Мы подписали наш несложный договор, и рабочие покинули квартиру.
Ошеломленная я села на диван и задумалась: «Выходит, что министр лгал мне о съёме и о ключе, видимо, тоже. Дело было не в занятых руках и не в его забывчивости! У него просто не было ключа, ведь он отдавал его грузчикам. Теперь стало ясно, почему он вывозил меня из дома, и каждый раз безо всякого предупреждения. Я не должна была узнать об всём, что только что услышала».
Резко я бросилась к перевязанному веревкой свёртку: «Что это за картины такие секретные, что чиновник, принимая их, устранял меня из дома? – приоткрыла я порванный край бумажной упаковки. – Жалко, не видно! Но: ресторан, тот самый повар со связями, торговля предметами искусства государственной важности и перевозчик с клиентами из знати, которые так и не были обнаружены таможенной службой! – ухмыльнулась я про себя, почувствовав, что нашла отгадку на вопрос, волнующий меня ещё со времён работы помощницей у инструктора–кинолога. – Вот уж министр! Добропорядочный гражданин и борец за нравственность нации! Извращенец, возбудившийся на то, что чуть не сотворил со мной наркоман–кассир; великий лгун и подпольный торговец картин! А ведь майор с бывшей начальницей были правы: этот мужчина играет в добродетели, а сам не так–то прост!».
– Думаешь, я была расстроена, лейтенант?
– Полагаю, что да, Вам же нравился чиновник, как мужчина, – ответил я, доедая голубец.
– Тут ты, конечно, прав, вот только опечалена я не была. Я была в бешенстве за ложь и лицемерие, которые открылись мне! Я ощутила себя игрушкой, которую он положил в красивую коробку и доставал, чтоб поиграть, а наигравшись, убирал обратно, в темноту и неведение, отделявших меня от его истинной жизни, помыслов, идей и планов. Оскорбление от его лжи и притворства наложилось на недавнюю обиду, и я решила вступить в его игру и незаметно вылезти из темной коробки на свет.
«Надо было выведать у грузчиков номер чердачного отсека, принадлежащий министру! Наверняка, там есть, что посмотреть! Возможно, ещё произведения искусства! Лесси, подойди–ка ко мне!», – позвала я свою любезную девочку, которая, радостно виляя хвостом, прибежала с кухни в гостиную.
«Нюхай!», – дала я ей команду, подведя к приоткрытому углу картины.
Она знала своё дело – тысячи раз проделывала это, и каждый раз её чутьё не подводило. С сознанием дела любимица обнюхала полотно, треснувшую раму и упаковочную бумагу, на которую я сделала акцент, ведь если грузчики уже доставляли картины на чердак, то запах такой же оберточной бумаги должен был сохраниться и там наверху. Нос ищейки способен улавливать даже остаточные следы запахов, которые для нас, людей, давно растворились в воздухе, и я верила в успех. Оторвав кусочек от упаковки, я приказала собаке брать след.
Лесси повернула голову в сторону двери. Я чувствовала, как её мышцы напряглись, и она двинулась к выходу.
Мы вышли в подъезд. Я внимательно следила за её движениями – собачка вела меня вдоль стены подъезда, а затем стала подниматься на этаж выше. Там она задержалась и пошла вдоль коридора, но затем обернулась и повела меня обратно к лестнице. Ещё один пролёт наверх, и мы стояли у двери, ведущей на чердак.
«Умница девочка», – поощрила я Лесси, ощущая, как усиливается её напористость и как тяжело и взволнованно она дышит.
Я открыла дверь на чердак. Он представлял собой длинный полутемный коридор, по обеим сторонам которого, располагались камеры хранения жильцов дома, запертые на ключ. Лесси начала интенсивно обнюхивать воздух, двигаясь от угла к углу, пока мы не наткнулись на мастеров, ремонтировавших крышу посередине коридора.
«Сидеть!», – произнесла я.
Любимица послушалась, хотя нос её по–прежнему обследовал воздух.
