Но и вынести то, что я доверил тебе, за пределы дворца не позволю. Словом, выбирай, Камал, что для тебя предпочтительнее: либо запачканные кровью руки, либо тюрьма.
- Я боюсь вашего сына, - пролепетал напуганный до полусмерти Камал. - Он разорвёт меня на куски, если дознается, что я убил его жену и ребёнка.
- Не бойся, - успокоил его Аль-Шукрейн. - Я обеспечу тебе алиби и найду людей, которые его подтвердят.
- А если меня запомнят в Алиф?
- Измени свою внешность: наклей бороду и усы. Если этого недостаточно, замаскируйся под негра: натри лицо и руки соком грецкого ореха.
- Но под каким предлогом я проникну в Алиф? Ведь там строгий пропускной режим.
Царю начали докучать вопросы Камала, которым не предвиделось конца.
- Не знаю, придумай что-нибудь. Прикинься посланным от семьи Сервиназ. Я слышал, что мать её умерла от чахотки, а отец погиб на войне, но кто-то из родственников у неё должен был остаться.
- Ах, государь! - воскликнул Камал, вспотев от волнения. - Как бы мне не попасть впросак, я такой простофиля. Ей-богу, это дело не по мне. Кроме того, я не желаю зла Сарнияру Измаилу, несмотря на то, что он лишил меня отца.
- Он лишил тебя отца, а ты лиши его сына, - коварно подзуживал Аль-Шукрейн. - Око за око, кровь за кровь! К чему тебе хранить ему верность? Он был и остался твоим врагом, Камал!
- Это так, - произнёс потрясённый юноша, - но убивать его жену и детей...
- Они помеха: и Сервиназ, и дитя в её чреве, и Даниял. Их нужно убрать с дороги. Иначе империя Моголов окажется в слабых руках, неспособных защитить её от заокеанских стервятников: португальцев и англичан. Мне жаль отнимать жизнь у Данияла, но он наследник по праву первородства, а значит, пришлось бы делиться с ним властью, которая должна оставаться неделимой. Я хочу, чтобы мой будущий внук, сын Сарнияра Измаила и Жемчужины Индии, сделал то, чего не удалось его отцу: создал себе империю, перед мощью которой склонится сам Великий Турок.
- Бедный мой дружочек Зигфар, - промямлил Камал, - если бы я только знал, какую медвежью услугу окажу тебе, показав твоё письмо царю...
Аль-Шукрейн услышал слова юноши; они его разозлили.
- Ты считаешь себя вправе скрывать от меня, своего повелителя, такие важные новости? Хватит скулить, будь мужчиной. Душа твоего отца взывает к отмщению. Ты должен умертвить Сервиназ и Данияла, но сохранить жизнь приёмному сыну Сарнияра Икбалу и его дочери Наргиз. Они послужат утешением своему отцу в его скорби, пока он не найдёт забвения в объятиях принцессы. Знаешь, как она прекрасна, Камал?
Юноша невольно улыбнулся.
- Ещё бы не знать! Все эти годы Зигфар шлёт ей от своего имени мои дифирамбы.
- Творец ещё не создавал подобного ей совершенства. Зигфар не стоит её ноготка. Только Сарнияр должен обладать этим сокровищем. У них родятся сильные и красивые дети, достойные править миром. Если ты поспособствуешь этому, Камал, Аллах простит тебя, а я награжу всем, что пожелаешь.
Камал поднял голову и, глядя царю прямо в глаза, переспросил:
- Всем, что пожелаю, владыка?
Аль-Шукрейн утвердительно кивнул.
- Даю тебе слово, Камал.
- Я желаю, - нерешительно завёл юноша, - желаю... желаю жениться на вашей дочери, государь...
Аль-Шукрейн высоко взметнул седеющие брови.
- Что ты сказал, оголец? - гневно обрушился он на дерзкого юношу. - Да как у тебя повернулся язык, негодяй?
