Но через год она вернётся ко мне и не по моему хотению, а по воле Аллаха. Господь знает, что у тебя на уме и не позволит такому лицемеру втереться в ряды правоверных.
Царевич подал знак мужчине, стоявшему в дверях гостиной, и тот с низким поклоном приблизился к нему.
- Этот человек, Альяс, будет следить за каждым твоим шагом.
- Но мы так не договаривались, - возмутился китаец, - и речи не шло о том, чтобы установить за мной слежку.
- Шейх Кавус слишком доверился твоим обещаниям, но я лучше знаю, чего они стоят в глазах Аллаха. В день, когда состоится новый суд, этот человек не даст тебе снова солгать ему. А если я ошибаюсь и помыслы твои чисты, тогда тебе нечего опасаться. Он не причинит тебе никакого вреда, совсем наоборот. В прошлом Альяс держал москательную лавку, так что может быть полезным тебе в твоих трудах. Ты получаешь дармового работника и ещё недоволен?
Сарнияр схватил китайца за шиворот и приподнял до уровня своих глаз так, что ноги Сун Янга болтались в воздухе, не доставая до пола.
- Я пекусь не только о справедливости, - продолжал он, - в первую очередь меня волнует благополучие Гюльфем. Если ты опять возьмёшься за старое, и будешь заставлять её заниматься тем, что ей противно или, хуже того, поднимешь на неё руку, Альяс переломает тебе рёбра. Это ещё не всё, кафир. Я отправлю в твой дом сундук с золотыми динарами, но даже не вздумай притрагиваться к ним. Это золото не для тебя и твоих опытов, оно для Гюльфем. Я хочу, чтобы она ни в чём не нуждалась. Не смей запрещать своей жене вкушать мясо, пить вино, покупать себе наряды и посещать хаммам, сколько ей захочется, хоть по десятку раз на дню. Это всё, что я хотел тебе сказать, кафир.
Закончив тираду, он разжал пальцы. Китаец неуклюже приземлился на пятую точку и остался сидеть на полу в позе лотоса, с поджатыми ногами и широко разведёнными коленями, в полной прострации. Вернувшись в гостиную, Бехрам при виде его не смог удержаться от смеха.
- Я сообщил ханум, - сказал он, подавив смешок, - она уже одевается в своих покоях.
- Вернись на женскую половину, - велел ему царевич, - передай там мой наказ: пусть служанки соберут в сундуки все наряды Гюльфем, а украшения в ларцы, рабы снесут их во двор и погрузят в повозку. Она возьмёт их с собой в придачу к золоту, что я дарю ей.
- Хорошо, - пожал плечами мавр, - но мне кажется, Гюльфем-ханум не пристало носить в доме мужа те же уборы, что она носила здесь.
- Делай, что я велю, Бехрам, - свирепо гаркнул Сарнияр. - Когда Ферида уходила из царского дворца в твой скромный дом, забрала с собой всё, что я надарил ей. И ты ничуть не возражал, насколько я помню. Ты тогда вообще больше молчал, чем говорил. А теперь говоришь больше, чем нужно.
- Простите, сахиб, - пробормотал Бехрам, выходя из гостиной.
Альяс последовал за ним. Догнав мавра уже на лестнице, он положил руку ему на плечо, чтобы не дать ему ускользнуть и сказал:
- Подожди, приятель, давай потолкуем.
- Не сейчас, - отмахнулся Бехрам, - я спешу.
- Только минутку, - настаивал Альяс.
- Ладно, - согласился мавр, - в чём дело?
- Ты внушил мне уверенность, что всё зависит от меня одного, но теперь у меня зародились сомнения. Мне кажется, легче достать луну с неба, чем получить эту женщину. Сахиб расстаётся с ней так неохотно. По всему видно, что он без ума от неё.
Бехрам с усмешкой посмотрел на Альяса.
- Ерунда, приятель. Тебя просто впечатлило, как он задарил её золотом, прежде чем выставил из дворца. Но поверь, для сахиба это ровным счётом ничего не значит. Золота у него больше, чем волос у тебя на голове.
- У меня нет волос, - обиженно насупился Альяс, - я брею голову как все военные, чтобы плотнее надевался шлем.
