Я сглотнула. Взяла вилку, ковырнула кусок картофеля, положила его на край тарелки, но так и не поднесла ко рту.
– Да ничего особенного, – на истеричных нотках ответила я.
– Пойди–ка покури, дорогой, – сказала кинолог своему кавалеру и постучала ему по плечу. – Знаю, что ты всё равно тайком покуриваешь за моей спиной, хотя не моя это прихоть – от вредной привычки тебя отучать, а повеление врача.
– Да не правда! – возмутился он, не поняв намёка. – Я больше сигареты не тяну!
– Всё равно пойди! – настаивала кинолог. – Нам нужно по–женски поговорить.
– Понял, – вздохнул мужчина и вышел.
Едва за ним закрылась дверь, как я разрыдалась в объятьях своей приёмной мамы.
– Ну что ты, дорогая, что ты?! – прижала она меня к себе. – Что случилось? Расскажи. На сердце легче станет.
– Он... мне изменяет, – с трудом выговорила я сквозь рыдания.
– Изменяет? Полковник? – нахмурилась кинолог, а я закивала в ответ, не в силах повторить эти слова.
– У него любовница в министерстве. Инспекторша с регистратуры. Он... он ей контрольный пакет хочет отдать. У меня отнять... и ей отдать... За справку, которую она сфальсифицировала.
– Какую справку?
– С военной медкомиссии. У мужа ухудшения, но он со своей лейтенантшей подделал выписку, по которой может водить и браться за оперативную работу, если та исключает стресс–факторы.
– Вот ведь, – пробормотала кинолог.
Мои руки затряслись от внутренних переживаний. Я отстранилась от её плеча и сделала глоток вина. Но вышло как–то неловко, и жидкость обожгла мне рот, от чего стало ещё обидней.
– Я его из СИЗО вытаскивала, рисковала, жалела больного, оплачивала врача… а он на приёмы даже не ходил. Терпела все выходки, претензии, слушала нытьё и недовольство. А теперь появилась она, и вдохновила его и на секс, и на работу, и на новую жизнь.
– Похоже, что полковник, как многие мужчины, испугался собственной болезни. Обвинил в её последствиях тебя, и сам поверил в то, что так оно и есть. Ну и пытаясь убежать от неприятной правды, обрёл иллюзию здоровья и радости в объятьях другой. Измена всегда происходит от трусости перед своими слабостями.
– Но я поддерживала его, чтобы не было страшно и одиноко. Я боролась с его страхом, отбирая выпивку и предлагая вместо этого поговорить, чтобы найти решения проблем вдвоём!
– Именно. В твоей поддержке муж видел силу, которая обнажала его слабость. Ты говорила правду, которую ему слышать не хотелось. А говорила ты её, потому что тебе было дело до его здоровья. А любовнице всё равно. Она молчит – и ему кажется, что это и есть поддержка. Знаешь, мужчины нередко путают равнодушие с пониманием. Твоей вины в этом нет!
– Просто обидно и больно, когда тебя меняют на того, кто не достоин быть избранным.
– Это ты достойна лучшего, а не твой полковник и его любовница. Раз он тебя предал, то и заслуживает ровно то, что получает – женщину, которой плевать на него.
– Меня задевает то, что он избрал её преемницей контрольного пакета. Её, а не меня – супругу, сделавшую для него так много. Да, лейтенантше плевать на его здоровье, но не на акции. Она играет с ним ради прибыли.
– Разумеется. Зачем ей ещё больной мужчина в его возрасте? А ты что собираешься делать?
– Я собрала улики: подлинник справки из медкомиссии и подлог – из МВД. Хочу шантажировать ими мужа, диктуя свои условия.
– Почему ты просто не бросишь полковника и весь этот центр вместе с активами и брендом? У тебя же есть образование и опыт работы начальницей. Ты найдёшь себе новое место занятости. Или... или это из–за аджилити, который вы замышляете с итальянцем? Ещё один женатый мужчина, поддавшийся иллюзии любви…
Я ухмыльнулась её саркастичной заметке об иностранце.
