Только когда его острый взгляд карих глаз полоснул по моему лицу, я поняла, что, задумавшись, засмотрелась на него. Он улыбнулся, а я одарила его неприличным жестом. Господи, мне словно пять лет!
— Впрочем, я понимаю в чем дело, — заговорил вдруг он. Я непонимающе взглянула на Воронова, на что он закатил глаза. — Ты не слышала меня?
— А должна?
— Говорят отсутствие секса влияет на женский слух, — я рассмеялась. Извращенный ум Ильи мог додуматься только до этого.
— С чего ты решил, что у меня никого нет? — вскинув одну бровь, обронила я.
— А разве есть? Не уж-то все еще Панов?
— Есть! — Заявила я, поднимая подбородок. — Я сейчас как раз-таки к нему лечу. И при чем тут Дима?
— О-па! — Илья загоготал. Над моей же головой сгущались тучи. — Если не Панов, кто же он? — Мужчина корпусом наклонился ко мне, словно мы были подружками сплетницами. В его взгляде появился недобрый огонек, что только поддело меня продолжать лгать.
— Он испанец. Познакомились полгода назад на фиесте. Помнишь, куда однажды нас отправила Ясения?
— Не думал, что ты посещаешь такие места, — клюнул на мою удочку Илья. Я улыбнулась самой милой своей улыбкой.
— Расстаться с тобой — не значит огородить себя от всех радостей жизни, Воронов.
— Итак, он испанец, и что дальше? — Мужчина облизнул губы, а я заставила себя не пялится. Силясь с собственным желанием, я продолжала с вызовом смотреть в песчаный карьер когда-то любимых глаз.
— Что дальше? — я была готова пищать от восторга. На лице появилась мечтательная улыбка, словно вспоминая моё первое знакомство с несуществующим парнем. В противовес моему счастью я видела кислую мину напротив. — Мы много бродили по Барселоне, купались и в последний день моего отдыха решились на отчаянный шаг. Знаешь, как это бывает, когда вы оба без ума друг от друга?
— Как мы? — Вырвалось у него, и моя улыбка спала с лица. Я вспомнила наши первые дни, и к горлу стал подниматься ком. Было до сих пор больно вспоминать те сладкие дни любви и страсти с Вороновым.
— Даже лучше.
— Впрочем, — он не сдержал судорожный вздох, — другого я и не ожидал. Не удивлюсь, если ты бросила Панова, наигравшись.
Остальные четыре часа мы летели молча. Мне казалось, что моя ложь задела его. Да, и последняя брошенная мне фраза застряла в голове. Что он имел в виду? Взглянув на его безучастное лицо, я ощутила укол жалости. Хотя я зря жалела мужчину. Он меня предал без зазрения совести, женился на своей же работнице, а теперь выспрашивал меня о личной жизни, будто бы это его волновало. Его не должна волновать моя жизнь, как и меня не должна волновать его. Но меня волновала. Так сильно, что хотелось схватить его за грудки и спросить за всё.
Солнечная Барселона встречала нас палящим солнцем и широкими улыбками персонала. Мне нужно было поскорее отделаться от бывшего парня, потому что дышать рядом с ним, слышать аромат его парфюма, а что ещё хуже, — различать его запах тела, который до сих пор приходил мне по ночам, — чувствовать его присутствие рядом, это тоже самое, что стоять на паперти. Я схватила свою ручную кладь, и, буквально первая, вышла из самолета. Илья шел за мной, чуть ли не наступая на пятки.
— Разве он не должен тебя встречать? — Раздался позади меня ехидный голосок Ильи. Я замерла. Он все ещё тут?
— Он занятой человек, — развернувшись к нему, ответила я. Голос звучал беззаботно, несмотря на то, что внутри тело трепетало от напряжения. — И вообще, Лукас ждёт меня уже в отеле.
