— Я же сказал. При мне, ты этим заниматься не будешь. На сегодня, у тебя другие обязанности, — сказал блондин, и силой схватив за мое запястье, зашвырнул меня в один из загонов. От растерянности, я не удержала равновесие и упала, почувствовав, как свезла кожу на руках. Да что ж мне так не везет.
Пытаясь встать, я поняла, что кто-то меня удерживает. Меня дернули за волосы, оттянув голову назад, и я нос к носу столкнулась с тварью, прикидывающимся человеком.
— Давай договоримся. Ты не будешь орать, а как мы закончим, по королевски тебя отблагодарим. Что скажешь? — произнес блондин, его лицо было близко, и я почувствовала его дыхание на своем лице.
— Да пошел ты! — прошипела я сквозь зубы и смачно плюнула ему в лицо.
— Тварь! — он размазал мою слюну по своей физиономии и наотмашь ударил меня в ответ. Я почувствовала, как разбилась губа, и из нее потекла кровь.
Я пыталась сопротивляться, пиналась и кусалась, но что я могла сделать против здоровенного мужика?
— Если я сказал, что сегодня ты, сука, будешь нам служить, как полагается всем бабам, значит, так и будет. Сама виновата, могли бы быть ласковыми, — произнес он с презрением.
— Чтобы у тебя там все отвалилось, дерьма кусок, — ответила я, хотя понимала, что это только усугубляет ситуацию. Я знала, что в таких случаях лучше заткнуться и притвориться бревном. Быстрее все закончится. Но почему-то не могла сдержаться.
Внезапно я снова получила удар — на этот раз в живот. Больно! Как будто воздух застрял в легких, и я не могла вдохнуть.
А потом меня вздернули и поставили на четвереньки, задрав подол платья. Послышался оглушающий треск ткани и звон бляшки ремня. А после, пришла новая порция боли. Я сука, девственница!
— Слышь Марк, да мы походу у нее первые. Вот свезло.
— Ты там не затягивай сильно. Скоро куратор прилетит. Мне оставь.
— А то как же.
Он насаживал меня на себя, будто вбивал биту с гвоздями. Все горело внутри, Слезы лились из глаз, крик из горла вырвался сам собой, пока меня не заткнули другим членом.
— Надумаешь кусаться сука, и от тебя не останется и мокрого места. Наши лошадки, хорошо поедают мясо с костями.
А потом в рот запихнули огромный член, что я почувствовала как уголки губ надорвались. Дыхание вновь сперло от вони не мытого тела и закупорки в горле. Слезы и сопли, смешались и я чувствовала их вкус. Пока они оба вколачивались в меня, с двух сторон.
А я еще боялась, стать вертолетом в таверне. Думала здесь, ничего не случится, кто позариться на грязную уборщицу дерьма. Я сильно ошибалась.
Я надеялась, что кончив по разу, они от меня отстанут. Как же. Будто дорвались. Не успев отплевываться от первого притока спермы, получила в рот другой хрен, с привкусом своей крови.
Меня трахали по очереди, казалось целую вечность. Боль была везде. Лава прошлась по венам и сосредоточилась внизу живота. В какой момент, я перестала сопротивляться окончательно, не знаю. Я просто услышала треск, очередной порванной нити. Нематериальной, у себя в голове. И будто по щелчку, смирилась с происходящим.
— Марк, Эрнол, какого хрена здесь творится? Я вас обоих предупреждал ведь. Вы где должны быть?! — раздался голос третьего, как через толщу воды. А затем меня грубо отшвырнули в сторону, словно сломанную и больше не нужную куклу.
— Мы это. Ну…
— А ну пошли, сукины дети, по местам!
— Да, куратор!
— Так точно, куратор! — я уже не различала голоса, едва улавливала лишь их суть.
Я видела сапоги, что встали у моего тела. Но даже не пыталась рассмотреть новоприбывшего.
— Эй, вот плата. Никому не говори о сегодняшнем. Поняла? — меня пихнули не сильно ногой, и рядом с моим лицом упал маленький мешочек. Я колебалась, стоит ли ему отвечать, но в итоге просто произнесла:
— Поняла, — то ли прошептала, то ли промычала. Но этого оказалось достаточно, и меня оставили одну.