- Больше тебе не придётся его носить, - заверил мавр, - если ты выбросишь из головы все сомнения и послушаешь меня. Посуди сам, если бы сахиб любил эту женщину, разве вернул бы её китайцу? Он взял её во временное пользование, чтобы упокоить в её объятиях свою тоску по усопшей жене. Она всегда была игрушкой в его руках, можешь мне поверить, ведь я служу ему уже много лет. А китаец тебе и вовсе не соперник. Он держится за этот брак лишь потому, что боится потерять свою лавку.
- Ну, если так, - раздумчиво протянул Альяс, - у меня есть надежда.
- У тебя есть больше, чем надежда. Когда я сообщил ханум, что сахиб возвращает её мужу, она явно разочаровалась в нём и разочаруется ещё сильнее, когда узнает, зачем он едет в Индию. Он только обещает жениться на ней, а сам женится на других.
- Ну, хорошо, - сдался Альяс, - ты убедил меня, я не упущу свой шанс. Больше всего на свете мне хочется вернуться к прежней жизни, снова заняться торговлей, завести семью...
Бехрам ободряюще похлопал его по плечу и начал подниматься по лестнице, а Альяс возвратился в гостиную. Когда он вошёл туда, китаец был уже на ногах и стоял с понурым видом, подпирая спиной стену, а царевич кружил по гостиной, сжимая голову руками. Выглядел он измученным, ночь, проведённая без сна, наложила свой отпечаток на его лицо.
Мельком взглянув на Альяса, Сун Янг проворчал:
- Вы могли бы найти кого-нибудь поуродливее, ваше высочество. Знаете, небось, как женщинам нравятся такие жеребцы.
- Я выбрал Альяса, поскольку Шанкир поручился за него, - разъяснил Сарнияр. - А ещё потому, что он из купеческого сословия. Ему не придётся изображать интерес к тому, чем ты занимаешься. Я бы и сам предпочёл, чтобы он не был таким смазливым, но нельзя получить всё сразу.
Тут вернулся Бехрам и сообщил:
- Гюльфем-ханум отказывается принимать ваши дары, сахиб. Кроме того, она не поверила, что вы уже уехали, однако не требует от вас никаких объяснений. Просила только передать, что готова исполнить вашу волю.
- Разве ты не сказал ей, что такова не моя воля, а воля кадия? - воскликнул Сарнияр.
- Сказал, - подтвердил Бехрам, - тем не менее, я привожу вам её ответ дословно.
Сарнияр уронил лицо в ладони и несколько минут был погружён в глубокую печаль, но ни один из присутствующих в гостиной мужчин не разделял его чувства. Сун Янг втихомолку злорадствовал, Бехрам наслаждался своей местью, а Альяс с воодушевлением думал о том, что его шансы возрастают. Воцарившуюся в комнате тишину нарушил голос Бехрама:
- Она уже спускается, ваше высочество. Вам бы лучше уйти, если вы не хотите столкнуться с ней.
- Да, - глухо обронил Сарнияр, - я ухожу, ухожу.
Он удалился из гостиной, пошатываясь. Не прошло и минуты, как в ту же дверь вошла Гюльфем, вся в чёрном. Увидев посторонних, она быстро опустила на лицо непроницаемый чарчаф и попросила:
- Оставьте меня наедине с моим мужем, господа.
Новоиспечённые приятели двинулись к двери, и Альяс шепнул по дороге Бехраму:
- О Аллах, я в жизни не встречал такой очаровательной женщины! Но почему она в трауре? Разве кто-нибудь умер?
- Умерла её любовь к сахибу, полагаю, - произнёс в ответ мавр.
- Но его любовь к ней ещё жива.
- Это не любовь, - возразил Бехрам, - а угрызения совести.
Они собрались уже выйти во двор, но тут их окликнул Сарнияр.
- Альяс, приблизься, - кратко приказал он.
Подойдя к царевичу, Альяс увидел у него в руках какой-то предмет, то ли большую шкатулку, то ли маленький сундук, покрытый изящной росписью, с бронзовыми полированными уголками.
- Возьми этот сундучок, Альяс, - велел Сарнияр, - приторочишь его к седлу своего коня и отвезёшь в дом китайца. Сейчас Гюльфем обижена на меня, но надеюсь, со временем её обида пройдёт. Сохрани это золото до тех пор, пока она не согласится принять его от меня.