— Что ж, — безразличным тоном отозвался Илья. В одной его руке была зажата сумка, а другая пряталась в кармане. Он высунул руку из кармана и провел ладонью по волосам. Я увидела, как что-то блеснуло на запястье. Меня ударило током. Это были наши идиотские парные браслеты. Свой я хранила в кошельке и всякий раз, как доставала банковскую карту, натыкалась на него. Выкинуть не поднялась рука. Мой острый взгляд зеленых глаз полоснул по нему. Я сделала шаг навстречу мужчине, схватила его за запястье и сорвала браслет с руки. Он не имел права носить его.
— Что ты делаешь? — Возмутился Воронов, хватая меня в ответ за руку.
— Ты не имеешь права носить его! — Заявила я, засовывая его браслет в карман своих джинсовых шорт цвета асфальта.
— Это не твое дело, — прошипел он, все еще удерживая меня, — Верни.
— Это прошлое, так оставь его в прошлом. Как меня оставил.
Илья возвел глаза к потолку, на мгновение прикрыв веки. Его грудь тяжело вздымалась, губы были вытянуты в тонкую линию. Он хотел показать, что ему плохо? Отнюдь. Он снова смеялся надо мной.
— Верни.
— Знаешь, Воронов, а мне вот интересно… — я склонила голову набок, изучая его вымученное выражение лица. Его безразличие и ирония дали трещину. — твоя жена не спрашивала, зачем ты носишь такой идиотский браслет? Что означает татуировка на твоем запястье?
— Она уважает мои границы, — снова уколол меня мужчина, и я застыла.
— О каких границах речь? — Усмехнулась я, прекрасно понимая, о чем он говорит. Я никогда не считалась с его личными границами. Я всегда была запредельно близко, всегда мешала ему, но раньше это никогда не злило Воронова. Он посмеивался надо мной, а после наказывал так, что хотелось злить его снова и снова. — Я не собираюсь возвращать такие вещи тому, кто изменил мне в мой собственный день рождения.
Илья грубо схватил меня другой рукой за плечо, с грохотом роняя сумку на пол. Прохожие косо смотрели на нас, но моего бывшего возлюбленного это мало волновало. Его карие глаза превратились в черную бездну. Я задела его за живое, и, очевидно, сейчас польется новая волна обвинений. Он был тем человеком, который никогда не признает свою вину. Я ему не уступала. В конце концов были были половинами одной вселенной. Он злился на меня, беспокоился, но поступал точно так же. Война взглядов и тяжелого дыхания. Ладонь в кармане до боли сжимала его браслет, а сердце колотилось так, словно я была на гонках.
— Что ты несешь? — злился он, готовый раздавить моё тело в своих руках. — Винишь меня в том, что я тебя бросил в день рождения? А как ты со мной поступила?
Меня застряло. Я высвободилась из его хватки, развернулась в сторону выхода, чувствуя, как слеза всё-таки скатилась по моей щеке. Но уйти далеко не смогла. Боль была невыносимой, и мне захотелось, чтобы ему было так же больно, как и мне. Я задыхалась. Воспоминания лавиной обрушились на меня, я вспомнила, как на четвереньках ползла вслед за ним к входной двери нашей квартиры, как умоляла её поступать со мной так жестоко, как я унизилась перед ним и собой. Я не заслуживала таких обвинений.
Я снова приблизилась к нему, схватила его за шею и поцеловала. Зло и горько. Слёзы подсолили яростный танец губ. Илья сжал меня в своих объятиях, и когда уже заканчивался воздух в моих легких, я отстранилась, туманным взглядом нашла глаза, которые до сих пор были любимыми. Он стоял потерянный, но звонкая пощечина его отрезвила. Черные, как пропасть, глаза округлились, губы оставались приоткрытыми и его горячее дыхание обжигало мое лицо.
— Больно? — Прошептала я, видя, как отскочивший на шаг мужчина прижимал ладонь к красной щеке. — Это чтобы бы помнил, что бывает, когда целуешь другую женщину.
Я ушла. Ушла не оборачиваясь, чувствуя, как острый взгляд любимых карих глаз прожигали во мне дыру. Слёзы перестали течь, но ноги не слушались. Я силой заставила себя выйти из здания аэропорта, сесть в такси и умчаться в сторону отеля.
