Впрочем, видно, я в него. Сам не так часто сюсюкаюсь со своей дочерью. Хотя, нет. Ведь часть меня составляет мамино воспитание. Поэтому, нет, я все же, по сравнению со своим отцом, своей дочери уделяю гораздо больше личного внимания. Просто чистого времени на общение у меня не так много, поскольку я все больше нахожусь в разъездах по работе. Зато потом… Хотя, и отец мой, уделяющий очень много времени своей работе, отпуска свои всегда проводил со мной. Возил меня постоянно на море, рыбалку. Развлекал меня, как мог. Все эти воспоминания до сих пор оставляют какое-то тепло внутри меня. Хорошее было время. Есть, что вспомнить. Да…
Родился я в теперь уже несуществующей стране. Жили мы в столице одной из союзных республик. Как я уже упоминал, жили неплохо. Может, даже немного, совсем немного, но все же выше среднего. В доме все было. Сытная еда, барахло, необходимое для проживания. Излишеств, повторю, не было, но для того, чтобы не считать себя, действительно, в чем-то нуждающимся, в доме было все необходимое. Со временем положение вещей даже складывалось все более и более в лучшую сторону. Отец и мама неторопливо, но поднимались по карьерной лестнице. Но лучшее будущее в одночасье развалилось вместе развалом когда-то великого государства. Условия проживания в стране, где мы обитали, съехали вниз. И в основном не в плане материального обеспечения (хотя, и в этом тоже), а в плане социальных условий. Отношение коренного населения когда-то союзной республики к некоренному населению, то есть к нам, как-то подозрительно быстро сменило свой знак плюс на минус. Родители, в первую очередь думая о перспективах будущего своих детей, приняли решение покинуть когда-то «райский уголок» и уехать в Россию. Благо, было куда. Все родственники оттуда. Хочу сказать, что благодаря положению родителей в обществе на момент смены места проживания, этот переезд оказался относительно, повторю, относительно безболезненным. Особенно для нас, детей. Мы с братом, а я так особенно, еще были в том возрасте, когда жизнь начинается вот-вот, с чистого листа. Родителям же все листы книги жизни, наполовину исписанной, нужно было перечеркнуть и начинать летопись сызнова. Благодарю бога, что для нашей семьи все произошло так, как произошло. Многие другие семьи не имели и толики от того, что было у нас. Им вообще не куда было уезжать, поскольку все их корни были в этом новообразовавшемся государстве. Нам же повезло с наличием близких, очень близких и добрых родных. Конечно, родственники помогли всем, чем могли. Мы удачно приобрели новую квартиру. В городе, принявшем нашу семью, было очень много маминых друзей и знакомых, поэтому ей было проще найти и работу, и успокоение, тем более что наши родственники все были по ее линии. А вот отцу переезд дался куда сложнее. Там, в родном городе, перед нашим отъездом он дослужился до достаточно высокого поста на своей работе. Был очень высококлассным специалистом, уважаемым всеми, с огромным опытом и авторитетом. Поменяв же место жительства в пятьдесят лет, в государстве, заново начинающем выстраивать свою экономику и международную политику, ему просто не нашлось должного места под солнцем в то время. Только сейчас понимаю, как трудно, скатившись в одночасье вниз, заставить себя вновь подниматься по лестнице саморазвития. Тем более, что все ниши уже заполнены другими, не мене талантливыми работниками. Здесь у отца не было ни должных связей, ни подходящих знакомых, могущих помочь ему с необходимыми рекомендациями. Его, как я это теперь понимаю, все это очень сильно угнетало. Помыкавшись несколько лет, он сдался. Махнул на себя рукой. Спасало одно. То, что он получил пенсию за выслугу лет. На ней и сидел дома, просиживая штаны и пролеживая бока на диване с пультом от телевизора. Для семьи было огромным подспорьем то, что отец прекрасно готовил. Так что не только маме нашей доставалось бремя домохозяйки, честно отработавшей рабочую смену, а затем проводящей остаток дня за кухонной плитой в желании прокормить свою семью. Ну да, еще магазины для закупки провизии были на отце. Вот так и жили…
Рита заворочалась на моем плече. Я аккуратно высвободил из-под нее свою руку. Она повернулась на бок ко мне спиной и вновь затихла. Я же продолжал лежать с закрытыми глазами, пытаясь дать оценку пережитому когда-то.
