе она не суровая, как вначале показалось. Это прямая линия губ и квадратный подбородок создают такое впечатление. Интересно, что за раса? – Я за ним пригляжу, как за сынком родным. Своих детей боги не дали, но под старость позволили о чужих заботиться. А устану – смену позову. Ты иди домой, отдыхай. Больница – место, где разный народ бывает. Такую, как ты, могут и умыкнуть, пока муж беспомощен, а когда хватится – поздно будет искать.
Тереза поджала губы.
– Пусть выкусят! Меня не так легко умыкнуть. Я завтра приду.
– Ну, как скажешь. – Бабушка неопределенно покачала головой. – А все ж одна лучше не ходила бы.
Тереза вышла обратно в коридор. Просканировала обстановку: никаких злоумышленников, одна живая душа – мент с парализатором, снова ей кивнувший. Бабка – явно трусиха вроде Лики.
Маэдо пришел в сознание на третий день. Тереза к тому времени так задолбала докторов и регистраторов, что ей позвонили и лично сообщили радостную весть:
– Ваш супруг вышел из комы.
Тереза чертыхнулась и виновато покосилась на Ильтена. Но он не услышал: динамик работал негромко.
За прошедшие дни Ильтен окончательно оклемался, и Тереза предложила:
– Рино, пойдешь со мной?
Он замялся. С одной стороны, надо бы проведать Маэдо. С другой же…
– Тереза, я не могу. Мне нельзя появляться в больнице, меня там узнают.
– И уложат обратно? Тебе бы на пользу пошло.
Впрочем, Тереза поняла, о чем беспокоится Ильтен. Идентифицируют личность – и здравствуй, медкомиссия. Что за вилы!
Может, оно и к лучшему, что он с ней не поехал. А то услыхал бы, как доктор называет ее госпожой Маэдо – чего доброго, заработал бы новый сердечный приступ.
Маэдо приходил в себя постепенно, в несколько подходов. Вынырнув из небытия первый раз, мозг быстро решил, что на этом свете как-то неуютно: больно и вообще хреново, – и отключился вновь. Второй проблеск длился дольше, ему запомнился врач, светивший в глаз фонариком и спрашивавший фамилию. Он еще успел подумать: неужели до сих пор не в курсе, высшего командира Маэдо полгорода знает. Сообразил, когда очнулся в третий раз: так доктор проверяет, все ли у него в порядке с самоидентификацией. На сей раз светлый круг сознания был шире, в него вплыла старая женщина, с улыбкой сообщившая:
– К тебе жена приходила, сынок.
Он слегка испугался. О своей женитьбе он ничего не помнил. При этом – даже удивительно – четко помнил все, что предшествовало ранению. Да и не должен был мозг пострадать, его же не в голову ранило. Если только долго пробыл без кислорода…
– Любит тебя, видать, – резюмировала пожилая сиделка. – Каждый день ходит. Красивая и упрямая.
Он наконец догадался, про кого это. Красивая и упрямая – конечно, Тереза. Как ее только пустили в реанимационную палату? Ну да, она же кого угодно достанет…
А потом появилась и она сама. То ли в этот период пребывания в яви, то ли уже в следующий – не до учета. Отодвинув кого-то от двери – не то медбрата, не то врача даже – решительно вошла. Заулыбалась, увидев, что у него открыты глаза, подтащила табурет, села рядом. Без колебаний указала сиделке на дверь, и та, оставив вязание, безропотно удалилась.
– Эрвин, как ты? – Она осторожно погладила его по щеке.
– Офигенно, – хрипло выдавил он. – Видишь же, наслаждаюсь жизнью. Музыка, алкоголь, секс… Не видишь? Ну, стало быть, приснилось.
Тереза облегченно рассмеялась и сделала вывод:
– Язвишь – значит, все хорошо.
– Зачем бабку выгнала? Ни на что интимное я все равно не способен.
– Ты о чем-нибудь другом вообще думаешь? – Она одарила его сердитым взглядом, но тут же смягчилась: бранить раненого – это за гранью. – Эрвин, тебя не спрашивали, с кем ты был в кабаке?
