Марджин засмеялась.
- Будь я принцессой Раминан, пришла бы в полный восторг. Это она неравнодушна к лести. Если бы Зигфар распевал ей осанны, уже давно завоевал бы её сердце. А можно я скажу ему, что ты умеешь слагать стихи? Он наверняка попросит тебя сочинить парочку для султанской дочки.
- Я с радостью помогу ему завоевать сердце индийской принцессы. Но ты ещё не сказала, как завоевать твоё сердце, моя звёздочка.
- О, нет ничего проще! Обнимай меня покрепче и целуй сладко, только не в лобик, как братец Сарнияр.
Мальчик грустно опустил глаза.
- Я не могу обнять тебя, звезда моя. Мои руки непослушны мне.
- Тогда я сама обниму тебя, - великодушно решила Марджин.
Она обвила ручонками худую шею Камала и звонко чмокнула его в губы. Cарнияр решил, что пора ему вмешаться, пока наивные дети не заигрались в любовь. Он вышел из-за колонны и приблизился к ним.
Заметив его, Камал испуганно отпрянул от девочки, но не смог встать на ноги без помощи рук. Колени его подвернулись, и он упал на пол ничком. Не обращая на него внимания, Сарнияр поднял сестру и несильно шлёпнул по пухлой попке.
- Что за дела, бесстыдница? Как ты ведёшь себя с мальчиком?
- А как я веду себя, братец? - вызывающе спросила Марджин.
- Как дрянная девчонка из трущоб!
- Это всё потому, что моим воспитанием никто всерьёз не занимается, братец.
- Возьми пример со своей сестрицы Сухейлы. Она никогда бы себе не позволила ничего подобного.
Марджин презрительно рассмеялась.
- Эта тощая прыщавая дылда тоже грезит о любви, только прикидывается тихоней. Такая же ханжа, как мать с отцом. В глаза говорят одно, а делают другое. Не взяли меня на свадьбу Амирана, и я не получила свою долю знаний и жизненного опыта. Вот и восполняю этот пробел, как могу.
Сарнияр оторопел от её филиппики, а придя в себя, пробурчал:
- Что же получается - в нашей семейке все такие скороспелые?
- Да, братец, потому что наш батюшка - потомок крестоносцев, а матушка из династии Великих Моголов, - с гордостью провозгласила Марджин, забыв, как всего минуту назад уничижительно отзывалась о родителях.
- Грешно лишать такую умницу необходимых знаний о том, как заключаются браки, - решил царевич. - Собирайся, киса. Я отвезу тебя в Аль-Акик на свадьбу нашего брата Амирана.
- А как же твоя больная жена? - спросила девочка.
- Я оставляю её в надёжных руках тибетского целителя. Кстати, ей уже немного лучше. Поторопись, Марджин. Я не буду ждать тебя до утра.
Марджин радостно взвизгнула и, приплясывая, убежала в свои покои. Сарнияр смерил надменным взглядом притихшего мальчугана и строго произнёс:
- Я запрещаю тебе приближаться к моей сестре, Камал.
- А если бы я не был калекой? - воскликнул мальчик, кое-как приподнявшись и поджав под себя ноги.
- Это не имеет значения, - ответил Сарнияр, не делая никаких попыток помочь ему встать. - Я позволил своему брату жениться на твоей сестре по примеру наших предков Моголов, которые традиционно брали себе в жёны дочерей поверженных врагов. Но наши женщины никогда не доставались врагам. Запомни это, мой мальчик, и не помышляй о Марджин.
Он удалился, не прибавив ни слова. А Камал упал лицом на мраморные плиты пола и принялся исступлённо целовать следы сафьяновых туфелек Марджин.
Аравия, 1579 год.
- Я так рада, что речь, наконец-то, вернулась ко мне, - с трудом прошепелявила Лейла и от чрезмерного напряжения сил откинулась на подушки.
- Вы делаете поразительные успехи, госпожа, - откликнулась Гюльфем, укрывая её лёгким одеялом из козьего пуха.
- Не надо, убери его, Гюль, - попросила Лейла. - Меня больше не знобит.
- Хорошо, госпожа, - кротко согласилась Гюльфем. - Я принесу вам тёплого молока.
Она вышла за дверь и натолкнулась на Бесму, дородную служанку в годах с простодушным лицом и добрыми тёмно-карими, как зрелые каштаны глазами.