Брат мой, Владислав, был уже совсем взрослый. Закончил институт, устроился на работу. Я учился в старших классах школы. Учился неплохо, хорошо учился. Мои отношения с отцом начали усложняться. Для меня наступил период вхождения в социум общества в определенном качестве. Естественно, отрабатывалось все это на своих сверстниках, в основном на друзьях-приятелях. Те или иные слова, рассуждения, поступки выводили тебя на определенный уровень, который тщательно оценивают окружающие тебя люди. Дворовые детские размышления о жизни, еще далеко не изведанной, кажутся истинным и правильным. Мальчишки, бравируя друг перед другом, все меньше и меньше прислушиваются к советам взрослых людей, в частности, к советам родителей. Вот и я категорически отметал наставления своего родителя, если они не совпадали с пусть ошибочным, но моим мнением или мнением моих друзей или одноклассников. А отец, проживший бурную хулиганскую молодость, преодолевший различные искушения, естественно, всячески пытался уберечь меня, дурака молодого, от повторения собственных ошибок. Да, пожалуй, все родители так поступают. Только вот все или почти все дети наотрез отказываются от предложенного им ценного подарка родительского опыта, и сами желают, порой неосознанно, пройти по пути тех же ошибок, что когда-то совершили их родители. Лишь время показывает, как правы были наши старшие. Но в нужный, текущий момент, мы, их дети, не ценим этого.
Отец, повторяю, был достаточно строг. Он сурово вдалбливал в мое неокрепшее сознание правильность жизненных истин. Запрещал заниматься тем или этим. Естественно, мне это не могло нравиться. Во мне креп дух противоречия. Его это очень злило. Мы стали чаще ссориться. Мама в эти минуты вставала на мою защиту. И не потому, что была не согласна с отцом в вопросах морали, внушаемых им мне (как раз-таки во многом она была с ним согласна), а потому, что боялась, что наши громкие перебранки могли перерасти в реальное физическое воздействие со стороны отца. Он был крупным и сильным мужчиной, и, случись, не дай бог, что-то, что вывело бы его из себя во время моих пререканий, мог бы запросто принести мне какое-нибудь увечье, о чем бы в последствии, конечно же, очень жалел. Отец при этом очень злился и обижался на маму. Потом они могли долго не разговаривать друг с другом. Для меня же, дурака, наступали дни затишья от воспитания. И я, глупец, радовался этому. И еще мне казалось, что отец меня не любит, раз придирается ко мне по всякому поводу. Как я ошибался…
Я все-таки уснул.
Среди рабочей недели я улучил часок для того, чтобы сходить в центральный офис телефонной компании, в которой когда-то мой отец получал свой номер мобильного телефона. Этот поход не дал ровным счетом ничего, кроме лишнего недоумения по поводу происходящего со звонками с отцовского номера. В компании меня заверили, что данный номер телефона уже несколько лет не обслуживается, сохраняясь как архивный, и что никаким образом звонки с него не могли поступать на мой номер. Я настоял на получении распечатки своих последних звонков. На ней четко указывались дни и время поступавших на мой номер звонков с отцовского телефона. Но работники компании утверждали, что подобное могло случиться исключительно в случае программного сбоя системы и никак иначе, поскольку номер отца действительно заблокирован. Если честно, то, как я понял, никто в этой компании со мной всерьез не хотел и не собирался заниматься, выясняя истинную причину программного сбоя. Отмахнулись от меня и все. С тяжелым сердцем я вернулся домой.
Рита, видя мое настроение, всячески пыталась меня успокоить.
— Слушай, может, и правда у них какой-то сбой в программе. Звонки как-то прорывались до тебя и все. Ты же никого и ничего там не слышал.
— В общем-то, так. Но как-то странно все это выглядит на самом деле, согласись. Звонки прорывались перед тем, как что-то случалось нехорошее.
— Х-м. Ладно. Не бери в голову. Давай, поужинаем и сходим погуляем.
— Давай, в другой раз, — не согласился я, — Я какой-то сегодня уставший.
— Ну, как скажешь. Погуляем завтра.
— Что там у Светика? Как в школе? — поинтересовался я.
