Лиза вздохнула от облегчения, почувствовав, как напряжение, копившееся годами, немного отступило. Эта постоянная, ноющая боль потери, словно осколок застрявший в сердце, выматывала её сильнее самой тяжелой физической работы. Она словно таскала на себе груз из осколков прошлого – улыбок детей, крепких объятий мужа, совместных праздников и путешествий – который с каждым днем становился все тяжелее, придавливая к земле, лишая воли к жизни. Она стала тенью самой себя, затворницей в квартире, где каждый предмет напоминал об утраченном счастье, кричал о невосполнимой утрате. В зеркале она видела лишь потухшие глаза и седые волосы, появившиеся задолго до срока, свидетельство бесконечного горя, которое отпечаталось на её лице, словно клеймо. Она перестала верить в будущее, в возможность снова почувствовать радость, искреннюю, без примеси горечи. Ее жизнь превратилась в монотонное существование, лишенное красок и смысла, в замкнутый круг из воспоминаний и сожалений. Она перестала замечать смену времен года, красоту природы, даже вкус еды стал для неё безразличен. Все вокруг казалось серым и безжизненным, отражением пустоты, царившей в её душе.
И вот, внезапно, этот груз немного полегчал. Каким-то непостижимым образом, будто кто-то невидимый ослабил верёвки, удерживающие её в плену прошлого, подарил ей глоток свежего воздуха. Внезапный ночной гость, появившийся в её жизни словно из ниоткуда, стал для неё спасением, тем лучом света, который пробился сквозь плотную завесу тьмы, окутавшей её мир. Его появление было случайным, как заблудившаяся птица, залетевшая в открытое окно, но его присутствие оказалось целительным, словно теплый пластырь на кровоточащую рану. Это было совершенно неожиданно, спасение, которого она не ожидала от слова совсем, даже не могла представить, что такое возможно. Она и думать забыла о возможности почувствовать что-то, кроме горя, о том, что сердце способно на что-то иное, кроме бесконечной скорби, о том, что внутри нее еще теплится искра жизни. Забыла о возможности улыбаться не сквозь слезы, смеяться искренне, чувствовать тепло и... надежду, хрупкую, едва ощутимую, но все же надежду. Новый человек в её жизни заставил её вспомнить, что жизнь продолжается, что даже после самой страшной грозы может выглянуть солнце, что мир все еще полон красок, пусть и скрытых за пеленой горя. Он стал для неё не просто новым знакомым, а тихим, нежным напоминанием о том, что она достойна счастья, что она имеет право жить дальше, даже несмотря на зияющую пустоту в душе, что она имеет право на новую главу в своей истории. Он не пытался заменить ей утраченных близких, не обесценивал её горе, не заставлял её забыть прошлое. Он просто был рядом, слушал, сочувствовал, делил с ней тишину и постепенно, ненавязчиво возвращал её к жизни, как садовник, ухаживающий за увядшим цветком, поливая его надеждой и теплом. Он подарил ей надежду на то, что однажды, возможно, она сможет снова увидеть мир ярким и полным возможностей, а не только болезненным напоминанием о прошлом, что сможет найти в себе силы смотреть вперед, а не только оглядываться назад. Возможно, однажды она даже сможет простить себя за то, что осталась жива.
Лиза почувствовала долгожданное тепло, разливающееся по телу, согревающее каждую клеточку, словно возвращающее ее к жизни. Последние дни она провела в тягостном оцепенении, будто накрытая тяжелым одеялом угрюмости, вязкой и всепоглощающей. Дни тянулись медленно, окрашенные в оттенки серого и черного, а каждое утро начиналось с нарастающего чувства безнадежности. И вот, словно по мановению волшебной палочки, эта гнетущая тяжесть начала отступать, как утренний туман, освобождая место робкому, но такому желанному чувству легкости, как будто с плеч свалился огромный груз. Не в силах сдержать улыбку, робкую, но искреннюю, она невольно поддалась этому новому, освобождающему ощущению и выглянула в коридор, словно завороженная, словно увидела проблеск света в кромешной тьме.