– С акционером у нас сотрудничество, и аджилити – способ получить то, чего я желаю – свой маленький участок земли вдалеке отсюда.
– Так заработай на него честным путём, а не подпольными играми! Разведись с мужем, чтобы больше не смог держать под контролем твои финансовые дела. Найди другую работу. И вскоре осуществишь мечту, не рискуя попасться на нелегальном деле при полугосударственном учреждении!
– Однажды, влюбленный в меня пехотинец, сказал, что я просто боюсь начинать всё с нуля, что меня устраивает насиженное гнездо и именно поэтому я не бросаю мужа. Он был прав – я боюсь перемен. А ещё мне уже за тридцать, и у меня нет времени на новую жизнь. Я хочу дожить эту часть своей судьбы с супругом и центром, а когда наступит время, начну всё с чистого листа.
– Дело, конечно, твоё, дорогая, но до этого нулевого отсчёта ты намучаешься с болеющим полковником. Я уже говорила, что лучше ему не станет, и однажды ты останешься наедине с недееспособным мужчиной.
– Надеюсь, что до этого времени я успею уехать, а мужу сиделку найму. Я не оставлю его на произвол судьбы, как он не оставил меня когда–то в армии.
– Тогда хватит плакать! Раз решила, как быть дальше, так крепись и следуй своему плану.
– Вы правы, – утёрла я слёзы бумажным платком.
В этот момент вернулся метролог, и мы замолчали, как будто наш разговор был крупной тайной. На самом же деле мне просто было стыдно за то, в каком положении я оказалась: жена, которой изменяет муж.
– Мы тебе можем чем–то помочь? – спросила начальница, считая, что стыдно должно было быть не мне, а моему супругу.
– А что случилось–то? – спросил метролог.
– Мужской ваш эгоизм, вот что! Полковник девочку обидел.
– Да как же? Чем? – искренне недоумевал он.
– Седина в голову – бес в ребро! Налево повадился ходить!
– Ох… Ну, это ненадолго. Погуляет и вернётся. От такой красавицы и хозяюшки не уходят.
– Вот она – мужская солидарность, – вспылила кинолог. – А ей, по–твоему, измену терпеть и ждать обратно?!
Я перебила их, дабы не разгорелся спор:
– Я передам вам оригиналы справок. Пусть хранятся у вас. На всякий случай. Можно?
– Конечно, можно, милая, – ответил метролог. Сама же знаешь, что я надёжней сейфа! Никто, кроме тебя, до них не дотронется. Не волнуйся – все бумаги будут в сохранности.
Я достала из сумки два документа и передала их бывшей начальнице. Всё, что теперь оставалось – это крепко взять полковника за яйца. И не в сексуальном смысле – нет. Близость с ним я предоставила любовнице. А себе – власть над ними обоими.
Внезапно дверь квартиры открылась, и, наконец–то, муж пришёл домой, за двадцать минут до наступления нового года.
– Ну, как вы тут? – задорно спросил он, разуваясь в прихожей и совсем не испытывая чувства вины.
– Вы едва успели к бою курантов! – заметила моя бывшая начальница, а метролог пожал руку полковнику, когда тот вошёл в гостиную и небрежно бросил заснеженное пальто на спинку стула.
– Верхней одежде, к тому же мокрой, не место в комнате, – с трудом сдерживая раздражение, сказала я. – Отнеси в прихожую и развесь на плечики. Пусть сохнет.
Супруг послушно выполнил просьбу, а, вернувшись, сел за стол и начал вскрывать бутылку отечественного шампанского, которое, судя по всему, купил по дороге домой в последнем открытом перед праздником магазине.
– Так что же Вас так задержало? – продолжила инструктор–кинолог. – Неужто на дороге пробки до сих пор?
– Засиделся у товарища... капитана МВД, – нагло соврал он всем присутствующим. – Заехал поздравить, а меня пригласили за стол. Как тут откажешь?!
– Ну что ж, главное, что отпустили вовремя, – сгладил острые углы метролог.
Муж лишь кивнул, лицемерно поднимая бокал с последним в уходящем году тостом:
«За семью… и за любовь!».