Илья был моим даром и наказанием. Я никогда не доверяла мужчинам, но ему доверилась. Ошиблась. И увидев сегодня его снова, только убедилась в том, что никому нельзя доверять. Мужчины способны затуманить разум женщины, подчинять своей воле и даже любить, пока им это интересно. Говорят, что женщины хорошие актрисы. Но тот, кто это говорит, забывает, что мужчины не хуже играют роли. В конце концов, их всех воспитывали женщины.
— Это не повторится, — сказала я себе, вглядываясь в яркие двухэтажные дома и бесконечный поток машин. Слез не было, но я отчетливо ощущала знакомую уже мне пустоту в душе. — Здесь полно отелей. Больше мы не встретимся.
Полтора года назад. Таня
Я настежь распахнула окно на кухне, чувствуя, как легкий теплый воздух ворвался в мой дом. Больше всего на свете я любила лето. Чайки летали над землей, прикрикивая, зеленые листья трепетали от ласк ветра, а я улыбалась яркому солнышку, которое беспрестанно грело моё бледное лицо.
Была суббота, и я должна была лететь к маме в Нижний Новгород, как делала это каждые выходные, но у Ясении снова были свои планы. Она улетела ещё с утра в Сочи на собрание директоров. Но, так как я знаю, что в компании Лукояновых директорами были только Сергей и Ясения, то есть, отец и дочь, провести меня у подруги не удалось, — Ясения улетала отдохнуть от работы. Моя догадка подтвердилась, когда с утра на телефон поступил звонок от друга. Стас начал говорить издалека, на что получил одну из моих фирменных фразочек в ответ.
— Поцелуй меня в затылок, Милославский.
На той стороне трубки послышалось гневное пыхтение. Он ненавидел фамилию отца, и услышав её в очередной раз из моих уст, насупился.
— Я Филатов, Рыбакова, запомни уже это.
— Я помню. — Ответила я, гремя чашками. Я собиралась навести себе очередной крепкий кофе, потому что моя голова совсем не хотела просыпаться. — Что ты хочешь?
— Не посидишь с Пашей? Мы с Ясенией вернемся завтра днем.
— Вот зачем было рожать ребёнка, если у вас постоянно какие-то дела? — Вспылила я. — Я к маме собиралась.
— Танечка, ты же крестная Паши. Что я скажу ему, когда он вырастит? Что его любимая Танюша не любит его?
— С козырей пошел? — Усмехнулась я. — Хорошо. Я через час приеду. — Я отключилась. — Даже не знаю, радоваться мне или грустить, что этот ребенок любит только меня.
Я позвонила маме и предупредила, что не смогу приехать. Мне показалось, что мой отказ даже обрадовал её, — она слишком яростно пыталась меня успокоить. Впрочем, может, я уже успела наскучить ей своими визитами. Но я не могла иначе. Были времена, когда я ненавидела её, боялась и таила огромную обиду на женщину, давшую мне жизнь. Но с моментом взросления я стала её понимать. Мы сблизились, и, когда мне пришлось поменять дислокацию, я стала сильно скучать по своему дому.
Я приехала через два часа. Мой мозг все никак не мог привыкнуть к тому, что этот город куда более проблемный в плане пробок и дорог. Из самого дальнего спального района в своем родном городе до центра я добиралась даже меньше, чем за час. В Москве же мне нужно прибавлять к своему пути ещё, как минимум, минут сорок.
Стас отворил мне дверь квартиры, запустил внутрь и лучезарно улыбнулся. Из гостиной послышался детский визг, когда я побрела на звук, то разглядела беззубую улыбку крестника.
— Та-та! — Он ткнул пальцем в мою сторону, и я растаяла. Мне даже льстило, что первым его словом было моё имя.
— Мы тебя ждали, — нежно отозвался Милославский. Он поднял на руки мальца, взъерошил ему волосы и громко чмокнул в розовую щеку.
Я смотрела на друга и удивлялась. Он не был похож на мужчину, который менял бы подгузники ребенку, который завязывал бы шнурки своей беременной жене, но Стас это делал. Во время беременности Ясении он взвалил на себя все обязанности по дому, успевая при этом руководить фирмой. Кстати, его фирма была создана всего лишь с одного приложения для поиска услуг. Парни додумались соединить и рестораны, и отели, и доставки в одном приложении, которое, как горячие пирожки разлетелось по всему интернету. С ними уже сотрудничали крупные организации, чем только подкрепляли авторитет Филатов Групп.
— Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким милым, — произнесла я и увидела рожицу друга. Мне это насмешило.
— Я посмотрю на тебя, Рыбакова, когда ты родишь первенца. — Он по-доброму щелкнул меня по носу, на что я клацнула зубами. Пашка повторил за мной и рассмеялся.
Я переняла ребёнка в свои руки и пошла на кухню. Отец крестница брел за мной. Усадив на детский стул моего любимца в этой семье, я включила кофе машину и снова стала заваривать себе кофе.
Квартира Филатовых занимала практически весь этаж, — это был элитный жилой комплекс, где дома состояли всего из пяти этажей и одного подъезда. Моя квартира в Одинцово в тридцать девять квадратных метров казалась здесь одной комнатой. Кухня была большая. Здесь вполне можно было устраивать танцевальные конкурсы. Лебединое озеро, танго, брейк-данс… Обставляли хозяева квартиру просто, без лишней роскоши. Большое окно на кухне украшал цветок с большими зелеными листьями в форме капель песчаного цвета в керамическом горшке. Вместо привычной мне тюли были тканевые жалюзи. Двухдверный холодильник, обеденный стол на шесть человек со стеклянной поверхностью, гарнитур кухонный от окна до самого выхода. Много бытовой техники и детских принадлежностей.
— Чтобы родить первенца, — продолжила я наш диалог, забирая свою дымящуюся кружку из кофе машины, — нужно с начала найти ему отца.
— Как будто для тебя это может быть проблемой, — хмыкнул Стас, забирая свой паспорт из шкатулки на холодильнике. — Димка за тобой уже второй год ухаживает.
— Твой Панов тот еще бабник, — я закатила глаза.
Дима был смешной и симпатичный мужчина, но в молодом возрасте он был пухленьким парнем. В институте девушки ему отказывали, а когда он накачал себе гору мышц, да еще и преуспел в бизнесе, девчонки сами стали вешаться ему на шею. А Панов и не терялся, — утешал и ласкал практически каждую. Меня он вообще усыпал цветами, подарками и нескончаемыми звонками. И все это началось практически с первой нашей встречи.
Я не могла сказать, мне не нравился друг Стаса. Да, признаюсь, он был видным мужчиной, но ему не хватало серьезности. Я, хоть и не хотела этого, частенько останавливала свой взгляд на его карих глазах. Улыбалась и смеялась, когда он, словно шут гороховый, вытворял что-нибудь не свойственное директору Филатов Групп.
Мы познакомились на вечеринке в честь открытия второго отеля в Москве. Я пришла тогда вместе с Ясенией, которая только-только возобновила свои жаркие отношения со Стасом. Я была счастлива за них, и примчалась в Москву, как только появилась такая возможность. Дима был громким мужчиной, душой компании. Он сумел отвлечь мой бренный разум от мыслей, что я насовсем рассталась с одним из своих хороших друзей.
— Вот скажи мне, Каштаночка, — привалился корпусом на фуршетный стол Панов, кивая в сторону целующейся пары друзей. — Они когда-нибудь отлипают друг от друга?
— Отлипли однажды, — ответила я, чувствуя себя третьей лишней, взглянув всего единожды на их любовь. Я сделала глоток шампанского, — пять лет слушала, какой Стас говнюк.
— О, — протянул Дима. — Так ты, получается не только моя землячка, но и подруга по несчастью.
— В смысле?
— Этот бедолага пять лет мне мозг съедал своими страданиями, а потом мыслями о том, что он все равно её добьется. У него уже крыша ехала.
— Зато сейчас все на своих местах, — улыбнулась я. Воспоминания о том, как я была в центре конфликта так же свежи, как и пятилетние чувства Сенечки. — Они счастливы, они этого заслужили.
— Грустная ты, Каштаночка, — поджал губы Панов, забирая у официанта ещё один бокал с шампанским. — Улыбаешься, а глаза травой осенней отзываются.