- Я давно люблю Марджин, - с мукой в голосе признался Камал. - Я полюбил её, как только увидел в вашем доме. Она покорила моё сердце, и все эти годы, что мы провели в разлуке, я думал и мечтал лишь о том, как бы снова увидеться с ней. Государь! Вы хотите, чтобы я совершил ужасное несмываемое преступление, за которое душа моя будет вечно гореть в аду! Вы требуете, чтобы я своими руками обрубил три жизни, одна из которых принадлежит невинному ребёнку, а ещё одна зреет в утробе его матери. Вам угодно, чтобы я разбил счастье моего единственного друга Зигфара. Никакая награда, кроме руки Марджин, не подвигнет меня на это!
- Хорошо, - неожиданно согласился царь, - ты получишь мою дочь, Камал. Я дал тебе своё слово, а оно нерушимо. Но прежде исполни мою волю, зятёк.
- Я исполню, - с мрачной решимостью заверил его Камал. - Сейчас же наведаюсь в лавку к моему исцелителю Сун Янгу, чтобы запастись отравой. Как, по-вашему, это средство сработает надёжнее металла?
- Мне всё равно, какой инструмент ты используешь для приведения моей воли в исполнение, - равнодушно пожал плечами Аль-Шукрейн. - Это не моя печаль. Но запомни, Камал: теперь нет повода приглашать в столицу Сарнияра, который приезжает сюда исключительно по случаю семейных событий: похорон, помолвок или свадеб. Попросив руки моей дочери, ты существенно осложнил себе задачу. Не так-то просто проникнуть в Алиф, когда наместник Великого Турка у себя на посту.
С последними словами государь махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
Как только Камал исчез за дверью, государь громко хлопнул в ладоши, призывая своих верных слуг. На его зов в приёмную явилась парочка усердных и бойких нукеров (прим. автора: слуги для особых поручений), пользующихся его безграничным доверием. Они всегда были у него под рукой и исполняли самые трудные, а порой и секретные поручения.
- Государь! - Оба упали на пол и приложились губами к царским сапожкам, один к правому, другой к левому.
- Хасан! - позвал царь того, чья склонённая голова прижималась к его правому сапогу. - Ступай за Камалом, следи за ним в оба и до мельчайших подробностей запоминай всё, что он делает, каждый его шаг.
- Слушаю и повинуюсь, владыка.
Хасан сложил ладони, прижимая их к груди в знак покорности.
- А ты, Хусаим, - продолжал царь, обращаясь к другому нукеру, - немедля пригласи ко мне Арчибека, главу посольства из Черкесии, а затем присоединяйся к Хасану, чтобы слежка за Камалом велась беспрерывно. По моим расчётам, он должен сначала нанести визит моей дочери, а затем наведаться в китайскую лавку.
Клонясь до самого пола, нукеры попятились к выходу. Не прошло много времени, как в приёмную ввалился огромный звероподобный черкес, затянутый в тесный бешмет, поверх которого красовалась мохнатая чёрная бурка. Выглядел он, как разбойник с большой дороги, но при этом был книгоедом, свободно владеющим несколькими языками. А его умение вести переговоры король Черкесии ценил так высоко, что без колебаний снарядил его послом к высочайшим персонам, от сговорчивости которых зависела судьба маленького горного королевства.
Необычный визитёр не преклонил колен перед царём Румайлы, а лишь простёр к нему руку и затем прижал её к груди, выражая приветствие на языке самолюбивых горцев.
- Я тоже рад снова видеть тебя, Арчибек, - сдержанно ответил на его жест Аль-Шукрейн.
- Государь, - без предисловий начал Арчибек, - зачем вы позвали меня, не дав отдышаться от томительного путешествия?
- На то была причина, Арчибек.
- Вы дали мне и моим джигитам три дня на отдых, а себе на раздумья. Или вы уже готовы дать нам ответ?
- Готов, - улыбнулся царь. - Я решил, что длительные раздумья ни к чему. Я принимаю предложение твоего короля, но у меня есть одно условие.
Арчибек шумно вздохнул.
- Хвала Аллаху, что только одно, государь. И каково же оно?