Альяс взял сундучок у царевича и ответил:
- Я буду беречь его как зеницу ока, ваше высочество.
Между тем Гюльфем, оставшись наедине с мужем, подняла вуаль. Лицо у неё было белое как мел, глаза припухшие от слёз. С трудом сдерживая злость, Сун Янг спросил у неё:
- Что это за дикие выходки, жена? Зачем ты облачилась в траур? Разве я умер, а ты стала вдовой?
- Для меня ты умер, Сун Янг, - ответила Гюльфем, - умер в тот день, когда я покинула твой дом.
- Ты покинула его не по своей воле! Сахиб велел похитить тебя.
- Верно, - усмехнулась Гюльфем, - но я могла бы вернуться, стоило мне захотеть, только я не захотела. И дело совсем не в том, что наш дом лачуга в сравнении с этим дворцом. Конечно, приятно купаться в роскоши, но я могла бы жить с сахибом даже в хижине, и всё равно была бы счастлива, потому что люблю его всем сердцем и душой.
Раскосые глаза Сун Янга начали наливаться кровью от гнева.
- Бесстыдница! - воскликнул он. - И у тебя хватает наглости говорить мне в лицо о своих чувствах к нему?
Гюльфем смерила его убийственным взглядом.
- Разве для тебя это неожиданно, Сун Янг? Разве я когда-нибудь от тебя скрывала, что люблю сахиба? О нет, ты с самого начала это знал и всё равно настоял на нашем браке. Если бы у тебя была хоть капля гордости, ты не женился бы на мне, зная, что я люблю другого или хотя бы теперь отказался от меня и согласился на развод. Но ты не сделал этого. Почему?
- Потому что люблю тебя, - подавленно произнёс Сун Янг.
В ответ Гюльфем презрительно расхохоталась.
- Ты просто смешон!
Сун Янг рассвирепел.
- Ты смеёшься над моей любовью, но тебе было бы не до смеха, поведай я кадию, как ты наставляешь мне рога с сахибом. Тебя бы выволокли на рыночную площадь и отхлестали плетьми за прелюбодейство. Но я и словом не обмолвился ему о твоей измене. Почему ты не ценишь того, что я делаю для тебя?
- Я оценю, - возразила Гюльфем, - и дорого, не сомневайся. Я откажусь от своего приданого, если ты разведёшься со мной прямо здесь и сейчас. Ведь в нём всё дело, верно? Ты боишься потерять свою лавку, поэтому не даёшь мне развода? Поэтому ничего не рассказал кадию? Если бы ты обвинил меня в супружеской измене, а свидетелей тому нашлось бы немало, кадий не назначил бы испытательный срок такому союзу, как наш. Он тотчас же расторг бы его, меня приговорил к публичной порке, а тебя заставил вернуть мне приданое.
- Конечно, мне дорога моя лавка, - не стал отпираться Сун Янг, - я много труда вложил в неё, но...
- Оставь её себе, - перебила его Гюльфем, - но дай мне развод, богом тебя заклинаю. Скажи три раза подряд «Я с тобой развожусь»!
- Я не могу развестись по мусульманскому обряду, поскольку ещё не принял ислам. А ты не можешь сама распоряжаться приданым, у женщин нет на это прав. Решить всё за нас должен кадий, но он уже сказал своё слово. Нам остаётся только повиноваться ему.
Глаза Гюльфем налились слезами. Она схватила с дивана подушку и запустила её в мужа, потом ещё одну и ещё, пока на диване не осталось подушек.
- Негодяй, скотина, мерзавец! - выкрикивала она, обливаясь бессильными слезами. - Я ненавижу тебя, ненавижу! Клянусь, ты ещё пожалеешь о том, что не развёлся со мной! Я вернусь к тебе, раз так предписал кадий, но моё возвращение не прибавит тебе семейного счастья, Сун Янг. Отныне я буду носить одежды печали до тех пор, пока он не снимет с моей шеи постылое ярмо. Он мог распорядиться нашим браком, но своему сердцу я сама хозяйка!
Гюльфем кинулась к двери, но у неё подкашивались ноги, и она схватилась за створку, чтобы не упасть. Дверь тотчас распахнулась, и Альяс услужливо поддержал молодую женщину.