- Тебе снова письмо от его высочества, Гюль, - сообщила толстушка, вручая ей свиток, привязанный к пучку полевого мисканта.
Теперь вместо золотых колечек, жемчужных бус и драгоценных поясов царевич неизменно прилагал к своим письмам скромные букетики луговых цветов. Гюльфем развернула свиток и быстро пробежала его глазами. Бесма следила за ней, не скрывая своего любопытства.
- Что он пишет, милочка? - не удержавшись, спросила она.
- Ничего нового, - буркнула Гюльфем. - Штурмует Аба-Сеуд, как всегда в авангарде.
- На побывку не собирается?
- Нет.
- Это потому, что ты не отвечаешь на его письма. Черкнула бы пару строк, он бы сразу примчался.
- Аба-Сеуд слишком далеко отсюда.
- Эх, милая! Для влюблённого мужчины не существует расстояния.
Гюльфем молча потянулась за кувшином с молоком, томившимся на остывающих углях в камине.
- И сколько ещё ты будешь скрывать от него своё интересное положение? - в лоб спросила Бесма.
Хрясть! Переполненный кувшин выскользнул из дрожащих пальцев Гюльфем и разбился на мелкие осколки. Молоко растеклось по полу густой белой лужей. Рыженький пушистый котёнок, любимчик Лейлы, принялся лакать его, пофыркивая от удовольствия.
Гюльфем опустилась на колени и тяжело привалилась спиной к дверному косяку.
- Тебе плохо, девочка? - испугалась Бесма.
- Так… Голова закружилась.
- Ну, это немудрено в твоём положении.
- Откуда вы знаете? - шёпотом спросила Гюльфем.
- Эх, молодо-зелено! Чай, не первый десяток лет на свете живу. Приметила, глаз-то у меня опытный, недаром в повитухах прежде ходила.
- А что, уже так заметно? - забеспокоилась Гюльфем.
- Пока вроде не очень. Ты полненькая, хотя до моих объёмов тебе ещё расти и расти. Послушайся моего совета, детка. Не тяни с этим делом, сообщи царевичу-то. Ребёночек, как-никак, от него в твоём чреве зреет.
- С чего вы решили, что я ношу его ребёнка?
- Чьего ж ещё, сама посуди. Или ты позабыла, что я прислуживала этой злючке Фериде? А она мне все уши прожужжала про то, как царевич тебя домогался. Так его своей ревностью доняла, что он со двора её прогнал.
- Вы заблуждаетесь, ханум. Его высочество выдал её замуж за своего телохранителя.
Бесма невозмутимо пожала полными плечами.
- Что ж, поступил, как и подобает благородному человеку, сбыл свою подстилку в хорошие руки. Всё одно, избавился от неё, когда ты его любовью поманила.
- Никогда я не манила его любовью, - заплакала Гюльфем, слух которой резали, будто ножом простонародные выражения Бесмы. - И подстилкой ему не служила, как Ферида.
- Откуда ж тогда ребёночек-то? - усмехнулась пожилая провидица. - Сколько ни отнекивайся, ни за что не поверю, чтобы такая тихоня могла с кем другим любовь закрутить.
- Ах, ничего-то вы не понимаете, ханум! - всхлипнула Гюльфем.
- Неужто снасильничал королевич-то наш? - ужаснулась толстуха.
Гюльфем прикрыла глаза, вспоминая сумасшедшую вакханалию в той комнате, которую царевич называл «шкатулкой с секретом». Той ночью ей довелось испытать всё сразу: и ужас насилия, и неземное блаженство. В ту ночь в момент острейшего наслаждения в её чреве зародилась новая жизнь и в ту же ночь она чуть не потеряла самое дорогое, что у неё было: свою госпожу. Всё самое знаменательное в её тоскливо-однообразной жизни случилось в ту безумную ночь.
Она очнулась от своих мыслей, почувствовав, как рука Бесмы гладит её шелковистые волосы.
- Ну, ничего, милая, - успокаивала её толстуха. - Может, оно и к лучшему, что твоей вины здесь нет. Царевича прижать будет проще. Признает он своё дитя, не сомневайся в этом.
- Я не сомневаюсь, - вздохнула Гюльфем. - Только не думаю, что ему следует знать о моём положении.