- Дело в том, что я опрометчиво пообещал руку царевны Марджин одному дальнему родственнику. Мне трудно нарушить своё слово, но ещё труднее сдержать его теперь, когда подвернулась более выгодная партия. Посему я хочу, чтобы вы тайно вывезли мою дочь в Черкесию. Разумеется, под надзором моих подданных, которые проследят, чтобы с ней обходились сообразно её достоинству. Кое-кто из них останется с той же целью в Черкесии, остальные сразу после свадьбы смогут вернуться домой. Устраивает вас моё условие?
- Вполне, - усмехнулся в усы Арчибек.
- Надеюсь, ваш король, а тем более его сын не будут возражать, если мы опустим обычные в таких делах формальности?
- Конечно, нет. У нас широко в ходу обычай тайно умыкать чужих невест.
- Безусловно, после похищения царевны в моём доме разгорятся страсти, но, как любые бури, со временем утихнут. И тогда я призову своего сына, наместника Аравии, оказать поддержку вашему королю в его войне с татарами.
Камал прокрался в сад и спрятался за розовым кустом, дожидаясь Марджин. Близился час её утренней прогулки, ежедневно совершаемой в обществе подруг по настоянию царицы Хафизы, которая часто сетовала на отсутствие у дочери хорошего аппетита за обедом.
Влюблённый юноша досконально изучил распорядок дня царевны, так как уже немало дней тайком следил за ней, не обнаруживая себя. Ему не хватало смелости напомнить ей о себе, об их чистой детской любви и невинных поцелуях. Он не знал, как она примет его через много лет, проведённых в разлуке, обрадуется ли его возвращению. Его робость проистекала из страха, что он мог быть давно забыт Марджин, а также из горького осознания, что ему нечего ей предложить, помимо своей неизбывной любви.
Но теперь всё изменилось, подбадривал себя Камал, терпеливо ожидая царевну. Марджин станет его женой, её суровый отец согласился на их свадьбу. Теперь он должен выйти из тени, назвать себя, открыться ей в своих чувствах и выразить надежду на взаимность.
Садовая калитка скрипнула, пропустив предмет его грёз. Какая удача! Царевна вышла на прогулку одна, наскучив обществом ветреных шумливых подруг.
Камал зажмурился и, прошептав молитву, выскочил из-за куста на дорожку, усыпанную розовыми лепестками. Он услышал испуганный вскрик и замер на месте, как будто на него напал столбняк. Прошла минута прежде, чем ему хватило смелости открыть глаза и взглянуть на девушку.
Марджин стояла, прижавшись спиной к живой изгороди, и судорожно обрывала лепестки зажатых в её тонких пальчиках первых весенних крокусов. На хорошеньком личике девушки отчётливо читался страх и в то же время досада на то, что первая же её самостоятельная прогулка завершилась встречей с разбойником.
- Прости, Марджин, - неловко улыбнулся Камал, - я совсем не хотел испугать тебя.
К написанному на её лице страху прибавилось недоверие.
- Ты не узнаёшь меня? - с дрожью в голосе спросил Камал.
Она медленно, словно боясь ошибиться, покачала головой.
- Это же я, Камал! Неужели ты всё забыла?
Марджин внимательнее пригляделась к нему и наконец, решилась ответить; её голос звучал холодно и неприветливо.
- Я ничего не забыла, Камал. Но в этом взрослом мужчине, каким ты стал, трудно узнать милого, скромного и поэтичного мальчика, с которым я рассталась много лет назад.
Камал проглотил засевший в горле ком и с надеждой спросил:
- Значит, ты всё помнишь, Марджин?
Девушка равнодушно пожала плечами.
- Я помню, как мы с тобой целовались, Камал. Помню, как Зигфар стоял на страже, следя, чтобы нас не застали за этим занятием, а ты за это писал для его обожаемой принцессы газели. Ещё припоминаю, как в нашу последнюю встречу он куда-то отлучился, и нас с тобой застукал другой мой брат Сарнияр.
- О да! И это по его вине мы расстались на долгие годы.
Марджин издала горловой звук, похожий на смешок, больно задевший Камала.
- Он потом объяснил мне, что разлучил нас для нашего же блага. Неизвестно, куда бы нас завели эти, невинные на первый взгляд, свидания, а ведь у них не могло быть никакого продолжения.
