– Мы не нуждаемся в деньгах, но я предпочитаю экономить, ведь ужинать вне дома кажется мне излишним расточительством. Куда полезнее вложить средства во что–то приносящее доход. Однако этим вечером я захотел, чтоб мы пришли сюда.
– И почему же, милый муж? – ласково тронула я его руку, отбросив тревогу и настроившись на любовный лад.
– Будешь смеяться, если я скажу! – немного грустно ухмыльнулся он.
– Не буду! Я хочу узнать!
– Ты можешь верить или нет, но я люблю тебя всё крепче с каждым днём, просто не говорю тебе об этом. Мне далеко не восемнадцать, и это не мальчишеское чувство, а зрелая привязанность мужчины к собственной жене.
– Милый! – тронул он струны моей затвердевшей души.
– Раз спросила, имей терпение дослушать! Не надо перебивать!
– Прости, – повинно склонила я голову.
– Последнее время я ощущаю странное предчувствие или, не знаю, … будто бы скучаю по тебе, хотя ты постоянно рядом. Меня всё время гложет неоправданная грусть...
– Майор, – рассмеялась я, – чувствительность – не твой конёк! Да и с чего тебе печалиться по мне? Мы же почти всё время вместе!
– Сказал же, будешь хохотать! – обиженно сморщился муж. – Мужчины, между прочим, тоже плачут, только в отличие от вас мы не показываем чувств!
– Да перестань! – отвлеклась я на музыкантов, которые вышли на сцену и, взявшись, каждый за свой инструмент, наполнили зал приятными звуками джаза.
– Ты говоришь, что был здесь много раз?
– Когда был глупым юнцом, как ты в свои годы.
– Расскажи о себе, майор. Мы – муж и жена, но я так мало знаю о тебе.
– Просто я не люблю болтать!
– А ты не болтай, а повествуй! – игриво улыбнулась я ему и пригубила вина из бокала.
– Какой же ребёнок! – расплылся в улыбке супруг.
Грусть по министру давно отошла, и я наслаждалась вечером с мужем. Мне было удивительно тепло на сердце, и я вдруг поняла, что мы с ним пропустили это время, – конфетно–букетный период.
– Так каким было твоё детство? Или ты уже родился таким серьёзным и немногословным? – легко подтрунивала я над ним.
– Я родился обычным мальчишкой в военном гарнизоне, где папа служил офицером. Воспитывался в строгой дисциплине и в духе уважения к воинской службе. Моя судьба была предрешена ещё с пелёнок: я должен был идти тропой отца. Он постоянно поучал меня, что путь мужчины – это путь долга, без лишних эмоций и чувств, и я всё время исполнял какой–то долг. Отец не хвалил меня за школьные успехи, но за оценки ниже средних – бил. Все детство я провёл за книгами о войнах. В кругу своих сверстников я всегда был лидером с холодным и аналитическим умом. А после школы поступил в военное училище, окончив которое отправился в стрелковые войска, где начал военную карьеру. К двадцати семи годам я уже обзавёлся званием офицера младшего состава и командовал взводом из 40 парней. Меня уважали за строгость и принципиальность, но в то же время и боялись, считая жестоким и бескомпромиссным. Однажды эти качества заметил некий капитан из МВД и предложил мне перевод из армии в полицию. Там я и продолжил строить карьеру. Как ты можешь заметить, я вырос гордостью отца: мужчиной в чине, с чувством долга, но с искажениями чувств.
– А что–нибудь весёлое в твоём рассказе есть? – спросила я супруга.
– Весёлое?
– Ну, или озорное? Неужели ты никогда не пропускал мучительно долгих уроков, чтобы развлечься, или не дергал девочек за косы.
– Я сбегал в этот клуб со своего училища, правда, в свои выходные!
– А почему сюда, а не на танцевальную площадку?