Из-за двери доносились неторопливые мужские шаги, размеренные и успокаивающие, как ритмичное биение родного сердца, заставляющие ее собственное сердце стучать немного быстрее, с предвкушением. Но главное, что манило и пленяло чувства, – это сногсшибательный аромат свежесваренного кофе, крепкого и насыщенного, и аппетитной яичницы, словно выхваченный из самых сладких воспоминаний о домашнем уюте. Запах был настолько насыщенным и дразнящим, что у Лизы невольно заурчал живот, напоминая о пропущенном ужине и голодной ночи, проведенной в беспокойных мыслях и безуспешных попытках заснуть. Судя по всему, мужчина готовил утренний сюрприз, желая принести ей завтрак прямо в постель, окружить заботой и вниманием, словно хрупкий цветок, нуждающийся в тепле и уходе.
Однако Лиза, не выдержав ожидания, уже поднялась с кресла, в котором провела беспокойную ночь, поджав под себя ноги и укутавшись в плед, пытаясь хоть как-то уснуть, но потерпев поражение. Ей, конечно, не хотелось рушить его тщательно спланированный сюрприз, ведь в глубине души она очень ценила эту неожиданную заботу, этот маленький жест внимания, говорящий о многом. Но и возвращаться обратно в кресло сейчас, когда он был так близко, когда этот аромат заполнял все пространство, казалось уже слишком поздно, нелепо и притворно. В голове промелькнули две противоположные мысли, словно ангел и демон, шепчущие на разные уши: притвориться спящей, закутаться в плед и дать ему возможность довести свой план до конца, насладиться заслуженной заботой, или выйти навстречу, поблагодарив за проявленное участие, быть честной и открытой.
Женщина снова улыбнулась, но на этот раз улыбка была более уверенной, более открытой, словно распустившийся бутон. Все казалось таким абсурдным и невероятным, будто сцена из романтического фильма, а не ее собственная жизнь. Вроде бы чужие друг другу люди, практически незнакомцы, которые впервые встретились лишь вчера, волею случая, столкнувшись в совершенно непредсказуемой ситуации. Да, обстоятельства их знакомства были странными и, чего греха таить, довольно неожиданными и даже нелепыми, но в этом была своя прелесть, своя искра.
Но, несмотря на всю непредсказуемость ситуации, все происходящее было так приятно, так трогательно, словно давно забытое чувство нежности, вернувшееся из глубин памяти. Чертовски приятно. В этой внезапной заботе, в этом простом, человеческом тепле, она находила то, чего ей так отчаянно не хватало в последнее время, ту самую опору, надежное плечо, на которое можно опереться. И ей очень хотелось верить, что это не случайность, не мимолетное знакомство, не ошибка, а только многообещающее начало чего-то большего, чего-то светлого и доброго, что привнесет в ее жизнь новые краски и надежду. Она сделала глубокий вдох, наполняя легкие свежим воздухом и надеждой, и приготовилась встретить этот новый день с открытым сердцем и верой в лучшее.
Дверь тихо открылась, давая пройти мужчине, словно приглашая его в святая святых – спальню. Скрип петель был почти неслышен, словно он смазал их заранее, предвидя ее пробуждение, словно он готовился к этому моменту как к важному представлению. В руках он держал поднос, маленький островок утреннего комфорта в, возможно, не совсем комфортной ситуации. На подносе стояла чашка с кофе, источающая дразнящий аромат свежемолотых зерен арабики, и тарелка с идеально прожаренной яичницей-глазуньей, украшенной веточкой петрушки – небольшая, но продуманная деталь. Желток казался таким аппетитным, таким соблазнительно текучим, что у нее невольно потекли слюнки. Она почти ощущала, как его теплый, манящий вкус лопается на языке, как солнце взрывается во рту.
- Ну здравствуй, Спящая Красавица, - произнес он, подходя ближе к кровати, его тень скользнула по одеялу, словно нежное прикосновение.
Голос у незнакомца был невероятно красивым, словно сотканным из бархата и стали. Глубокий баритон, не тронутый многолетним курением, не приглушенный алкоголем. Настоящий мужской голос, богатый и резонирующий, который проходился по открытым участкам кожи словно бархатной перчаткой, вызывая легкий озноб и заставляя мурашки бегать по спине, как стайку испуганных птиц. Он был обволакивающим и уверенным, с едва уловимыми нотками… иронии? Любопытства? Презрения? Она не могла с уверенностью сказать, но этот голос определённо пробуждал не только ее слух, но и что-то еще, глубоко внутри, какую-то древнюю, инстинктивную реакцию. Она почувствовала, как краска смущения заливает щеки, несмотря на то, что она все еще лежала под одеялом, стараясь казаться спящей как можно дольше, играя роль в плохо поставленной пьесе. Ей нужно было время, чтобы осознать ситуацию, размотать клубок неизвестности, понять, кто этот незнакомец, вторгшийся в ее личное пространство, и, самое главное, что он здесь делает.