- Как это? - опешил Камал. - Что ты такое говоришь, Марджин?
- Истинную правду. У наших отношений не было будущего, и мы поступили благоразумно, осознав это и пойдя каждый своей дорогой.
- Как?! - вскрикнул Камал. - Значит ли это, что ты перечеркнула в своём сердце всё, что мы вместе пережили, Марджин?
- И что же такого мы пережили, Камал?
- Как это что? Любовь, разумеется.
Девушка возвела глаза к небу, дивясь его наивности.
- О какой любви ты говоришь, Камал? Не скрою, мне нравилось с тобой целоваться, я благодарна тебе за свой первый опыт. Но при чём здесь любовь?
- Нет, это не может быть правдой! - воскликнул Камал. - Это всё твой брат, пропади он пропадом! Это он порушил нашу любовь!
- Перестань винить его во всём, - возмутилась Марджин. - Никакой любви не было! Я всего лишь забавлялась с тобой. Для меня это была игра, игра во взрослых, понимаешь?
- Игра?! - завопил Камал. - Ты играла со мной, Марджин?
- Да, - подтвердила она, - пока брат не разъяснил мне, насколько это опасная игра.
- И чего тебе было опасаться, Марджин? Того, что ты полюбишь меня?
- Нет, что я потеряю голову и отдам тебе то, что должна сберечь для своего супруга.
Камал стремительно шагнул к ней, заставив её вжаться в колючую изгородь. На лице девушки снова появился страх, и это удержало его от желания привлечь её к себе, чтобы теплом своего тела растопить лёд между ними.
- Ты напрасно боялась потерять свою невинность, Марджин. Если бы ты отдала её мне в ту давнюю пору, в том бы не было беды. Всё равно ты принадлежала бы мне одному. Я нашёл бы способ добиться тебя, сколько бы твоих братьев не вставало между нами.
- Как понимать твои слова? - взволновалась девушка. - Ты, должно быть, шутишь?
- Мне не до шуток, Марджин. Это ты шутила со мной, а я всегда серьёзно относился к тебе, что и помогло мне достичь предела моих желаний.
- Я боюсь вашего сына, - пролепетал напуганный до полусмерти Камал. - Он разорвёт меня на куски, если дознается, что я убил его жену и ребёнка.
- Не бойся, - успокоил его Аль-Шукрейн. - Я обеспечу тебе алиби и найду людей, которые его подтвердят.
- А если меня запомнят в Алиф?
- Измени свою внешность: наклей бороду и усы. Если этого недостаточно, замаскируйся под негра: натри лицо и руки соком грецкого ореха.
- Но под каким предлогом я проникну в Алиф? Ведь там строгий пропускной режим.
Царю начали докучать вопросы Камала, которым не предвиделось конца.
- Не знаю, придумай что-нибудь. Прикинься посланным от семьи Сервиназ. Я слышал, что мать её умерла от чахотки, а отец погиб на войне, но кто-то из родственников у неё должен был остаться.
- Ах, государь! - воскликнул Камал, вспотев от волнения. - Как бы мне не попасть впросак, я такой простофиля. Ей-богу, это дело не по мне. Кроме того, я не желаю зла Сарнияру Измаилу, несмотря на то, что он лишил меня отца.
- Он лишил тебя отца, а ты лиши его сына, - коварно подзуживал Аль-Шукрейн. - Око за око, кровь за кровь! К чему тебе хранить ему верность? Он был и остался твоим врагом, Камал!
- Это так, - произнёс потрясённый юноша, - но убивать его жену и детей...
- Они помеха: и Сервиназ, и дитя в её чреве, и Даниял. Их нужно убрать с дороги. Иначе империя Моголов окажется в слабых руках, неспособных защитить её от заокеанских стервятников: португальцев и англичан. Мне жаль отнимать жизнь у Данияла, но он наследник по праву первородства, а значит, пришлось бы делиться с ним властью, которая должна оставаться неделимой. Я хочу, чтобы мой будущий внук, сын Сарнияра Измаила и Жемчужины Индии, сделал то, чего не удалось его отцу: создал себе империю, перед мощью которой склонится сам Великий Турок.