– Меня пока ни о чем не спрашивали. – Хотел покачать головой, но сил не хватило. – Доктора моих коллег и близко не подпустят, пока не будут уверены, что крепко держусь в сознании. Удивительно, что тебе позволили. Ты для этого назвалась моей женой?
– Еще чего не хватало! – Тереза вздернула нос. – Никем я не называлась. Они сами так решили. Вот пускай и пребывают в заблуждении.
Он мысленно хмыкнул.
– Но я не про твоих коллег хотела узнать. – Она вернулась к животрепещущему вопросу. – Они-то уже допросили Рино. Нервы помотали, но этого следовало ожидать. Я про самих докторов. Они знают, что с тобой был Рино? Знают его фамилию?
Маэдо насторожился.
– Почему это важно?
– У него прихватило сердце. Прямо здесь, когда тебя вывезли из операционной. Он все время с тобой был, переживал, ну и допереживался. А ему никак нельзя допускать, чтобы диагноз попал в базу.
– Да, – вспомнил Маэдо, – мы как раз об этом говорили…
– В общем, он удрал из больницы. В одном халате, по пожарной лестнице. – Она невольно улыбнулась, вспомнив бледного героя, вцепившегося в тонкие железные перила дрожащими руками. – Врачи узнали, как его зовут?
– Я его имени не называл, – заверил Маэдо. – И называть не буду. Но раз безопасники допрашивали Ильтена, то, конечно, знают, с кем я выпивал.
– Они расскажут врачам? – Тереза нахмурилась.
– Если врачи обратятся к ним, скрывать уж точно не станут. Но для этого нужны веские поводы. Надеюсь, Ильтен никого тут не убил, сбегая? Не украл больничного имущества?
– Только халат. – Она покраснела. – Надо вернуть?
– Нет! – Тону недостало решительности, сказывалась слабость и боль. – Возвращать его сейчас – лишь привлекать ненужное внимание. Да и не станет руководство больницы поднимать шум из-за застиранной тряпки, побоится позора.
И правда. Над ними же все менты города будут ржать.
– Другое дело, если врачи озаботятся здоровьем пациента. Но это не частная клиника, и твой муж – не денежный клиент, которого грех упускать. Смылся – и ладно, расходов меньше.
Хорошо бы так, подумала Тереза.
– Кстати, – внезапно пришло в голову Маэдо, – если Ильтен ушел в халате, то получается, в больнице осталась его одежда. В ней были какие-нибудь документы?
– Н-нет. – Тереза судорожно попыталась вспомнить. – Никаких, точно. Только расчетная карта… Черт!
Проклятая карточка в этом отношении хуже любого документа. Самый надежный идентификатор личности, поскольку связан с финансами. Срочно блокировать ее? Это спасет от несанкционированного списания средств, но информацию о владельце можно будет считать.
– Как ее найти теперь?
Готовность Терезы к действиям восхищала Маэдо. Она не будет плакать от отчаяния, как поступила бы другая женщина на ее месте. Она сделает все, чтобы исправить ситуацию.
– Одежда больных обычно хранится в шкафчиках в приемном отделении.
Доктор Нихес испытывал негодование. Его причиной были не неудачное расписание дежурств, не министерские проверки и даже не скандальные пациенты, лучше доктора знающие, как их правильно лечить. Нет, негодование было истинно праведным. Его вызвали два студента-практиканта, чьи знания, как выяснилось накануне, пребывали на уровне плинтуса.
– Проклятые недоумки! Как вам не стыдно? Вы же будущие медики! Чем вы занимались в институте? Онанизмом?
Студенты потупились. Наставник был, как всегда, прав: именно это являлось основным занятием юношей. Ну, и еще пьянки, но в таком лучше вообще не признаваться.
– Тупые дармоеды! Вы хоть один учебник прочли?
Они повесили головы еще ниже.
– Как можно не знать, где у женщины яичники? Что за кретины!
– Да откуда нам узнать-то? – жалобно проскулил один из бездельников, Тлинк. – Мы ведь ни одного женского трупа не вскрывали.
