жабы, змеи, скорпионы и прочие ядовитые гады. Мокрые от крови и слизи, они с глухим, отвратительным стуком шлёпались на залитый кровью асфальт, извиваясь, шипя, щёлкая клешнями и отчаянно пытаясь найти опору в этом кошмарном потопе, в этом окровавленном море безумия. Их мерзкие, скользкие тела, их пустые, злобные глаза, их ядовитые жала — всё это воплощало собой саму суть зла, ворвавшегося в мир. Эти твари не просто падали с неба; они выползали из канализационных люков, из трещин в асфальте, из затопленных подвалов, словно сама земля исторгала из себя порождения тьмы. Особенно ужасали огромные, раздувшиеся от крови жабы размером с небольшую собаку, с налитыми кровью глазами и злобной ухмылкой, которые, казалось, предвкушали человеческую боль. Змеи, переплетясь друг с другом, образовали живые клубки, скользящие по улицам в поисках жертвы. Скорпионы, ощетинившись ядовитыми жалами, прятались в тени, выжидая подходящий момент для атаки.
Люди, охваченные неконтролируемой паникой, бежали в разные стороны, оглушительно крича от ужаса, тщетно пытаясь укрыться от этого кошмарного ливня, этого жуткого дара небес, словно проклятия разгневанного бога. Они спотыкались, падали, поднимались и бежали дальше, не разбирая дороги, бросая друг друга на произвол судьбы, движимые лишь инстинктом самосохранения. Социальные нормы рушились, обнажая звериную сущность человека. Каждая тень казалась угрозой, скрывающей за собой полчища демонов. Каждый звук — будь то треск ломающейся ветки, визг тормозов или сдавленный крик — предвещал новую, ещё более ужасную беду. Шепот ветра превратился в зловещее бормотание, а привычные городские шумы — в жуткую какофонию ада, в симфонию страха. Молнии, прорезающие кровавое небо, освещали сцены хаоса и отчаяния, словно вспышки фотоаппарата, запечатлевающие последние мгновения гибнущего мира. В этих вспышках можно было увидеть не только бегущих в панике людей, но и жуткие тени, скользящие по стенам домов, словно демонические сущности, наслаждающиеся человеческим страхом. Некоторые обезумевшие люди начали видеть в этом дожде очищение, ниспосланное свыше, и, раскинув руки, подставляли себя под багровые потоки, с безумной улыбкой на лицах приветствуя свою гибель.
Мир стремительно погружался в пучину хаоса и безумия, здравый смысл покидал умы, уступая место животному страху. Люди теряли человеческий облик, превращаясь в напуганных, озлобленных зверей, готовых на всё ради спасения. Родители, забыв о детях, толкали друг друга, чтобы пробраться вперёд. Соседи, ещё вчера любезно улыбавшиеся друг другу, теперь дрались за место в укрытии, превращая улицы в поля сражений. Женщина, прижимая к груди окровавленную куклу, безумно хохотала, раскачиваясь из стороны в сторону. Мужчина, стоя на коленях, возносил молитвы небу, умоляя о пощаде, но в ответ получал лишь ледяной дождь и шипение змей. А кровавое небо, безмолвное и равнодушное, словно око древнего демона, молча наблюдало за происходящим, словно наслаждаясь разворачивающейся трагедией, упиваясь болью и страданиями. В его багровом отражении, словно в зловещем зеркале, люди видели лишь предвестие неминуемой гибели, неотвратимый конец всего, что они знали и любили. В этом аду не было надежды, только отчаяние и ужас. Город, некогда полный жизни и света, превращался в склеп, залитый кровью и отчаянием, где единственным звуком был плач проклятых и шипение змей, выползающих из-под руин. И посреди всего этого хаоса, словно насмешка, раздался оглушительный раскат грома, возвестивший о начале новой эры — эры тьмы и безумия.
13
Лиза, с платком, небрежно повязанным на голове, чтобы защитить волосы от вездесущей пыли, глубоко вдохнула затхлый воздух чердака. Запах старого дерева, нафталина и какой-то неуловимой сладости, напоминающей о когда-то цветущем яблоневом саде за окном, щекотал нос. Луч солнца, пробившийся сквозь щель в крыше, рисовал в воздухе танцующие пылинки, превращая чердак в подобие сказочного грота, где время застыло, оставив после себя отпечатки прошлых лет. Она улыбнулась, представив себя Индианой Джонсом в юбке, исследующей затерянный храм, полный реликвий и забытых историй, готовых поведать свои тайны тому, кто готов их услышать.