– Здесь работала девушка, в которую я был влюблён. Он была студенткой городской консерватории и подрабатывала в этом месте джазовой певицей. У нас был бурный роман, который мог бы привести к женитьбе, но моя мама была против. Артистку не могли принять в семью военной знати.
– Ты в союзе с творческой личностью? Этого не может быть! – расхохоталась я.
– В те годы я ещё не зачерствел настолько, чтобы не понимать красивое звучание нот из, мне понравившихся, уст, – горько заметил майор.
– И ты расстался с ней?
– Раз я с тобой…
– Да ты сердцеед, дорогой! Две жены и первая любовь из джаз–клуба! – немного ревновала я супруга.
– Ты самая прекрасная из всех! Потанцуем? – взял он мою руку и вывел на танцпол.
– Почему ты выбрал именно это заведение? Из–за воспоминаний о певице, молодости? Почему привёл меня сюда?
– Потому что однажды позволил матери расстроить мою личную жизнь, но во второй раз не позволю сделать это! Мы выиграем суд, наладим отношения, всё будет хорошо и моя грусть пройдёт.
Ни слова не сказав в ответ, я положила голову на его мощное плечо и увлеклась спокойствием и нежностью от сказанных им слов. «Мой муж! Только мой! А не чей–то, как министр!», – внезапно вспомнила я обиду дня и ещё крепче прижалась к супругу. Закончив танец, он задержался на танцполе, не выпуская меня из объятий:
– Ну что, услышав доклад по моей судьбе, ты наконец–то убедилась в том, что я «прожжённый» солдафон?
– Я убедилась в том, что ты – реальный человек, майор, а не военный робот, привыкший исполнять и отдавать приказы! Я познакомилась с твоей душой, впервые за все эти годы!
Глава 50. Терпение
На следующий день я постаралась вовремя приехать на работу, чтоб избежать упрёков главного кинолога. Однако он уже был раздражён за то, что я не подготовила отчёт вчерашним днём.
– Ты безответственно себя ведёшь! Приходишь и уходишь, когда захочешь! Не выполняешь мои поручения и не учитываешь распорядок дня собак!
– Поговорите с майором, он Вам объяснит, что я не успеваю уложиться в ваши сроки! Моё академическое расписание не позволяет быть на месте в нужные часы, а уезжаю я с работы с мужем. Как только мне выдадут права, я сразу же сяду за руль и сама смогу регулировать конец рабочего времени.
– Когда ты получишь машину, боюсь, что и вовсе тебя здесь не увижу!
– Почему же?
– Да потому, что женщины не могут управляться с техникой! Куда тебе автомобильный руль крутить! Застрянешь где–нибудь, и повезёт, если сама не пострадаешь! А с мужем твоим я прямо сейчас пообщаюсь! Мне надоел весь это бардак!
– Делайте, что посчитаете нужным! – «вскипела» я за унизительное замечание в сторону моих способностей водить.
– Со мной пойдёшь! Посмотрим, насколько ты разговорчива при майоре будешь! – направились мы в кабинет супруга.
Нахмурено ворча, кинолог доносил до мужа смысл возмущения и ждал, что тот возьмётся отчитать меня, тем самым удовлетворив его эгоистичные претензии.
– Передвиньте тренировки с собаками на более позднее время, так чтоб и сами могли пообедать, и чтоб моя жена успевала приехать с академии! По–моему элементарно! – коротко ответил майор.
– Почему ищейки должны подстраиваться под Вашу жену?
– Потому что она учится! Вы что, на принцип со мной идёте своим спором?
– Я требую порядок! Ладно, она поздно приходит, но и уходит когда вздумается!
– Мы находимся за городом, и добираться до дома одной ей не безопасно. Мы будем покидать работу вместе, пока жена не получит права. Подкорректируйте расписание! Это ведь в Ваших полномочиях! Сделайте так, чтобы удобно было всем!
– Если я подгоню свою схему под Вашу супругу, получится, что трудиться она будет меньше часов и, соответственно, выполнять меньше рабочих обязанностей.