— А ты сам у нее спроси. Сегодня двойку по алгебре получила, — нахмурилась Рита.
— Вот это да! Дочь, а ну ка, иди сюда.
Подошла Светланка, уставившись взглядом в пол. Я провел показательно-образцовое воспитательное мероприятие в течении пятнадцати минут, после чего Светланка расплакалась, а я, прижав ее к себе, успокаивал ее, тем не менее, продолжая говорить о необходимости более серьезного подхода к процессу обучения.
Мы поужинали, посмотрели телевизор и в положенное время улеглись спать. Перед сном я вновь предавался воспоминаниям.
Отец всегда был очень общительным человеком. У него было много друзей. Они часто собирались большой компанией у нас в доме. Тогда отец готовил очень вкусные мясные блюда, которые с большим аппетитом поедались под водчоночку, как он любил называть водку. Пока я был маленьким, мне нравилось находиться среди взрослых, веселых людей. Отец всегда был одним из самых остроумных и шумным среди всех. Он был прирожденным лидером увеселительных мероприятий. Ближе к концу посиделок отец всегда начинал петь. Слухом он был обделен ровно настолько, насколько сильным и громким был его голос. Через открытые окна нашего дома соседи, с которыми у отца почти со всеми были прекрасные отношения, с улыбками на лицах слушали «Синий туман» Вячеслава Добрынина. «Федорович гуляет», — резюмировали они. Я же, копируя манеру отца, затягивался незажженной спичкой во рту, представляя себя взрослым, курящим дорогие сигареты. Мама смеялась, глядя на меня, и выговаривала отцу, мол, чему ребенка учишь. Отец же сажал меня на свои колени и щекотал до слез своими пышными усами.
Когда я уже немного подрос, и мы всей семьей переехали в Россию, друзей у отца стало меньше. Все старые его друзья разъехались кто куда, а новые друзья были, в основном, из числа наших нынешних соседей. Они тоже иногда приходили к нам в гости, но с ними посиделки уже были не столь шумными и музыкальными. Свои качества лидера застолья отец в основном проявлял лишь на семейных праздниках и торжествах с родственниками. И это тоже всегда было шумно и весело. Меня же, подросшего, больше стала привлекать улица и собственные друзья. В домашних праздниках я участвовал, но лишь для того, чтобы вкусно и сытно покушать. А затем мчался во двор к сверстникам, чтобы получить очередную порцию познаний окружающего мира.
Ох уж эта улица. Когда ты мал, она оказывает на тебя благоприятное воздействие посредством постоянных физически развивающих игр на свежем воздухе. В начале полового созревания улица дает возможность вдали от родительских глаз начать обсуждать со своими сверстниками процесс собственного взросления. Тогда начинает казаться, что именно улица может сокрыть от окружающих взрослых твои тайные помыслы и поступки. Несозревшие, по-детски наивные и часто ложные рассуждения на тему собственного будущего места в этом мире чаще ведут тебя в никуда, а иногда — к пропасти. Обсуждение, а порой и осуждение своих родных приводит чаще к ошибочному пониманию того, что в твоей то жизни все должно быть по-другому, чем нежели то, что сложилось в жизни у твоих родителей. Вот только, как это другое получить, улица не дает точного ответа. По сути, она вообще ничего не дает на самом деле. Все это эфемерно…
На улице у тебя есть лишь место и время, когда в своем стремлении, по меньшей мере, не слишком отличаться от своих сверстников, а лучше быть в чем-то их выше ты порой сознательно совершаешь такие поступки, за которые так или иначе приходится платить в недалеком будущем, хоть сам вначале этого и не понимаешь. Желание не отличаться от своих друзей познакомило меня вначале с сигаретами, затем — с легким алкоголем, и, в конце концов, — с легким наркотиком.
— Да че ты, Славик, — говорили мне друзья, — не пацан, что ли? На, пару разиков затянись, — протягивали они мне косячок.
— О-о-о. Красава, молодчик! — похлопывали они меня чуть позднее по спине, сидящего на скамейке, с расплывающимся пейзажем перед моими глазами.