- Как же, - всплеснула пухлыми руками Бесма, - животик-то скоро на нос полезет. Не глупи, детка! Ты что, своей выгоды не понимаешь? У его высочества это первый ребёнок. Уж от своей жены ему век детей не дождаться. А значит, быть твоему чаду наследником, а тебе - матерью наследника. Избавишься навсегда от рабской доли, заживёшь по-царски, без забот, без хлопот.
- Это при живой-то жене?
- Какая она ему жена? - презрительно фыркнула Бесма. - Кость в горле, а не жена!
- Замолчите, ханум, - возвысила голос Гюльфем, - и оставьте при себе свои досужие домыслы. Сахиб никогда меня не домогался и не насиловал. Ферида возвела на меня напраслину. Этой ревнивице всюду мерещились соперницы.
- А как же письма? - лукаво прищурилась Бесма.
- В них нет ничего личного. Сахиб интересуется, как проходит лечение его жены.
- Почему же ты не отвечаешь на них?
- Сун Янг отвечает, ведь он её врач.
- А ребёнок тогда от кого? От китайца, что ли?
- Ветром надуло! - разозлилась Гюльфем. - Не обижайтесь на меня, ханум, я не желаю вам зла. Но если вы сболтнёте госпоже о моей беременности и своих подозрениях, я буду вынуждена удалить вас со двора. Подумайте о себе, ханум. Такой почётной службы вы больше нигде не найдёте.
С этими словами Гюльфем вернулась в спальню госпожи, которая мирно уснула, не дождавшись молока.
- Ишь ты, - фыркнула толстуха, - как разошлась! Полной хозяйкой себя чувствует, да оно и понятно. Госпожа в ней души не чает, и господин к ней благоволит, что бы она ни говорила. Обласкана обоими, вот и мечется, места себе не находит. А всё же придётся ей выбирать между ними, время-то не терпит. Ребёночек скоро в мир постучится. А ведь ему судьба страной править, коли он мужеского пола. Обычаи здесь такие: если у наследника нет законных детей, побочным трон достаётся. Ох, как бы мне не прозевать своей выгоды! Царевич меня золотом осыплет, если я сообщу ему, что он отцом скоро станет. Фериде вон, сколько добра за любовь отвалил, в трёх комнатах еле уместилось. А это дельце поважнее будет, нежели их амуры. Пойду-ка, напишу ему письмецо, а мой сын в Аба-Сеуд благую весть доставит.
* * *
Гюльфем вошла в комнату китайца и без сил повалилась ему в ноги.
- Помогите мне, Сун Янг, молю вас! Я не знаю, что мне делать, как мне дальше быть.
Сун Янг кинулся поднимать Гюльфем и с трудом дотащил её до кушетки.
- Совсем ты не бережёшь себя, Гюль, - упрекнул он её. - Госпоже уже намного лучше, а ты всё не отходишь от её ложа, никого к ней не подпускаешь.
- Никто не позаботится о ней лучше меня.
- Так-то оно так, но ведь и о себе забывать не стоит. В твоём положении надо больше отдыхать…
Сун Янг замолчал, понурив голову.
- Значит, и вы уже заметили? - горестно усмехнулась Гюльфем.
Китаец кивнул.
- Я же врач и не мог не заметить.
- Скоро все узнают, - в отчаянии произнесла Гюльфем. - Нужно что-то делать, дольше тянуть нельзя.
- Что ты задумала, Гюль? - испугался Сун Янг.
- Я должна избавиться от этого ребёнка.
- Ты с ума сошла!
- Нет! - воскликнула девушка. - Вы не понимаете, Сун Янг. Его отец - Сарнияр Измаил.
К её удивлению, эта весть скорее опечалила, чем поразила Сун Янга.
- Тем хуже для тебя, - отметил он. - Как ты можешь избавиться от ребёнка, принадлежащего царскому дому? Даже думать об этом не смей.
- Никто ничего не узнает. Эту тайну мы унесём с собой в могилу, если вы поможете мне вытравить плод.
Китаец задрожал с головы до ног.
- Ты хочешь, чтобы с меня живьём содрали кожу?
- Ни одна живая душа, кроме Бесмы, не подозревает о том, что я беременна. Но я пригрозила ей увольнением, и она меня не выдаст.
Сун Янг покачал косматой головой.
- Я не могу, Гюль. Это тяжкий грех - убить младенца в чреве.