– Мы даже живых женщин не щупали, – поддакнул Эберт, его товарищ. – А на картинках непонятно нарисовано.
Сказать по правде, в поисках картинок с голыми женщинами они пролистали весь учебник анатомии. Куда там! Немногочисленные рисунки были крайне схематичны. Наверняка специально, чтобы не будить в студентах ненужные страсти, отвлекающие от постижения науки. В общем, картинки оказались неинтересными и не удостоились достаточно внимательного изучения. И вот печальный итог: когда доктор Нихес потребовал от учеников изобразить репродуктивную систему женщины, его взору предстали два абстрактных произведения, сильно отличающихся как друг от друга, так и от реальности. Яичников, к слову, доктор не обнаружил ни на одном. И спросил, где они. Тлинк, глядя на учителя честными глазами, ответил: «Внутри организма». На сем терпение наставника треснуло и рассыпалось в прах.
– Имбецилы тупорогие! Позор отечественной медицины! Нет мозгов для учебы – шли бы в легавые!
– Не, ну а чё сразу? – Такой совет ребят обидел. Идиоты, да, но в легавые за что? – Мы правда хотим учиться, доктор Нихес. Но как без учебных пособий? Покажите нам хоть одну бабу без одежды, а еще лучше изнутри – мы тогда сразу поймем, как она устроена.
– Вам дюжину баб покажи, вы не разберетесь даже в том, как провести половой акт! Бестолковые дауны!
Молодые люди удрученно молчали, не возражая строгому преподавателю. Доктор Нихес немного остыл и постарался быть справедливым. Эти человеческие экземпляры не столько глупы, сколько ленивы. Идею ведь высказали неплохую. Наверняка ее осуществление поможет их замотивировать.
– Вы, обалдуи! – Он сбавил тон. – Наглядное пособие захотели? Вот и добудьте его сами. Уже третий день по больнице шляется женщина. Если вы хоть самую чуточку менее непутевы, чем я о вас думаю, найдете способ.
– Чего там искать? – осклабился Эберт. – Тюк по голове – и всё.
– Дегенерат! – Незадачливый юноша втянул голову в плечи. – Вы кто – будущий врач или разбойник?
Он порозовел.
– Может, заманить ее? – предложил Тлинк. – Дескать, она плохо себя чувствует, необходимо полное обследование…
– Бестолочь, – заклеймил доктор. – Она хорошо себя чувствует.
Тот задумался.
– Наркоз?
– А что мы ей скажем, когда она проснется? – буркнул Эберт.
– Скажем: мол, ей стало дурно, а мы ее спасли. И обследовали, само собой.
– Пойдет, – оценил доктор Нихес. Не совсем дураки, просто придурки.
Тлинк аккуратно выглянул из-за угла. Женщина двигалась по коридору навстречу – весьма удачный ракурс. Лицо нахмуренное: видно, чем-то озабочена. Здоровьем мужа или ребенка, надо полагать: не на экскурсии же она здесь. А черты лица странные. Рекуа? Ноэ? Тлинк влез в планшет, спешно пролистывая характеристики инопланетян. Нет, не Ноэ: там таких высоких не бывает.
– Рекуанка, – бросил он товарищу.
Эберт сверился с таблицей дозировки наркоза и отмерил количество, необходимое для рекуанки ее габаритов.
Они ждали, что женщина направится к выходу, и там-то они ее перехватят. Однако нет: она свернула к внутреннему переходу в приемное отделение, ускоряя шаги. Студентам пришлось догонять свою добычу.
– Зачем ей туда? – прошептал запыхавшийся Эберт.
Тлинк молча пожал плечами. Пытаться угадать, что движет поступками женщин? Бесполезно. Совершенно загадочные существа. Остается лишь надеяться, что сегодня загадок станет меньше.
Воровато оглядевшись – преследователи едва успели скрыться в нише коридора, – женщина толкнула дверь хранилища приемного отделения. Выждав немного, Тлинк осторожно заглянул. Она стояла перед шкафами с ячейками, казалось, в некоторой растерянности. Он поманил товарища.