Не хочу говорить о том, как в первый раз все это случилось у моих друзей, как они пришли к этому сами, а со мной все было именно так. Не хотелось показаться в их глазах слабаком, отрицающим «неоспоримое». Хотелось быть таким же, как и они, сильным, смелым, решительным, много «знающими» о жизни, а еще больше хотелось быть лучше, чем они, иметь должный и соответствующий авторитет, хотелось быть человеком, к чьему мнению все прислушиваются.
Средства на покупку сомнительного развлечения школьник выпускных классов копил на обеденных деньгах, регулярно выдаваемых родителями, не подозревающих об их действительном назначении. Постепенно подобные забавы стали вовлекать в себя все сильнее и сильнее. Я, как и большинство начинающих наркоманов, всячески убеждал себя, что то, что я делаю с собой, всего лишь безобидная игра, что я настолько силен и сознателен, что уж кто-кто, а я-то в любой момент смогу прекратить все это безобразие. Кто-кто, а я не поддамся банальной зависимости от каких-то слабых наркотиков. На более тяжелые переходить не собирался (да и денег на это не было, если честно), так что ничего плохого со мной не должно случиться, был уверен я. И что все это — лишь очередной момент познания мира, в котором понемногу надо попробовать все. Однако, это типичное заблуждение начинающего наркозависимого человека. И постепенно я все чаще и чаще незаметно для себя стал баловаться сигаретами с марихуаной и разными таблетками, повсеместно распространяемыми в моей среде. Потихоньку денег, выдаваемых на обеды в школе, стало не хватать. Я стал понемногу приворовывать из родительской заначки, которую они не сильно-таки и прятали, всецело полагаясь на доверие, которое должно было присутствовать среди своих родных. Отец стал постепенно что-то подозревать и не раз пытался вызвать меня на откровенный разговор, на который я никак не шел. Опять у нас случались скандалы и ссоры. Мама вступалась за меня, поскольку ее-то я смог убедить в ложности предположений отца на счет меня, моих новых увлечений.
Окончив школу, в ожидании времени, когда бы меня призвали в ряды вооруженной армии, я уже и сам с небольшим испугом стал замечать за собой тягу к наркотическим средствам. Еще была возможность отойти от всего этого, но постоянное общение с друзьями, которые упорно практиковали данную релаксацию, не находя других возможностей для собственного развлечения, не давало мне возможности остановиться. Ведь тогда бы я стал изгоем среди них, не таким, как они. Не потеряв их дружеского расположения, отказаться от употребления наркотиков тогда не было никакой возможности. А просто избавиться от такого рода друзей у меня не хватило ума. Это чертово коллективное, стадное чувство. И все-таки у меня появилась возможность, как говорится, соскочить.
Родился я в теперь уже несуществующей стране. Жили мы в столице одной из союзных республик. Как я уже упоминал, жили неплохо. Может, даже немного, совсем немного, но все же выше среднего. В доме все было. Сытная еда, барахло, необходимое для проживания. Излишеств, повторю, не было, но для того, чтобы не считать себя, действительно, в чем-то нуждающимся, в доме было все необходимое. Со временем положение вещей даже складывалось все более и более в лучшую сторону. Отец и мама неторопливо, но поднимались по карьерной лестнице. Но лучшее будущее в одночасье развалилось вместе развалом когда-то великого государства. Условия проживания в стране, где мы обитали, съехали вниз. И в основном не в плане материального обеспечения (хотя, и в этом тоже), а в плане социальных условий. Отношение коренного населения когда-то союзной республики к некоренному населению, то есть к нам, как-то подозрительно быстро сменило свой знак плюс на минус. Родители, в первую очередь думая о перспективах будущего своих детей, приняли решение покинуть когда-то «райский уголок» и уехать в Россию. Благо, было куда. Все родственники оттуда. Хочу сказать, что благодаря положению родителей в обществе на момент смены места проживания, этот переезд оказался относительно, повторю, относительно безболезненным. Особенно для нас, детей. Мы с братом, а я так особенно, еще были в том возрасте, когда жизнь начинается вот-вот, с чистого листа. Родителям же все листы книги жизни, наполовину исписанной, нужно было перечеркнуть и начинать летопись сызнова. Благодарю бога, что для нашей семьи все произошло так, как произошло. Многие другие семьи не имели и толики от того, что было у нас. Им вообще не куда было