- Ради бога, объясни, что всё это означает? - воскликнула Марджин.
- Твой отец отдал мне тебя! - торжествующе объявил Камал. - Ты напрасно считала нашу любовь невозможной. А я не зря так свято верил в неё!
Испуг на лице Марджин сменился горьким разочарованием.
- Мой отец отдаёт меня за самого неимущего из нашей родни! - вскричала она и в отчаянии швырнула в него букетом. - Я знала, что он не любит меня, но не подозревала, что до такой степени! Что же, получается, я настолько ничтожна и бесполезна, что он не мог найти мне лучшего применения?
Камал был совершенно раздавлен её словами. На какое-то время у него даже отнялся язык, но как только речь вернулась к нему, он сказал, сдерживая слёзы, подступившие к горлу:
- Я согласился оказать ему важную услугу и в награду за неё попросил твоей руки. Но если бы я знал, насколько не мил тебе, ни за какие сокровища не сговорился бы с ним.
- Тебе вначале следовало спросить меня, Камал, согласна ли я служить тебе наградой, - сердито буркнула Марджин.
- Но ничего ещё не потеряно, звезда моя, - произнёс он и разрыдался, вспомнив, как нравилось ей раньше это милое прозвище. - Я откажусь от поручения твоего отца, и ты сможешь считать себя свободной.
Обливаясь горючими слезами, Камал помчался в приёмную царя. Но как он ни спешил, Хусаим опередил его и доложил Аль-Шукрейну обо всём, что произошло в саду между двумя юными созданиями.
Досадуя на Марджин за её суровость к Камалу, Аль-Шукрейн успел хорошо подготовиться к его визиту. Пока бедный отвергнутый юноша, всхлипывая на каждом слове, изливал свои горести, государь слушал их вполуха; любовная воркотня действовала ему на нервы как зубовный скрежет. Когда поток слёз и жалоб, наконец, иссяк, он сказал, возложив руку на плечо Камалу:
- Не раскисай, дружок. Ты сам во всём виноват: свалился как снег на голову Марджин, вернее, налетел на неё из-за угла как разбойник. Вывалил всё залпом, не дав ей времени опомниться. Уже одно твоё появление через много лет стало для неё потрясением. А всё прочее - признание в любви и предложение руки - следовало отложить до другого раза.
- Никакого другого раза не будет, повелитель, - заявил Камал. - Я пришёл сказать вам, что отказываюсь от вашего поручения и готов идти за это в тюрьму. Всё равно без вашей дочери мне жизнь не в радость.
- Погоди, погоди, Камал... Ты что же, вот так легко сдаёшься, без борьбы?
- Не вижу смысла бороться за женщину, которая меня не любит.
- Но с чего ты взял, что Марджин тебя не любит?
- Она дала мне это понять.
- Но не сказала об этом прямо?
Камал смутился, вспоминая свой разговор с царевной.
- Нет. Её глаза, лицо, манера держаться сказали за неё. У меня было такое чувство, словно меня окатили ледяной водой.
- А какой реакции ты от неё ожидал? Моя дочь весьма благонравная девица, а не тот бесёнок, каким ты помнишь её. Дай ей время прийти в себя, Камал, разобраться в своих чувствах.
- Она обижена вашим пренебрежением, государь. Ей хочется быть полезной трону.
- А чего хочешь ты, Камал? Чтобы я отдал Марджин нашим гостям с Кавказа?
- О нет! - вскрикнул юноша; сердце его болезненно сжалось при упоминании о черкесах.
- Но так случится, если ты откажешься от Марджин.
- Она презирает меня! - всхлипнул Камал. - Считает нищим босяком, голодранцем!
- Ну, эту беду мы поправим, - добродушно усмехнулся государь. - Я дам тебе...
- Мне не нужны ваши деньги! - гневно оборвал его юноша.
- А кто говорит о деньгах? Я имел в виду место, какое ты мог бы занять, глупыш. Хочешь вернуться губернатором в свой родной город?
- А как же мой зять Амиран?
- Я пересажу его в Аба-Сеуд. Там до сих пор нет губернатора. Ну, как тебе нравится моё предложение?
Камал поразмыслил и согласился с царём, что такой пост, как губернаторство в Аль-Акик, поможет ему подняться в глазах его любимой.