- Бедный мой дружочек Зигфар, - промямлил Камал, - если бы я только знал, какую медвежью услугу окажу тебе, показав твоё письмо царю...
Аль-Шукрейн услышал слова юноши; они его разозлили.
- Ты считаешь себя вправе скрывать от меня, своего повелителя, такие важные новости? Хватит скулить, будь мужчиной. Душа твоего отца взывает к отмщению. Ты должен умертвить Сервиназ и Данияла, но сохранить жизнь приёмному сыну Сарнияра Икбалу и его дочери Наргиз. Они послужат утешением своему отцу в его скорби, пока он не найдёт забвения в объятиях принцессы. Знаешь, как она прекрасна, Камал?
Юноша невольно улыбнулся.
- Ещё бы не знать! Все эти годы Зигфар шлёт ей от своего имени мои дифирамбы.
- Творец ещё не создавал подобного ей совершенства. Зигфар не стоит её ноготка. Только Сарнияр должен обладать этим сокровищем. У них родятся сильные и красивые дети, достойные править миром. Если ты поспособствуешь этому, Камал, Аллах простит тебя, а я награжу всем, что пожелаешь.
Камал поднял голову и, глядя царю прямо в глаза, переспросил:
- Всем, что пожелаю, владыка?
Аль-Шукрейн утвердительно кивнул.
- Даю тебе слово, Камал.
- Я желаю, - нерешительно завёл юноша, - желаю... желаю жениться на вашей дочери, государь...
Аль-Шукрейн высоко взметнул седеющие брови.
- Что ты сказал, оголец? - гневно обрушился он на дерзкого юношу. - Да как у тебя повернулся язык, негодяй?
- Я давно люблю Марджин, - с мукой в голосе признался Камал. - Я полюбил её, как только увидел в вашем доме. Она покорила моё сердце, и все эти годы, что мы провели в разлуке, я думал и мечтал лишь о том, как бы снова увидеться с ней. Государь! Вы хотите, чтобы я совершил ужасное несмываемое преступление, за которое душа моя будет вечно гореть в аду! Вы требуете, чтобы я своими руками обрубил три жизни, одна из которых принадлежит невинному ребёнку, а ещё одна зреет в утробе его матери. Вам угодно, чтобы я разбил счастье моего единственного друга Зигфара. Никакая награда, кроме руки Марджин, не подвигнет меня на это!
- Хорошо, - неожиданно согласился царь, - ты получишь мою дочь, Камал. Я дал тебе своё слово, а оно нерушимо. Но прежде исполни мою волю, зятёк.
- Я исполню, - с мрачной решимостью заверил его Камал. - Сейчас же наведаюсь в лавку к моему исцелителю Сун Янгу, чтобы запастись отравой. Как, по-вашему, это средство сработает надёжнее металла?
- Мне всё равно, какой инструмент ты используешь для приведения моей воли в исполнение, - равнодушно пожал плечами Аль-Шукрейн. - Это не моя печаль. Но запомни, Камал: теперь нет повода приглашать в столицу Сарнияра, который приезжает сюда исключительно по случаю семейных событий: похорон, помолвок или свадеб. Попросив руки моей дочери, ты существенно осложнил себе задачу. Не так-то просто проникнуть в Алиф, когда наместник Великого Турка у себя на посту.
С последними словами государь махнул рукой, давая понять, что аудиенция окончена.
Как только Камал исчез за дверью, государь громко хлопнул в ладоши, призывая своих верных слуг. На его зов в приёмную явилась парочка усердных и бойких нукеров (прим. автора: слуги для особых поручений), пользующихся его безграничным доверием. Они всегда были у него под рукой и исполняли самые трудные, а порой и секретные поручения.
- Государь! - Оба упали на пол и приложились губами к царским сапожкам, один к правому, другой к левому.
- Хасан! - позвал царь того, чья склонённая голова прижималась к его правому сапогу. - Ступай за Камалом, следи за ним в оба и до мельчайших подробностей запоминай всё, что он делает, каждый его шаг.
- Слушаю и повинуюсь, владыка.