уезжать, поскольку все их корни были в этом новообразовавшемся государстве. Нам же повезло с наличием близких, очень близких и добрых родных. Конечно, родственники помогли всем, чем могли. Мы удачно приобрели новую квартиру. В городе, принявшем нашу семью, было очень много маминых друзей и знакомых, поэтому ей было проще найти и работу, и успокоение, тем более что наши родственники все были по ее линии. А вот отцу переезд дался куда сложнее. Там, в родном городе, перед нашим отъездом он дослужился до достаточно высокого поста на своей работе. Был очень высококлассным специалистом, уважаемым всеми, с огромным опытом и авторитетом. Поменяв же место жительства в пятьдесят лет, в государстве, заново начинающем выстраивать свою экономику и международную политику, ему просто не нашлось должного места под солнцем в то время. Только сейчас понимаю, как трудно, скатившись в одночасье вниз, заставить себя вновь подниматься по лестнице саморазвития. Тем более, что все ниши уже заполнены другими, не мене талантливыми работниками. Здесь у отца не было ни должных связей, ни подходящих знакомых, могущих помочь ему с необходимыми рекомендациями. Его, как я это теперь понимаю, все это очень сильно угнетало. Помыкавшись несколько лет, он сдался. Махнул на себя рукой. Спасало одно. То, что он получил пенсию за выслугу лет. На ней и сидел дома, просиживая штаны и пролеживая бока на диване с пультом от телевизора. Для семьи было огромным подспорьем то, что отец прекрасно готовил. Так что не только маме нашей доставалось бремя домохозяйки, честно отработавшей рабочую смену, а затем проводящей остаток дня за кухонной плитой в желании прокормить свою семью. Ну да, еще магазины для закупки провизии были на отце. Вот так и жили…
Рита заворочалась на моем плече. Я аккуратно высвободил из-под нее свою руку. Она повернулась на бок ко мне спиной и вновь затихла. Я же продолжал лежать с закрытыми глазами, пытаясь дать оценку пережитому когда-то.
Брат мой, Владислав, был уже совсем взрослый. Закончил институт, устроился на работу. Я учился в старших классах школы. Учился неплохо, хорошо учился. Мои отношения с отцом начали усложняться. Для меня наступил период вхождения в социум общества в определенном качестве. Естественно, отрабатывалось все это на своих сверстниках, в основном на друзьях-приятелях. Те или иные слова, рассуждения, поступки выводили тебя на определенный уровень, который тщательно оценивают окружающие тебя люди. Дворовые детские размышления о жизни, еще далеко не изведанной, кажутся истинным и правильным. Мальчишки, бравируя друг перед другом, все меньше и меньше прислушиваются к советам взрослых людей, в частности, к советам родителей. Вот и я категорически отметал наставления своего родителя, если они не совпадали с пусть ошибочным, но моим мнением или мнением моих друзей или одноклассников. А отец, проживший бурную хулиганскую молодость, преодолевший различные искушения, естественно, всячески пытался уберечь меня, дурака молодого, от повторения собственных ошибок. Да, пожалуй, все родители так поступают. Только вот все или почти все дети наотрез отказываются от предложенного им ценного подарка родительского опыта, и сами желают, порой неосознанно, пройти по пути тех же ошибок, что когда-то совершили их родители. Лишь время показывает, как правы были наши старшие. Но в нужный, текущий момент, мы, их дети, не ценим этого.
Отец, повторяю, был достаточно строг. Он сурово вдалбливал в мое неокрепшее сознание правильность жизненных истин. Запрещал заниматься тем или этим. Естественно, мне это не могло нравиться. Во мне креп дух противоречия. Его это очень злило. Мы стали чаще ссориться. Мама в эти минуты вставала на мою защиту. И не потому, что была не согласна с отцом в вопросах морали, внушаемых им мне (как раз-таки во многом она была с ним согласна), а потому, что боялась, что наши громкие перебранки могли перерасти в реальное физическое воздействие со стороны отца. Он был крупным и сильным мужчиной, и, случись, не дай бог, что-то, что вывело бы его из себя во время моих пререканий, мог бы запросто принести мне какое-нибудь увечье, о чем бы в последствии, конечно же, очень жалел. Отец при этом очень злился и обижался на маму. Потом они могли долго не разговаривать друг с другом. Для меня же, дурака, наступали дни затишья от воспитания. И я, глупец, радовался этому. И еще мне казалось, что отец меня не любит, раз придирается ко мне по всякому поводу. Как я ошибался…
Я все-таки уснул.