Голос охрип. Пошевелиться было страшно. Пока лежишь неподвижно, боль утихает, но и оставаться тут не стоит. Сейчас завоз. Сюда могут зайти и другие. Я собрала все свои силы. Сейчас. Пять минут, и я встану. И еще пять. Еще бы, но надо. Надо уходить отсюда. Сжав зубы, я встала на четвереньки. Шатаясь и держась за прутья, попыталась подняться в полный рост. Больно. Гребаные твари. Это они прокляты, а не животные.
Подол был порван и в крови. Правый глаз начал заплывать, а губы опухли. Я подняла мешочек и двинулась к выходу, но споткнулась о тяжелый взгляд медведя, который стоял на своем месте, словно каменная статуя.
— Что? Думал, только вам живется хреново? Некоторым людям приходится не намного легче. Спектакль окончен. У тебя уберусь завтра, не обессудь.
Как я доползла до своего сарая, не помню. Шла на автопилоте, но отчетливо слышала шепотки вокруг. Во дворе было много народу, но все они расплылись в неясное серое пятно, как будто я находилась в тумане. Когда я наконец достигла порога, моя дочь не проронила ни слова. Она просто взглянула на меня с тревогой и помогла добраться до лавки, а затем и раздеться. Вода была горячей. Даже обжигающей. Но мне это было необходимо — смыть с себя следы этих отморозков, их грязь и унижения.
— Я сожалею, что тебе пришлось это видеть, — произнесла я, стараясь сдержать слезы.
— Все хорошо, — ответила она, и в ее голосе была удивительная уверенность. — Я видела подобное раньше. Со второй женой отца.
— Ясно, — проговорила я, не зная, что еще сказать.
— Все хорошо, мам. Правда. Я все понимаю. Поплачь. Может, немного станет легче. А потом мы ляжем, и я расскажу тебе сказку. Давай?
— Я только за, малыш. Я очень-очень хочу услышать сказку. Только, если там счастливый конец.
— Конечно. На то она и сказка. Какая же сказка, если конец плохой? Нет. Конец должен быть счастливый. С ярким солнцем или проливным, летним дождем.
— Разве дождь — это счастье? — спросила я, пытаясь отвлечься от своих мыслей.
— Конечно! После дождя радуга и трава растет. После дождя природа начинает петь. После дождя воздух наполнен свежестью и чист от пыли. Дождь — это счастье, мам. Самое большое счастье, о котором все мечтают.
— Красиво, радость моя. Ты очень красиво это описала. Значит, расскажи мне сказку, где в конце непременно пойдет дождь.
— Хорошо. Знаю такую. Мам?
— Да, дорогая?
— А мы увидим летний дождь?
— Обязательно. Обязательно увидим и вздохнем полной грудью, чистый, без пыли воздух. Вот увидишь.
Мы сидели в обнимку. Я в горячей воде, Рада устроившись на полу рядом, поглаживала мою спину, а я в ответ делала то же самое. В этой тишине, каждый из нас мечтал о дожде, о том, как он смоет все печали и принесет свежесть. Я представляла себе, как капли стучат по крыше, как воздух наполняется ароматом земли и зелени. Но в то же время в голове возникал вопрос: дождемся ли мы его, на самом деле?
Глава 10
У меня чудесная дочь. Она умная, самостоятельная, и каждый день меня восхищает своей мудростью и силой духа. Благодаря ей я смогла взять себе самовольный отгул, что стало настоящим подарком — возможность просто отлежаться, расслабиться и восстановить силы. Этот день стал для меня временем размышлений и осознания того, что, к сожалению, я не слишком хороша в роли матери. Я поняла, что не уделяю своей Радости должного внимания и времени, и это чувство гложет меня изнутри.
Каждый день я спешу, погружаясь в свои дела и заботы, не замечая, как быстро летит время. Утром я ухожу, когда моя дочь еще спит, и в этот момент мне бы хотелось остаться рядом, обнять её и пожелать доброго утра. Но вместо этого я только забегаю в обед, принося дрова, и быстро закидываю в рот то, что Рада приготовила. Я целую её на прощание и снова исчезаю в суете дня, возвращаясь домой только тогда, когда она уже спит.