– Моя жена Вам ассистирует, являясь студенткой академии МВД. Она не обязана находиться на рабочем месте полный день. Вы – главный кинолог, и это Ваша задача обеспечивать наших питомцев необходимым уходом и тренировками.
– Это противоречит соглашению, по которому она должна мне помогать определённое количество часов в неделю. Мало того, что я закрыл глаза на нарушение регламента с собакой зека, так теперь ещё и вынужден обманывать начальство, нарушая условия контракта, чтобы пойти вам на поблажки.
– Ваше начальство это я.
– Вы открыли центр кинологии и являетесь генеральным директором, но вместе с Вами учреждением руководит и государство. Оно диктует Вам условия правления.
– Я обладаю правом Вас уволить, если продолжите дерзить! Моя жена будет трудиться столько времени, сколько не повредит её учебе и безопасности. Наберитесь терпения и дождитесь, когда она получит права и сможет задерживаться за работой. Произойдёт это предположительно недели через две. На этом разговор окончен!
– Как скажете, но я пойду к министру с жалобой на беспорядок и на угрозы уволить меня только лишь потому, что я борюсь за служебные правила, которые Вы отказываетесь соблюдать!
– Милости прошу! Теперь оставьте меня! Мне надо заниматься более практичными вопросами, чем Вашей несговорчивостью.
Недовольный кинолог вылетел из кабинета мужа, словно ураган в открывшуюся дверь.
– А ты что стоишь? – окинул меня майор суровым взглядом. – Иди работай! Он каждую минуту будет считать!
– Перепиши контракт, уменьшив мне часы, иначе честность кинолога не доведёт нас до добра. Мы еле избавились от министерской комиссии, а он в своей принципиальности готов нам снова всё подпортить!
– Я разберусь. В конце концов, тебя на эту должность уточнил министр. Кому же жалобы писать?! А ты старайся не опаздывать!
– Но я же не смогу бросать занятия ради его капризов!
– Я давно пытался объяснить, что твоя работа – это учёба, и ничего важнее не было и нет! Ты же нетерпеливо добивалась дополнительной нагрузки! Всё это – результат твоей настойчивости там, где она вовсе не нужна.
Строго отчитанная мужем, я отправилась дописывать отчёт по инвентаризации.
В конце рабочей смены наш центр посетили адвокат с судебным журналистом. Последнему майор и правда разрешил присутствовать на обсуждении стратегии судебного процесса.
Закрывшись в кабинете мужа, мы все уселись за рабочий стол. Мой новый адвокат, мужчина зрелых лет с пронзительным и хитрым взглядом, представился, как подобает человеку из юриспруденции: назвал нам имя и направленность своей работы. Он занимался нарушением конституционных прав и гражданских свобод, а также всем, что было связано с последствиями этих нарушений: моральный ущерб, нелегальные пытки в колониях, дискриминация и сложности неверно осужденного по возвращению в привычный социум. Другими словами, лейтенант, он был тем самым адвокатом, который был мне так необходим.
Достав из портфеля бумажную папку, он начал с оглашения тех данных, которыми располагал, а это были: протоколы с моих судебных разбирательств, история отсидки с моим заявлением о превышении полномочий начальником тюрьмы, решение по этому вопросу, а также заключение налоговой об обвинение судьи с майором–юристом по нескольким статьям. Была там и копия дела, что завели на Пехотинца. Я, наконец, узнала, что предатель обвинялся в незаконном приобретение, хранение и потреблении наркотического вещества в крупном размере.
Ещё раз прослушав все обвинения, что выдвигались против судьи, майора–юриста и Пехотинца, я ощутила радостный приток тепла в районе живота, который, поднимаясь к сердцу, дарил мне непередаваемые чувства наслаждения и эйфории.