Она попыталась уловить детали, словно детектив, собирающий улики: как пахнет в комнате, помимо кофе и яичницы? Каждый аромат мог быть подсказкой. Запах был сложным, букетом, в котором переплетались ароматы дерева, возможно, полированного палисандра старинного бюро, старой кожи, возможно, дорогого кресла, и чего-то неуловимо мужского, землистого и пряного, возможно, его одеколона – дорогого и редкого. Знакомо ли ей это место? Вокруг царила какая-то давящая тишина, словно воздух был наэлектризован ожиданием, прерываемая лишь тихим тиканьем часов где-то в глубине комнаты, словно отсчитывающим ее потерянное время. Мысли метались в голове, как испуганные птицы, каждая из которых тянула в свою сторону, предлагая разные, одинаково тревожные сценарии. Ее сердце колотилось в груди, отстукивая тревожный ритм, предупреждая об опасности. Она чувствовала себя беззащитной, словно олененок, попавший в луч света фар, парализованный страхом и неопределенностью. Каждый мускул ее тела был напряжен, готовый к бегству или борьбе, в зависимости от того, как будут развиваться события, к любому исходу, который она еще не могла предвидеть.
Она осторожно приоткрыла один глаз, притворяясь, что только что проснулась, играя роль застигнутой врасплох невинности. Первое, что она увидела, были его ноги – обутые в армейские берцы, отполированные до зеркального блеска. Медленно, дюйм за дюймом, словно поднимая завесу, она подняла взгляд выше, стараясь скрыть свой страх за сонным выражением лица, за маской отрешенности. Рассматривать его сразу было бы слишком подозрительно, слишком выдало бы ее притворство, как предательская ухмылка выдает лжеца.
Нужно было выиграть время, собрать информацию, составить хотя бы примерный план действий: спросить, кто он такой, человек, который сейчас доминировал в ее пробуждении. Но чем дольше она "просыпалась", чем дольше тянула время, тем сильнее нарастало ее волнение, как прилив, неумолимо захлестывающий берег. Его брюки, идеально выглаженные, с острыми складками, намекали на хорошо подогнанную форму, идеально сидящую по фигуре. Кто он? И почему он смотрит на нее с таким... ожиданием? Словно она – долгожданный гость, прибывший с опозданием. В его взгляде читалось не только любопытство, но и какая-то скрытая оценка, словно он взвешивал ее, определяя, соответствует ли она каким-то его критериям, секретным правилам. Этот взгляд заставил ее почувствовать себя еще более уязвимой, чем прежде, словно она – экспонат под стеклом, изучаемый холодным и беспристрастным взглядом коллекционера. Она знала наверняка: этот завтрак, приготовленный с такой заботой, с таким вниманием к деталям, был частью чего-то большего, частью тщательно продуманной игры, и ей совсем не нравилось, как это начиналось. Интуиция кричала об опасности.
- Привет, - сорвалось с её губ непроизвольно, словно выпущенный из заточения вздох, и она тут же одернула себя, плотно сжав губы.
Этот звук, столь нежелательный, словно вырвался на волю разговорчивый зверёк, которого следовало держать в клетке молчания. Она вовсе не планировала отвечать, искренне надеясь раствориться в полумраке, остаться незамеченной тенью в углу. Однако, полное игнорирование, как ей показалось, граничило с откровенной, непростительной грубостью.