- Пойдёмте, я провожу вас к паланкину, ханум, - с подчёркнутой любезностью предложил он, - обопритесь на моё плечо.
Гюльфем испытующе посмотрела на него. Он улыбнулся ей такой мягкой, располагающей к нему улыбкой, что она поневоле улыбнулась в ответ.
Стоя у окна гостиной, Сарнияр провожал глазами троицу, медленно бредущую по садовой аллее к распахнутым воротам, у которых её уже поджидал паланкин и небольшой эскорт. Гюльфем опиралась на широкое плечо Альяса, который почти тащил её на себе, а вслед за ними уныло плёлся китаец. Добравшись до паланкина, Альяс бережно усадил в него Гюльфем. Никогда не сидевший верхом на коне Сун Янг влез в паланкин следом за женой. Альяс вспрыгнул на вороного жеребца, к седлу которого был приторочен сундучок с золотом. Носильщики подняли паланкин на плечи, и маленький кортеж тронулся в путь.
Сарнияр следил за ним до боли в глазах, пока кортеж не превратился в облачко серой пыли на горизонте. Он ощутил обжигающую влагу на щеках, посмотрел в зеркало и увидел, что всё его лицо залито слезами. Горе так поглотило его, что он и не заметил, как слёзы катятся из глаз. Хорошо ещё, что этого никто не видел. Он всегда стыдился подобного проявления слабости. Никто бы не поверил, что сам Сарнияр Измаил, Любимец Великого Турка способен проливать слёзы из-за женщины. Это совершенно не вязалось с его внешним образом - образом человека из племени Ад.
- Что-то я совсем раскис, - проговорил царевич, вытирая лицо рукавом, - а ведь для этого нет причин. Я съезжу в Индию, разыщу там Камала, воздам ему по заслугам и сразу же вернусь. Хотя, пожалуй, ещё нужно заехать к султану Акбару, предложить ему помощь. Если отец не преувеличил грозящую ему опасность, я не могу оставаться в стороне. Как-никак он теперь тесть Зигфара. Может быть, я ещё успею погулять на свадьбе брата с Жемчужиной Индии.
Царевич подал знак мужчине, стоявшему в дверях гостиной, и тот с низким поклоном приблизился к нему.
- Этот человек, Альяс, будет следить за каждым твоим шагом.
- Но мы так не договаривались, - возмутился китаец, - и речи не шло о том, чтобы установить за мной слежку.
- Шейх Кавус слишком доверился твоим обещаниям, но я лучше знаю, чего они стоят в глазах Аллаха. В день, когда состоится новый суд, этот человек не даст тебе снова солгать ему. А если я ошибаюсь и помыслы твои чисты, тогда тебе нечего опасаться. Он не причинит тебе никакого вреда, совсем наоборот. В прошлом Альяс держал москательную лавку, так что может быть полезным тебе в твоих трудах. Ты получаешь дармового работника и ещё недоволен?
Сарнияр схватил китайца за шиворот и приподнял до уровня своих глаз так, что ноги Сун Янга болтались в воздухе, не доставая до пола.
- Я пекусь не только о справедливости, - продолжал он, - в первую очередь меня волнует благополучие Гюльфем. Если ты опять возьмёшься за старое, и будешь заставлять её заниматься тем, что ей противно или, хуже того, поднимешь на неё руку, Альяс переломает тебе рёбра. Это ещё не всё, кафир. Я отправлю в твой дом сундук с золотыми динарами, но даже не вздумай притрагиваться к ним. Это золото не для тебя и твоих опытов, оно для Гюльфем. Я хочу, чтобы она ни в чём не нуждалась. Не смей запрещать своей жене вкушать мясо, пить вино, покупать себе наряды и посещать хаммам, сколько ей захочется, хоть по десятку раз на дню. Это всё, что я хотел тебе сказать, кафир.
Закончив тираду, он разжал пальцы. Китаец неуклюже приземлился на пятую точку и остался сидеть на полу в позе лотоса, с поджатыми ногами и широко разведёнными коленями, в полной прострации. Вернувшись в гостиную, Бехрам при виде его не смог удержаться от смеха.