– Уважаемая, здесь идёт ремонт крыши. Стройматериал повсюду, Вы не сможете пройти!
– Я аккуратно. Мне из моей чердачной камеры надо срочно кое–что забрать.
– Здесь достаточно темно, рискуете споткнуться.
– Сама виновата и буду, что полезла! – миловидно улыбнулась я мастеру.
– Не убейтесь! – пропустил он нас дальше по коридору.
Я аккуратно переступала провода электроприборов и длиннющие доски, наваленные на полу. Лесси перепрыгивала все преграды, и, высунув язык, вела меня к цели.
На какой–то момент любимица сбилась, наверное, под воздействием запаха ремонтной краски. Я поднесла к её носу кусочек оторванной бумаги и тихим шепотом сказала: «искать!».
Она тщательно обнюхала бумагу и привела меня к двери с номером 14, возле которой спокойно уселась, исполнив миссию.
«Ты ж моя умница!», – погладила я её по холке и дёрнула дверь, но запертая на ключ, она не поддалась моему наивному старанию.
«Что же делать? – взглянула я на Лесси. – Мне необходимо туда попасть!».
Девочка взглянула на меня умилительным взглядом и повернула голову вправо.
«Ты права! Мне надо быть милой с министром и выяснить всю правду, не говоря ему ни слова о том, что уже знаю!».
Я спустилась обратно в квартиру и набрала номер чиновника.
– Я думал, ты в санатории! – испуганно сказал он, подняв трубку.
– Решила, что слишком сурова с тобой и захотела всё исправить, пригласив тебя на ужин, который в этот раз приготовлю сама.
– Я же сказал тебе, что буду с дочерью и бывшей женой.
– Про бывшую супругу ты, вроде бы, не упоминал. Вот я и решила, что, может быть, мама позаботится о дочке, а я позабочусь о тебе этой ночью.
– У меня были другие планы, Принцесса!
– У меня тоже, но ты же настаивал на санатории, а я выпрашиваю вечер вдвоём!
– Ладно, – недовольно пробурчал он, – не обещаю, но посмотрю, что можно сделать! На крайний случай сходим в ресторан и останемся на ночь в отеле.
– А почему не дома?
– Владельцы квартиры ждут кое–какую доставку сегодня. Не хотелось бы быть невежливыми и мешать грузчикам. Я собирался забрать свёрток завтра и передать хозяевам.
«Ну и обманщик!», – возмутилась я его наглой ложью.
– Мешать грузчикам? Ты что, поэтому меня в путёвку отправлял, из–за того, что рабочие посылку принести собирались?
– Я час назад узнал об этом! С тобой это не было связано! – твердо отвечал чиновник, даже не запинаясь и не задумываясь.
– Тут им уже картину привезли..., но…, – хитро начала я повинно–грустным тоном.
– И? – взволновался он недосказанностью фразы.
– Я играла с Лесси и случайно оступилась об неё. Прости меня, пожалуйста! Рамочка немного сломалась.
– Насколько сильно? – задыхаясь от нервного напряжения, спросил министр.
– Край откололся.
– Надо быть внимательней к чужим вещам! Как так можно? Как мне в глаза владельцу смотреть? – на истеричных тонах заголосил он. – Что мне теперь делать? Как объясняться! Как ты могла быть так неосторожна! – всё сильнее распылялся он.
– Ну, прости меня, как и я прощаю тебя за тот вечер.
– Бог с рамой, картина цела?
– Цела, но, чтобы ты не сильно злился и не ругал меня, я готова исполнить в постели твою прихоть.
– Кхм, – подкашлянул министр и явно заинтересовался предложением. – Хорошо, я приеду, но для начала дочь с бывшей женой устрою на отдых, – поуспокоившись, добавил он.
– Буду ждать тебя, милый, и захвати фотокамеру, которую мы к морю брали, хочу сфотографировать Лесси на память.
– Твой приказ будет исполнен! – повесил министр трубку, а я отправилась в аптеку за снотворным.
Глава 64. Не(виновен)
Прикупив продуктов и шампанского, а также лёгкого транквилизатора с эффектом, вводящим в сон, я принялась готовить.