В этой круговерти я не обращаю внимания ни на чистоту в нашем сарае, ни на вкус еды, ни тем более, на количество дров. Я даже не замечала, что моя малышка, оказывается, не тратила все дрова, а лишь столько, сколько требуется на готовку. Остальное она прятала в тайник под половицами у печки, где было сухо, и никто не мог этого увидеть.
Меня охватывает смешанное чувство гордости и огорчения. Я бы могла отругать её за то, что она сидит в холоде, но в то же время мне хочется плакать от того, насколько она запасливая и заботливая. Благодаря её умению бережно относиться к ресурсам, я смогла позволить себе просто лежать и восстанавливать силы. Главное — не стонать, когда нужно подняться или перевернуться на другой бок. Гематомы расплылись по животу и лицу, на руки с коленями, вообще без разницы. А вот отбитые внутренние органы, меня беспокоят и очень злят.
В таком состоянии я не могу не только залезть на дерево, но даже встать с кровати. Иногда меня охватывает гнев на тех, кто довел меня до такого состояния. Я бы с радостью отомстила, но боюсь, что в итоге и сама окажусь рядом с ними. Если бы я знала, что никто не узнает о моих действиях, я бы не задумываясь пошла на грех. Но мысль о Раде останавливает меня. Она — моя опора, и я не могу позволить себе подвести её.
К обеду, выспалась. И поплевав в потолок, встала и вышла на импровизированную кухню. Надо посмотреть, во сколько меня оценили.
— Да ладно? Не плохо. — пять серебряных монет. Нет, не так. ПЯТЬ СЕРЕБРЯННЫХ монет. Это пятьдесят меди. Это же почти целое состояние. Я рассчитывала на меньшее, зная расценки в таверне. Там «дают» за три медяка, и в хвост и в гриву. А тут прям царская оплата. Честно? Сейчас все заживет, и может повторим? За такие деньги, я Раде и одежды куплю. И кушать нормально будем. За такие деньги, я готова!
Но нахрен я никому не уперлась. Это была, скорее всего разовая акция.
Еще в мешочке, лежала бумажка. Развернув которую, выпала веточка и открылась записка, с внутренней стороны.
«Пожуй и проглоти. Это против зачатия. На повторение не рассчитывай.»
— Он экстрасенс? Или не впервые? — и я, держась за больной живот, начала хохотать. Над собой, над своими мыслями, над этой ситуацией и непостижимыми способностями загадочного куратора. В черных сапогах и голосом с хрипотцой. Какой-то бред. До чего же я докатилась. Если бы кто-то сказал мне в прошлом это, я бы плюнула ему в лицо. А сейчас… Меня терзает страх: что будет дальше?
Муки у нас хватит еще на полторы недели. Здесь мешки совсем не такие, как я привыкла. Тут ее фасуют в меньшие объемы — по четыре-пять килограммов. Как раз количество, чтобы обеспечить нас на неделю, ведь, по сути, это и является нашим основным продуктом питания. Необходимы еще овощи, наши запасы иссякнут через два дня. Нужно также выяснить вопрос с одеждой. Боже, как же хочется мяса и щей. С капустой, поджаркой, на свинине. Мм-мм. Или селедки с картошечкой вареной, да с лучком. Блин, аж слюни потекли. Но, жрем бурду, и не корчим рожи.
— Мама, как ты себя чувствуешь? — в дом зашла Рада. Мне было не по себе. Да что за ерунда? С утра только думала про говно мать, а теперь, когда встала, даже не обратила внимания на то, что дочери нет дома.
— Бывало и лучше. А ты куда-то ходила? — спросила, стараясь скрыть свою тревогу.
— Я почистила клетку у волчицы с щенками. Мам, а можно я им сена немного отнесу? Кутятам совсем холодно, — с надеждой произнесла Рада.
— Ты сама убиралась в загоне? Зачем? А вдруг с тобой что-то случилось? — я нахмурилась, не понимая, почему дочь так рискует.