- Этот грех я возьму на себя, вы не будете его соучастником.
Китаец горько усмехнулся.
- А кем же я буду, Гюль, если изведу едва зародившуюся жизнь?
Гюльфем в отчаянии заломила руки.
- Если вы так боитесь согрешить, - воскликнула она, - оставьте всё как есть, и на вашу совесть лягут две загубленные жизни вместо одной. Потому что я убью себя, но моя госпожа никогда не узнает о том, что я ношу под сердцем плод предательской любви.
Гюльфем рухнула на колени, нечаянно ударившись лицом о пол. Но китаец перепугался, как бы она и в самом деле не осуществила свою угрозу, разбив себе голову о каменную плиту.
- Эх, девочка, - вздохнул он, поднимая её на ноги, - если бы ты знала, какие муки тебе предстоят при изгнании плода из чрева…
- Но я готова перетерпеть любые муки, - прошептала Гюльфем, - только бы госпожа ничего не узнала о моей измене. Вы же знаете, что довело её до того ужасающего состояния, в котором вы её застали. Я много вам рассказывала о том, какие страдания выпали ей на долю, как сразила её измена мужа и Фериды. А ведь Ферида не была ей близкой подругой как я...
- Но теперь всё обстоит иначе, - возразил Сун Янг. - Я вернул её к жизни, но здоровья ей вернуть не могу. К сожалению, время было упущено. Вероятнее всего, ниже пояса она останется парализована. Суди сама, до любви ли ей теперь! И на что ей надеяться сейчас, если и раньше не было надежды на взаимность?
- Она понимает это умом, но не сердцем, - проговорила Гюльфем, - своим недужным сердцем, которое любит и страдает, как сердце любого из нас! Если она узнает, что я жду ребёнка от её мужа, это разобьёт ей сердце. Вы не должны этого допустить, иначе для чего вы спасали ей жизнь?
- Есть один выход, - предложил китаец. - Давай скажем всем, что ты беременна от меня.
Гюльфем в ужасе отшатнулась от него. Но испугавшись, как бы он не принял это за отвращение, она ласково взяла его костлявые руки в свои и прижалась к ним лицом.
- Будь я принцессой Раминан, пришла бы в полный восторг. Это она неравнодушна к лести. Если бы Зигфар распевал ей осанны, уже давно завоевал бы её сердце. А можно я скажу ему, что ты умеешь слагать стихи? Он наверняка попросит тебя сочинить парочку для султанской дочки.
- Я с радостью помогу ему завоевать сердце индийской принцессы. Но ты ещё не сказала, как завоевать твоё сердце, моя звёздочка.
- О, нет ничего проще! Обнимай меня покрепче и целуй сладко, только не в лобик, как братец Сарнияр.
Мальчик грустно опустил глаза.
- Я не могу обнять тебя, звезда моя. Мои руки непослушны мне.
- Тогда я сама обниму тебя, - великодушно решила Марджин.
Она обвила ручонками худую шею Камала и звонко чмокнула его в губы. Cарнияр решил, что пора ему вмешаться, пока наивные дети не заигрались в любовь. Он вышел из-за колонны и приблизился к ним.
Заметив его, Камал испуганно отпрянул от девочки, но не смог встать на ноги без помощи рук. Колени его подвернулись, и он упал на пол ничком. Не обращая на него внимания, Сарнияр поднял сестру и несильно шлёпнул по пухлой попке.
- Что за дела, бесстыдница? Как ты ведёшь себя с мальчиком?
- А как я веду себя, братец? - вызывающе спросила Марджин.
- Как дрянная девчонка из трущоб!
- Это всё потому, что моим воспитанием никто всерьёз не занимается, братец.
- Возьми пример со своей сестрицы Сухейлы. Она никогда бы себе не позволила ничего подобного.
Марджин презрительно рассмеялась.
- Эта тощая прыщавая дылда тоже грезит о любви, только прикидывается тихоней. Такая же ханжа, как мать с отцом. В глаза говорят одно, а делают другое. Не взяли меня на свадьбу Амирана, и я не получила свою долю знаний и жизненного опыта. Вот и восполняю этот пробел, как могу.
Сарнияр оторопел от её филиппики, а придя в себя, пробурчал:
- Что же получается - в нашей семейке все такие скороспелые?