Эберт страшно боялся – вдруг баба обернется? Но охота пуще неволи: он тихо вздохнул, мобилизуя решимость, и, бесшумно подкравшись сзади, плотно прижал к лицу жертвы маску с наркозом.
Есть! Женщина осела, как подкошенная, прямо Эберту на руки. Тлинк подкатил каталку, они погрузили на нее вырубившееся тело и быстро повезли в кабинет доктора Нихеса.
Во тьме забрезжили сумерки. Словно сквозь вату, донеслись голоса. Постепенно светлело, и Тереза ощутила прикосновения. Не любовные, отнюдь. Какие-то чересчур деловые, холодные. Будто она на операционном столе. Она прищурилась: похоже, что так и есть! Над ней склонились три фигуры в зеленых халатах. В чем дело? Неужели ей стало плохо? С чего бы, на ровном-то месте? В последние дни она совсем оправилась, подумывала даже вернуться к тренировкам.
Слух возвращался, четкость звука неуклонно возрастала. Медики говорили о ней, ощупывая живот и промежность.
– Вот здесь находится матка, пропащие вы недоумки. Пальпируйте смелее, что это вас паралич не ко времени разобрал? Вы хотите быть врачами? Тогда забудьте о смущении раз и навсегда! Ну? Ладно, для троечника сойдет. Теперь вы, Тлинк! Кладите сюда руку и сжимайте пальцы. Чувствуете? Помогайте себе другой рукой.
Что-то происходящее не походило на операцию. Скорее уж…
– А яичники, чтоб вас разорвало, если не запомните, располагаются вот тут, по бокам. В чем их функция, а?
– Ну… – Младшие медики замялись. – Они как яйца?
– Светлые небеса! – воззвал доктор. – И почему этих полудурков до сих пор не отчислили?
Точно! Двое юнцов – студенты. А профессор проводит урок. С ней, Терезой, в качестве живого наглядного пособия. Последнее ей резко не понравилось. Она не помнила, чтобы соглашалась на подобное. Доктор в очках бубнил, распинаясь о роли яичников в репродуктивной системе и о том, как диагностировать их заболевания: «Попробуем проверить, нет ли патологии… Да щупайте же, Эберт!» – а Тереза пыталась анализировать, как она могла попасть в такое положение. Помог ей доктор, сам того не желая.
– Все поняли, неучи? – Он небрежно накинул на женщину простыню. – А теперь везите ее в какую-нибудь палату, и пусть отходит от наркоза.
Значит, ей дали наркоз. Подловили, и… Вот гады!
– А может, трахнем ее, пока не очнулась? – мечтательно предложил один студент другому.
– Охреневшие извращенцы! – не одобрил доктор. – Здесь вам не интернет-кафе, ясно, дебилы?
– Ну, мы аккуратненько…
Надо это прекращать, подумала Тереза. Служить учебным пособием не слишком приятно, но ради просвещения молодежи она готова была спустить происшедшее на тормозах. Однако позволить не в меру возбудившимся щенкам перейти границы отношений доктор-пациент – ни за что.
– А ну-ка засохли, деревяхи! – рявкнула она, поднимаясь со стола и сгребая с подноса какие-то инструменты. – Сейчас ампутирую вам все лишнее, уроды!
Ужас во всех шести глазах.
Она благосклонно кивнула. Значит, после покушения к Маэдо приставили охрану. Это правильно.
Она толкнула стеклянную дверь и вошла. Маэдо был совершенно неподвижен, облеплен датчиками, в руке игла. Но не так уж бледен: видимо, кровь для переливания нашли. Ильтен говорил, что повреждено легкое, но не помнил, правое или левое. А это важно. И не посмотришь, что там: суровая сиделка не позволит приподнять зеленую простыню.
Тереза оглянулась на сиделку. Ого! Она только сейчас осознала, что это женщина. На топчане в углу сидела крошечная седая старушка и, посматривая через очки на Терезу, вязала носок. Так вот они какие, больничные бабки, про которых рассказывала Алисанта.