Среди рабочей недели я улучил часок для того, чтобы сходить в центральный офис телефонной компании, в которой когда-то мой отец получал свой номер мобильного телефона. Этот поход не дал ровным счетом ничего, кроме лишнего недоумения по поводу происходящего со звонками с отцовского номера. В компании меня заверили, что данный номер телефона уже несколько лет не обслуживается, сохраняясь как архивный, и что никаким образом звонки с него не могли поступать на мой номер. Я настоял на получении распечатки своих последних звонков. На ней четко указывались дни и время поступавших на мой номер звонков с отцовского телефона. Но работники компании утверждали, что подобное могло случиться исключительно в случае программного сбоя системы и никак иначе, поскольку номер отца действительно заблокирован. Если честно, то, как я понял, никто в этой компании со мной всерьез не хотел и не собирался заниматься, выясняя истинную причину программного сбоя. Отмахнулись от меня и все. С тяжелым сердцем я вернулся домой.
Рита, видя мое настроение, всячески пыталась меня успокоить.
— Слушай, может, и правда у них какой-то сбой в программе. Звонки как-то прорывались до тебя и все. Ты же никого и ничего там не слышал.
— В общем-то, так. Но как-то странно все это выглядит на самом деле, согласись. Звонки прорывались перед тем, как что-то случалось нехорошее.
— Х-м. Ладно. Не бери в голову. Давай, поужинаем и сходим погуляем.
— Давай, в другой раз, — не согласился я, — Я какой-то сегодня уставший.
— Ну, как скажешь. Погуляем завтра.
— Что там у Светика? Как в школе? — поинтересовался я.
— А ты сам у нее спроси. Сегодня двойку по алгебре получила, — нахмурилась Рита.
— Вот это да! Дочь, а ну ка, иди сюда.
Подошла Светланка, уставившись взглядом в пол. Я провел показательно-образцовое воспитательное мероприятие в течении пятнадцати минут, после чего Светланка расплакалась, а я, прижав ее к себе, успокаивал ее, тем не менее, продолжая говорить о необходимости более серьезного подхода к процессу обучения.
Мы поужинали, посмотрели телевизор и в положенное время улеглись спать. Перед сном я вновь предавался воспоминаниям.
Отец всегда был очень общительным человеком. У него было много друзей. Они часто собирались большой компанией у нас в доме. Тогда отец готовил очень вкусные мясные блюда, которые с большим аппетитом поедались под водчоночку, как он любил называть водку. Пока я был маленьким, мне нравилось находиться среди взрослых, веселых людей. Отец всегда был одним из самых остроумных и шумным среди всех. Он был прирожденным лидером увеселительных мероприятий. Ближе к концу посиделок отец всегда начинал петь. Слухом он был обделен ровно настолько, насколько сильным и громким был его голос. Через открытые окна нашего дома соседи, с которыми у отца почти со всеми были прекрасные отношения, с улыбками на лицах слушали «Синий туман» Вячеслава Добрынина. «Федорович гуляет», — резюмировали они. Я же, копируя манеру отца, затягивался незажженной спичкой во рту, представляя себя взрослым, курящим дорогие сигареты. Мама смеялась, глядя на меня, и выговаривала отцу, мол, чему ребенка учишь. Отец же сажал меня на свои колени и щекотал до слез своими пышными усами.
Когда я уже немного подрос, и мы всей семьей переехали в Россию, друзей у отца стало меньше. Все старые его друзья разъехались кто куда, а новые друзья были, в основном, из числа наших нынешних соседей. Они тоже иногда приходили к нам в гости, но с ними посиделки уже были не столь шумными и музыкальными. Свои качества лидера застолья отец в основном проявлял лишь на семейных праздниках и торжествах с родственниками. И это тоже всегда было шумно и весело. Меня же, подросшего, больше стала привлекать улица и собственные друзья. В домашних праздниках я участвовал, но лишь для того, чтобы вкусно и сытно покушать. А затем мчался во двор к сверстникам, чтобы получить очередную порцию познаний окружающего мира.