Этот дом, доставшийся ей от бабушки, всегда казался ей загадочным и полным тайн, словно бережно охраняемая шкатулка с секретами. И чердак был главным хранилищем этих тайн, сердцем дома, где прошлое дышало в каждом углу. Лиза помнила, как в детстве пробиралась сюда тайком от взрослых, чтобы поиграть в пиратов и принцесс, используя старые сундуки и сломанные игрушки в качестве реквизита. Это было ее убежище, ее личное царство, где воображение не знало границ. Теперь она вернулась сюда не для того, чтобы играть, а с вполне конкретной целью — вдохнуть новую жизнь в старые стены, вернуть дому былое величие и создать в нём новое гнездо для своей семьи. Она чувствовала себя не просто хозяйкой, а хранительницей, которой доверено сохранить наследие предков.
Среди пожелтевших фотографий, запечатлевших моменты радости и грусти, смеха и слёз, она нашла карточку, на которой была изображена молодая женщина в длинном платье и кружевной шляпке. Взгляд у неё был прямой и уверенный, словно устремлённый сквозь время, полный внутренней силы и достоинства. Лиза узнала бабушку в молодости, какой она её никогда не знала. Она никогда раньше не видела эту фотографию, и она словно открыла дверь в неизведанную часть семейной истории. «Вот откуда у меня любовь к шляпкам», — прошептала Лиза, поглаживая выцветшее изображение и чувствуя связь с бабушкой, которую она никогда не знала так близко.
Старые книги оказались настоящим сокровищем, настоящей библиотекой забытых знаний. Толстые тома в кожаных переплётах с золотым тиснением хранили в себе истории любви, приключения и открытия, мудрость веков, заключённую в пожелтевших страницах. Лиза наугад открыла один из них и прочитала вслух отрывок из стихотворения, написанного витиеватым почерком, полным изящества и романтики: «И только лунный свет проникнет сквозь листву, чтобы осветить твой сон, моя любовь...» Она почувствовала, как по коже побежали мурашки. Это было словно послание из прошлого, адресованное ей самой, эхо любви, пережившее века.
Платья, сложенные в старинном комоде, благоухали лавандой и розовым маслом — ароматами, навевающими воспоминания о балах и светских приёмах. Шёлк и бархат, хоть и выцветшие от времени, сохранили свою роскошь и элегантность, свидетельствуя о былом великолепии. Лиза представила, как эти платья кружились в танце на балах и приёмах, как их владелицы кокетливо улыбались кавалерам под звуки вальса, как вершились судьбы и зарождалась любовь. Она почувствовала себя частью этой истории, наследницей стиля и грации.
Среди безделушек, старых украшений и памятных мелочей она нашла маленькую фарфоровую куколку с отбитым носом. Она помнила, как играла с ней в детстве. Куколка была её любимой игрушкой, верным другом и компаньоном, пока однажды случайно не упала и не повредила лицо. Лиза бережно взяла её в руки, словно оберегая от новой беды, вспоминая то детское горе и сожаление. Она решила, что обязательно починит её и поставит на полку в детской, которую они планировали обустроить в будущем, чтобы куколка стала символом преемственности поколений и напоминанием о счастливом детстве.
Погрузившись в мир прошлого, Лиза совсем забыла о времени, потерявшись в лабиринтах воспоминаний и находок. Она уже чётко представляла, как все эти вещи впишутся в интерьер обновлённого дома, как они станут частью его души. Зеркало в гостиной, отражающее не только свет, но и историю семьи, словно окно в прошлое. Лампа в спальне, создающая атмосферу романтики и уюта, приглашающая к мечтам и нежности. Куколка на полке в детской, напоминающая о счастливом детстве и надежде на будущее, как символ продолжения рода.
Она представила, как удивится Эрик, увидев преображение дома, как его скептицизм сменится восхищением. Он всегда поддерживал ее идеи, но иногда был немного скептичен, предпочитая современный стиль и практичность. Лиза знала, что на этот раз он будет поражен. Он увидит, что это не просто ремонт, а настоящее возрождение — не только дома, но и их семьи, их корней. Он почувствует тепло истории, пронизывающее стены дома.
