тишины эльфийском лесу — на укромную полянку обрушилось нечто мелкое, живое, но никоим образом не похожее на говорящую птицу любой разновидности. Это нечто пищало, дёргалось и, казалось, пребывало в состоянии полного ужаса, явно не ожидая такого приёма.
Его призвали, и Спящий поспешил, ещё не разобравшись толком, что именно ему призвали, подставить руки, намереваясь изящно поймать обещанное развлечение. Но вместо этого его встретила паникующая, дёргающаяся масса, оказавшаяся не просто мелкой, но и когтистой и царапучей. Оно так бесцельно и отчаянно размахивало крошечными конечностями, пытаясь освободиться из неожиданно свалившейся на него ловушки, что умудрилось оцарапать Спящего в щёку. Тонкая, но ощутимая полоска боли прочертила бледную кожу. Нанести рану тому, кто веками не видел своей крови, было практически немыслимо. Царапина, конечно, тут же зажила без следа, регенерация, отточенная тысячелетиями, сработала мгновенно. Но несколько алых капелек крови, словно по злой иронии судьбы, умудрились попасть на того, кто нанёс рану, пропитав взъерошенный мех и, казалось, рассекая при этом кожу бедняги. Две крови из разных источников, кровь существа, скованного временем, и существа, появившегося из ниоткуда, смешались в мимолетном прикосновении, завершая ритуал ослепительно-алой вспышкой, осветившей поляну на долю секунды и оставившей в воздухе запах озона и чего-то древнего, магического и непредсказуемого.
Проморгавшись, словно после долгого сна, и всё ещё крепко держа своего призванного спутника за шкирку, Спящий постарался хорошенько рассмотреть добычу, склонив голову набок, словно любопытный ребёнок, разглядывающий диковинную игрушку. Кора его тела слегка поскрипывала, а воздух вокруг наполнился запахом влажной земли и прелых листьев.
- Человечка? — разочарованно протянул древний ужас древнего леса с совершенно детскими капризными интонациями, в которых сквозили презрение и скука. Его огромные глаза, обычно скрытые под нависшими ветвями, теперь уставились на маленькую фигурку, зажатую в его руке.
- Ты вообще кто такой? Отпусти меня! — возмущённо пискнула добыча, отчаянно пытаясь вывернуться из захвата, но тщетно. Её тело было слабым и хрупким по сравнению с грубой силой древнего существа.
- У тебя плохо получилось, — констатировал Спящий, не обращая внимания на протесты. — Я убью её, призови другого спутника, — потребовал он, швыряя невзрачное создание на траву с такой силой, что у того перехватило дыхание, и несколько секунд оно не могло вымолвить ни слова. Земля содрогнулась от силы броска, подняв облачко пыли и опавших листьев.
— Это невозможно, — с трудом, задыхаясь и держась за бок, возразил Эрик, постепенно восстанавливая силы благодаря тому, что находился рядом с сердцем леса. Его лицо было бледным, покрытым испариной. — Ритуал завершён, и никто не сможет его повторить. Лишь трижды можно было спеть песнь призыва и один раз для каждого нуждающегося. Амулет великого мастера разрушен. Но финал песни был искажён действием. Господин, вы случайно смешали кровь с призванным спутником.
- И что? — капризно изогнул бровь Спящий, словно не понимая всей серьёзности ситуации. Он уставился на свою огромную ладонь, покрытую корой и мхом, словно пытаясь найти там ответ.
- Вы приняли это создание в свой род на правах младшего родственника, — с тревогой в голосе объяснил Эрик. — Цвет вспышки... Верховная Владычица скрепила ваши узы. Теперь эта связь нерушима. Убийство этого... родственника... повлечёт за собой непредсказуемые последствия как для вас, так и для леса. Нарушение клятвы, данной перед Верховной Владычицей, может привести к гневу стихий и... даже к гибели самого леса. Эта связь изменила саму природу ритуала, превратив его из призыва в… усыновление.