- Вот и чудненько, - наблюдая за ним, промолвил Аль-Шукрейн. - А теперь займись, наконец, моим поручением.
Камал удалился из приёмной, воспрянув духом. Всё будет иначе, твердил он себе, спускаясь по парадной лестнице, всё будет иначе, когда он займёт приличествующее его происхождению место. Марджин посмотрит на него другими глазами, восторженными или даже влюблёнными, а ради этого он был готов на всё, включая и убийство.
Немного побродив по городу, Камал свернул в лавку Сун Янга, который уже много лет продавал в ней свои снадобья, пользовавшиеся большим спросом у населения. Его жена Гюльфем помогала ему по мере сил. Они жили вдвоём в том же доме, где располагалась лавка. Детей у них не было, а учеников Сун Янг давно не брал.
Войдя в чисто убранную переднюю, Камал принялся громко звать хозяина, который принимал посетителей за расписанной китайскими иероглифами переборкой.
- Сун Янг! Это я, Камал!
Решётчатые перегородки, заменявшие в доме двери, разъехались в стороны. В переднюю вплыл всё такой же тощий Сун Янг, одетый в длиннополый балахон алхимика, на котором вырисованные магические формулы сливались с разноцветными пятнами от кислот.
- Камал, мой мальчик! - обрадовался он, открывая юноше объятия.
Нежданный гость позволил себе насладиться радостью встречи со своим исцелителем.
- Гюльфем! - крикнул Сун Янг. - Закрой лавку и принеси нам чай!
Они перешли в гостиную и расположились на одной из плетёных циновок, заменявших в доме китайца традиционные низкие диваны.
- Ну, рассказывай, мой мальчик, какими судьбами... - начал Сун Янг, с любопытством оглядывая своего бывшего пациента.
Камал не успел рта раскрыть, как перегородки раздвинулись, и в гостиную вступила жена китайца Гюльфем. Она была ещё молода и всё ещё дивно хороша собой. Камал невольно залюбовался ею. Странно было видеть такую женщину здесь, на задворках, когда и в царском дворце нечасто встретишь подобную.
Гюльфем разлила китайский зелёный чай по двум большим пиалам из китайского фарфора и хотела удалиться, но муж удержал её за широкий рукав.
- Знакомься, Гюль, это Камал, благодаря которому я остался в Аравии. Я лечил его, как и нашу госпожу, «живой водой» из Эль-Хаса с согласия Сарнияра Измаила.
Но Гюльфем не подняла глаз на юношу, и по всему было видно, что этот разговор ей не слишком приятен.
- Я так благодарен вам, Сун Янг! - с чувством молвил Камал, прихлёбывая довольно безвкусный напиток. - Вы вернули моим рукам способность создавать, творить... В ту пору, когда они не действовали, я всерьёз увлёкся поэзией. Это было сплошное мучение. Когда на меня нападал стих, я не мог сам перенести свои мысли на бумагу. Моя нянька не умела писать, а наставник не всегда был под рукой. Только с вашим появлением я смог развить свои таланты. Я ваш вечный должник, Сун Янг.
- Ну, полно, мой мальчик, - растрогался китаец. - Расскажи лучше, что за оказия привела тебя обратно в столицу. Ты ведь все эти годы провёл в Аль-Акик?
- Да, я получал там образование, а когда закончил учёбу, меня вызвали ко двору. Государь открыл в Алькадире посольский дом, потому что многие иноземные властители начали проявлять интерес к Румайле. Меня поставили заведовать им и принимать гостей страны. Сейчас это черкесы, прибывшие сватать юную царевну Марджин. Вот только дом, отведённый для приёма чужеземцев, длительное время пустовал, и на днях я обнаружил в погребе крысиное гнездо.
- Что ж, мой мальчик, - вставил Сун Янг, - эта нечисть не щадит и благородные дома!
- Я зашёл к вам попросить отравы, - продолжал Камал, - чтобы избавиться от мерзких грызунов. Я не прислал за ней слуг, потому что хотел повидаться с вами и ещё раз выразить свою благодарность за всё, что вы сделали для меня.
Закончив рассказ, он вздохнул с облегчением - придуманная им история прозвучала вполне правдоподобно.