– Светлого солнца, – неловко пробормотала она.
– И тебе того же, – отозвалась старушонка. – И мужу твоему, самое главное.
Поправить, что он не муж? А глобальный смысл?
– Как он?
– Да никак, дочка, видишь же. Ни жив, ни мертв. Ждать надо. – Спицы ни на секунду не прекращали двигаться. – И молиться, если умеешь. Не все умеют.
Тереза вздохнула. Она не умела. Не потому, что не верила в высшие силы – на войне неверующих нет. Но молиться – не ее стиль. Выступать просительницей она ненавидела.
– Ты, дочка, не волнуйся. – Нет, вовсе она не суровая, как вначале показалось. Это прямая линия губ и квадратный подбородок создают такое впечатление. Интересно, что за раса? – Я за ним пригляжу, как за сынком родным. Своих детей боги не дали, но под старость позволили о чужих заботиться. А устану – смену позову. Ты иди домой, отдыхай. Больница – место, где разный народ бывает. Такую, как ты, могут и умыкнуть, пока муж беспомощен, а когда хватится – поздно будет искать.
Тереза поджала губы.
– Пусть выкусят! Меня не так легко умыкнуть. Я завтра приду.
– Ну, как скажешь. – Бабушка неопределенно покачала головой. – А все ж одна лучше не ходила бы.
Тереза вышла обратно в коридор. Просканировала обстановку: никаких злоумышленников, одна живая душа – мент с парализатором, снова ей кивнувший. Бабка – явно трусиха вроде Лики.
Маэдо пришел в сознание на третий день. Тереза к тому времени так задолбала докторов и регистраторов, что ей позвонили и лично сообщили радостную весть:
– Ваш супруг вышел из комы.
Тереза чертыхнулась и виновато покосилась на Ильтена. Но он не услышал: динамик работал негромко.
За прошедшие дни Ильтен окончательно оклемался, и Тереза предложила:
– Рино, пойдешь со мной?
Он замялся. С одной стороны, надо бы проведать Маэдо. С другой же…
– Тереза, я не могу. Мне нельзя появляться в больнице, меня там узнают.
– И уложат обратно? Тебе бы на пользу пошло.
Впрочем, Тереза поняла, о чем беспокоится Ильтен. Идентифицируют личность – и здравствуй, медкомиссия. Что за вилы!
Может, оно и к лучшему, что он с ней не поехал. А то услыхал бы, как доктор называет ее госпожой Маэдо – чего доброго, заработал бы новый сердечный приступ.
Маэдо приходил в себя постепенно, в несколько подходов. Вынырнув из небытия первый раз, мозг быстро решил, что на этом свете как-то неуютно: больно и вообще хреново, – и отключился вновь. Второй проблеск длился дольше, ему запомнился врач, светивший в глаз фонариком и спрашивавший фамилию. Он еще успел подумать: неужели до сих пор не в курсе, высшего командира Маэдо полгорода знает. Сообразил, когда очнулся в третий раз: так доктор проверяет, все ли у него в порядке с самоидентификацией. На сей раз светлый круг сознания был шире, в него вплыла старая женщина, с улыбкой сообщившая:
– К тебе жена приходила, сынок.
Он слегка испугался. О своей женитьбе он ничего не помнил. При этом – даже удивительно – четко помнил все, что предшествовало ранению. Да и не должен был мозг пострадать, его же не в голову ранило. Если только долго пробыл без кислорода…
– Любит тебя, видать, – резюмировала пожилая сиделка. – Каждый день ходит. Красивая и упрямая.
Он наконец догадался, про кого это. Красивая и упрямая – конечно, Тереза. Как ее только пустили в реанимационную палату? Ну да, она же кого угодно достанет…
А потом появилась и она сама. То ли в этот период пребывания в яви, то ли уже в следующий – не до учета. Отодвинув кого-то от двери – не то медбрата, не то врача даже – решительно вошла. Заулыбалась, увидев, что у него открыты глаза, подтащила табурет, села рядом. Без колебаний указала сиделке на дверь, и та, оставив вязание, безропотно удалилась.