Её собственный голос, лишь слабый шепот, неприятно резанул слух неожиданно писклявым, почти нелепым звучанием. Этот диссонирующий тон совершенно не соответствовал тщательно выстраиваемому образу сдержанной и недоступной женщины, которую она так старательно демонстрировала миру. Смущение, словно раскалённая лава, обожгло её от кончиков пальцев до корней волос. Лиза, опустив взгляд, теперь отчаянно пыталась скрыть предательский румянец, внезапно и неконтролируемо расползавшийся по щекам обжигающим жаром. С лихорадочным, почти фанатичным интересом она принялась изучать масляное пятно, расползшееся на старом, изношенном ковре. Его первоначальный узор давно истерся под неумолимым натиском времени и бесчисленных шагов, оставив лишь блеклые воспоминания о былом великолепии. Сейчас это пятно казалось ей центром мироздания, удивительно привлекательным и безопасным уголком, гораздо более манящим, чем пронизывающий её насквозь взгляд незнакомца. В причудливой игре света и тени, пляшущих на поверхности пятна, она пыталась разглядеть таинственные очертания, словно микроскопический пейзаж с загадочными холмами и глубокими, неизведанными долинами, лишь бы избежать встречи с его глазами, ощутить его пристальный, изучающий взгляд.
Вдруг, совсем рядом, раздался тихий мужской смешок. Он был негромким и бархатистым, но прозвучал подозрительно интимно, словно бесцеремонно нарушил невидимую границу, отделяющую её от остального мира. Неожиданность и нахлынувшее, совершенно необъяснимое волнение волной ледяного холода прокатились по спине, словно прикосновение ледяного шёлка. Испуганно, словно её резко одернули за невидимую нить, Лиза вскинула голову. Он стоял гораздо ближе, чем мгновение назад. Расстояние между ними сократилось почти до дерзкой фамильярности, нагло вторгаясь в её личное пространство, заставляя почувствовать себя беззащитной и уязвимой. Она ощутила, как участилось сердцебиение, барабаня в груди тревожную, диссонирующую мелодию. В глубине его глаз плясали озорные искорки, словно он наслаждался её замешательством, подпитывался её смущением, словно вампир, испивающий энергию жертвы. На губах его застыла легкая, дразнящая улыбка, обещающая нечто неизведанное, будоражащее воображение и, возможно, опасное. Лиза не знала, чего ожидать дальше, какие намерения скрываются за его непредсказуемыми действиями, и это незнание пугало своей непредсказуемостью, своей способностью в любой момент нарушить ее тщательно выстроенный мир. Но в то же время, это же незнание странным образом притягивало, словно магнит, влекущий к себе, несмотря на все предупреждения разума. Страх и любопытство переплелись в ней в тугой, болезненный узел, сковывающий её волю и лишающий способности здраво мыслить. Она оказалась пленницей собственных противоречивых чувств, не зная, куда бежать и что предпринять.
Простите за такую наглость с моей стороны, - мужчина говорил с неловкой улыбкой, слегка виновато почесывая затылок. Его лицо, обветренное и тронутое легкой щетиной, выражало искреннее сожаление, словно он чувствовал себя незваным гостем, вторгшимся в чужой мир.
И вот, внезапно, этот груз немного полегчал. Каким-то непостижимым образом, будто кто-то невидимый ослабил верёвки, удерживающие её в плену прошлого, подарил ей глоток свежего воздуха. Внезапный ночной гость, появившийся в её жизни словно из ниоткуда, стал для неё спасением, тем лучом света, который пробился сквозь плотную завесу тьмы, окутавшей её мир. Его появление было случайным, как заблудившаяся птица, залетевшая в открытое окно, но его присутствие оказалось целительным, словно теплый пластырь на кровоточащую рану. Это было совершенно неожиданно, спасение, которого она не ожидала от слова совсем, даже не могла представить, что такое возможно. Она и думать забыла о возможности почувствовать что-то, кроме горя, о том, что сердце способно на что-то иное, кроме бесконечной скорби, о том, что внутри нее еще теплится искра жизни. Забыла о возможности улыбаться не сквозь слезы, смеяться искренне, чувствовать тепло и... надежду, хрупкую, едва ощутимую, но все же надежду. Новый человек в её жизни заставил её вспомнить, что жизнь продолжается, что даже после самой страшной грозы может выглянуть солнце, что мир все еще полон красок, пусть и скрытых за пеленой горя. Он стал для неё не просто новым знакомым, а тихим, нежным напоминанием о том, что она достойна счастья, что она имеет право жить дальше, даже несмотря на зияющую пустоту в душе, что она имеет право на новую главу в своей истории. Он не пытался заменить ей утраченных близких, не обесценивал её горе, не заставлял её забыть прошлое. Он просто был рядом, слушал, сочувствовал, делил с ней тишину и постепенно, ненавязчиво возвращал её к жизни, как садовник, ухаживающий за увядшим цветком, поливая его надеждой и теплом. Он подарил ей надежду на то, что однажды, возможно, она сможет снова увидеть мир ярким и полным возможностей, а не только болезненным напоминанием о прошлом, что сможет найти в себе силы смотреть вперед, а не только оглядываться назад. Возможно, однажды она даже сможет простить себя за то, что осталась жива.