Возможно, Эрику показалось, но Спящий, казалось, пробормотал себе под нос что-то вроде «мстительная стерва». Слова были тихими, почти неразличимыми, и Эрик не был уверен, правильно ли он их расслышал, или это просто плод его разыгравшегося воображения на фоне общего напряжения. Пока между ними висела напряжённая тишина и шёл этот внутренний диалог о том, что они услышали, человечка, лежащая на траве, пришла в себя. Она застонала, поморщилась и попыталась сесть, оглядываясь вокруг затуманенным взглядом, словно не понимая, где она и что здесь происходит.
Она вскочила на ноги и заозиралась вокруг. Высокие, мрачные деревья, переплетенные колючими лианами, отбрасывали причудливые тени, делая и без того незнакомый лес еще более жутким и таинственным. Очевидно, лес ничуть не походил на ту местность, где обитала призванная сюда особа - ни тебе уютных городских улочек, ни привычного шума машин, ни даже намека на цивилизацию.
- Эй вы, верните меня, где взяли! - потребовала юная особа человеческой породы, сурово сведя брови, отчего на переносице залегла глубокая морщинка. Она взъерошила рукой постыдно короткие коричневые, как шерсть у зверей, волосы, пытаясь придать себе более грозный вид. Получалось не очень.
А Спящий, вместо того, чтобы убить Эрика, коль поднять руку на неподходящего спутника он не имеет возможности, взял и расхохотался. Весело, звеняще, завораживающе задорно. Смех его был подобен перезвону колокольчиков, наполняя воздух чистой, безудержной радостью. Эльф потерял нить рассуждений и начал улыбаться, заражаясь против воли настроением Спящего Предка. Его лицо озарилось легкой, почти детской улыбкой, совершенно не вяжущейся с его суровым обликом.
- Я с глухими разговариваю? Хватит ржать! Верните меня назад, откуда взяли! - сварливо повторила почему-то совершенно не очарованная дивными звуками взлохмаченная человечка. В ее голосе слышалась откровенная злость и растерянность.
После мелодичного смеха Спящего ее голос показался хриплым карканьем мелкой вороны, режущим слух и полным раздражения.
- Передумал! Убивать не буду! Она забавная! Я буду звать её Асс, ежик, - объявил Спящий, словно решив, какое имя дать новой игрушке.
- Ас - это скандинавский бог, а я Алиса, нечего коверкать, - сварливо поправила нахальная человечка, снова осмотрелась и обратилась к Эрику, надеясь найти хоть немного понимания. - Ты, дядя, вроде чуть более адекватен, чем этот неизвестно чем обкурившийся нудист. Верните меня назад! Это ведь из-за вас я здесь оказалась, не знаю уж каким образом.
- Прости, человечка, ритуал завершен. Ты связана со Спящим, - эльф повёл рукой в сторону указанного создания, - нерасторжимыми узами. В его голосе звучало сожаление, но в то же время и фатализм.
- Чего? - нехорошо прищурилась девушка и даже себя на всякий случай оглядела. Цепи, что ли, искала? Или, может, пыталась почувствовать ту самую "нерасторжимую связь", о которой говорил эльф. В ее глазах мелькнуло недоверие, смешанное с зарождающейся паникой.
Разговор повис в воздухе, пропитанном разочарованием и безысходностью.
– Не в нашей воле их расторгнуть, – Эрик повторил, словно заученную мантру, – и переместить тебя куда-либо я тоже не властен. Ты была призвана ритуалом, обратной силы он не имеет. Это закон, против которого бессильны даже мы, практикующие маги.
Алиса, ощущая себя пешкой в чужой игре, сжала кулаки.
– А кто может всё взад повернуть? – её голос звучал мрачно, с нотками отчаяния, но и с тенью надежды, готовой вспыхнуть от малейшего лучика.
Эрик замялся. Он был законником, хранителем правил, но в глубине души понимал, как абсурдна и несправедлива может быть слепая вера в закон.