Я чокнулась с ним, как и все, но пить за эту ложь не стала. Поставила бокал обратно и повернулась к экрану телевизора, где уже начался отсчёт до наступления Нового года.
– С праздником! – вскочил со стула метролог и под бой курантов поцеловал свою даму в щёку.
– С наступившим, милая, – обнял меня муж, но я отстранилась.
– И тебя с началом года, – сухо отозвалась я.
– Что случилось? – как ни в чём не бывало спросил он.
– Обсудим позже, – сказала я, повернувшись к гостям, и расцеловалась с ними, обмениваясь поздравлениями.
Позже, когда настало время подавать торт и крепкий мятный чай – любимый напиток моей начальницы, – я ушла на кухню. Муж последовал за мной.
– Злишься, что поздно пришёл? – начал он буднично, будто то был пустяк.
– Это было неуважением. К нашим гостям и ко мне в первую очередь, – отвечала я, расставляя чашки на блюдца.
– Я же объяснил: заехал поздравить людей, которые мне помогали весь год. Это было важно.
– Нормальные люди делают это до тридцать первого, а не в канун, за полчаса до полуночи, – голос мой дрожал от сдерживаемого гнева.
– Ну не злись, – обнял меня сзади муж.
– Не трогай меня! Сказала же: всё потом!
– Как прикажешь, моя хозяюшка, – всё ещё в приподнятом настроении ответил он.
– Раз уж мы о хозяйстве... Мы же договаривались сделать все закупки вместе. Я тебя ждала до последнего, но в итоге всё пришлось делать одной. А ты – к полуночи явился, да ещё с дешёвым шампанским отечественной марки. Даже не потрудился взять что–то приличнее!
Во мне кипела злость, которую было трудно сдержать: муж тратил деньги на деликатесы для любовницы, а к нашему столу принёс дешёвую бутылку.
– А чем тебе не угодили местные «пузырики»?
– Дело не в напитке, а в твоём наплевательском отношении к семейному торжеству. Я старалась, готовила, пригласила сюда дорогих мне людей, а ты...
– Ты чего такая недовольная? Праздник же состоялся! – попытался отшутиться он, соскребая крем со своего куска торта и отправляя в рот.
– Не делай так! Не маленький, – толкнула я в плечо супруга.
– Обожаю, когда ты заводишься! Как только все разойдутся, пойдём в постельку... детишек делать.
– Прекрати эти пустые обещания! – затрясло меня от ярости. – Ты делаешь мне больно напоминанием об этом. Не будет у нас ребёнка! Никогда! Ты же прекрасно это знаешь! Так зачем сыпать мне соль на рану?.. И секса не будет! За ним – к любовнице иди!
Супруг оторопел и нахмурился.
– К какой ещё любовнице?
– Сам подумай к какой! – бросила я и, схватив поднос с тортом, вышла в гостиную.
Он пошёл за мной неторопливо, полный раздумий, с суровым выражением лица. Весёлый настрой сменился на обеспокоенность. Мне это нравилось. «Пусть мучается, не имея шанса продолжить разговор при посторонних». Теперь был мой черёд сиять и улыбаться, и я это делала, сквозь разбитое сердце и сломанную жизнь в тяжёлом браке.
Когда метролог и начальница ушли, полковник всё ещё сидел за столом, скрестив руки на напряжённой груди.
– О какой любовнице ты говорила? – с надломом в голосе спросил он меня.
– А у тебя её нет? – посмотрела я прямо в глаза своему обидчику.
Муж промолчал, крепко сжав челюсти.
– Ладно. Не хочешь отвечать – не надо. Я тебе подарок приготовила, – сказала я и полезла в сумку за копиями справок: настоящей и поддельной. – Вот, полюбуйся. От чистого сердца.
Медленно муж потянул к себе ксерокопии и, нервно сглатывая, всмотрелся в них, точно увидел впервые. С каждой секундой его брови всё больше хмурились, а ноздри раздувались от бессильной ярости, от чувства, что его разоблачили и сожаления об этом.