Лиза вздохнула, чувствуя усталость, но и удовлетворение, словно после долгого и увлекательного путешествия. День прошел не зря. Она нашла не просто старые вещи, а кусочки истории, которые свяжут их с прошлым и наполнят их жизнь новым смыслом, сделают их сильнее и увереннее в будущем. Она спустилась с чердака, держа в руках старую кружевную шаль и куколку с отбитым носом, словно самое ценное сокровище в мире. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в теплые оттенки оранжевого и розового, создавая атмосферу волшебства и надежды. Лиза улыбнулась. Она знала, что впереди их ждёт много работы, но была уверена, что они справятся. Ведь у них есть не только старый дом, но и любовь, способная вдохнуть жизнь в любые стены, преодолеть любые трудности. И, конечно же, сокровища, найденные на чердаке, которые будут хранить тепло их семейного очага, передавая его из поколения в поколение. Дом станет не просто местом жительства, а настоящим семейным гнёздышком, наполненным любовью, историей и уютом.
Лиза тяжело вздохнула, бросив взгляд на настенные часы, чей механизм безжалостно отсчитывал минуты, приближая час возвращения Эрика со службы. Шесть вечера, а в доме царит хаос: ни ужина на горизонте, ни намёка на порядок, который она так тщательно поддерживала. Этот выходной, обещавший столь долгожданный отдых и близость, был грубо нарушен неожиданным вызовом в часть. Ярость, обида и страх сплелись в сложный клубок, скручивая её изнутри.
В обычные выходные они жили как в замедленной съёмке, наслаждаясь каждой секундой. Неторопливые прогулки по лесу превращались в маленькие приключения, их руки находили друг друга, сплетаясь в тёплом союзе, а глаза жадно впитывали красоту окружающего мира. Вечера превращались в уютные гнёздышки под тёплым пледом на любимом диване, когда они, затаив дыхание, следили за перипетиями сюжета на экране. А долгие беседы на веранде за чашкой ароматного чая превращались в исповеди, где они делились мечтами и радостями, строили планы на будущее и наслаждались тихим, умиротворяющим ощущением семейного счастья. Такие дни были на вес золота, особенно в последнее время, когда служба Эрика безжалостно отнимала у него время и силы. Именно поэтому Лиза лелеяла эти воспоминания, словно драгоценные жемчужины, перебирая их в моменты одиночества, черпая в них тепло и надежду, как путник, уставший после долгой дороги, находит прохладу у родника.
Через пятнадцать мучительных минут Лиза, нервно теребя край вышитой занавески, вглядывалась в улицу, пытаясь выхватить из сумерек знакомую фигуру в военной форме. Заходящее солнце, расплескав по небу багрянец и золото, окутывало все вокруг теплым, почти нереальным сиянием. Лучи танцевали в листве деревьев, проникали сквозь оконное стекло, подсвечивая пылинки, колышущиеся в воздухе, создавая иллюзию волшебства. Но Эрика по-прежнему нигде не было. Ледяная хватка страха сжала сердце Лизы, парализуя волю. Она нутром чувствовала, что произошло что-то серьёзное. За все годы службы Эрика ни разу не вызывали на службу в выходной просто так, по пустякам. Такие вызовы всегда предвещали нечто важное, критическое, требующее его немедленного присутствия.
Лиза лихорадочно перебирала в голове возможные причины, словно от этого зависела её жизнь: плановые учения, о которых она забыла? Внезапная проверка боеготовности, объявленная без предупреждения? Или, не дай бог, что-то случилось на границе? Мысли о возможном военном конфликте леденили кровь, превращая её в сосульки. Она отчаянно пыталась отогнать эти мрачные предчувствия, словно назойливых мух, отмахиваясь от надвигающейся беды, но тревога нарастала с каждой минутой, подобно тяжёлой, неумолимой волне, готовой обрушиться и утащить её в ледяную бездну отчаяния. В животе образовалась сосущая пустота, а в горле пересохло, словно она долго и безуспешно кричала, пытаясь дозваться его.
Что делать? Куда бежать? Позвонить в часть? Спросить у его сослуживцев, может, они что-нибудь знают? Лиза терзалась сомнениями, до крови прикусывая губы, оставляя на них багровый след. Она представляла себе строгий, бесстрастный голос дежурного, его казенные ответы, полные сухих, обезличенных формулировок, которые вряд ли прояснят ситуацию, а скорее только усилят ее тревогу. А вдруг, наоборот, она получит обнадеживающую информацию? Хотя, справедливости ради, молчание терзало ее куда сильнее, чем любая, даже самая страшная новость. Неведение было невыносимым, оно давило на нее всей своей тяжестью, парализуя разум.