– Подобное во власти лишь высших сил, – ответил он расплывчато, стараясь не обнадежить слишком сильно. Он и сам не знал доподлинно чёткого ответа на этот вопрос. Знания о делах высших сил были обрывочны, скорее легенды, чем четкие инструкции.
– То есть нельзя вам, а им можно? – продолжала допытываться Алиса, упрямо цепляясь за эту соломинку. В её глазах плескалась смесь страха и решимости. Отступать она не собиралась.
Эрик вздохнул, ощущая тяжесть возложенной на него ответственности.
– Воистину, – подтвердил он, стараясь говорить как можно более убедительно. – Высшие, если на то есть их воля и желание, могут многое, почти всё, но ключевое слово в этой сентенции «если». И вот это «если» – самое непредсказуемое и неуловимое, что есть во Вселенной.
Он замолчал, погружаясь в размышления о том, как убедить этих самых Высших проявить свою волю в пользу этой несчастной девушки. Задача казалась невыполнимой.
- Тогда зови их или веди к ним меня, - потребовала девушка.
- Она забавная, - снова со смешком восхитился Спящий, покачивая головой. - С высшими говорить желает. Прямо как дитя, верящее в сказки. Но какая непосредственность! Будто спустилась с небес, чтобы освежить этот затхлый мир.
- Хоть с чёртом лысым, ёбушки воробушки! - рявкнула Алиса, теряя последние крупицы терпения, которые еще удерживали её от истерики. Её голос сорвался на крик, эхом отражаясь от окружающих деревьев. - Я домой хочу! Понятно?! Домой! Я свободная девушка, а не пришей кобыле хвост к какому-нибудь нудисту в чаще колючего леса! Что я здесь вообще делаю? Дайте мне хоть какое-то объяснение, а не ваши дурацкие загадки и намеки!
Она топнула ногой, подняв облачко пыли.
- Я не хочу разговаривать с 'высшими'! Я хочу видеть свою семью, своих друзей, свою жизнь! А не торчать здесь, как экспонат в зоопарке для ваших утех!
Эти слова стали последней каплей в чаше. Спящий, который до этого момента сдерживал себя из последних сил, рухнул на траву, всем телом содрогаясь от безудержного смеха. Его хохот был таким громким и заразительным, что птицы вспорхнули с ближайших веток, испуганно улетая прочь. Слезы текли по его щекам, а в глазах плескалось неподдельное веселье. Он казался совершенно неспособным остановиться, словно Алисины слова пробили некую плотину, и теперь его переполняла безудержная радость. Лежа на траве, он продолжал хохотать, захлебываясь воздухом и бессильно размахивая руками. Этот смех, казалось, был реакцией на всю абсурдность ситуации, на всю безысходность Алисиного положения и на всю комичность их взаимодействия.
8
Эрик резко сел на кровати, словно катапультированный невидимой силой. Сердце колотилось в груди, отбивая бешеный ритм, а тяжелое, рваное дыхание обжигало пересохшее горло. Всё тело покрылось предательской испариной, словно он только что вынырнул из ледяной воды. Холодный, липкий пот обволакивал кожу, заставляя непроизвольно вздрагивать, словно от прикосновения ледяных пальцев, блуждающих по телу. В полумраке комнаты его взгляд метался, беспокойно скользя по предметам мебели, пытаясь ухватиться за знакомые очертания, за твердую почву реальности, чтобы убедиться, что он в безопасности, в своей постели, в своем доме.
Сон был таким реалистичным, таким… живым, что на несколько мгновений он действительно поверил: вот он снова там, в этом прекрасном, умиротворяющем лесу, лесном оазисе, до которого ему, вероятно, никогда больше не добраться в реальности, а только в этом изматывающем сознание сне. И перед ним — знакомые, но измученные лица: коротко стриженная девушка, чьи глаза, несмотря на усталость, полны невысказанной грусти и глубокой потери, мужчина с длинными, спутанными волосами, словно проснувшийся от долгого, кошмарного сна, отягощенный его последствиями, и два мальчишки, неподвижно лежащих без сознания на влажной земле, словно выброшенные безжалостной волной на чужой и неприветливый берег. Их бледные лица и неестественная поза вселяли животный ужас.