– Итак, – серьёзно подытожил адвокат, и моя душа замерла в предвкушение сладостных слов о том, как все они получат наказание за то, что сделали со мной, как только мы возобновим процесс и выиграем суд. – У нас нет ничего, кроме того, что Пехотинец и судья участвовали в Вашем разбирательстве, где парень выступал свидетелем и жертвой нарушения закона, а судья пренебрегла презумпцией невиновности. Однако повторный суд по этому вопросу уже состоялся, и по его итогам Вы возвратились на свободу.
Вся благодать, испытанная мною миг назад с беззвучным грохотом скатилась вниз, а ей взамен пришла опустошенность.
– Но как же так! Что Вы такое говорите? Ведь есть распечатка «чёрного» счёта майора–юриста и есть доказательства взяток, которые она брала от заказчиков и отдавала судье, а та отмывала деньги через благотворительный фонд. Среди этих сумм есть и та, что непосредственно перед судом была отправлена моей свекровью. Пехотинец же также был пойман на кокаине, который хранил в такой же шкатулке, расписанной матерью, что нашлась и в кармане моего пальто. Разве это не доказательство того, что он мне ту шкатулку и подбросил? – вспотела я от нервов.
– В зачитанном мной протоколе полиции нет ни единого слова об идентичности шкатулок, которую Вы только что упомянули. Никто не стал проводить экспертизу по той причине, что мы ещё не подали прошение в прокуратуру о возобновление Вашего дела. Факт про шкатулки известен только Вам. И я, будучи Вашим защитником, должен спросить, откуда эта информация? – поставил он меня в тупик, и я взглянула на супруга, боясь открыться адвокату, так глупо ляпнув лишнее при нём.
– Давайте пока что оставим этот вопрос, – ответил ему майор, хлестнул меня ответным взглядом. – Почему Вы сказали, что нам не с чем идти в суд?
– Пока не с чем. А сказал я это потому, что у нас нет не единого прямого доказательства того, что Ваша супруга была жертвой взяточничества со стороны майора–юриста или подставы со стороны её сокурсника. Даже если экспертиза на схожесть шкатулок будет произведена, это никак не докажет, что он подбросил ей одну из них в карман пальто. Из протоколов первого судебного процесса можно узнать, что эти сувенирные вещицы расписаны его матерью и продаются в туристических ларьках. Любой мог приобрести их себе, тем более уж сын самой художницы. Что касается взяток и прочего мошенничества майора–юриста и судьи, то это неопровержимый факт, на основе которого обе будут наказаны. Однако дело Вашей жены является досадным исключением.
– Прошу Вас объяснить! – нахмурился супруг.
– Всё просто! Другие заказчики выступали непосредственными обвинителями, а майор–юрист вела их дела в зале суда. Некоторые из них сознались в даче взятки. Ваша покойная мать не фигурировала в судебном процессе жены, а юрист не вела её дело. Суммы, переведенные между женщинами, могли означать, что угодно. Как мы докажем, что то была оплата за вердикт?
– Получается, что майор–юрист, судья и Пехотинец будут наказаны по другим статьям и разбирательствам, но не по делу супруги, так ведь? – уточнил майор, своим лаконичным вопросом огорчив меня пуще прежнего, ведь я услышала то, что означало напрасные усилия, приложенные мной во имя возмездия.
– Вы совершенно правы, майор!
– Но вы сказали «пока» не с чем, – схватился за ниточку мой журналист. – Так что же надо делать?
– Покойная свекровь моей клиентки уже не сможет сознаться в грехах, зато чистосердечного признания можно добиться от майора–юриста и Пехотинца, если пойти с ними на сделку.
– Я думала, слова сокурсника, сознавшегося перед нами в лекционном зале, уже учла полиция! Вы же прочли нам только что об этом! – стараясь держать себя в руках, сказала я.
– Я зачитал Вам протокол инспектора, ведущего его вопрос. Да, в нём действительно указано, что полный зал студентов стал свидетелем признания парня. Однако Вы «нажали» на него наводящим вопросом, а он был под воздействием дурманящего вещества.