Лиза чувствовала, как по спине пробегают мурашки, словно невидимые ледяные пальцы касаются ее кожи, вызывая озноб, а в висках стучит, отдаваясь гулкой, пульсирующей болью в голове. Она металась по комнате, как зверь в клетке, не находя себе места, не зная, какое решение будет правильным, что предпринять в этом мучительном ожидании. Оставалось только ждать, но хватит ли у нее сил ещё хоть минуту выносить это мучительное неведение, это гнетущее предчувствие беды? Она чувствовала, как медленно сходит с ума от страха за него, за их будущее, за их любовь, которая в последнее время и так подвергалась испытаниям расстоянием и его постоянной занятостью. Эта неопределенность, это ожидание, словно ядовитый корень, прорастали в ее сердце, отравляя душу и наполняя жизнь тревогой. Она боялась услышать самое страшное, боялась реальности, которая могла обрушиться на нее, но еще больше боялась неизвестности, которая, казалось, медленно пожирала ее изнутри, превращая в пустую оболочку.
За окном сгущались сумерки, поглощая последние отблески заката. Комната медленно погружалась в полумрак, становясь продолжением ее души, наполненной тревогой и ожиданием. Завыл ветер, ударяясь в стекла, словно предвещая бурю. Лиза поежилась, почувствовав, как холод проникает в кости. Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть хоть что-то в надвигающейся темноте.
Вдруг вдалеке, в свете уличного фонаря, она заметила знакомый силуэт. Сердце на мгновение замерло, а затем забилось с бешеной скоростью. Это был он. Он шёл медленно, опустив голову, его походка казалась тяжёлой и усталой. На нём была всё та же военная форма, но что-то изменилось в его осанке, в выражении лица.
Лиза отпрянула от окна и бросилась к двери, захлебываясь от облегчения и страха одновременно. Она распахнула дверь и выбежала навстречу Эрику, готовая обнять его, согреть своим теплом и развеять все его тревоги. Но, увидев его вблизи, она замерла на пороге, не в силах произнести ни слова.
Его лицо было бледным и осунувшимся, под глазами залегли глубокие тени. В его взгляде не было привычной теплоты и любви, только усталость и какая-то затаённая боль. В руках он держал небольшой, сложенный вчетверо лист бумаги.
Он медленно поднял на неё глаза, и Лиза увидела в них то, чего боялась больше всего, — отчаяние. И тогда она поняла, что над их жизнью, над их любовью
Люди, охваченные неконтролируемой паникой, бежали в разные стороны, оглушительно крича от ужаса, тщетно пытаясь укрыться от этого кошмарного ливня, этого жуткого дара небес, словно проклятия разгневанного бога. Они спотыкались, падали, поднимались и бежали дальше, не разбирая дороги, бросая друг друга на произвол судьбы, движимые лишь инстинктом самосохранения. Социальные нормы рушились, обнажая звериную сущность человека. Каждая тень казалась угрозой, скрывающей за собой полчища демонов. Каждый звук — будь то треск ломающейся ветки, визг тормозов или сдавленный крик — предвещал новую, ещё более ужасную беду. Шепот ветра превратился в зловещее бормотание, а привычные городские шумы — в жуткую какофонию ада, в симфонию страха. Молнии, прорезающие кровавое небо, освещали сцены хаоса и отчаяния, словно вспышки фотоаппарата, запечатлевающие последние мгновения гибнущего мира. В этих вспышках можно было увидеть не только бегущих в панике людей, но и жуткие тени, скользящие по стенам домов, словно демонические сущности, наслаждающиеся человеческим страхом. Некоторые обезумевшие люди начали видеть в этом дожде очищение, ниспосланное свыше, и, раскинув руки, подставляли себя под багровые потоки, с безумной улыбкой на лицах приветствуя свою гибель.