— Впрочем, я понимаю в чем дело, — заговорил вдруг он. Я непонимающе взглянула на Воронова, на что он закатил глаза. — Ты не слышала меня?
— А должна?
— Говорят отсутствие секса влияет на женский слух, — я рассмеялась. Извращенный ум Ильи мог додуматься только до этого.
— С чего ты решил, что у меня никого нет? — вскинув одну бровь, обронила я.
— А разве есть? Не уж-то все еще Панов?
— Есть! — Заявила я, поднимая подбородок. — Я сейчас как раз-таки к нему лечу. И при чем тут Дима?
— О-па! — Илья загоготал. Над моей же головой сгущались тучи. — Если не Панов, кто же он? — Мужчина корпусом наклонился ко мне, словно мы были подружками сплетницами. В его взгляде появился недобрый огонек, что только поддело меня продолжать лгать.
— Он испанец. Познакомились полгода назад на фиесте. Помнишь, куда однажды нас отправила Ясения?
— Не думал, что ты посещаешь такие места, — клюнул на мою удочку Илья. Я улыбнулась самой милой своей улыбкой.
— Расстаться с тобой — не значит огородить себя от всех радостей жизни, Воронов.
— Итак, он испанец, и что дальше? — Мужчина облизнул губы, а я заставила себя не пялится. Силясь с собственным желанием, я продолжала с вызовом смотреть в песчаный карьер когда-то любимых глаз.
— Что дальше? — я была готова пищать от восторга. На лице появилась мечтательная улыбка, словно вспоминая моё первое знакомство с несуществующим парнем. В противовес моему счастью я видела кислую мину напротив. — Мы много бродили по Барселоне, купались и в последний день моего отдыха решились на отчаянный шаг. Знаешь, как это бывает, когда вы оба без ума друг от друга?
— Как мы? — Вырвалось у него, и моя улыбка спала с лица. Я вспомнила наши первые дни, и к горлу стал подниматься ком. Было до сих пор больно вспоминать те сладкие дни любви и страсти с Вороновым.
— Даже лучше.
— Впрочем, — он не сдержал судорожный вздох, — другого я и не ожидал. Не удивлюсь, если ты бросила Панова, наигравшись.
Остальные четыре часа мы летели молча. Мне казалось, что моя ложь задела его. Да, и последняя брошенная мне фраза застряла в голове. Что он имел в виду? Взглянув на его безучастное лицо, я ощутила укол жалости. Хотя я зря жалела мужчину. Он меня предал без зазрения совести, женился на своей же работнице, а теперь выспрашивал меня о личной жизни, будто бы это его волновало. Его не должна волновать моя жизнь, как и меня не должна волновать его. Но меня волновала. Так сильно, что хотелось схватить его за грудки и спросить за всё.
Солнечная Барселона встречала нас палящим солнцем и широкими улыбками персонала. Мне нужно было поскорее отделаться от бывшего парня, потому что дышать рядом с ним, слышать аромат его парфюма, а что ещё хуже, — различать его запах тела, который до сих пор приходил мне по ночам, — чувствовать его присутствие рядом, это тоже самое, что стоять на паперти. Я схватила свою ручную кладь, и, буквально первая, вышла из самолета. Илья шел за мной, чуть ли не наступая на пятки.
— Разве он не должен тебя встречать? — Раздался позади меня ехидный голосок Ильи. Я замерла. Он все ещё тут?
— Он занятой человек, — развернувшись к нему, ответила я. Голос звучал беззаботно, несмотря на то, что внутри тело трепетало от напряжения. — И вообще, Лукас ждёт меня уже в отеле.
— Что ж, — безразличным тоном отозвался Илья. В одной его руке была зажата сумка, а другая пряталась в кармане. Он высунул руку из кармана и провел ладонью по волосам. Я увидела, как что-то блеснуло на запястье. Меня ударило током. Это были наши идиотские парные браслеты. Свой я хранила в кошельке и всякий раз, как доставала банковскую карту, натыкалась на него. Выкинуть не поднялась рука. Мой острый взгляд зеленых глаз полоснул по нему. Я сделала шаг навстречу мужчине, схватила его за запястье и сорвала браслет с руки. Он не имел права носить его.