Раньше кошмары были другими. Если это вообще можно назвать кошмарами. Скорее, мучительные, смутные образы насилия и потерь, преследовавшие его в полузабытьи, рваные обрывки воспоминаний, которые он тщетно, годами, пытался собрать в единое целое и осмыслить. В этих фрагментах он снова и снова оказывался там, в той проклятой долине, чувствуя тошнотворный запах пороха, видя искажённые ужасом лица погибших товарищей, слыша крики боли и отчаяния, эхом отдающиеся в его голове, разрывая ее на части. Были и эпизоды лунатизма, периоды бессознательного блуждания по дому, пугавшие его самого и, конечно, его близких, оставлявшие его на следующий день опустошенным, разбитым, и полным необъяснимого, гнетущего страха. Иногда его захлестывала немотивированная агрессия, вспышки гнева, возникавшие, казалось, из ниоткуда, и направленные на тех, кто пытался к нему приблизиться, коснуться его израненной души своим сочувствием, своими теплыми словами. Но такого… такого, как сейчас, ещё ни разу не было. Это был не просто кошмар, а яркое, осязаемое погружение в прошлое, стирающее грань между реальностью и воображением, затягивающее его в воронку давно забытых, но не пережитых до конца эмоций и болезненных воспоминаний. Сон настолько захватил его, что он почти физически мог почувствовать влажность травы под ногами, услышать пение птиц в кронах деревьев и даже ощутить легкое, прохладное прикосновение ветра к лицу, несущее с собой запахи леса и сырой земли.
Посттравматический синдром – та ещё дрянь. Он, как никто другой, знал это. Знал по себе, по бесконечным, безрадостным рассказам сослуживцев, травмированных войной не меньше его, по сухим строчкам учебников и медицинских статей, которые он с остервенением изучал во время длительной, мучительной реабилитации, пытаясь понять, что с ним происходит. Но теория – это одно, а практика – совсем другое, особенно когда рядом с тобой живут самые дорогие, самые любящие люди, чьи жизни неразрывно сплелись с твоей собственной. Как защитить их от своей боли, от своих внутренних демонов, от той тьмы, которая то и дело норовит вырваться наружу и поглотить все светлое на своем пути? Как убедить их, что он все еще тот человек, которого они полюбили, тот Эрик, которого они знали до войны, а не сломанный, искалеченный войной зверь, способный причинить им нестерпимую боль? Как доказать, что он способен на любовь, а не только на разрушение?
А если взять в расчёт тот факт, что он не просто человек, переживший войну, а хорошо обученный, профессиональный солдат, то дело дрянь втройне. Его годами учили убивать, выживать в самых нечеловеческих условиях, подавлять любые эмоции, превращая в безжалостную машину для убийства. Он – машина войны, запрограммированная на уничтожение, механизм, созданный для беспрекословного выполнения приказов, а не для любви, сострадания и заботы. И теперь эта программа давала сбой, выплескивая наружу накопившуюся годами боль и травму, грозясь разрушить все, что он так старательно строил после возвращения домой. Он не мог позволить себе потерять контроль, не мог допустить, чтобы его навыки и инстинкты обратились против тех, кого он должен защищать, против единственных людей, ради которых он еще жил. Он должен был найти способ справиться с этим, загнать обратно в клетку своих демонов, прежде чем эта кромешная тьма поглотит его самого и тех, кто ему дорог, оставив после себя лишь пепел и зияющую пустоту. В комнате воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым, сбившимся дыханием – предвестник грядущей бури, которая с каждой секундой набирала силу и разворачивалась в его истерзанной душе. Он чувствовал, как она подступает все ближе, угрожая захлестнуть его с головой. Он должен что-то предпринять. Прямо сейчас.