Мир стремительно погружался в пучину хаоса и безумия, здравый смысл покидал умы, уступая место животному страху. Люди теряли человеческий облик, превращаясь в напуганных, озлобленных зверей, готовых на всё ради спасения. Родители, забыв о детях, толкали друг друга, чтобы пробраться вперёд. Соседи, ещё вчера любезно улыбавшиеся друг другу, теперь дрались за место в укрытии, превращая улицы в поля сражений. Женщина, прижимая к груди окровавленную куклу, безумно хохотала, раскачиваясь из стороны в сторону. Мужчина, стоя на коленях, возносил молитвы небу, умоляя о пощаде, но в ответ получал лишь ледяной дождь и шипение змей. А кровавое небо, безмолвное и равнодушное, словно око древнего демона, молча наблюдало за происходящим, словно наслаждаясь разворачивающейся трагедией, упиваясь болью и страданиями. В его багровом отражении, словно в зловещем зеркале, люди видели лишь предвестие неминуемой гибели, неотвратимый конец всего, что они знали и любили. В этом аду не было надежды, только отчаяние и ужас. Город, некогда полный жизни и света, превращался в склеп, залитый кровью и отчаянием, где единственным звуком был плач проклятых и шипение змей, выползающих из-под руин. И посреди всего этого хаоса, словно насмешка, раздался оглушительный раскат грома, возвестивший о начале новой эры — эры тьмы и безумия.
13
Лиза, с платком, небрежно повязанным на голове, чтобы защитить волосы от вездесущей пыли, глубоко вдохнула затхлый воздух чердака. Запах старого дерева, нафталина и какой-то неуловимой сладости, напоминающей о когда-то цветущем яблоневом саде за окном, щекотал нос. Луч солнца, пробившийся сквозь щель в крыше, рисовал в воздухе танцующие пылинки, превращая чердак в подобие сказочного грота, где время застыло, оставив после себя отпечатки прошлых лет. Она улыбнулась, представив себя Индианой Джонсом в юбке, исследующей затерянный храм, полный реликвий и забытых историй, готовых поведать свои тайны тому, кто готов их услышать.
Этот дом, доставшийся ей от бабушки, всегда казался ей загадочным и полным тайн, словно бережно охраняемая шкатулка с секретами. И чердак был главным хранилищем этих тайн, сердцем дома, где прошлое дышало в каждом углу. Лиза помнила, как в детстве пробиралась сюда тайком от взрослых, чтобы поиграть в пиратов и принцесс, используя старые сундуки и сломанные игрушки в качестве реквизита. Это было ее убежище, ее личное царство, где воображение не знало границ. Теперь она вернулась сюда не для того, чтобы играть, а с вполне конкретной целью — вдохнуть новую жизнь в старые стены, вернуть дому былое величие и создать в нём новое гнездо для своей семьи. Она чувствовала себя не просто хозяйкой, а хранительницей, которой доверено сохранить наследие предков.
Среди пожелтевших фотографий, запечатлевших моменты радости и грусти, смеха и слёз, она нашла карточку, на которой была изображена молодая женщина в длинном платье и кружевной шляпке. Взгляд у неё был прямой и уверенный, словно устремлённый сквозь время, полный внутренней силы и достоинства. Лиза узнала бабушку в молодости, какой она её никогда не знала. Она никогда раньше не видела эту фотографию, и она словно открыла дверь в неизведанную часть семейной истории. «Вот откуда у меня любовь к шляпкам», — прошептала Лиза, поглаживая выцветшее изображение и чувствуя связь с бабушкой, которую она никогда не знала так близко.
Старые книги оказались настоящим сокровищем, настоящей библиотекой забытых знаний. Толстые тома в кожаных переплётах с золотым тиснением хранили в себе истории любви, приключения и открытия, мудрость веков, заключённую в пожелтевших страницах. Лиза наугад открыла один из них и прочитала вслух отрывок из стихотворения, написанного витиеватым почерком, полным изящества и романтики: «И только лунный свет проникнет сквозь листву, чтобы осветить твой сон, моя любовь...» Она почувствовала, как по коже побежали мурашки. Это было словно послание из прошлого, адресованное ей самой, эхо любви, пережившее века.
Платья, сложенные в старинном комоде, благоухали лавандой и розовым маслом — ароматами, навевающими воспоминания о балах и светских приёмах. Шёлк и бархат, хоть и выцветшие от времени, сохранили свою роскошь и элегантность, свидетельствуя о былом великолепии. Лиза представила, как эти платья кружились в танце на балах и приёмах, как их владелицы кокетливо улыбались кавалерам под звуки вальса, как вершились судьбы и зарождалась любовь. Она почувствовала себя частью этой истории, наследницей стиля и грации.