– Эрвин, как ты? – Она осторожно погладила его по щеке.
– Офигенно, – хрипло выдавил он. – Видишь же, наслаждаюсь жизнью. Музыка, алкоголь, секс… Не видишь? Ну, стало быть, приснилось.
Тереза облегченно рассмеялась и сделала вывод:
– Язвишь – значит, все хорошо.
– Зачем бабку выгнала? Ни на что интимное я все равно не способен.
– Ты о чем-нибудь другом вообще думаешь? – Она одарила его сердитым взглядом, но тут же смягчилась: бранить раненого – это за гранью. – Эрвин, тебя не спрашивали, с кем ты был в кабаке?
– Меня пока ни о чем не спрашивали. – Хотел покачать головой, но сил не хватило. – Доктора моих коллег и близко не подпустят, пока не будут уверены, что крепко держусь в сознании. Удивительно, что тебе позволили. Ты для этого назвалась моей женой?
– Еще чего не хватало! – Тереза вздернула нос. – Никем я не называлась. Они сами так решили. Вот пускай и пребывают в заблуждении.
Он мысленно хмыкнул.
– Но я не про твоих коллег хотела узнать. – Она вернулась к животрепещущему вопросу. – Они-то уже допросили Рино. Нервы помотали, но этого следовало ожидать. Я про самих докторов. Они знают, что с тобой был Рино? Знают его фамилию?
Маэдо насторожился.
– Почему это важно?
– У него прихватило сердце. Прямо здесь, когда тебя вывезли из операционной. Он все время с тобой был, переживал, ну и допереживался. А ему никак нельзя допускать, чтобы диагноз попал в базу.
– Да, – вспомнил Маэдо, – мы как раз об этом говорили…
– В общем, он удрал из больницы. В одном халате, по пожарной лестнице. – Она невольно улыбнулась, вспомнив бледного героя, вцепившегося в тонкие железные перила дрожащими руками. – Врачи узнали, как его зовут?
– Я его имени не называл, – заверил Маэдо. – И называть не буду. Но раз безопасники допрашивали Ильтена, то, конечно, знают, с кем я выпивал.
– Они расскажут врачам? – Тереза нахмурилась.
– Если врачи обратятся к ним, скрывать уж точно не станут. Но для этого нужны веские поводы. Надеюсь, Ильтен никого тут не убил, сбегая? Не украл больничного имущества?
– Только халат. – Она покраснела. – Надо вернуть?
– Нет! – Тону недостало решительности, сказывалась слабость и боль. – Возвращать его сейчас – лишь привлекать ненужное внимание. Да и не станет руководство больницы поднимать шум из-за застиранной тряпки, побоится позора.
И правда. Над ними же все менты города будут ржать.
– Другое дело, если врачи озаботятся здоровьем пациента. Но это не частная клиника, и твой муж – не денежный клиент, которого грех упускать. Смылся – и ладно, расходов меньше.
Хорошо бы так, подумала Тереза.
– Кстати, – внезапно пришло в голову Маэдо, – если Ильтен ушел в халате, то получается, в больнице осталась его одежда. В ней были какие-нибудь документы?
– Н-нет. – Тереза судорожно попыталась вспомнить. – Никаких, точно. Только расчетная карта… Черт!
Проклятая карточка в этом отношении хуже любого документа. Самый надежный идентификатор личности, поскольку связан с финансами. Срочно блокировать ее? Это спасет от несанкционированного списания средств, но информацию о владельце можно будет считать.
– Как ее найти теперь?
Готовность Терезы к действиям восхищала Маэдо. Она не будет плакать от отчаяния, как поступила бы другая женщина на ее месте. Она сделает все, чтобы исправить ситуацию.
– Одежда больных обычно хранится в шкафчиках в приемном отделении.
Доктор Нихес испытывал негодование. Его причиной были не неудачное расписание дежурств, не министерские проверки и даже не скандальные пациенты, лучше доктора знающие, как их правильно лечить. Нет, негодование было истинно праведным. Его вызвали два студента-практиканта, чьи знания, как выяснилось накануне, пребывали на уровне плинтуса.