Сун Янг сочувственно улыбнулся.
- Конечно, дитя моё, я помогу тебе избавиться от непрошеных гостей. Я имею в виду крыс, а не черкесов, - прибавил он, ухмыляясь, и Камал тоже был вынужден улыбнуться, хотя шутка китайца вовсе не показалась ему остроумной.
В это время в дверь лавки постучали. Гюльфем пошла открывать. Через пару минут в гостиную вошёл мужчина в сильно запылившемся дорожном плаще. В руках он держал седельную сумку из грубой холстины.
- Мансур! - узнал приезжего китаец. - Вы из крепости Алиф?
- Да, - ответил гонец, принимая из рук Гюльфем чашу с холодной водой. - Меня прислал Сарнияр Измаил.
Гюльфем прижалась внезапно вспыхнувшим лицом к перегородке, приятно холодившей ей кожу.
- Чего желает от меня Любимец Турка? - осторожно спросил Сун Янг; эта кличка прочно прилепилась к его высочеству после заключения мира с Сиятельной Портой.
- Его жена всерьёз занемогла, - объяснил Мансур. - Она на сносях, как вам известно, скоро ей рожать, а живущий в крепости врач ничем не может облегчить её недуг. Паша очень тревожится за свою жену, и послал меня к вам в надежде, что в вашей лавке отыщется какое-нибудь чудодейственное средство для неё.
- Конечно, - кивнул Сун Янг, - я недавно разработал один эликсир специально для беременных женщин. Он наверняка ей поможет.
- А вы уже опробовали его на ком-нибудь? - спросил Мансур.
- Ещё не успел, но это средство совершенно безвредное.
- Хорошо, если так, потому что паше очень важен этот ребёнок. Он не хотел бы его потерять.
- Уверяю вас, Мансур, мой эликсир безопасен как для матери, так и для плода. Не хотите освежиться с дороги, пока я спущусь за ним в подвал?
- С удовольствием, а то я весь провонял своим и конским потом, пока добирался сюда.
- Пойдёмте, я провожу вас в нашу мыльню.
Любитель омовений повернулся к перегородке и встретился взглядом с Гюльфем, которая смущённо улыбнулась старому знакомому.
- А как поживает маленький Даниял? - осведомилась она. - Всё так же любит засахаренные фрукты?
- Обожает, - невольно улыбнулся гонец. - Паша боится, как бы он не растолстел от своей любви к восточным сладостям.
- У нас в доме есть лимоны и апельсины, - вспомнила Гюльфем. - Я сейчас приготовлю его любимые засахаренные дольки.
- Не беспокойтесь, ханум, - возразил скороход. - В садах Алиф растёт много плодовых деревьев. Там есть апельсины и лимоны, и финики, и инжир, и айва.
- А каштаны? - спросила Гюльфем. - Каштаны там наверняка не растут.
- Верно, ханум. Каштанов там нет.
- В таком случае, я пошлю Даниялу очищенные каштаны. Пусть вместо засахаренных фруктов будут засахаренные орешки.
- Может быть, не стоит, ханум? - неодобрительно сощурился Мансур.
- Ну, что вы! Как можно не использовать случай передать гостинчик для сына паши! Он не забудет меня, когда взойдёт на трон Румайлы.
- Это случится ещё очень нескоро, ханум, - усмехнулся гонец. - Прежде ему придётся уступить этот трон своему папеньке.
Молодая женщина потянулась к его уху и сказала, снизив голос до шёпота:
- Умоляю, засвидетельствуйте моё почтение паше! Передайте, что гостинец его сыну я приготовила собственноручно!
- Хорошо, ханум, - со вздохом согласился Мансур, вспомнив, сколько записок и писем любовного содержания доставил ей в своё время от его высочества. Кто знает, возможно, ему будет приятно получить весточку от бывшей возлюбленной.
Пока они перешёптывались, Сун Янг ревниво наблюдал за ними. В нетерпении тряхнув бородой, он поторопил гонца:
- Пойдёмте же, Мансур. Не сочтите за грубость, но от вас, и правда, разит потом, как от конюшни.
Мужчины и Гюльфем скрылись за перегородкой, оставив Камала одного. Через несколько минут Сун Янг вернулся, неся в одной руке маленький алебастровый кувшин, а в другой мешочек из выбеленного льна.