Среди безделушек, старых украшений и памятных мелочей она нашла маленькую фарфоровую куколку с отбитым носом. Она помнила, как играла с ней в детстве. Куколка была её любимой игрушкой, верным другом и компаньоном, пока однажды случайно не упала и не повредила лицо. Лиза бережно взяла её в руки, словно оберегая от новой беды, вспоминая то детское горе и сожаление. Она решила, что обязательно починит её и поставит на полку в детской, которую они планировали обустроить в будущем, чтобы куколка стала символом преемственности поколений и напоминанием о счастливом детстве.
Погрузившись в мир прошлого, Лиза совсем забыла о времени, потерявшись в лабиринтах воспоминаний и находок. Она уже чётко представляла, как все эти вещи впишутся в интерьер обновлённого дома, как они станут частью его души. Зеркало в гостиной, отражающее не только свет, но и историю семьи, словно окно в прошлое. Лампа в спальне, создающая атмосферу романтики и уюта, приглашающая к мечтам и нежности. Куколка на полке в детской, напоминающая о счастливом детстве и надежде на будущее, как символ продолжения рода.
Она представила, как удивится Эрик, увидев преображение дома, как его скептицизм сменится восхищением. Он всегда поддерживал ее идеи, но иногда был немного скептичен, предпочитая современный стиль и практичность. Лиза знала, что на этот раз он будет поражен. Он увидит, что это не просто ремонт, а настоящее возрождение — не только дома, но и их семьи, их корней. Он почувствует тепло истории, пронизывающее стены дома.
Лиза вздохнула, чувствуя усталость, но и удовлетворение, словно после долгого и увлекательного путешествия. День прошел не зря. Она нашла не просто старые вещи, а кусочки истории, которые свяжут их с прошлым и наполнят их жизнь новым смыслом, сделают их сильнее и увереннее в будущем. Она спустилась с чердака, держа в руках старую кружевную шаль и куколку с отбитым носом, словно самое ценное сокровище в мире. Солнце клонилось к закату, окрашивая небо в теплые оттенки оранжевого и розового, создавая атмосферу волшебства и надежды. Лиза улыбнулась. Она знала, что впереди их ждёт много работы, но была уверена, что они справятся. Ведь у них есть не только старый дом, но и любовь, способная вдохнуть жизнь в любые стены, преодолеть любые трудности. И, конечно же, сокровища, найденные на чердаке, которые будут хранить тепло их семейного очага, передавая его из поколения в поколение. Дом станет не просто местом жительства, а настоящим семейным гнёздышком, наполненным любовью, историей и уютом.
Лиза тяжело вздохнула, бросив взгляд на настенные часы, чей механизм безжалостно отсчитывал минуты, приближая час возвращения Эрика со службы. Шесть вечера, а в доме царит хаос: ни ужина на горизонте, ни намёка на порядок, который она так тщательно поддерживала. Этот выходной, обещавший столь долгожданный отдых и близость, был грубо нарушен неожиданным вызовом в часть. Ярость, обида и страх сплелись в сложный клубок, скручивая её изнутри.
В обычные выходные они жили как в замедленной съёмке, наслаждаясь каждой секундой. Неторопливые прогулки по лесу превращались в маленькие приключения, их руки находили друг друга, сплетаясь в тёплом союзе, а глаза жадно впитывали красоту окружающего мира. Вечера превращались в уютные гнёздышки под тёплым пледом на любимом диване, когда они, затаив дыхание, следили за перипетиями сюжета на экране. А долгие беседы на веранде за чашкой ароматного чая превращались в исповеди, где они делились мечтами и радостями, строили планы на будущее и наслаждались тихим, умиротворяющим ощущением семейного счастья. Такие дни были на вес золота, особенно в последнее время, когда служба Эрика безжалостно отнимала у него время и силы. Именно поэтому Лиза лелеяла эти воспоминания, словно драгоценные жемчужины, перебирая их в моменты одиночества, черпая в них тепло и надежду, как путник, уставший после долгой дороги, находит прохладу у родника.