— Ну, мам, хватит уже. Я не маленькая. Никто меня не обидит. Проклятые не трогают людей, — уверенно ответила Рада, стараясь меня успокоить.
— Но ведь…
— Все хорошо. Я цела. Так можно сена отнести?
— Неси. Что с тобой делать? Того и гляди, не успею оглянуться, как ты к мужу уйдешь, а я и не замечу.
— Ха-ха, до этого еще далеко. Обещаю, когда придет время, я все тебе расскажу заранее, — ответила Рада с улыбкой, вот бы она всегда улыбалась….
— Рада, там эти всадники… Чтоб их. Улетели?
— Да, вчера еще. Если бы они были здесь, я бы ни за что не вышла, — ее уверенность меня немного успакоила.
— Молодчинка. Ты все понимаешь. А много новеньких привезли?
— Да, три лиса и два волка. Наш мишка так и остался один. Говорят, скоро его заберут на вытягивание. Я не хочу, чтобы он умирал, — с грустью произнесла Рада.
— Кто же этого хочет? Но мы ничего не можем сделать. Мы сами висим на волоске. Думаешь, мне их не жалко? Очень жалко. Никто не заслуживает такой участи. Но все, что мы можем, — это не обижать их. Вот и все. Так что, неси сено, а потом давай покушаем.
Весь оставшийся день я провела в постели, пытаясь восстановить силы. Утром, как и планировала, встала и пошла убирать в загонах. Но, оглядываясь на свое состояние, поняла, что еще пару дней точно не смогу добывать ветки. Лезть на дерево в таком состоянии было бы крайне неразумно, не говоря уже о размахивании топором.
Зато потихоньку чистить вольеры я все же могла. Здесь, в укромном уголке, меня никто не видел, и это немного успокаивало. А вот выходить на улицу с такой физиономией, проходя через весь город, совершенно не хотелось. Но, похоже, придется. Синяки будут сходить еще дней десять, и я не могла позволить себе сидеть без дела. Собравшись с мыслями, я взяла ведро и метлу и направилась к вольерам, стараясь не думать о своих болячках.
— Ну здравствуй, топтыгин. Надеюсь, ты меня не тронешь? — произнесла я, подходя к вольеру с мишкой и открывая загон.
— Давай договоримся. Сначала я чищу одну сторону, потом меняемся местами. Договорились? Блин, кому я это говорю? Он же не понимает, — пробормотала я, наблюдая, как мишка, словно в ответ на мои слова, отошел к левой стене.
— Обалдеть. Вас случайно не дрессируют тут? — удивленно спросила я, глядя на него. — А лапу дашь?
Медведь поднял переднюю лапу, сначала осмотрел ее сам, а потом протянул мне, подушечками вверх — как бы по-нашему, ладонью. Чтобы не обижать его, я аккуратно подошла и обхватила ее обеими руками.
— Какой же ты большой. Вы все тут большие. В моем мире таких не бывает. Одна моя ладонь — как твой коготь. А я трогаю его. Это потрясающе, — говорила я, сначала рассматривая свои действия, а потом подняла голову и встретилась с его умным взглядом. Он внимательно следил за мной, изучая.
— Ты потрясающий, — произнесла я, видя свое отражение в его глазах. Вдруг меня охватило смущение. Мне стало ужасно неловко — и от того, в каком я виде, и от того, что на мне надето. Странное и непонятное чувство по отношению к этому зверю заставило меня задуматься, не съехала ли я с катушек.
— Надо делать работу, — решила я, погладив его лапу напоследок, и принялась за уборку, стараясь отвлечься от своих мыслей и сосредоточиться на текущей задаче.
Как можно убираться в клетке тигра? В данном случае — медведя? Это не просто задача, а настоящее испытание. Особенно когда этот медведь прожигает взглядом твою спину. Я прекрасно понимаю, что он меня не тронет, но мысли о том, как он может разорвать меня на куски, не покидают голову. Бр-р. И ведь не скажешь ему: «Отвернись!» Что теперь, ставить его в угол, как школьника, получившего двойку? Я не изверг, но мурашки по коже бегают табуном.
Смотрю вокруг и понимаю, как же у него грязно. Похоже, в этих амбарах не убирались долго до меня.