- Это тебе, Камал, - сказал он, протянув ему мешочек. - А это для Мансура, - он опустил кувшинчик на циновку рядом с дорожной сумой скорохода, которую тот оставил в гостиной.
Китаец хотел продолжить чаепитие, но тут вернулась его жена с большой миской в руках, прикрытой оловянной крышкой. Сун Янг с любопытством заглянул под крышку и скорчил кислую мину.
- Сахара маловато, жена, - заметил он, поджав блеклые от аскезы губы. - До Алиф путь не близок. Надо бы прибавить консерванта, чтобы твой гостинец не испортился в дороге.
- Много класть нельзя, - возразила Гюльфем. - Ты же слышал, что сказал Мансур: малыш Даниял и без того склонен к полноте.
- Да? С чего тогда ты вздумала подсластить ему жизнь? - съязвил Сун Янг.
- Давай спросим у твоего гостя, - примирительно предложила его жена.
Она протянула миску Камалу, принявшему её из рук хорошенькой женщины с заметным смущением.
- Сделайте одолжение, господин, разрешите наш спор, - попросила его Гюльфем. - Попробуйте лакомство и скажите: как, по-вашему, хватает в нём сахара или нет?
Камал подцепил двумя пальцами калёный орешек и тщательно его разжевал. Хотя яство оказалось достаточно сладким, он с извиняющейся улыбкой решил семейный спор в пользу Сун Янга. До этой минуты его мысли витали где-то далеко, но просьба Гюльфем дала им новое направление и помогла найти решение стоявшей перед ним задачи, которая казалась ему почти неразрешимой.
- Пойду колоть сахарную голову, - понуро произнесла Гюльфем.
- Я тебе помогу, - вызвался китаец.
- Сама справлюсь, - отмахнулась молодая женщина.
- Ни в коем случае, - возразил Сун Янг, - ты можешь порезаться ножом.
Они вместе отправились на кухню. Оба были так взвинчены, что забыли забрать у Камала миску с каштанами. Семейная ссора вспыхнула, едва за ними задвинулись перегородки.
- Твой отец отдал мне тебя! - торжествующе объявил Камал. - Ты напрасно считала нашу любовь невозможной. А я не зря так свято верил в неё!
Испуг на лице Марджин сменился горьким разочарованием.
- Мой отец отдаёт меня за самого неимущего из нашей родни! - вскричала она и в отчаянии швырнула в него букетом. - Я знала, что он не любит меня, но не подозревала, что до такой степени! Что же, получается, я настолько ничтожна и бесполезна, что он не мог найти мне лучшего применения?
Камал был совершенно раздавлен её словами. На какое-то время у него даже отнялся язык, но как только речь вернулась к нему, он сказал, сдерживая слёзы, подступившие к горлу:
- Я согласился оказать ему важную услугу и в награду за неё попросил твоей руки. Но если бы я знал, насколько не мил тебе, ни за какие сокровища не сговорился бы с ним.
- Тебе вначале следовало спросить меня, Камал, согласна ли я служить тебе наградой, - сердито буркнула Марджин.
- Но ничего ещё не потеряно, звезда моя, - произнёс он и разрыдался, вспомнив, как нравилось ей раньше это милое прозвище. - Я откажусь от поручения твоего отца, и ты сможешь считать себя свободной.
Обливаясь горючими слезами, Камал помчался в приёмную царя. Но как он ни спешил, Хусаим опередил его и доложил Аль-Шукрейну обо всём, что произошло в саду между двумя юными созданиями.
Досадуя на Марджин за её суровость к Камалу, Аль-Шукрейн успел хорошо подготовиться к его визиту. Пока бедный отвергнутый юноша, всхлипывая на каждом слове, изливал свои горести, государь слушал их вполуха; любовная воркотня действовала ему на нервы как зубовный скрежет. Когда поток слёз и жалоб, наконец, иссяк, он сказал, возложив руку на плечо Камалу:
- Не раскисай, дружок. Ты сам во всём виноват: свалился как снег на голову Марджин, вернее, налетел на неё из-за угла как разбойник. Вывалил всё залпом, не дав ей времени опомниться. Уже одно твоё появление через много лет стало для неё потрясением. А всё прочее - признание в любви и предложение руки - следовало отложить до другого раза.