Лиза почувствовала долгожданное тепло, разливающееся по телу, согревающее каждую клеточку, словно возвращающее ее к жизни. Последние дни она провела в тягостном оцепенении, будто накрытая тяжелым одеялом угрюмости, вязкой и всепоглощающей. Дни тянулись медленно, окрашенные в оттенки серого и черного, а каждое утро начиналось с нарастающего чувства безнадежности. И вот, словно по мановению волшебной палочки, эта гнетущая тяжесть начала отступать, как утренний туман, освобождая место робкому, но такому желанному чувству легкости, как будто с плеч свалился огромный груз. Не в силах сдержать улыбку, робкую, но искреннюю, она невольно поддалась этому новому, освобождающему ощущению и выглянула в коридор, словно завороженная, словно увидела проблеск света в кромешной тьме.
Из-за двери доносились неторопливые мужские шаги, размеренные и успокаивающие, как ритмичное биение родного сердца, заставляющие ее собственное сердце стучать немного быстрее, с предвкушением. Но главное, что манило и пленяло чувства, – это сногсшибательный аромат свежесваренного кофе, крепкого и насыщенного, и аппетитной яичницы, словно выхваченный из самых сладких воспоминаний о домашнем уюте. Запах был настолько насыщенным и дразнящим, что у Лизы невольно заурчал живот, напоминая о пропущенном ужине и голодной ночи, проведенной в беспокойных мыслях и безуспешных попытках заснуть. Судя по всему, мужчина готовил утренний сюрприз, желая принести ей завтрак прямо в постель, окружить заботой и вниманием, словно хрупкий цветок, нуждающийся в тепле и уходе.
Однако Лиза, не выдержав ожидания, уже поднялась с кресла, в котором провела беспокойную ночь, поджав под себя ноги и укутавшись в плед, пытаясь хоть как-то уснуть, но потерпев поражение. Ей, конечно, не хотелось рушить его тщательно спланированный сюрприз, ведь в глубине души она очень ценила эту неожиданную заботу, этот маленький жест внимания, говорящий о многом. Но и возвращаться обратно в кресло сейчас, когда он был так близко, когда этот аромат заполнял все пространство, казалось уже слишком поздно, нелепо и притворно. В голове промелькнули две противоположные мысли, словно ангел и демон, шепчущие на разные уши: притвориться спящей, закутаться в плед и дать ему возможность довести свой план до конца, насладиться заслуженной заботой, или выйти навстречу, поблагодарив за проявленное участие, быть честной и открытой.
Женщина снова улыбнулась, но на этот раз улыбка была более уверенной, более открытой, словно распустившийся бутон. Все казалось таким абсурдным и невероятным, будто сцена из романтического фильма, а не ее собственная жизнь. Вроде бы чужие друг другу люди, практически незнакомцы, которые впервые встретились лишь вчера, волею случая, столкнувшись в совершенно непредсказуемой ситуации. Да, обстоятельства их знакомства были странными и, чего греха таить, довольно неожиданными и даже нелепыми, но в этом была своя прелесть, своя искра.
Но, несмотря на всю непредсказуемость ситуации, все происходящее было так приятно, так трогательно, словно давно забытое чувство нежности, вернувшееся из глубин памяти. Чертовски приятно. В этой внезапной заботе, в этом простом, человеческом тепле, она находила то, чего ей так отчаянно не хватало в последнее время, ту самую опору, надежное плечо, на которое можно опереться. И ей очень хотелось верить, что это не случайность, не мимолетное знакомство, не ошибка, а только многообещающее начало чего-то большего, чего-то светлого и доброго, что привнесет в ее жизнь новые краски и надежду. Она сделала глубокий вдох, наполняя легкие свежим воздухом и надеждой, и приготовилась встретить этот новый день с открытым сердцем и верой в лучшее.