– Проклятые недоумки! Как вам не стыдно? Вы же будущие медики! Чем вы занимались в институте? Онанизмом?
Студенты потупились. Наставник был, как всегда, прав: именно это являлось основным занятием юношей. Ну, и еще пьянки, но в таком лучше вообще не признаваться.
– Тупые дармоеды! Вы хоть один учебник прочли?
Они повесили головы еще ниже.
– Как можно не знать, где у женщины яичники? Что за кретины!
– Да откуда нам узнать-то? – жалобно проскулил один из бездельников, Тлинк. – Мы ведь ни одного женского трупа не вскрывали.
– Мы даже живых женщин не щупали, – поддакнул Эберт, его товарищ. – А на картинках непонятно нарисовано.
Сказать по правде, в поисках картинок с голыми женщинами они пролистали весь учебник анатомии. Куда там! Немногочисленные рисунки были крайне схематичны. Наверняка специально, чтобы не будить в студентах ненужные страсти, отвлекающие от постижения науки. В общем, картинки оказались неинтересными и не удостоились достаточно внимательного изучения. И вот печальный итог: когда доктор Нихес потребовал от учеников изобразить репродуктивную систему женщины, его взору предстали два абстрактных произведения, сильно отличающихся как друг от друга, так и от реальности. Яичников, к слову, доктор не обнаружил ни на одном. И спросил, где они. Тлинк, глядя на учителя честными глазами, ответил: «Внутри организма». На сем терпение наставника треснуло и рассыпалось в прах.
– Имбецилы тупорогие! Позор отечественной медицины! Нет мозгов для учебы – шли бы в легавые!
– Не, ну а чё сразу? – Такой совет ребят обидел. Идиоты, да, но в легавые за что? – Мы правда хотим учиться, доктор Нихес. Но как без учебных пособий? Покажите нам хоть одну бабу без одежды, а еще лучше изнутри – мы тогда сразу поймем, как она устроена.
– Вам дюжину баб покажи, вы не разберетесь даже в том, как провести половой акт! Бестолковые дауны!
Молодые люди удрученно молчали, не возражая строгому преподавателю. Доктор Нихес немного остыл и постарался быть справедливым. Эти человеческие экземпляры не столько глупы, сколько ленивы. Идею ведь высказали неплохую. Наверняка ее осуществление поможет их замотивировать.
– Вы, обалдуи! – Он сбавил тон. – Наглядное пособие захотели? Вот и добудьте его сами. Уже третий день по больнице шляется женщина. Если вы хоть самую чуточку менее непутевы, чем я о вас думаю, найдете способ.
– Чего там искать? – осклабился Эберт. – Тюк по голове – и всё.
– Дегенерат! – Незадачливый юноша втянул голову в плечи. – Вы кто – будущий врач или разбойник?
Он порозовел.
– Может, заманить ее? – предложил Тлинк. – Дескать, она плохо себя чувствует, необходимо полное обследование…
– Бестолочь, – заклеймил доктор. – Она хорошо себя чувствует.
Тот задумался.
– Наркоз?
– А что мы ей скажем, когда она проснется? – буркнул Эберт.
– Скажем: мол, ей стало дурно, а мы ее спасли. И обследовали, само собой.
– Пойдет, – оценил доктор Нихес. Не совсем дураки, просто придурки.
Тлинк аккуратно выглянул из-за угла. Женщина двигалась по коридору навстречу – весьма удачный ракурс. Лицо нахмуренное: видно, чем-то озабочена. Здоровьем мужа или ребенка, надо полагать: не на экскурсии же она здесь. А черты лица странные. Рекуа? Ноэ? Тлинк влез в планшет, спешно пролистывая характеристики инопланетян. Нет, не Ноэ: там таких высоких не бывает.
– Рекуанка, – бросил он товарищу.
Эберт сверился с таблицей дозировки наркоза и отмерил количество, необходимое для рекуанки ее габаритов.