- Никакого другого раза не будет, повелитель, - заявил Камал. - Я пришёл сказать вам, что отказываюсь от вашего поручения и готов идти за это в тюрьму. Всё равно без вашей дочери мне жизнь не в радость.
- Погоди, погоди, Камал... Ты что же, вот так легко сдаёшься, без борьбы?
- Не вижу смысла бороться за женщину, которая меня не любит.
- Но с чего ты взял, что Марджин тебя не любит?
- Она дала мне это понять.
- Но не сказала об этом прямо?
Камал смутился, вспоминая свой разговор с царевной.
- Нет. Её глаза, лицо, манера держаться сказали за неё. У меня было такое чувство, словно меня окатили ледяной водой.
- А какой реакции ты от неё ожидал? Моя дочь весьма благонравная девица, а не тот бесёнок, каким ты помнишь её. Дай ей время прийти в себя, Камал, разобраться в своих чувствах.
- Она обижена вашим пренебрежением, государь. Ей хочется быть полезной трону.
- А чего хочешь ты, Камал? Чтобы я отдал Марджин нашим гостям с Кавказа?
- О нет! - вскрикнул юноша; сердце его болезненно сжалось при упоминании о черкесах.
- Но так случится, если ты откажешься от Марджин.
- Она презирает меня! - всхлипнул Камал. - Считает нищим босяком, голодранцем!
- Ну, эту беду мы поправим, - добродушно усмехнулся государь. - Я дам тебе...
- Мне не нужны ваши деньги! - гневно оборвал его юноша.
- А кто говорит о деньгах? Я имел в виду место, какое ты мог бы занять, глупыш. Хочешь вернуться губернатором в свой родной город?
- А как же мой зять Амиран?
- Я пересажу его в Аба-Сеуд. Там до сих пор нет губернатора. Ну, как тебе нравится моё предложение?
Камал поразмыслил и согласился с царём, что такой пост, как губернаторство в Аль-Акик, поможет ему подняться в глазах его любимой.
- Вот и чудненько, - наблюдая за ним, промолвил Аль-Шукрейн. - А теперь займись, наконец, моим поручением.
Прода от 04.07.2022, 15:50
Камал удалился из приёмной, воспрянув духом. Всё будет иначе, твердил он себе, спускаясь по парадной лестнице, всё будет иначе, когда он займёт приличествующее его происхождению место. Марджин посмотрит на него другими глазами, восторженными или даже влюблёнными, а ради этого он был готов на всё, включая и убийство.
Немного побродив по городу, Камал свернул в лавку Сун Янга, который уже много лет продавал в ней свои снадобья, пользовавшиеся большим спросом у населения. Его жена Гюльфем помогала ему по мере сил. Они жили вдвоём в том же доме, где располагалась лавка. Детей у них не было, а учеников Сун Янг давно не брал.
Войдя в чисто убранную переднюю, Камал принялся громко звать хозяина, который принимал посетителей за расписанной китайскими иероглифами переборкой.
- Сун Янг! Это я, Камал!
Решётчатые перегородки, заменявшие в доме двери, разъехались в стороны. В переднюю вплыл всё такой же тощий Сун Янг, одетый в длиннополый балахон алхимика, на котором вырисованные магические формулы сливались с разноцветными пятнами от кислот.
- Камал, мой мальчик! - обрадовался он, открывая юноше объятия.
Нежданный гость позволил себе насладиться радостью встречи со своим исцелителем.
- Гюльфем! - крикнул Сун Янг. - Закрой лавку и принеси нам чай!
Они перешли в гостиную и расположились на одной из плетёных циновок, заменявших в доме китайца традиционные низкие диваны.
- Ну, рассказывай, мой мальчик, какими судьбами... - начал Сун Янг, с любопытством оглядывая своего бывшего пациента.
Камал не успел рта раскрыть, как перегородки раздвинулись, и в гостиную вступила жена китайца Гюльфем. Она была ещё молода и всё ещё дивно хороша собой. Камал невольно залюбовался ею. Странно было видеть такую женщину здесь, на задворках, когда и в царском дворце нечасто встретишь подобную.