- Я сообщил ханум, - сказал он, подавив смешок, - она уже одевается в своих покоях.
- Вернись на женскую половину, - велел ему царевич, - передай там мой наказ: пусть служанки соберут в сундуки все наряды Гюльфем, а украшения в ларцы, рабы снесут их во двор и погрузят в повозку. Она возьмёт их с собой в придачу к золоту, что я дарю ей.
- Хорошо, - пожал плечами мавр, - но мне кажется, Гюльфем-ханум не пристало носить в доме мужа те же уборы, что она носила здесь.
- Делай, что я велю, Бехрам, - свирепо гаркнул Сарнияр. - Когда Ферида уходила из царского дворца в твой скромный дом, забрала с собой всё, что я надарил ей. И ты ничуть не возражал, насколько я помню. Ты тогда вообще больше молчал, чем говорил. А теперь говоришь больше, чем нужно.
- Простите, сахиб, - пробормотал Бехрам, выходя из гостиной.
Прода от 23.07.2022, 18:21
Альяс последовал за ним. Догнав мавра уже на лестнице, он положил руку ему на плечо, чтобы не дать ему ускользнуть и сказал:
- Подожди, приятель, давай потолкуем.
- Не сейчас, - отмахнулся Бехрам, - я спешу.
- Только минутку, - настаивал Альяс.
- Ладно, - согласился мавр, - в чём дело?
- Ты внушил мне уверенность, что всё зависит от меня одного, но теперь у меня зародились сомнения. Мне кажется, легче достать луну с неба, чем получить эту женщину. Сахиб расстаётся с ней так неохотно. По всему видно, что он без ума от неё.
Бехрам с усмешкой посмотрел на Альяса.
- Ерунда, приятель. Тебя просто впечатлило, как он задарил её золотом, прежде чем выставил из дворца. Но поверь, для сахиба это ровным счётом ничего не значит. Золота у него больше, чем волос у тебя на голове.
- У меня нет волос, - обиженно насупился Альяс, - я брею голову как все военные, чтобы плотнее надевался шлем.
- Больше тебе не придётся его носить, - заверил мавр, - если ты выбросишь из головы все сомнения и послушаешь меня. Посуди сам, если бы сахиб любил эту женщину, разве вернул бы её китайцу? Он взял её во временное пользование, чтобы упокоить в её объятиях свою тоску по усопшей жене. Она всегда была игрушкой в его руках, можешь мне поверить, ведь я служу ему уже много лет. А китаец тебе и вовсе не соперник. Он держится за этот брак лишь потому, что боится потерять свою лавку.
- Ну, если так, - раздумчиво протянул Альяс, - у меня есть надежда.
- У тебя есть больше, чем надежда. Когда я сообщил ханум, что сахиб возвращает её мужу, она явно разочаровалась в нём и разочаруется ещё сильнее, когда узнает, зачем он едет в Индию. Он только обещает жениться на ней, а сам женится на других.
- Ну, хорошо, - сдался Альяс, - ты убедил меня, я не упущу свой шанс. Больше всего на свете мне хочется вернуться к прежней жизни, снова заняться торговлей, завести семью...
Бехрам ободряюще похлопал его по плечу и начал подниматься по лестнице, а Альяс возвратился в гостиную. Когда он вошёл туда, китаец был уже на ногах и стоял с понурым видом, подпирая спиной стену, а царевич кружил по гостиной, сжимая голову руками. Выглядел он измученным, ночь, проведённая без сна, наложила свой отпечаток на его лицо.
Мельком взглянув на Альяса, Сун Янг проворчал:
- Вы могли бы найти кого-нибудь поуродливее, ваше высочество. Знаете, небось, как женщинам нравятся такие жеребцы.
- Я выбрал Альяса, поскольку Шанкир поручился за него, - разъяснил Сарнияр. - А ещё потому, что он из купеческого сословия. Ему не придётся изображать интерес к тому, чем ты занимаешься. Я бы и сам предпочёл, чтобы он не был таким смазливым, но нельзя получить всё сразу.
Тут вернулся Бехрам и сообщил:
- Гюльфем-ханум отказывается принимать ваши дары, сахиб. Кроме того, она не поверила, что вы уже уехали, однако не требует от вас никаких объяснений. Просила только передать, что готова исполнить вашу волю.