Дверь тихо открылась, давая пройти мужчине, словно приглашая его в святая святых – спальню. Скрип петель был почти неслышен, словно он смазал их заранее, предвидя ее пробуждение, словно он готовился к этому моменту как к важному представлению. В руках он держал поднос, маленький островок утреннего комфорта в, возможно, не совсем комфортной ситуации. На подносе стояла чашка с кофе, источающая дразнящий аромат свежемолотых зерен арабики, и тарелка с идеально прожаренной яичницей-глазуньей, украшенной веточкой петрушки – небольшая, но продуманная деталь. Желток казался таким аппетитным, таким соблазнительно текучим, что у нее невольно потекли слюнки. Она почти ощущала, как его теплый, манящий вкус лопается на языке, как солнце взрывается во рту.
- Ну здравствуй, Спящая Красавица, - произнес он, подходя ближе к кровати, его тень скользнула по одеялу, словно нежное прикосновение.
Голос у незнакомца был невероятно красивым, словно сотканным из бархата и стали. Глубокий баритон, не тронутый многолетним курением, не приглушенный алкоголем. Настоящий мужской голос, богатый и резонирующий, который проходился по открытым участкам кожи словно бархатной перчаткой, вызывая легкий озноб и заставляя мурашки бегать по спине, как стайку испуганных птиц. Он был обволакивающим и уверенным, с едва уловимыми нотками… иронии? Любопытства? Презрения? Она не могла с уверенностью сказать, но этот голос определённо пробуждал не только ее слух, но и что-то еще, глубоко внутри, какую-то древнюю, инстинктивную реакцию. Она почувствовала, как краска смущения заливает щеки, несмотря на то, что она все еще лежала под одеялом, стараясь казаться спящей как можно дольше, играя роль в плохо поставленной пьесе. Ей нужно было время, чтобы осознать ситуацию, размотать клубок неизвестности, понять, кто этот незнакомец, вторгшийся в ее личное пространство, и, самое главное, что он здесь делает.
Она попыталась уловить детали, словно детектив, собирающий улики: как пахнет в комнате, помимо кофе и яичницы? Каждый аромат мог быть подсказкой. Запах был сложным, букетом, в котором переплетались ароматы дерева, возможно, полированного палисандра старинного бюро, старой кожи, возможно, дорогого кресла, и чего-то неуловимо мужского, землистого и пряного, возможно, его одеколона – дорогого и редкого. Знакомо ли ей это место? Вокруг царила какая-то давящая тишина, словно воздух был наэлектризован ожиданием, прерываемая лишь тихим тиканьем часов где-то в глубине комнаты, словно отсчитывающим ее потерянное время. Мысли метались в голове, как испуганные птицы, каждая из которых тянула в свою сторону, предлагая разные, одинаково тревожные сценарии. Ее сердце колотилось в груди, отстукивая тревожный ритм, предупреждая об опасности. Она чувствовала себя беззащитной, словно олененок, попавший в луч света фар, парализованный страхом и неопределенностью. Каждый мускул ее тела был напряжен, готовый к бегству или борьбе, в зависимости от того, как будут развиваться события, к любому исходу, который она еще не могла предвидеть.
Она осторожно приоткрыла один глаз, притворяясь, что только что проснулась, играя роль застигнутой врасплох невинности. Первое, что она увидела, были его ноги – обутые в армейские берцы, отполированные до зеркального блеска. Медленно, дюйм за дюймом, словно поднимая завесу, она подняла взгляд выше, стараясь скрыть свой страх за сонным выражением лица, за маской отрешенности. Рассматривать его сразу было бы слишком подозрительно, слишком выдало бы ее притворство, как предательская ухмылка выдает лжеца.