Гюльфем разлила китайский зелёный чай по двум большим пиалам из китайского фарфора и хотела удалиться, но муж удержал её за широкий рукав.
- Знакомься, Гюль, это Камал, благодаря которому я остался в Аравии. Я лечил его, как и нашу госпожу, «живой водой» из Эль-Хаса с согласия Сарнияра Измаила.
Но Гюльфем не подняла глаз на юношу, и по всему было видно, что этот разговор ей не слишком приятен.
- Я так благодарен вам, Сун Янг! - с чувством молвил Камал, прихлёбывая довольно безвкусный напиток. - Вы вернули моим рукам способность создавать, творить... В ту пору, когда они не действовали, я всерьёз увлёкся поэзией. Это было сплошное мучение. Когда на меня нападал стих, я не мог сам перенести свои мысли на бумагу. Моя нянька не умела писать, а наставник не всегда был под рукой. Только с вашим появлением я смог развить свои таланты. Я ваш вечный должник, Сун Янг.
- Ну, полно, мой мальчик, - растрогался китаец. - Расскажи лучше, что за оказия привела тебя обратно в столицу. Ты ведь все эти годы провёл в Аль-Акик?
- Да, я получал там образование, а когда закончил учёбу, меня вызвали ко двору. Государь открыл в Алькадире посольский дом, потому что многие иноземные властители начали проявлять интерес к Румайле. Меня поставили заведовать им и принимать гостей страны. Сейчас это черкесы, прибывшие сватать юную царевну Марджин. Вот только дом, отведённый для приёма чужеземцев, длительное время пустовал, и на днях я обнаружил в погребе крысиное гнездо.
- Что ж, мой мальчик, - вставил Сун Янг, - эта нечисть не щадит и благородные дома!
- Я зашёл к вам попросить отравы, - продолжал Камал, - чтобы избавиться от мерзких грызунов. Я не прислал за ней слуг, потому что хотел повидаться с вами и ещё раз выразить свою благодарность за всё, что вы сделали для меня.
Закончив рассказ, он вздохнул с облегчением - придуманная им история прозвучала вполне правдоподобно.
Сун Янг сочувственно улыбнулся.
- Конечно, дитя моё, я помогу тебе избавиться от непрошеных гостей. Я имею в виду крыс, а не черкесов, - прибавил он, ухмыляясь, и Камал тоже был вынужден улыбнуться, хотя шутка китайца вовсе не показалась ему остроумной.
В это время в дверь лавки постучали. Гюльфем пошла открывать. Через пару минут в гостиную вошёл мужчина в сильно запылившемся дорожном плаще. В руках он держал седельную сумку из грубой холстины.
- Мансур! - узнал приезжего китаец. - Вы из крепости Алиф?
- Да, - ответил гонец, принимая из рук Гюльфем чашу с холодной водой. - Меня прислал Сарнияр Измаил.
Гюльфем прижалась внезапно вспыхнувшим лицом к перегородке, приятно холодившей ей кожу.
- Чего желает от меня Любимец Турка? - осторожно спросил Сун Янг; эта кличка прочно прилепилась к его высочеству после заключения мира с Сиятельной Портой.
- Его жена всерьёз занемогла, - объяснил Мансур. - Она на сносях, как вам известно, скоро ей рожать, а живущий в крепости врач ничем не может облегчить её недуг. Паша очень тревожится за свою жену, и послал меня к вам в надежде, что в вашей лавке отыщется какое-нибудь чудодейственное средство для неё.
- Конечно, - кивнул Сун Янг, - я недавно разработал один эликсир специально для беременных женщин. Он наверняка ей поможет.
- А вы уже опробовали его на ком-нибудь? - спросил Мансур.
- Ещё не успел, но это средство совершенно безвредное.
- Хорошо, если так, потому что паше очень важен этот ребёнок. Он не хотел бы его потерять.
- Уверяю вас, Мансур, мой эликсир безопасен как для матери, так и для плода. Не хотите освежиться с дороги, пока я спущусь за ним в подвал?
- С удовольствием, а то я весь провонял своим и конским потом, пока добирался сюда.
- Пойдёмте, я провожу вас в нашу мыльню.
Любитель омовений повернулся к перегородке и встретился взглядом с Гюльфем, которая смущённо улыбнулась старому знакомому.