- Разве ты не сказал ей, что такова не моя воля, а воля кадия? - воскликнул Сарнияр.
- Сказал, - подтвердил Бехрам, - тем не менее, я привожу вам её ответ дословно.
Сарнияр уронил лицо в ладони и несколько минут был погружён в глубокую печаль, но ни один из присутствующих в гостиной мужчин не разделял его чувства. Сун Янг втихомолку злорадствовал, Бехрам наслаждался своей местью, а Альяс с воодушевлением думал о том, что его шансы возрастают. Воцарившуюся в комнате тишину нарушил голос Бехрама:
- Она уже спускается, ваше высочество. Вам бы лучше уйти, если вы не хотите столкнуться с ней.
- Да, - глухо обронил Сарнияр, - я ухожу, ухожу.
Он удалился из гостиной, пошатываясь. Не прошло и минуты, как в ту же дверь вошла Гюльфем, вся в чёрном. Увидев посторонних, она быстро опустила на лицо непроницаемый чарчаф и попросила:
- Оставьте меня наедине с моим мужем, господа.
Новоиспечённые приятели двинулись к двери, и Альяс шепнул по дороге Бехраму:
- О Аллах, я в жизни не встречал такой очаровательной женщины! Но почему она в трауре? Разве кто-нибудь умер?
- Умерла её любовь к сахибу, полагаю, - произнёс в ответ мавр.
- Но его любовь к ней ещё жива.
- Это не любовь, - возразил Бехрам, - а угрызения совести.
Они собрались уже выйти во двор, но тут их окликнул Сарнияр.
- Альяс, приблизься, - кратко приказал он.
Подойдя к царевичу, Альяс увидел у него в руках какой-то предмет, то ли большую шкатулку, то ли маленький сундук, покрытый изящной росписью, с бронзовыми полированными уголками.
- Возьми этот сундучок, Альяс, - велел Сарнияр, - приторочишь его к седлу своего коня и отвезёшь в дом китайца. Сейчас Гюльфем обижена на меня, но надеюсь, со временем её обида пройдёт. Сохрани это золото до тех пор, пока она не согласится принять его от меня.
Альяс взял сундучок у царевича и ответил:
- Я буду беречь его как зеницу ока, ваше высочество.
Между тем Гюльфем, оставшись наедине с мужем, подняла вуаль. Лицо у неё было белое как мел, глаза припухшие от слёз. С трудом сдерживая злость, Сун Янг спросил у неё:
- Что это за дикие выходки, жена? Зачем ты облачилась в траур? Разве я умер, а ты стала вдовой?
- Для меня ты умер, Сун Янг, - ответила Гюльфем, - умер в тот день, когда я покинула твой дом.
- Ты покинула его не по своей воле! Сахиб велел похитить тебя.
- Верно, - усмехнулась Гюльфем, - но я могла бы вернуться, стоило мне захотеть, только я не захотела. И дело совсем не в том, что наш дом лачуга в сравнении с этим дворцом. Конечно, приятно купаться в роскоши, но я могла бы жить с сахибом даже в хижине, и всё равно была бы счастлива, потому что люблю его всем сердцем и душой.
Раскосые глаза Сун Янга начали наливаться кровью от гнева.
- Бесстыдница! - воскликнул он. - И у тебя хватает наглости говорить мне в лицо о своих чувствах к нему?
Гюльфем смерила его убийственным взглядом.
- Разве для тебя это неожиданно, Сун Янг? Разве я когда-нибудь от тебя скрывала, что люблю сахиба? О нет, ты с самого начала это знал и всё равно настоял на нашем браке. Если бы у тебя была хоть капля гордости, ты не женился бы на мне, зная, что я люблю другого или хотя бы теперь отказался от меня и согласился на развод. Но ты не сделал этого. Почему?
- Потому что люблю тебя, - подавленно произнёс Сун Янг.
В ответ Гюльфем презрительно расхохоталась.
- Ты просто смешон!
Сун Янг рассвирепел.
- Ты смеёшься над моей любовью, но тебе было бы не до смеха, поведай я кадию, как ты наставляешь мне рога с сахибом. Тебя бы выволокли на рыночную площадь и отхлестали плетьми за прелюбодейство. Но я и словом не обмолвился ему о твоей измене. Почему ты не ценишь того, что я делаю для тебя?