Ох уж эта улица. Когда ты мал, она оказывает на тебя благоприятное воздействие посредством постоянных физически развивающих игр на свежем воздухе. В начале полового созревания улица дает возможность вдали от родительских глаз начать обсуждать со своими сверстниками процесс собственного взросления. Тогда начинает казаться, что именно улица может сокрыть от окружающих взрослых твои тайные помыслы и поступки. Несозревшие, по-детски наивные и часто ложные рассуждения на тему собственного будущего места в этом мире чаще ведут тебя в никуда, а иногда — к пропасти. Обсуждение, а порой и осуждение своих родных приводит чаще к ошибочному пониманию того, что в твоей то жизни все должно быть по-другому, чем нежели то, что сложилось в жизни у твоих родителей. Вот только, как это другое получить, улица не дает точного ответа. По сути, она вообще ничего не дает на самом деле. Все это эфемерно…
На улице у тебя есть лишь место и время, когда в своем стремлении, по меньшей мере, не слишком отличаться от своих сверстников, а лучше быть в чем-то их выше ты порой сознательно совершаешь такие поступки, за которые так или иначе приходится платить в недалеком будущем, хоть сам вначале этого и не понимаешь. Желание не отличаться от своих друзей познакомило меня вначале с сигаретами, затем — с легким алкоголем, и, в конце концов, — с легким наркотиком.
— Да че ты, Славик, — говорили мне друзья, — не пацан, что ли? На, пару разиков затянись, — протягивали они мне косячок.
— О-о-о. Красава, молодчик! — похлопывали они меня чуть позднее по спине, сидящего на скамейке, с расплывающимся пейзажем перед моими глазами.
Не хочу говорить о том, как в первый раз все это случилось у моих друзей, как они пришли к этому сами, а со мной все было именно так. Не хотелось показаться в их глазах слабаком, отрицающим «неоспоримое». Хотелось быть таким же, как и они, сильным, смелым, решительным, много «знающими» о жизни, а еще больше хотелось быть лучше, чем они, иметь должный и соответствующий авторитет, хотелось быть человеком, к чьему мнению все прислушиваются.
Средства на покупку сомнительного развлечения школьник выпускных классов копил на обеденных деньгах, регулярно выдаваемых родителями, не подозревающих об их действительном назначении. Постепенно подобные забавы стали вовлекать в себя все сильнее и сильнее. Я, как и большинство начинающих наркоманов, всячески убеждал себя, что то, что я делаю с собой, всего лишь безобидная игра, что я настолько силен и сознателен, что уж кто-кто, а я-то в любой момент смогу прекратить все это безобразие. Кто-кто, а я не поддамся банальной зависимости от каких-то слабых наркотиков. На более тяжелые переходить не собирался (да и денег на это не было, если честно), так что ничего плохого со мной не должно случиться, был уверен я. И что все это — лишь очередной момент познания мира, в котором понемногу надо попробовать все. Однако, это типичное заблуждение начинающего наркозависимого человека. И постепенно я все чаще и чаще незаметно для себя стал баловаться сигаретами с марихуаной и разными таблетками, повсеместно распространяемыми в моей среде. Потихоньку денег, выдаваемых на обеды в школе, стало не хватать. Я стал понемногу приворовывать из родительской заначки, которую они не сильно-таки и прятали, всецело полагаясь на доверие, которое должно было присутствовать среди своих родных. Отец стал постепенно что-то подозревать и не раз пытался вызвать меня на откровенный разговор, на который я никак не шел. Опять у нас случались скандалы и ссоры. Мама вступалась за меня, поскольку ее-то я смог убедить в ложности предположений отца на счет меня, моих новых увлечений.
Окончив школу, в ожидании времени, когда бы меня призвали в ряды вооруженной армии, я уже и сам с небольшим испугом стал замечать за собой тягу к наркотическим средствам. Еще была возможность отойти от всего этого, но постоянное общение с друзьями, которые упорно практиковали данную релаксацию, не находя других возможностей для собственного развлечения, не давало мне возможности остановиться. Ведь тогда бы я стал изгоем среди них, не таким, как они. Не потеряв их дружеского расположения, отказаться от употребления наркотиков тогда не было никакой возможности. А просто избавиться от такого рода друзей у меня не хватило ума. Это чертово коллективное, стадное чувство. И все-таки у меня появилась возможность, как говорится, соскочить.