Часа через два чиновник вошёл в квартиру, уверенно открыв дверь ключом, который, как видимо, ему вернули грузчики.
– Здравствуй! – страстно зацеловал он меня, встретившую его в прихожей.
– Я так тебя ждала!
– И вот я здесь! Только картину осмотрю и присоединюсь к нашей трапезе, – прошёл он в гостиную, потрепав Лесси по загривку.
Я вернулась на кухню, разложить еду по тарелкам и открыть шампанского.
– Мда, – послышался тяжкий вздох министра из гостиной.
– Что, все серьёзно? – крикнула я нарочито громко, всыпая снотворное в его бокал и, заглушая голосом стук ложки, размешивающей порошок, о стекло.
– Надо быть осторожней, Принцесса! – появился чиновник за моей спиной, но к тому времени я уже успела сделать своё тёмное дело.
– Виновата, но поломку уже не исправишь, зато могу искупить свою вину перед тобой! – с флиртом сказала я, обернувшись к мужчине.
Он подошел ближе и ласково меня поцеловал, прижав к себе:
– Мне будет очень приятно! Не злись, но хорошо должно быть обоим. Так правильно и не эгоистично.
– Какой же ты во всем справедливой, – невинно засмеялась я и обняла его.
– Я камеру принёс, как ты просила.
– Давай сюда, сделаю фото собачки!
– Прямо сейчас?
– Чего же медлить! А ты сходи умойся и руки помой. Сейчас будем ужинать!
– Отлично! – отправился чиновник за камерой и оставив мне её, пошел в ванную комнату.
– Лесси, ляжь–ка у картины! – дала я команду любимице, которая была тут же исполнена.
– Я нажала на кнопку фотоаппарата и через несколько секунд в моих руках была улика с изображением упакованной картины, стоящей в гостиной министерской квартиры. Для чего мне было это доказательство, я на тот момент ещё не знала, но пригодиться оно точно могло. А Лесси была подтверждением тому, что картина находилась именно в этой квартире, а не где–то ещё.
Убрав фотографию в шкафчик с нижним бельём, я сделала ещё одно фото собачки, сидящей в кресле, и поставила его на всеобщее обозрение на полку деревяной стенки. Разложив тарелки на столе и расставив бокалы шампанского в верном порядке, я уселась ждать министра.
Он вышел из ванной комнаты довольным с предвкушение сладостной ночи во взгляде.
– Что моя любимая сготовила?
– Зажарила курочку в духовке и сварила картофель в мундире! – открыто улыбнулась я ему. – Присаживайся, дорогой! Отметим наше примирение!
– Ты сделала фото Лесси?
– Стоит на полочке, – указала я пальцем на картинку.
– Надо будет в рамку вставить!
Я заулыбалась и приступила к еде.
– Не боишься, что я снова напьюсь и глупость сморожу?
– Напиваться мы точно не будем. Давай–ка за нас! – подняла я бокал.
– Люблю тебя!
– Взаимно, – пригубила я напитка, одновременно наблюдая, как министр сделал несколько крупных глотков. – Послушай, а эти хозяева квартиры, они разве не собирались сегодня зайти за своей посылкой?
– Я не хотел, чтобы кто–то прерывал наш вечер романтики и примирения, поэтому пообещал завести её им завтра утром. А после поеду к семье.
– Хороший план. А что они за люди такие, эти владельцы? Искусством торгуют?
– С чего ты взяла, что торгуют? У них своя коллекция редкого изобразительного искусства.
– Какого автора?
– В основном заграничных художников.
– Наверное, стоит денег неимоверных?
– Конечно, поэтому мы должны быть осторожны с их посылками, чтобы потом не платить компенсацию за нанесённый ущерб.
– А могут попросить?
– Уже попросили, и мне придётся заплатить часть из своей зарплаты.
– Прости, любимый! Ты столько делаешь для меня: и квартиру снял, и лечение для Лесси оплатил, и с адвокатом помогаешь, а теперь ещё и за поломку заплатишь, – сделала я раскаянный вид.