Его призвали, и Спящий поспешил, ещё не разобравшись толком, что именно ему призвали, подставить руки, намереваясь изящно поймать обещанное развлечение. Но вместо этого его встретила паникующая, дёргающаяся масса, оказавшаяся не просто мелкой, но и когтистой и царапучей. Оно так бесцельно и отчаянно размахивало крошечными конечностями, пытаясь освободиться из неожиданно свалившейся на него ловушки, что умудрилось оцарапать Спящего в щёку. Тонкая, но ощутимая полоска боли прочертила бледную кожу. Нанести рану тому, кто веками не видел своей крови, было практически немыслимо. Царапина, конечно, тут же зажила без следа, регенерация, отточенная тысячелетиями, сработала мгновенно. Но несколько алых капелек крови, словно по злой иронии судьбы, умудрились попасть на того, кто нанёс рану, пропитав взъерошенный мех и, казалось, рассекая при этом кожу бедняги. Две крови из разных источников, кровь существа, скованного временем, и существа, появившегося из ниоткуда, смешались в мимолетном прикосновении, завершая ритуал ослепительно-алой вспышкой, осветившей поляну на долю секунды и оставившей в воздухе запах озона и чего-то древнего, магического и непредсказуемого.
Проморгавшись, словно после долгого сна, и всё ещё крепко держа своего призванного спутника за шкирку, Спящий постарался хорошенько рассмотреть добычу, склонив голову набок, словно любопытный ребёнок, разглядывающий диковинную игрушку. Кора его тела слегка поскрипывала, а воздух вокруг наполнился запахом влажной земли и прелых листьев.
- Человечка? — разочарованно протянул древний ужас древнего леса с совершенно детскими капризными интонациями, в которых сквозили презрение и скука. Его огромные глаза, обычно скрытые под нависшими ветвями, теперь уставились на маленькую фигурку, зажатую в его руке.
- Ты вообще кто такой? Отпусти меня! — возмущённо пискнула добыча, отчаянно пытаясь вывернуться из захвата, но тщетно. Её тело было слабым и хрупким по сравнению с грубой силой древнего существа.
- У тебя плохо получилось, — констатировал Спящий, не обращая внимания на протесты. — Я убью её, призови другого спутника, — потребовал он, швыряя невзрачное создание на траву с такой силой, что у того перехватило дыхание, и несколько секунд оно не могло вымолвить ни слова. Земля содрогнулась от силы броска, подняв облачко пыли и опавших листьев.
— Это невозможно, — с трудом, задыхаясь и держась за бок, возразил Эрик, постепенно восстанавливая силы благодаря тому, что находился рядом с сердцем леса. Его лицо было бледным, покрытым испариной. — Ритуал завершён, и никто не сможет его повторить. Лишь трижды можно было спеть песнь призыва и один раз для каждого нуждающегося. Амулет великого мастера разрушен. Но финал песни был искажён действием. Господин, вы случайно смешали кровь с призванным спутником.
- И что? — капризно изогнул бровь Спящий, словно не понимая всей серьёзности ситуации. Он уставился на свою огромную ладонь, покрытую корой и мхом, словно пытаясь найти там ответ.
- Вы приняли это создание в свой род на правах младшего родственника, — с тревогой в голосе объяснил Эрик. — Цвет вспышки... Верховная Владычица скрепила ваши узы. Теперь эта связь нерушима. Убийство этого... родственника... повлечёт за собой непредсказуемые последствия как для вас, так и для леса. Нарушение клятвы, данной перед Верховной Владычицей, может привести к гневу стихий и... даже к гибели самого леса. Эта связь изменила саму природу ритуала, превратив его из призыва в… усыновление.