— Что ты делаешь? — Возмутился Воронов, хватая меня в ответ за руку.
— Ты не имеешь права носить его! — Заявила я, засовывая его браслет в карман своих джинсовых шорт цвета асфальта.
— Это не твое дело, — прошипел он, все еще удерживая меня, — Верни.
— Это прошлое, так оставь его в прошлом. Как меня оставил.
Илья возвел глаза к потолку, на мгновение прикрыв веки. Его грудь тяжело вздымалась, губы были вытянуты в тонкую линию. Он хотел показать, что ему плохо? Отнюдь. Он снова смеялся надо мной.
— Верни.
— Знаешь, Воронов, а мне вот интересно… — я склонила голову набок, изучая его вымученное выражение лица. Его безразличие и ирония дали трещину. — твоя жена не спрашивала, зачем ты носишь такой идиотский браслет? Что означает татуировка на твоем запястье?
— Она уважает мои границы, — снова уколол меня мужчина, и я застыла.
— О каких границах речь? — Усмехнулась я, прекрасно понимая, о чем он говорит. Я никогда не считалась с его личными границами. Я всегда была запредельно близко, всегда мешала ему, но раньше это никогда не злило Воронова. Он посмеивался надо мной, а после наказывал так, что хотелось злить его снова и снова. — Я не собираюсь возвращать такие вещи тому, кто изменил мне в мой собственный день рождения.
Илья грубо схватил меня другой рукой за плечо, с грохотом роняя сумку на пол. Прохожие косо смотрели на нас, но моего бывшего возлюбленного это мало волновало. Его карие глаза превратились в черную бездну. Я задела его за живое, и, очевидно, сейчас польется новая волна обвинений. Он был тем человеком, который никогда не признает свою вину. Я ему не уступала. В конце концов были были половинами одной вселенной. Он злился на меня, беспокоился, но поступал точно так же. Война взглядов и тяжелого дыхания. Ладонь в кармане до боли сжимала его браслет, а сердце колотилось так, словно я была на гонках.
— Что ты несешь? — злился он, готовый раздавить моё тело в своих руках. — Винишь меня в том, что я тебя бросил в день рождения? А как ты со мной поступила?
Меня застряло. Я высвободилась из его хватки, развернулась в сторону выхода, чувствуя, как слеза всё-таки скатилась по моей щеке. Но уйти далеко не смогла. Боль была невыносимой, и мне захотелось, чтобы ему было так же больно, как и мне. Я задыхалась. Воспоминания лавиной обрушились на меня, я вспомнила, как на четвереньках ползла вслед за ним к входной двери нашей квартиры, как умоляла её поступать со мной так жестоко, как я унизилась перед ним и собой. Я не заслуживала таких обвинений.
Я снова приблизилась к нему, схватила его за шею и поцеловала. Зло и горько. Слёзы подсолили яростный танец губ. Илья сжал меня в своих объятиях, и когда уже заканчивался воздух в моих легких, я отстранилась, туманным взглядом нашла глаза, которые до сих пор были любимыми. Он стоял потерянный, но звонкая пощечина его отрезвила. Черные, как пропасть, глаза округлились, губы оставались приоткрытыми и его горячее дыхание обжигало мое лицо.
— Больно? — Прошептала я, видя, как отскочивший на шаг мужчина прижимал ладонь к красной щеке. — Это чтобы бы помнил, что бывает, когда целуешь другую женщину.
Я ушла. Ушла не оборачиваясь, чувствуя, как острый взгляд любимых карих глаз прожигали во мне дыру. Слёзы перестали течь, но ноги не слушались. Я силой заставила себя выйти из здания аэропорта, сесть в такси и умчаться в сторону отеля.
Илья был моим даром и наказанием. Я никогда не доверяла мужчинам, но ему доверилась. Ошиблась. И увидев сегодня его снова, только убедилась в том, что никому нельзя доверять. Мужчины способны затуманить разум женщины, подчинять своей воле и даже любить, пока им это интересно. Говорят, что женщины хорошие актрисы. Но тот, кто это говорит, забывает, что мужчины не хуже играют роли. В конце концов, их всех воспитывали женщины.