- Да, братец, потому что наш батюшка - потомок крестоносцев, а матушка из династии Великих Моголов, - с гордостью провозгласила Марджин, забыв, как всего минуту назад уничижительно отзывалась о родителях.
- Грешно лишать такую умницу необходимых знаний о том, как заключаются браки, - решил царевич. - Собирайся, киса. Я отвезу тебя в Аль-Акик на свадьбу нашего брата Амирана.
- А как же твоя больная жена? - спросила девочка.
- Я оставляю её в надёжных руках тибетского целителя. Кстати, ей уже немного лучше. Поторопись, Марджин. Я не буду ждать тебя до утра.
Марджин радостно взвизгнула и, приплясывая, убежала в свои покои. Сарнияр смерил надменным взглядом притихшего мальчугана и строго произнёс:
- Я запрещаю тебе приближаться к моей сестре, Камал.
- А если бы я не был калекой? - воскликнул мальчик, кое-как приподнявшись и поджав под себя ноги.
- Это не имеет значения, - ответил Сарнияр, не делая никаких попыток помочь ему встать. - Я позволил своему брату жениться на твоей сестре по примеру наших предков Моголов, которые традиционно брали себе в жёны дочерей поверженных врагов. Но наши женщины никогда не доставались врагам. Запомни это, мой мальчик, и не помышляй о Марджин.
Он удалился, не прибавив ни слова. А Камал упал лицом на мраморные плиты пола и принялся исступлённо целовать следы сафьяновых туфелек Марджин.
Глава 12. Расставание с Гюльфем.
Аравия, 1579 год.
- Я так рада, что речь, наконец-то, вернулась ко мне, - с трудом прошепелявила Лейла и от чрезмерного напряжения сил откинулась на подушки.
- Вы делаете поразительные успехи, госпожа, - откликнулась Гюльфем, укрывая её лёгким одеялом из козьего пуха.
- Не надо, убери его, Гюль, - попросила Лейла. - Меня больше не знобит.
- Хорошо, госпожа, - кротко согласилась Гюльфем. - Я принесу вам тёплого молока.
Она вышла за дверь и натолкнулась на Бесму, дородную служанку в годах с простодушным лицом и добрыми тёмно-карими, как зрелые каштаны глазами.
- Тебе снова письмо от его высочества, Гюль, - сообщила толстушка, вручая ей свиток, привязанный к пучку полевого мисканта.
Теперь вместо золотых колечек, жемчужных бус и драгоценных поясов царевич неизменно прилагал к своим письмам скромные букетики луговых цветов. Гюльфем развернула свиток и быстро пробежала его глазами. Бесма следила за ней, не скрывая своего любопытства.
- Что он пишет, милочка? - не удержавшись, спросила она.
- Ничего нового, - буркнула Гюльфем. - Штурмует Аба-Сеуд, как всегда в авангарде.
- На побывку не собирается?
- Нет.
- Это потому, что ты не отвечаешь на его письма. Черкнула бы пару строк, он бы сразу примчался.
- Аба-Сеуд слишком далеко отсюда.
- Эх, милая! Для влюблённого мужчины не существует расстояния.
Гюльфем молча потянулась за кувшином с молоком, томившимся на остывающих углях в камине.
- И сколько ещё ты будешь скрывать от него своё интересное положение? - в лоб спросила Бесма.
Хрясть! Переполненный кувшин выскользнул из дрожащих пальцев Гюльфем и разбился на мелкие осколки. Молоко растеклось по полу густой белой лужей. Рыженький пушистый котёнок, любимчик Лейлы, принялся лакать его, пофыркивая от удовольствия.
Гюльфем опустилась на колени и тяжело привалилась спиной к дверному косяку.
- Тебе плохо, девочка? - испугалась Бесма.
- Так… Голова закружилась.
- Ну, это немудрено в твоём положении.
- Откуда вы знаете? - шёпотом спросила Гюльфем.
- Эх, молодо-зелено! Чай, не первый десяток лет на свете живу. Приметила, глаз-то у меня опытный, недаром в повитухах прежде ходила.
- А что, уже так заметно? - забеспокоилась Гюльфем.
- Пока вроде не очень. Ты полненькая, хотя до моих объёмов тебе ещё расти и расти. Послушайся моего совета, детка. Не тяни с этим делом, сообщи царевичу-то. Ребёночек, как-никак, от него в твоём чреве зреет.