Возможно, Эрику показалось, но Спящий, казалось, пробормотал себе под нос что-то вроде «мстительная стерва». Слова были тихими, почти неразличимыми, и Эрик не был уверен, правильно ли он их расслышал, или это просто плод его разыгравшегося воображения на фоне общего напряжения. Пока между ними висела напряжённая тишина и шёл этот внутренний диалог о том, что они услышали, человечка, лежащая на траве, пришла в себя. Она застонала, поморщилась и попыталась сесть, оглядываясь вокруг затуманенным взглядом, словно не понимая, где она и что здесь происходит.
Она вскочила на ноги и заозиралась вокруг. Высокие, мрачные деревья, переплетенные колючими лианами, отбрасывали причудливые тени, делая и без того незнакомый лес еще более жутким и таинственным. Очевидно, лес ничуть не походил на ту местность, где обитала призванная сюда особа - ни тебе уютных городских улочек, ни привычного шума машин, ни даже намека на цивилизацию.
- Эй вы, верните меня, где взяли! - потребовала юная особа человеческой породы, сурово сведя брови, отчего на переносице залегла глубокая морщинка. Она взъерошила рукой постыдно короткие коричневые, как шерсть у зверей, волосы, пытаясь придать себе более грозный вид. Получалось не очень.
А Спящий, вместо того, чтобы убить Эрика, коль поднять руку на неподходящего спутника он не имеет возможности, взял и расхохотался. Весело, звеняще, завораживающе задорно. Смех его был подобен перезвону колокольчиков, наполняя воздух чистой, безудержной радостью. Эльф потерял нить рассуждений и начал улыбаться, заражаясь против воли настроением Спящего Предка. Его лицо озарилось легкой, почти детской улыбкой, совершенно не вяжущейся с его суровым обликом.
- Я с глухими разговариваю? Хватит ржать! Верните меня назад, откуда взяли! - сварливо повторила почему-то совершенно не очарованная дивными звуками взлохмаченная человечка. В ее голосе слышалась откровенная злость и растерянность.
После мелодичного смеха Спящего ее голос показался хриплым карканьем мелкой вороны, режущим слух и полным раздражения.
- Передумал! Убивать не буду! Она забавная! Я буду звать её Асс, ежик, - объявил Спящий, словно решив, какое имя дать новой игрушке.
- Ас - это скандинавский бог, а я Алиса, нечего коверкать, - сварливо поправила нахальная человечка, снова осмотрелась и обратилась к Эрику, надеясь найти хоть немного понимания. - Ты, дядя, вроде чуть более адекватен, чем этот неизвестно чем обкурившийся нудист. Верните меня назад! Это ведь из-за вас я здесь оказалась, не знаю уж каким образом.
- Прости, человечка, ритуал завершен. Ты связана со Спящим, - эльф повёл рукой в сторону указанного создания, - нерасторжимыми узами. В его голосе звучало сожаление, но в то же время и фатализм.
- Чего? - нехорошо прищурилась девушка и даже себя на всякий случай оглядела. Цепи, что ли, искала? Или, может, пыталась почувствовать ту самую "нерасторжимую связь", о которой говорил эльф. В ее глазах мелькнуло недоверие, смешанное с зарождающейся паникой.
Разговор повис в воздухе, пропитанном разочарованием и безысходностью.
– Не в нашей воле их расторгнуть, – Эрик повторил, словно заученную мантру, – и переместить тебя куда-либо я тоже не властен. Ты была призвана ритуалом, обратной силы он не имеет. Это закон, против которого бессильны даже мы, практикующие маги.
Алиса, ощущая себя пешкой в чужой игре, сжала кулаки.
– А кто может всё взад повернуть? – её голос звучал мрачно, с нотками отчаяния, но и с тенью надежды, готовой вспыхнуть от малейшего лучика.
Эрик замялся. Он был законником, хранителем правил, но в глубине души понимал, как абсурдна и несправедлива может быть слепая вера в закон.