Через пятнадцать мучительных минут Лиза, нервно теребя край вышитой занавески, вглядывалась в улицу, пытаясь выхватить из сумерек знакомую фигуру в военной форме. Заходящее солнце, расплескав по небу багрянец и золото, окутывало все вокруг теплым, почти нереальным сиянием. Лучи танцевали в листве деревьев, проникали сквозь оконное стекло, подсвечивая пылинки, колышущиеся в воздухе, создавая иллюзию волшебства. Но Эрика по-прежнему нигде не было. Ледяная хватка страха сжала сердце Лизы, парализуя волю. Она нутром чувствовала, что произошло что-то серьёзное. За все годы службы Эрика ни разу не вызывали на службу в выходной просто так, по пустякам. Такие вызовы всегда предвещали нечто важное, критическое, требующее его немедленного присутствия.
Лиза лихорадочно перебирала в голове возможные причины, словно от этого зависела её жизнь: плановые учения, о которых она забыла? Внезапная проверка боеготовности, объявленная без предупреждения? Или, не дай бог, что-то случилось на границе? Мысли о возможном военном конфликте леденили кровь, превращая её в сосульки. Она отчаянно пыталась отогнать эти мрачные предчувствия, словно назойливых мух, отмахиваясь от надвигающейся беды, но тревога нарастала с каждой минутой, подобно тяжёлой, неумолимой волне, готовой обрушиться и утащить её в ледяную бездну отчаяния. В животе образовалась сосущая пустота, а в горле пересохло, словно она долго и безуспешно кричала, пытаясь дозваться его.
Что делать? Куда бежать? Позвонить в часть? Спросить у его сослуживцев, может, они что-нибудь знают? Лиза терзалась сомнениями, до крови прикусывая губы, оставляя на них багровый след. Она представляла себе строгий, бесстрастный голос дежурного, его казенные ответы, полные сухих, обезличенных формулировок, которые вряд ли прояснят ситуацию, а скорее только усилят ее тревогу. А вдруг, наоборот, она получит обнадеживающую информацию? Хотя, справедливости ради, молчание терзало ее куда сильнее, чем любая, даже самая страшная новость. Неведение было невыносимым, оно давило на нее всей своей тяжестью, парализуя разум.
Лиза чувствовала, как по спине пробегают мурашки, словно невидимые ледяные пальцы касаются ее кожи, вызывая озноб, а в висках стучит, отдаваясь гулкой, пульсирующей болью в голове. Она металась по комнате, как зверь в клетке, не находя себе места, не зная, какое решение будет правильным, что предпринять в этом мучительном ожидании. Оставалось только ждать, но хватит ли у нее сил ещё хоть минуту выносить это мучительное неведение, это гнетущее предчувствие беды? Она чувствовала, как медленно сходит с ума от страха за него, за их будущее, за их любовь, которая в последнее время и так подвергалась испытаниям расстоянием и его постоянной занятостью. Эта неопределенность, это ожидание, словно ядовитый корень, прорастали в ее сердце, отравляя душу и наполняя жизнь тревогой. Она боялась услышать самое страшное, боялась реальности, которая могла обрушиться на нее, но еще больше боялась неизвестности, которая, казалось, медленно пожирала ее изнутри, превращая в пустую оболочку.
За окном сгущались сумерки, поглощая последние отблески заката. Комната медленно погружалась в полумрак, становясь продолжением ее души, наполненной тревогой и ожиданием. Завыл ветер, ударяясь в стекла, словно предвещая бурю. Лиза поежилась, почувствовав, как холод проникает в кости. Она подошла к окну и прижалась лбом к холодному стеклу, пытаясь разглядеть хоть что-то в надвигающейся темноте.
Вдруг вдалеке, в свете уличного фонаря, она заметила знакомый силуэт. Сердце на мгновение замерло, а затем забилось с бешеной скоростью. Это был он. Он шёл медленно, опустив голову, его походка казалась тяжёлой и усталой. На нём была всё та же военная форма, но что-то изменилось в его осанке, в выражении лица.
Лиза отпрянула от окна и бросилась к двери, захлебываясь от облегчения и страха одновременно. Она распахнула дверь и выбежала навстречу Эрику, готовая обнять его, согреть своим теплом и развеять все его тревоги. Но, увидев его вблизи, она замерла на пороге, не в силах произнести ни слова.
Его лицо было бледным и осунувшимся, под глазами залегли глубокие тени. В его взгляде не было привычной теплоты и любви, только усталость и какая-то затаённая боль. В руках он держал небольшой, сложенный вчетверо лист бумаги.
Он медленно поднял на неё глаза, и Лиза увидела в них то, чего боялась больше всего, — отчаяние. И тогда она поняла, что над их жизнью, над их любовью