Хасан сложил ладони, прижимая их к груди в знак покорности.
- А ты, Хусаим, - продолжал царь, обращаясь к другому нукеру, - немедля пригласи ко мне Арчибека, главу посольства из Черкесии, а затем присоединяйся к Хасану, чтобы слежка за Камалом велась беспрерывно. По моим расчётам, он должен сначала нанести визит моей дочери, а затем наведаться в китайскую лавку.
Клонясь до самого пола, нукеры попятились к выходу. Не прошло много времени, как в приёмную ввалился огромный звероподобный черкес, затянутый в тесный бешмет, поверх которого красовалась мохнатая чёрная бурка. Выглядел он, как разбойник с большой дороги, но при этом был книгоедом, свободно владеющим несколькими языками. А его умение вести переговоры король Черкесии ценил так высоко, что без колебаний снарядил его послом к высочайшим персонам, от сговорчивости которых зависела судьба маленького горного королевства.
Необычный визитёр не преклонил колен перед царём Румайлы, а лишь простёр к нему руку и затем прижал её к груди, выражая приветствие на языке самолюбивых горцев.
- Я тоже рад снова видеть тебя, Арчибек, - сдержанно ответил на его жест Аль-Шукрейн.
- Государь, - без предисловий начал Арчибек, - зачем вы позвали меня, не дав отдышаться от томительного путешествия?
- На то была причина, Арчибек.
- Вы дали мне и моим джигитам три дня на отдых, а себе на раздумья. Или вы уже готовы дать нам ответ?
- Готов, - улыбнулся царь. - Я решил, что длительные раздумья ни к чему. Я принимаю предложение твоего короля, но у меня есть одно условие.
Арчибек шумно вздохнул.
- Хвала Аллаху, что только одно, государь. И каково же оно?
- Дело в том, что я опрометчиво пообещал руку царевны Марджин одному дальнему родственнику. Мне трудно нарушить своё слово, но ещё труднее сдержать его теперь, когда подвернулась более выгодная партия. Посему я хочу, чтобы вы тайно вывезли мою дочь в Черкесию. Разумеется, под надзором моих подданных, которые проследят, чтобы с ней обходились сообразно её достоинству. Кое-кто из них останется с той же целью в Черкесии, остальные сразу после свадьбы смогут вернуться домой. Устраивает вас моё условие?
- Вполне, - усмехнулся в усы Арчибек.
- Надеюсь, ваш король, а тем более его сын не будут возражать, если мы опустим обычные в таких делах формальности?
- Конечно, нет. У нас широко в ходу обычай тайно умыкать чужих невест.
- Безусловно, после похищения царевны в моём доме разгорятся страсти, но, как любые бури, со временем утихнут. И тогда я призову своего сына, наместника Аравии, оказать поддержку вашему королю в его войне с татарами.
Глава 2. Предательство ради любви.
Камал прокрался в сад и спрятался за розовым кустом, дожидаясь Марджин. Близился час её утренней прогулки, ежедневно совершаемой в обществе подруг по настоянию царицы Хафизы, которая часто сетовала на отсутствие у дочери хорошего аппетита за обедом.
Влюблённый юноша досконально изучил распорядок дня царевны, так как уже немало дней тайком следил за ней, не обнаруживая себя. Ему не хватало смелости напомнить ей о себе, об их чистой детской любви и невинных поцелуях. Он не знал, как она примет его через много лет, проведённых в разлуке, обрадуется ли его возвращению. Его робость проистекала из страха, что он мог быть давно забыт Марджин, а также из горького осознания, что ему нечего ей предложить, помимо своей неизбывной любви.
Но теперь всё изменилось, подбадривал себя Камал, терпеливо ожидая царевну. Марджин станет его женой, её суровый отец согласился на их свадьбу. Теперь он должен выйти из тени, назвать себя, открыться ей в своих чувствах и выразить надежду на взаимность.
Садовая калитка скрипнула, пропустив предмет его грёз. Какая удача! Царевна вышла на прогулку одна, наскучив обществом ветреных шумливых подруг.