– Подобное во власти лишь высших сил, – ответил он расплывчато, стараясь не обнадежить слишком сильно. Он и сам не знал доподлинно чёткого ответа на этот вопрос. Знания о делах высших сил были обрывочны, скорее легенды, чем четкие инструкции.
– То есть нельзя вам, а им можно? – продолжала допытываться Алиса, упрямо цепляясь за эту соломинку. В её глазах плескалась смесь страха и решимости. Отступать она не собиралась.
Эрик вздохнул, ощущая тяжесть возложенной на него ответственности.
– Воистину, – подтвердил он, стараясь говорить как можно более убедительно. – Высшие, если на то есть их воля и желание, могут многое, почти всё, но ключевое слово в этой сентенции «если». И вот это «если» – самое непредсказуемое и неуловимое, что есть во Вселенной.
Он замолчал, погружаясь в размышления о том, как убедить этих самых Высших проявить свою волю в пользу этой несчастной девушки. Задача казалась невыполнимой.
- Тогда зови их или веди к ним меня, - потребовала девушка.
- Она забавная, - снова со смешком восхитился Спящий, покачивая головой. - С высшими говорить желает. Прямо как дитя, верящее в сказки. Но какая непосредственность! Будто спустилась с небес, чтобы освежить этот затхлый мир.
- Хоть с чёртом лысым, ёбушки воробушки! - рявкнула Алиса, теряя последние крупицы терпения, которые еще удерживали её от истерики. Её голос сорвался на крик, эхом отражаясь от окружающих деревьев. - Я домой хочу! Понятно?! Домой! Я свободная девушка, а не пришей кобыле хвост к какому-нибудь нудисту в чаще колючего леса! Что я здесь вообще делаю? Дайте мне хоть какое-то объяснение, а не ваши дурацкие загадки и намеки!
Она топнула ногой, подняв облачко пыли.
- Я не хочу разговаривать с 'высшими'! Я хочу видеть свою семью, своих друзей, свою жизнь! А не торчать здесь, как экспонат в зоопарке для ваших утех!
Эти слова стали последней каплей в чаше. Спящий, который до этого момента сдерживал себя из последних сил, рухнул на траву, всем телом содрогаясь от безудержного смеха. Его хохот был таким громким и заразительным, что птицы вспорхнули с ближайших веток, испуганно улетая прочь. Слезы текли по его щекам, а в глазах плескалось неподдельное веселье. Он казался совершенно неспособным остановиться, словно Алисины слова пробили некую плотину, и теперь его переполняла безудержная радость. Лежа на траве, он продолжал хохотать, захлебываясь воздухом и бессильно размахивая руками. Этот смех, казалось, был реакцией на всю абсурдность ситуации, на всю безысходность Алисиного положения и на всю комичность их взаимодействия.
8
Эрик резко сел на кровати, словно катапультированный невидимой силой. Сердце колотилось в груди, отбивая бешеный ритм, а тяжелое, рваное дыхание обжигало пересохшее горло. Всё тело покрылось предательской испариной, словно он только что вынырнул из ледяной воды. Холодный, липкий пот обволакивал кожу, заставляя непроизвольно вздрагивать, словно от прикосновения ледяных пальцев, блуждающих по телу. В полумраке комнаты его взгляд метался, беспокойно скользя по предметам мебели, пытаясь ухватиться за знакомые очертания, за твердую почву реальности, чтобы убедиться, что он в безопасности, в своей постели, в своем доме.
Сон был таким реалистичным, таким… живым, что на несколько мгновений он действительно поверил: вот он снова там, в этом прекрасном, умиротворяющем лесу, лесном оазисе, до которого ему, вероятно, никогда больше не добраться в реальности, а только в этом изматывающем сознание сне. И перед ним — знакомые, но измученные лица: коротко стриженная девушка, чьи глаза, несмотря на усталость, полны невысказанной грусти и глубокой потери, мужчина с длинными, спутанными волосами, словно проснувшийся от долгого, кошмарного сна, отягощенный его последствиями, и два мальчишки, неподвижно лежащих без сознания на влажной земле, словно выброшенные безжалостной волной на чужой и неприветливый берег. Их бледные лица и неестественная поза вселяли животный ужас.