— Это не повторится, — сказала я себе, вглядываясь в яркие двухэтажные дома и бесконечный поток машин. Слез не было, но я отчетливо ощущала знакомую уже мне пустоту в душе. — Здесь полно отелей. Больше мы не встретимся.
Глава 4
Полтора года назад. Таня
Я настежь распахнула окно на кухне, чувствуя, как легкий теплый воздух ворвался в мой дом. Больше всего на свете я любила лето. Чайки летали над землей, прикрикивая, зеленые листья трепетали от ласк ветра, а я улыбалась яркому солнышку, которое беспрестанно грело моё бледное лицо.
Была суббота, и я должна была лететь к маме в Нижний Новгород, как делала это каждые выходные, но у Ясении снова были свои планы. Она улетела ещё с утра в Сочи на собрание директоров. Но, так как я знаю, что в компании Лукояновых директорами были только Сергей и Ясения, то есть, отец и дочь, провести меня у подруги не удалось, — Ясения улетала отдохнуть от работы. Моя догадка подтвердилась, когда с утра на телефон поступил звонок от друга. Стас начал говорить издалека, на что получил одну из моих фирменных фразочек в ответ.
— Поцелуй меня в затылок, Милославский.
На той стороне трубки послышалось гневное пыхтение. Он ненавидел фамилию отца, и услышав её в очередной раз из моих уст, насупился.
— Я Филатов, Рыбакова, запомни уже это.
— Я помню. — Ответила я, гремя чашками. Я собиралась навести себе очередной крепкий кофе, потому что моя голова совсем не хотела просыпаться. — Что ты хочешь?
— Не посидишь с Пашей? Мы с Ясенией вернемся завтра днем.
— Вот зачем было рожать ребёнка, если у вас постоянно какие-то дела? — Вспылила я. — Я к маме собиралась.
— Танечка, ты же крестная Паши. Что я скажу ему, когда он вырастит? Что его любимая Танюша не любит его?
— С козырей пошел? — Усмехнулась я. — Хорошо. Я через час приеду. — Я отключилась. — Даже не знаю, радоваться мне или грустить, что этот ребенок любит только меня.
Я позвонила маме и предупредила, что не смогу приехать. Мне показалось, что мой отказ даже обрадовал её, — она слишком яростно пыталась меня успокоить. Впрочем, может, я уже успела наскучить ей своими визитами. Но я не могла иначе. Были времена, когда я ненавидела её, боялась и таила огромную обиду на женщину, давшую мне жизнь. Но с моментом взросления я стала её понимать. Мы сблизились, и, когда мне пришлось поменять дислокацию, я стала сильно скучать по своему дому.
Я приехала через два часа. Мой мозг все никак не мог привыкнуть к тому, что этот город куда более проблемный в плане пробок и дорог. Из самого дальнего спального района в своем родном городе до центра я добиралась даже меньше, чем за час. В Москве же мне нужно прибавлять к своему пути ещё, как минимум, минут сорок.
Стас отворил мне дверь квартиры, запустил внутрь и лучезарно улыбнулся. Из гостиной послышался детский визг, когда я побрела на звук, то разглядела беззубую улыбку крестника.
— Та-та! — Он ткнул пальцем в мою сторону, и я растаяла. Мне даже льстило, что первым его словом было моё имя.
— Мы тебя ждали, — нежно отозвался Милославский. Он поднял на руки мальца, взъерошил ему волосы и громко чмокнул в розовую щеку.
Я смотрела на друга и удивлялась. Он не был похож на мужчину, который менял бы подгузники ребенку, который завязывал бы шнурки своей беременной жене, но Стас это делал. Во время беременности Ясении он взвалил на себя все обязанности по дому, успевая при этом руководить фирмой. Кстати, его фирма была создана всего лишь с одного приложения для поиска услуг. Парни додумались соединить и рестораны, и отели, и доставки в одном приложении, которое, как горячие пирожки разлетелось по всему интернету. С ними уже сотрудничали крупные организации, чем только подкрепляли авторитет Филатов Групп.