- С чего вы решили, что я ношу его ребёнка?
- Чьего ж ещё, сама посуди. Или ты позабыла, что я прислуживала этой злючке Фериде? А она мне все уши прожужжала про то, как царевич тебя домогался. Так его своей ревностью доняла, что он со двора её прогнал.
- Вы заблуждаетесь, ханум. Его высочество выдал её замуж за своего телохранителя.
Бесма невозмутимо пожала полными плечами.
- Что ж, поступил, как и подобает благородному человеку, сбыл свою подстилку в хорошие руки. Всё одно, избавился от неё, когда ты его любовью поманила.
- Никогда я не манила его любовью, - заплакала Гюльфем, слух которой резали, будто ножом простонародные выражения Бесмы. - И подстилкой ему не служила, как Ферида.
- Откуда ж тогда ребёночек-то? - усмехнулась пожилая провидица. - Сколько ни отнекивайся, ни за что не поверю, чтобы такая тихоня могла с кем другим любовь закрутить.
- Ах, ничего-то вы не понимаете, ханум! - всхлипнула Гюльфем.
- Неужто снасильничал королевич-то наш? - ужаснулась толстуха.
Гюльфем прикрыла глаза, вспоминая сумасшедшую вакханалию в той комнате, которую царевич называл «шкатулкой с секретом». Той ночью ей довелось испытать всё сразу: и ужас насилия, и неземное блаженство. В ту ночь в момент острейшего наслаждения в её чреве зародилась новая жизнь и в ту же ночь она чуть не потеряла самое дорогое, что у неё было: свою госпожу. Всё самое знаменательное в её тоскливо-однообразной жизни случилось в ту безумную ночь.
Она очнулась от своих мыслей, почувствовав, как рука Бесмы гладит её шелковистые волосы.
- Ну, ничего, милая, - успокаивала её толстуха. - Может, оно и к лучшему, что твоей вины здесь нет. Царевича прижать будет проще. Признает он своё дитя, не сомневайся в этом.
- Я не сомневаюсь, - вздохнула Гюльфем. - Только не думаю, что ему следует знать о моём положении.
- Как же, - всплеснула пухлыми руками Бесма, - животик-то скоро на нос полезет. Не глупи, детка! Ты что, своей выгоды не понимаешь? У его высочества это первый ребёнок. Уж от своей жены ему век детей не дождаться. А значит, быть твоему чаду наследником, а тебе - матерью наследника. Избавишься навсегда от рабской доли, заживёшь по-царски, без забот, без хлопот.
- Это при живой-то жене?
- Какая она ему жена? - презрительно фыркнула Бесма. - Кость в горле, а не жена!
- Замолчите, ханум, - возвысила голос Гюльфем, - и оставьте при себе свои досужие домыслы. Сахиб никогда меня не домогался и не насиловал. Ферида возвела на меня напраслину. Этой ревнивице всюду мерещились соперницы.
- А как же письма? - лукаво прищурилась Бесма.
- В них нет ничего личного. Сахиб интересуется, как проходит лечение его жены.
- Почему же ты не отвечаешь на них?
- Сун Янг отвечает, ведь он её врач.
- А ребёнок тогда от кого? От китайца, что ли?
- Ветром надуло! - разозлилась Гюльфем. - Не обижайтесь на меня, ханум, я не желаю вам зла. Но если вы сболтнёте госпоже о моей беременности и своих подозрениях, я буду вынуждена удалить вас со двора. Подумайте о себе, ханум. Такой почётной службы вы больше нигде не найдёте.
С этими словами Гюльфем вернулась в спальню госпожи, которая мирно уснула, не дождавшись молока.
- Ишь ты, - фыркнула толстуха, - как разошлась! Полной хозяйкой себя чувствует, да оно и понятно. Госпожа в ней души не чает, и господин к ней благоволит, что бы она ни говорила. Обласкана обоими, вот и мечется, места себе не находит. А всё же придётся ей выбирать между ними, время-то не терпит. Ребёночек скоро в мир постучится. А ведь ему судьба страной править, коли он мужеского пола. Обычаи здесь такие: если у наследника нет законных детей, побочным трон достаётся. Ох, как бы мне не прозевать своей выгоды! Царевич меня золотом осыплет, если я сообщу ему, что он отцом скоро станет. Фериде вон, сколько добра за любовь отвалил, в трёх комнатах еле уместилось. А это дельце поважнее будет, нежели их амуры. Пойду-ка, напишу ему письмецо, а мой сын в Аба-Сеуд благую весть доставит.