Камал зажмурился и, прошептав молитву, выскочил из-за куста на дорожку, усыпанную розовыми лепестками. Он услышал испуганный вскрик и замер на месте, как будто на него напал столбняк. Прошла минута прежде, чем ему хватило смелости открыть глаза и взглянуть на девушку.
Марджин стояла, прижавшись спиной к живой изгороди, и судорожно обрывала лепестки зажатых в её тонких пальчиках первых весенних крокусов. На хорошеньком личике девушки отчётливо читался страх и в то же время досада на то, что первая же её самостоятельная прогулка завершилась встречей с разбойником.
- Прости, Марджин, - неловко улыбнулся Камал, - я совсем не хотел испугать тебя.
К написанному на её лице страху прибавилось недоверие.
- Ты не узнаёшь меня? - с дрожью в голосе спросил Камал.
Она медленно, словно боясь ошибиться, покачала головой.
- Это же я, Камал! Неужели ты всё забыла?
Марджин внимательнее пригляделась к нему и наконец, решилась ответить; её голос звучал холодно и неприветливо.
- Я ничего не забыла, Камал. Но в этом взрослом мужчине, каким ты стал, трудно узнать милого, скромного и поэтичного мальчика, с которым я рассталась много лет назад.
Камал проглотил засевший в горле ком и с надеждой спросил:
- Значит, ты всё помнишь, Марджин?
Девушка равнодушно пожала плечами.
- Я помню, как мы с тобой целовались, Камал. Помню, как Зигфар стоял на страже, следя, чтобы нас не застали за этим занятием, а ты за это писал для его обожаемой принцессы газели. Ещё припоминаю, как в нашу последнюю встречу он куда-то отлучился, и нас с тобой застукал другой мой брат Сарнияр.
- О да! И это по его вине мы расстались на долгие годы.
Марджин издала горловой звук, похожий на смешок, больно задевший Камала.
- Он потом объяснил мне, что разлучил нас для нашего же блага. Неизвестно, куда бы нас завели эти, невинные на первый взгляд, свидания, а ведь у них не могло быть никакого продолжения.
- Как это? - опешил Камал. - Что ты такое говоришь, Марджин?
- Истинную правду. У наших отношений не было будущего, и мы поступили благоразумно, осознав это и пойдя каждый своей дорогой.
- Как?! - вскрикнул Камал. - Значит ли это, что ты перечеркнула в своём сердце всё, что мы вместе пережили, Марджин?
- И что же такого мы пережили, Камал?
- Как это что? Любовь, разумеется.
Девушка возвела глаза к небу, дивясь его наивности.
- О какой любви ты говоришь, Камал? Не скрою, мне нравилось с тобой целоваться, я благодарна тебе за свой первый опыт. Но при чём здесь любовь?
- Нет, это не может быть правдой! - воскликнул Камал. - Это всё твой брат, пропади он пропадом! Это он порушил нашу любовь!
- Перестань винить его во всём, - возмутилась Марджин. - Никакой любви не было! Я всего лишь забавлялась с тобой. Для меня это была игра, игра во взрослых, понимаешь?
- Игра?! - завопил Камал. - Ты играла со мной, Марджин?
- Да, - подтвердила она, - пока брат не разъяснил мне, насколько это опасная игра.
- И чего тебе было опасаться, Марджин? Того, что ты полюбишь меня?
- Нет, что я потеряю голову и отдам тебе то, что должна сберечь для своего супруга.
Камал стремительно шагнул к ней, заставив её вжаться в колючую изгородь. На лице девушки снова появился страх, и это удержало его от желания привлечь её к себе, чтобы теплом своего тела растопить лёд между ними.
- Ты напрасно боялась потерять свою невинность, Марджин. Если бы ты отдала её мне в ту давнюю пору, в том бы не было беды. Всё равно ты принадлежала бы мне одному. Я нашёл бы способ добиться тебя, сколько бы твоих братьев не вставало между нами.
- Как понимать твои слова? - взволновалась девушка. - Ты, должно быть, шутишь?
- Мне не до шуток, Марджин. Это ты шутила со мной, а я всегда серьёзно относился к тебе, что и помогло мне достичь предела моих желаний.