Они ждали, что женщина направится к выходу, и там-то они ее перехватят. Однако нет: она свернула к внутреннему переходу в приемное отделение, ускоряя шаги. Студентам пришлось догонять свою добычу.
– Зачем ей туда? – прошептал запыхавшийся Эберт.
Тлинк молча пожал плечами. Пытаться угадать, что движет поступками женщин? Бесполезно. Совершенно загадочные существа. Остается лишь надеяться, что сегодня загадок станет меньше.
Воровато оглядевшись – преследователи едва успели скрыться в нише коридора, – женщина толкнула дверь хранилища приемного отделения. Выждав немного, Тлинк осторожно заглянул. Она стояла перед шкафами с ячейками, казалось, в некоторой растерянности. Он поманил товарища.
Эберт страшно боялся – вдруг баба обернется? Но охота пуще неволи: он тихо вздохнул, мобилизуя решимость, и, бесшумно подкравшись сзади, плотно прижал к лицу жертвы маску с наркозом.
Есть! Женщина осела, как подкошенная, прямо Эберту на руки. Тлинк подкатил каталку, они погрузили на нее вырубившееся тело и быстро повезли в кабинет доктора Нихеса.
Во тьме забрезжили сумерки. Словно сквозь вату, донеслись голоса. Постепенно светлело, и Тереза ощутила прикосновения. Не любовные, отнюдь. Какие-то чересчур деловые, холодные. Будто она на операционном столе. Она прищурилась: похоже, что так и есть! Над ней склонились три фигуры в зеленых халатах. В чем дело? Неужели ей стало плохо? С чего бы, на ровном-то месте? В последние дни она совсем оправилась, подумывала даже вернуться к тренировкам.
Слух возвращался, четкость звука неуклонно возрастала. Медики говорили о ней, ощупывая живот и промежность.
– Вот здесь находится матка, пропащие вы недоумки. Пальпируйте смелее, что это вас паралич не ко времени разобрал? Вы хотите быть врачами? Тогда забудьте о смущении раз и навсегда! Ну? Ладно, для троечника сойдет. Теперь вы, Тлинк! Кладите сюда руку и сжимайте пальцы. Чувствуете? Помогайте себе другой рукой.
Что-то происходящее не походило на операцию. Скорее уж…
– А яичники, чтоб вас разорвало, если не запомните, располагаются вот тут, по бокам. В чем их функция, а?
– Ну… – Младшие медики замялись. – Они как яйца?
– Светлые небеса! – воззвал доктор. – И почему этих полудурков до сих пор не отчислили?
Точно! Двое юнцов – студенты. А профессор проводит урок. С ней, Терезой, в качестве живого наглядного пособия. Последнее ей резко не понравилось. Она не помнила, чтобы соглашалась на подобное. Доктор в очках бубнил, распинаясь о роли яичников в репродуктивной системе и о том, как диагностировать их заболевания: «Попробуем проверить, нет ли патологии… Да щупайте же, Эберт!» – а Тереза пыталась анализировать, как она могла попасть в такое положение. Помог ей доктор, сам того не желая.
– Все поняли, неучи? – Он небрежно накинул на женщину простыню. – А теперь везите ее в какую-нибудь палату, и пусть отходит от наркоза.
Значит, ей дали наркоз. Подловили, и… Вот гады!
– А может, трахнем ее, пока не очнулась? – мечтательно предложил один студент другому.
– Охреневшие извращенцы! – не одобрил доктор. – Здесь вам не интернет-кафе, ясно, дебилы?
– Ну, мы аккуратненько…
Надо это прекращать, подумала Тереза. Служить учебным пособием не слишком приятно, но ради просвещения молодежи она готова была спустить происшедшее на тормозах. Однако позволить не в меру возбудившимся щенкам перейти границы отношений доктор-пациент – ни за что.
– А ну-ка засохли, деревяхи! – рявкнула она, поднимаясь со стола и сгребая с подноса какие-то инструменты. – Сейчас ампутирую вам все лишнее, уроды!
Ужас во всех шести глазах.