Чиновник великодушно махнул рукой, демонстрируя мне, что готов оплатить мою вину:
– Деньги не главное, взаимопонимание, прежде всего. Только, Принцесса, ты ничего не видела! Никаких предметов искусства или посылок!
– А что, это тайна?
– Картины дорогие и хозяев могут обокрасть, если кто–то незнакомый узнает об их коллекции. Да и для твоей безопасности же лучше!
– А, может, полотна подпольные?
– Мы в это лезть не будем, хорошо? Владельцы близкие мне люди, и я не вмешиваюсь в их дела, как и они в мои.
– Как скажешь, дорогой. За хозяев квартиры!
– Прекрасный тост! – осушил он бокал до дна и пополнил снова.
– Тебе нравится ужин?
– Чуток пересолен, и курица суховата, но неплохо, – неожиданно раскритиковал меня министр, чем больно задел, но я заставила себя сдержаться от взрыва эмоций.
– Может, сразу в спальню перейдём?
– Согласен, вытер он рот салфеткой и подал мне руку.
«Только бы снотворное сработало, и в нужный момент», – взволновалась я, не сильно желая воплощать обещанное министру в жизнь.
Мы вошли в спальню, и он стал обнажать меня, как и обычно.
– Нет, нет, – толкнула я его на кровать, – Раздевайся сам догола и ложись! А мне ещё в ванную надо.
– Любимая..., – недовольно потянул чиновник.
– Всего на несколько минут, – заулыбалась я и поспешила в душевую.
Пустив струи воды в кабинке, я нервно постукивала пальцами о раковину и надеялась, что он уснёт. «Ну и врун! А как цену себе красиво набивает! Конечно, с юристом он помог, да и с Лесси тоже, но всё равно, неприятно, что лжёт прямо в глаза», – негодовала я про себя.
Через двадцать минут я осторожно вышла из ванной комнаты, и по звучному храпу догадалась, что чиновник спит. На цыпочках прокралась в спальню и вытащила из кармана его брюк заветные ключи. Схватила камеру, фонарь и перчатки из упаковки для окраски волос, а после очень тихо покинула квартиру.
Я поднялась на чердак, который словно злорадно гудел какой–то какофонией невнятных звуков и был наполнен прохладой и темнотой. Мне было жутковато ступать по нему, но надо было сделать то, что запланировала. Аккуратно я пробилась к ячейке номер 14. Вставив ключ в замочную скважину, я улыбнулась, ведь дверь поддалась и открылась. Моё удивление было велико, ибо обычная чердачная комната оказалась похожей на сейф. Водо– и звуконепроницаем с толстыми стенами, полом и потолком из металла. Включился томный свет, и я увидела системы вентиляции и контроля температуры. У стены стояли саквояжи из дерева разных размеров. Именно в них, обшитых изнутри специальным мягким материалом, и хранились заграничные картины. Я надела перчатки и аккуратно открывая каждый из них, делала фото предмета искусства.
Также тихо я вернулась в квартиру, спрятала фото средь нижнего белья, вернула на место ключи и залезла под одеяло к спящему министру. В моей голове было столько мыслей, а в сердце – разочарование и отвращение. Дело было не в том, что он скрывал полотна от меня, он имел на это право. Мне не нравилась игра в добропорядочного блюстителя закона и высокоморального человека, постоянно твердящего мне о справедливости, этике и нравственности. Было чувство настороженности! Что ещё за тайны министр скрывал и чем ещё занимался? И что мне было со всем этим делать? К тому же в голове крутился вопрос: что на самом деле приключилось с инструктором–кинологом, также работавшей над этим делом? Я смотрела на спящего чиновника и подозревала его во всех грехах. Доверять ему я больше не могла, но оставаться с ним было необходимо, ведь я не собиралась отказываться от должности начальницы центра кинологии, а он мог мне это устроить. Вот я и решила, что промолчу о картинах, чердаке и о том, что узнала, кто истинный владелец дома.