Нужно было выиграть время, собрать информацию, составить хотя бы примерный план действий: спросить, кто он такой, человек, который сейчас доминировал в ее пробуждении. Но чем дольше она "просыпалась", чем дольше тянула время, тем сильнее нарастало ее волнение, как прилив, неумолимо захлестывающий берег. Его брюки, идеально выглаженные, с острыми складками, намекали на хорошо подогнанную форму, идеально сидящую по фигуре. Кто он? И почему он смотрит на нее с таким... ожиданием? Словно она – долгожданный гость, прибывший с опозданием. В его взгляде читалось не только любопытство, но и какая-то скрытая оценка, словно он взвешивал ее, определяя, соответствует ли она каким-то его критериям, секретным правилам. Этот взгляд заставил ее почувствовать себя еще более уязвимой, чем прежде, словно она – экспонат под стеклом, изучаемый холодным и беспристрастным взглядом коллекционера. Она знала наверняка: этот завтрак, приготовленный с такой заботой, с таким вниманием к деталям, был частью чего-то большего, частью тщательно продуманной игры, и ей совсем не нравилось, как это начиналось. Интуиция кричала об опасности.
- Привет, - сорвалось с её губ непроизвольно, словно выпущенный из заточения вздох, и она тут же одернула себя, плотно сжав губы.
Этот звук, столь нежелательный, словно вырвался на волю разговорчивый зверёк, которого следовало держать в клетке молчания. Она вовсе не планировала отвечать, искренне надеясь раствориться в полумраке, остаться незамеченной тенью в углу. Однако, полное игнорирование, как ей показалось, граничило с откровенной, непростительной грубостью.
Её собственный голос, лишь слабый шепот, неприятно резанул слух неожиданно писклявым, почти нелепым звучанием. Этот диссонирующий тон совершенно не соответствовал тщательно выстраиваемому образу сдержанной и недоступной женщины, которую она так старательно демонстрировала миру. Смущение, словно раскалённая лава, обожгло её от кончиков пальцев до корней волос. Лиза, опустив взгляд, теперь отчаянно пыталась скрыть предательский румянец, внезапно и неконтролируемо расползавшийся по щекам обжигающим жаром. С лихорадочным, почти фанатичным интересом она принялась изучать масляное пятно, расползшееся на старом, изношенном ковре. Его первоначальный узор давно истерся под неумолимым натиском времени и бесчисленных шагов, оставив лишь блеклые воспоминания о былом великолепии. Сейчас это пятно казалось ей центром мироздания, удивительно привлекательным и безопасным уголком, гораздо более манящим, чем пронизывающий её насквозь взгляд незнакомца. В причудливой игре света и тени, пляшущих на поверхности пятна, она пыталась разглядеть таинственные очертания, словно микроскопический пейзаж с загадочными холмами и глубокими, неизведанными долинами, лишь бы избежать встречи с его глазами, ощутить его пристальный, изучающий взгляд.
Вдруг, совсем рядом, раздался тихий мужской смешок. Он был негромким и бархатистым, но прозвучал подозрительно интимно, словно бесцеремонно нарушил невидимую границу, отделяющую её от остального мира. Неожиданность и нахлынувшее, совершенно необъяснимое волнение волной ледяного холода прокатились по спине, словно прикосновение ледяного шёлка. Испуганно, словно её резко одернули за невидимую нить, Лиза вскинула голову. Он стоял гораздо ближе, чем мгновение назад. Расстояние между ними сократилось почти до дерзкой фамильярности, нагло вторгаясь в её личное пространство, заставляя почувствовать себя беззащитной и уязвимой. Она ощутила, как участилось сердцебиение, барабаня в груди тревожную, диссонирующую мелодию. В глубине его глаз плясали озорные искорки, словно он наслаждался её замешательством, подпитывался её смущением, словно вампир, испивающий энергию жертвы. На губах его застыла легкая, дразнящая улыбка, обещающая нечто неизведанное, будоражащее воображение и, возможно, опасное. Лиза не знала, чего ожидать дальше, какие намерения скрываются за его непредсказуемыми действиями, и это незнание пугало своей непредсказуемостью, своей способностью в любой момент нарушить ее тщательно выстроенный мир. Но в то же время, это же незнание странным образом притягивало, словно магнит, влекущий к себе, несмотря на все предупреждения разума. Страх и любопытство переплелись в ней в тугой, болезненный узел, сковывающий её волю и лишающий способности здраво мыслить. Она оказалась пленницей собственных противоречивых чувств, не зная, куда бежать и что предпринять.
Простите за такую наглость с моей стороны, - мужчина говорил с неловкой улыбкой, слегка виновато почесывая затылок. Его лицо, обветренное и тронутое легкой щетиной, выражало искреннее сожаление, словно он чувствовал себя незваным гостем, вторгшимся в чужой мир.