- Я оценю, - возразила Гюльфем, - и дорого, не сомневайся. Я откажусь от своего приданого, если ты разведёшься со мной прямо здесь и сейчас. Ведь в нём всё дело, верно? Ты боишься потерять свою лавку, поэтому не даёшь мне развода? Поэтому ничего не рассказал кадию? Если бы ты обвинил меня в супружеской измене, а свидетелей тому нашлось бы немало, кадий не назначил бы испытательный срок такому союзу, как наш. Он тотчас же расторг бы его, меня приговорил к публичной порке, а тебя заставил вернуть мне приданое.
- Конечно, мне дорога моя лавка, - не стал отпираться Сун Янг, - я много труда вложил в неё, но...
- Оставь её себе, - перебила его Гюльфем, - но дай мне развод, богом тебя заклинаю. Скажи три раза подряд «Я с тобой развожусь»!
- Я не могу развестись по мусульманскому обряду, поскольку ещё не принял ислам. А ты не можешь сама распоряжаться приданым, у женщин нет на это прав. Решить всё за нас должен кадий, но он уже сказал своё слово. Нам остаётся только повиноваться ему.
Глаза Гюльфем налились слезами. Она схватила с дивана подушку и запустила её в мужа, потом ещё одну и ещё, пока на диване не осталось подушек.
- Негодяй, скотина, мерзавец! - выкрикивала она, обливаясь бессильными слезами. - Я ненавижу тебя, ненавижу! Клянусь, ты ещё пожалеешь о том, что не развёлся со мной! Я вернусь к тебе, раз так предписал кадий, но моё возвращение не прибавит тебе семейного счастья, Сун Янг. Отныне я буду носить одежды печали до тех пор, пока он не снимет с моей шеи постылое ярмо. Он мог распорядиться нашим браком, но своему сердцу я сама хозяйка!
Гюльфем кинулась к двери, но у неё подкашивались ноги, и она схватилась за створку, чтобы не упасть. Дверь тотчас распахнулась, и Альяс услужливо поддержал молодую женщину.
- Пойдёмте, я провожу вас к паланкину, ханум, - с подчёркнутой любезностью предложил он, - обопритесь на моё плечо.
Гюльфем испытующе посмотрела на него. Он улыбнулся ей такой мягкой, располагающей к нему улыбкой, что она поневоле улыбнулась в ответ.
Стоя у окна гостиной, Сарнияр провожал глазами троицу, медленно бредущую по садовой аллее к распахнутым воротам, у которых её уже поджидал паланкин и небольшой эскорт. Гюльфем опиралась на широкое плечо Альяса, который почти тащил её на себе, а вслед за ними уныло плёлся китаец. Добравшись до паланкина, Альяс бережно усадил в него Гюльфем. Никогда не сидевший верхом на коне Сун Янг влез в паланкин следом за женой. Альяс вспрыгнул на вороного жеребца, к седлу которого был приторочен сундучок с золотом. Носильщики подняли паланкин на плечи, и маленький кортеж тронулся в путь.
Сарнияр следил за ним до боли в глазах, пока кортеж не превратился в облачко серой пыли на горизонте. Он ощутил обжигающую влагу на щеках, посмотрел в зеркало и увидел, что всё его лицо залито слезами. Горе так поглотило его, что он и не заметил, как слёзы катятся из глаз. Хорошо ещё, что этого никто не видел. Он всегда стыдился подобного проявления слабости. Никто бы не поверил, что сам Сарнияр Измаил, Любимец Великого Турка способен проливать слёзы из-за женщины. Это совершенно не вязалось с его внешним образом - образом человека из племени Ад.
- Что-то я совсем раскис, - проговорил царевич, вытирая лицо рукавом, - а ведь для этого нет причин. Я съезжу в Индию, разыщу там Камала, воздам ему по заслугам и сразу же вернусь. Хотя, пожалуй, ещё нужно заехать к султану Акбару, предложить ему помощь. Если отец не преувеличил грозящую ему опасность, я не могу оставаться в стороне. Как-никак он теперь тесть Зигфара. Может быть, я ещё успею погулять на свадьбе брата с Жемчужиной Индии.