- А как поживает маленький Даниял? - осведомилась она. - Всё так же любит засахаренные фрукты?
- Обожает, - невольно улыбнулся гонец. - Паша боится, как бы он не растолстел от своей любви к восточным сладостям.
- У нас в доме есть лимоны и апельсины, - вспомнила Гюльфем. - Я сейчас приготовлю его любимые засахаренные дольки.
- Не беспокойтесь, ханум, - возразил скороход. - В садах Алиф растёт много плодовых деревьев. Там есть апельсины и лимоны, и финики, и инжир, и айва.
- А каштаны? - спросила Гюльфем. - Каштаны там наверняка не растут.
- Верно, ханум. Каштанов там нет.
- В таком случае, я пошлю Даниялу очищенные каштаны. Пусть вместо засахаренных фруктов будут засахаренные орешки.
- Может быть, не стоит, ханум? - неодобрительно сощурился Мансур.
- Ну, что вы! Как можно не использовать случай передать гостинчик для сына паши! Он не забудет меня, когда взойдёт на трон Румайлы.
- Это случится ещё очень нескоро, ханум, - усмехнулся гонец. - Прежде ему придётся уступить этот трон своему папеньке.
Молодая женщина потянулась к его уху и сказала, снизив голос до шёпота:
- Умоляю, засвидетельствуйте моё почтение паше! Передайте, что гостинец его сыну я приготовила собственноручно!
- Хорошо, ханум, - со вздохом согласился Мансур, вспомнив, сколько записок и писем любовного содержания доставил ей в своё время от его высочества. Кто знает, возможно, ему будет приятно получить весточку от бывшей возлюбленной.
Пока они перешёптывались, Сун Янг ревниво наблюдал за ними. В нетерпении тряхнув бородой, он поторопил гонца:
- Пойдёмте же, Мансур. Не сочтите за грубость, но от вас, и правда, разит потом, как от конюшни.
Мужчины и Гюльфем скрылись за перегородкой, оставив Камала одного. Через несколько минут Сун Янг вернулся, неся в одной руке маленький алебастровый кувшин, а в другой мешочек из выбеленного льна.
- Это тебе, Камал, - сказал он, протянув ему мешочек. - А это для Мансура, - он опустил кувшинчик на циновку рядом с дорожной сумой скорохода, которую тот оставил в гостиной.
Китаец хотел продолжить чаепитие, но тут вернулась его жена с большой миской в руках, прикрытой оловянной крышкой. Сун Янг с любопытством заглянул под крышку и скорчил кислую мину.
- Сахара маловато, жена, - заметил он, поджав блеклые от аскезы губы. - До Алиф путь не близок. Надо бы прибавить консерванта, чтобы твой гостинец не испортился в дороге.
- Много класть нельзя, - возразила Гюльфем. - Ты же слышал, что сказал Мансур: малыш Даниял и без того склонен к полноте.
- Да? С чего тогда ты вздумала подсластить ему жизнь? - съязвил Сун Янг.
- Давай спросим у твоего гостя, - примирительно предложила его жена.
Она протянула миску Камалу, принявшему её из рук хорошенькой женщины с заметным смущением.
- Сделайте одолжение, господин, разрешите наш спор, - попросила его Гюльфем. - Попробуйте лакомство и скажите: как, по-вашему, хватает в нём сахара или нет?
Камал подцепил двумя пальцами калёный орешек и тщательно его разжевал. Хотя яство оказалось достаточно сладким, он с извиняющейся улыбкой решил семейный спор в пользу Сун Янга. До этой минуты его мысли витали где-то далеко, но просьба Гюльфем дала им новое направление и помогла найти решение стоявшей перед ним задачи, которая казалась ему почти неразрешимой.
- Пойду колоть сахарную голову, - понуро произнесла Гюльфем.
- Я тебе помогу, - вызвался китаец.
- Сама справлюсь, - отмахнулась молодая женщина.
- Ни в коем случае, - возразил Сун Янг, - ты можешь порезаться ножом.
Они вместе отправились на кухню. Оба были так взвинчены, что забыли забрать у Камала миску с каштанами. Семейная ссора вспыхнула, едва за ними задвинулись перегородки.