– Ты... отнесла их министру? – низко и с хрипотцой прозвучал его голос, как будто слова давались через силу.
– Ты идиот, полковник. И инспекторша твоя – тоже! Ваша фальсификация лежит на самой поверхности. Достаточно лишь намёка силовику или врачу из медкомиссии на необходимость проверки, и ваш обман вскроется в долю секунды. Ты никогда не умел хитрить с документами, и начинать не стоило!
– Значит, не сообщила... Спасибо, – выдохнул он, прикрыв глаза рукой.
– Своё «спасибо» можешь «вставить в рамку и перед носом повесить», как ты недавно советовал министру, – отсекла я, стоя напротив него у стола.
– Так ты на моей стороне или нет? – спросил он раздражённо, не понимая, что происходит.
– Я была на ней совсем недавно, но теперь – сама по себе. Это ведь ты придумал, что у нас война за центр. Только не я воевала с тобой, милый муж. Ты воевал сам с собой, а меня видел противником, которым я никогда тебе не приходилась. Никогда... пока не увидела «левую» справку. И ваши нежности с инспекторшей, подделавшей её.
– Следила за мной? – вскочил он из–за стола, а его голос прорезал тишину, как рык лесного зверя.
– Следила, – спокойно ответила я.
Муж замотал головой, точно пытаясь стряхнуть с себя эту реальность, а потом навис над столом, уперевшись в него кулаками, едва сдержавшись, чтобы всё не разнести.
– Как ты о подлоге узнала?
– Главврач звонила. Ей было удивительно то, что у тебя ухудшения, ведь ты же, якобы, лечишься у частного невролога. Я и ему позвонила потом. И знаешь, что он сказал? Что все мои деньги уходят в никуда – ты неделями на приёмах не появлялся!
– И ты начала расследование? – выдохнул он сквозь зубы, а голос стал едким и злобным. – За моей спиной?! Вместо того чтобы просто спросить?
– Так и было. Я тебе больше не доверяла, и решила во всём разобраться сама. Ты сменил код на сейфе, чтобы скрыть справки, но я достала оригинал из медкомиссии, а после – фальшивку, которую твоя инспекторша передала министру.
– Ты что, с ума сошла! Ты привлекла внимание к справке в обоих учреждениях! – схватился муж за голову. – Теперь мне ясно, что за внеплановый контроль вы провели с юристом. Выходит, и он в курсе подлога?
– О вашей афере не знает никто, кроме меня, юриста и бывшей начальницы с метрологом. Все мы будем молчать, если только ты не нарушишь правила.
– Какие..., какие, к чёрту, правила? – свирепел он, наполняясь яростью.
– Те, которые я тебе сейчас поставлю!
– Да ты забылась! – выкрикнул он и обежав стол, приблизился ко мне вплотную. – Ты на кого рот открываешь? На мужа? Ну, уничтожь меня, и я посмотрю, что у тебя останется, – использовал супруг давно устаревшую угрозу.
– Всё, кроме брака. У меня останется центр, финансы, машина, преданность коллег, нужные знакомства в министерстве и в других ведомствах. Я давно уже не завишу от тебя, полковник. Те времена канули в лету, – отвечала я с хладнокровием палача. – Теперь это тебе выгодно оставаться со мной, а не наоборот. У меня ведь как минимум компромат на тебя, и как максимум – твой центр вместе с контрольным пакетом и сторонниками–акционерами, а ещё уважение министра.
– Ах ты дрянь бессовестная! Место своё забыла! Ничего, я напомню! – вспыхнул он, расстёгивая пряжку ремня с угрожающей театральностью.
– Это ты забыл всё то, что я только что сказала! Инструктор–кинолог знает обо всём, я отдала ей подлинники справок. И если ты хоть пальцем меня тронешь – я тут же съеду к ней, и мы вместе отправим компромат министру. Поэтому оставь ремень на брюках! Я тебя больше не боюсь.
Муж с грохотом ударил по столу кулаком, и вся посуда тревожно зазвенела. Схватив ксерокопии, он изорвал их и бросил мне в лицо, но я даже не шевельнулась.