Раньше кошмары были другими. Если это вообще можно назвать кошмарами. Скорее, мучительные, смутные образы насилия и потерь, преследовавшие его в полузабытьи, рваные обрывки воспоминаний, которые он тщетно, годами, пытался собрать в единое целое и осмыслить. В этих фрагментах он снова и снова оказывался там, в той проклятой долине, чувствуя тошнотворный запах пороха, видя искажённые ужасом лица погибших товарищей, слыша крики боли и отчаяния, эхом отдающиеся в его голове, разрывая ее на части. Были и эпизоды лунатизма, периоды бессознательного блуждания по дому, пугавшие его самого и, конечно, его близких, оставлявшие его на следующий день опустошенным, разбитым, и полным необъяснимого, гнетущего страха. Иногда его захлестывала немотивированная агрессия, вспышки гнева, возникавшие, казалось, из ниоткуда, и направленные на тех, кто пытался к нему приблизиться, коснуться его израненной души своим сочувствием, своими теплыми словами. Но такого… такого, как сейчас, ещё ни разу не было. Это был не просто кошмар, а яркое, осязаемое погружение в прошлое, стирающее грань между реальностью и воображением, затягивающее его в воронку давно забытых, но не пережитых до конца эмоций и болезненных воспоминаний. Сон настолько захватил его, что он почти физически мог почувствовать влажность травы под ногами, услышать пение птиц в кронах деревьев и даже ощутить легкое, прохладное прикосновение ветра к лицу, несущее с собой запахи леса и сырой земли.
Посттравматический синдром – та ещё дрянь. Он, как никто другой, знал это. Знал по себе, по бесконечным, безрадостным рассказам сослуживцев, травмированных войной не меньше его, по сухим строчкам учебников и медицинских статей, которые он с остервенением изучал во время длительной, мучительной реабилитации, пытаясь понять, что с ним происходит. Но теория – это одно, а практика – совсем другое, особенно когда рядом с тобой живут самые дорогие, самые любящие люди, чьи жизни неразрывно сплелись с твоей собственной. Как защитить их от своей боли, от своих внутренних демонов, от той тьмы, которая то и дело норовит вырваться наружу и поглотить все светлое на своем пути? Как убедить их, что он все еще тот человек, которого они полюбили, тот Эрик, которого они знали до войны, а не сломанный, искалеченный войной зверь, способный причинить им нестерпимую боль? Как доказать, что он способен на любовь, а не только на разрушение?
А если взять в расчёт тот факт, что он не просто человек, переживший войну, а хорошо обученный, профессиональный солдат, то дело дрянь втройне. Его годами учили убивать, выживать в самых нечеловеческих условиях, подавлять любые эмоции, превращая в безжалостную машину для убийства. Он – машина войны, запрограммированная на уничтожение, механизм, созданный для беспрекословного выполнения приказов, а не для любви, сострадания и заботы. И теперь эта программа давала сбой, выплескивая наружу накопившуюся годами боль и травму, грозясь разрушить все, что он так старательно строил после возвращения домой. Он не мог позволить себе потерять контроль, не мог допустить, чтобы его навыки и инстинкты обратились против тех, кого он должен защищать, против единственных людей, ради которых он еще жил. Он должен был найти способ справиться с этим, загнать обратно в клетку своих демонов, прежде чем эта кромешная тьма поглотит его самого и тех, кто ему дорог, оставив после себя лишь пепел и зияющую пустоту. В комнате воцарилась гнетущая тишина, нарушаемая лишь его прерывистым, сбившимся дыханием – предвестник грядущей бури, которая с каждой секундой набирала силу и разворачивалась в его истерзанной душе. Он чувствовал, как она подступает все ближе, угрожая захлестнуть его с головой. Он должен что-то предпринять. Прямо сейчас.