— Никогда бы не подумала, что ты можешь быть таким милым, — произнесла я и увидела рожицу друга. Мне это насмешило.
— Я посмотрю на тебя, Рыбакова, когда ты родишь первенца. — Он по-доброму щелкнул меня по носу, на что я клацнула зубами. Пашка повторил за мной и рассмеялся.
Я переняла ребёнка в свои руки и пошла на кухню. Отец крестница брел за мной. Усадив на детский стул моего любимца в этой семье, я включила кофе машину и снова стала заваривать себе кофе.
Квартира Филатовых занимала практически весь этаж, — это был элитный жилой комплекс, где дома состояли всего из пяти этажей и одного подъезда. Моя квартира в Одинцово в тридцать девять квадратных метров казалась здесь одной комнатой. Кухня была большая. Здесь вполне можно было устраивать танцевальные конкурсы. Лебединое озеро, танго, брейк-данс… Обставляли хозяева квартиру просто, без лишней роскоши. Большое окно на кухне украшал цветок с большими зелеными листьями в форме капель песчаного цвета в керамическом горшке. Вместо привычной мне тюли были тканевые жалюзи. Двухдверный холодильник, обеденный стол на шесть человек со стеклянной поверхностью, гарнитур кухонный от окна до самого выхода. Много бытовой техники и детских принадлежностей.
— Чтобы родить первенца, — продолжила я наш диалог, забирая свою дымящуюся кружку из кофе машины, — нужно с начала найти ему отца.
— Как будто для тебя это может быть проблемой, — хмыкнул Стас, забирая свой паспорт из шкатулки на холодильнике. — Димка за тобой уже второй год ухаживает.
— Твой Панов тот еще бабник, — я закатила глаза.
Дима был смешной и симпатичный мужчина, но в молодом возрасте он был пухленьким парнем. В институте девушки ему отказывали, а когда он накачал себе гору мышц, да еще и преуспел в бизнесе, девчонки сами стали вешаться ему на шею. А Панов и не терялся, — утешал и ласкал практически каждую. Меня он вообще усыпал цветами, подарками и нескончаемыми звонками. И все это началось практически с первой нашей встречи.
Я не могла сказать, мне не нравился друг Стаса. Да, признаюсь, он был видным мужчиной, но ему не хватало серьезности. Я, хоть и не хотела этого, частенько останавливала свой взгляд на его карих глазах. Улыбалась и смеялась, когда он, словно шут гороховый, вытворял что-нибудь не свойственное директору Филатов Групп.
Мы познакомились на вечеринке в честь открытия второго отеля в Москве. Я пришла тогда вместе с Ясенией, которая только-только возобновила свои жаркие отношения со Стасом. Я была счастлива за них, и примчалась в Москву, как только появилась такая возможность. Дима был громким мужчиной, душой компании. Он сумел отвлечь мой бренный разум от мыслей, что я насовсем рассталась с одним из своих хороших друзей.
— Вот скажи мне, Каштаночка, — привалился корпусом на фуршетный стол Панов, кивая в сторону целующейся пары друзей. — Они когда-нибудь отлипают друг от друга?
— Отлипли однажды, — ответила я, чувствуя себя третьей лишней, взглянув всего единожды на их любовь. Я сделала глоток шампанского, — пять лет слушала, какой Стас говнюк.
— О, — протянул Дима. — Так ты, получается не только моя землячка, но и подруга по несчастью.
— В смысле?
— Этот бедолага пять лет мне мозг съедал своими страданиями, а потом мыслями о том, что он все равно её добьется. У него уже крыша ехала.
— Зато сейчас все на своих местах, — улыбнулась я. Воспоминания о том, как я была в центре конфликта так же свежи, как и пятилетние чувства Сенечки. — Они счастливы, они этого заслужили.
— Грустная ты, Каштаночка, — поджал губы Панов, забирая у официанта ещё один бокал с шампанским. — Улыбаешься, а глаза травой осенней отзываются.