* * *
Гюльфем вошла в комнату китайца и без сил повалилась ему в ноги.
- Помогите мне, Сун Янг, молю вас! Я не знаю, что мне делать, как мне дальше быть.
Сун Янг кинулся поднимать Гюльфем и с трудом дотащил её до кушетки.
- Совсем ты не бережёшь себя, Гюль, - упрекнул он её. - Госпоже уже намного лучше, а ты всё не отходишь от её ложа, никого к ней не подпускаешь.
- Никто не позаботится о ней лучше меня.
- Так-то оно так, но ведь и о себе забывать не стоит. В твоём положении надо больше отдыхать…
Сун Янг замолчал, понурив голову.
- Значит, и вы уже заметили? - горестно усмехнулась Гюльфем.
Китаец кивнул.
- Я же врач и не мог не заметить.
- Скоро все узнают, - в отчаянии произнесла Гюльфем. - Нужно что-то делать, дольше тянуть нельзя.
- Что ты задумала, Гюль? - испугался Сун Янг.
- Я должна избавиться от этого ребёнка.
- Ты с ума сошла!
- Нет! - воскликнула девушка. - Вы не понимаете, Сун Янг. Его отец - Сарнияр Измаил.
К её удивлению, эта весть скорее опечалила, чем поразила Сун Янга.
- Тем хуже для тебя, - отметил он. - Как ты можешь избавиться от ребёнка, принадлежащего царскому дому? Даже думать об этом не смей.
- Никто ничего не узнает. Эту тайну мы унесём с собой в могилу, если вы поможете мне вытравить плод.
Китаец задрожал с головы до ног.
- Ты хочешь, чтобы с меня живьём содрали кожу?
- Ни одна живая душа, кроме Бесмы, не подозревает о том, что я беременна. Но я пригрозила ей увольнением, и она меня не выдаст.
Сун Янг покачал косматой головой.
- Я не могу, Гюль. Это тяжкий грех - убить младенца в чреве.
- Этот грех я возьму на себя, вы не будете его соучастником.
Китаец горько усмехнулся.
- А кем же я буду, Гюль, если изведу едва зародившуюся жизнь?
Гюльфем в отчаянии заломила руки.
- Если вы так боитесь согрешить, - воскликнула она, - оставьте всё как есть, и на вашу совесть лягут две загубленные жизни вместо одной. Потому что я убью себя, но моя госпожа никогда не узнает о том, что я ношу под сердцем плод предательской любви.
Гюльфем рухнула на колени, нечаянно ударившись лицом о пол. Но китаец перепугался, как бы она и в самом деле не осуществила свою угрозу, разбив себе голову о каменную плиту.
- Эх, девочка, - вздохнул он, поднимая её на ноги, - если бы ты знала, какие муки тебе предстоят при изгнании плода из чрева…
- Но я готова перетерпеть любые муки, - прошептала Гюльфем, - только бы госпожа ничего не узнала о моей измене. Вы же знаете, что довело её до того ужасающего состояния, в котором вы её застали. Я много вам рассказывала о том, какие страдания выпали ей на долю, как сразила её измена мужа и Фериды. А ведь Ферида не была ей близкой подругой как я...
- Но теперь всё обстоит иначе, - возразил Сун Янг. - Я вернул её к жизни, но здоровья ей вернуть не могу. К сожалению, время было упущено. Вероятнее всего, ниже пояса она останется парализована. Суди сама, до любви ли ей теперь! И на что ей надеяться сейчас, если и раньше не было надежды на взаимность?
- Она понимает это умом, но не сердцем, - проговорила Гюльфем, - своим недужным сердцем, которое любит и страдает, как сердце любого из нас! Если она узнает, что я жду ребёнка от её мужа, это разобьёт ей сердце. Вы не должны этого допустить, иначе для чего вы спасали ей жизнь?
- Есть один выход, - предложил китаец. - Давай скажем всем, что ты беременна от меня.
Гюльфем в ужасе отшатнулась от него. Но испугавшись, как бы он не принял это за отвращение, она ласково взяла его костлявые руки в свои и прижалась к ним лицом.
