«Достопочтенному министру многое известно, ведь он с первых дней безмерно уважал мою супругу и искренне сочувствовал её несчастью, однако доказательств прегрешений матери я на тот момент не имел, а потому и не обижал родившую меня женщину своими подозрениями. Тем не менее, будучи военным человеком и любящим мужем, я открыл всю правду суду, хотя моя честь и сыновье сердце претерпели страдания и боль. Что же касается первого слушания, я бился за справедливость, но на моём пути, помимо родительницы, стояли продажные судья и майор–юрист. Они и пресекали все мои попытки вытащить супругу из тюрьмы».
«Я подтверждаю эти слова, – присоединился к речи судебный журналист. – Обе преступные женщины обладали властью, которая не заканчивалась на взятках за ложные вердикты. Они ещё и следили за тем, чтобы несправедливо осужденных держали в нечеловеческих условиях, откуда их голоса, взывавшие к справедливости, не должны были быть услышаны. Примером тому и наша пострадавшая, которая обязана выкидышем жестокому начальнику тюрьмы. По моему личному мнению, помимо полученных сроков, каждый из этих нелюдей заслуживает порицания общественности! Прикрывающиеся должностями, чёрными счетами и напускной благотворительностью, они вершили зло, а зло должно быть не только наказано, но и искоренено.
«Спасибо, – держала я заключительное слово, – однако я бы хотела попросить присутствующих в зале журналистов не очернять благотворительный фонд судьи. Страдающие раком люди, которые не могут оплатить услуги клиники, не должны пострадать от преступного зла. Отныне фонд в руках государства, и наш достопочтенный министр лично будет следить за тем, чтобы взносы обычных людей шли на лечение больных. Он был настолько добр и щедр, что первый честный взнос решил осуществить из личных средств, – посмотрела я на удивленного чиновника, явно не ожидавшего такого поворота.
Залу понравились мои слова и нас проводили аплодисментами. Я очень надеялась, что в выпусках газет и репортажей картина будет выглядеть по–честному и справедливо, а репутация майора не будет искажена поступком его матери.
– Принцесса, что ты им пообещала? – спросил меня министр в лимузине, который снял для эффектного выхода к журналистам.
– Порядочный фонд без примеси грязи и отмывания денег и твою высоконравственную поддержку в этом деле. Людям нужна уверенность в том, что деньги пойдут на лечение немощных, а раковым больным нужны эти деньги.
– Ты бы, хоть, посоветовалась со мной!
– Мне пришла спонтанная идея, и я не думала, что ты будешь против, ведь ты добросердечный и правильный, – улыбнулась я чиновнику и потянулась поцеловать.
– Всё так, – отодвинул он меня от себя, – но фонд по–прежнему числится за судьёй. Как я возьму его под знамя государства?
– Придумай, милый, ты же министр! Наверняка и связи есть с другими министерствами: медицины, и например, культуры, не так ли? – легонько прощупала я почву на огласку в СМИ.
– Конечно, но...
– А через кого Вы пустили утечку информации, произошедшую до суда? – оборвала я чиновника на полуслове и обратилась к нашему адвокату, сидевшему напротив.
– О чём Вы спрашиваете?
– Как именно произошла огласка?
– Сказал знакомому журналисту и всё, – растеряно забегали его глаза, не находя ответа.
– С какого издательства?
– С самого главного, – сказал он первое, пришедшее на ум.
– Как странно, что его начальство позволило это, несмотря на то, что и твоё, министр, имя звучало там нелестным образом, – повернулась я к чиновнику. – Ты же, выходит, с замужней женщиной встречаешься. Как по мне, так руководитель издательства побоялся бы выпустить в свет эту муть, не посоветовавшись с министром культуры, который твой товарищ и, наверняка бы, защитил твою честь.
– Принцесса, забудь уже о том, что было! Суд выигран, обидчики наказаны, а ты свободна, – прищурился он, скрывая правду в хитрых глазах.
– Знаешь, любимый, сложно оставить в прошлом тот стресс, которому меня подвергла жёлтая пресса. Кстати, не знала, что главная газета страны приветствует неподтвержденные сплетни. Это, видимо, было известно только Вам, адвокат?
– А что ты скажешь, если вечером мы отметим успешную пресс–конференцию в ресторане? – пытался сменить тему министр.
– О том, насколько успешно она прошла я узнаю с экрана телевизора и из газет, в том числе, главной. Надеюсь, на этот раз они опубликуют правду, а не отдельные вырезки из сказанного, – с намёком посмотрела я на министра, но он прикрыл лицо рукой и посмотрел в окно.
Домой я приехала сильно уставшей. Хотелось оставить суд позади, забыть плохое, вычеркнуть из жизни неприятелей. А ещё меня расстроил министр. Я вконец поняла, что доверять ему не стоит. Сначала квартира, торговля искусством, теперь огласка, а вишенкой на торте были его вспышки гнева с принуждением к неординарному сексу! На что ещё он был способен? От мыслей разболелась голова. Я приняла горячую ванну и, забравшись под одеяло, проспала несколько часов подряд. Меня разбудил нежданный звонок, раздавшийся из прихожей, и лай питомцев, вызванный им. Добравшись по коридору до двери, я затянула потуже халат и, протерев глаза ото сна, открыла гостю.
Весьма неожиданно, но на пороге стояла дочка министра. С суровым выражением лица и взглядом полным ярости она вошла в квартиру, не дожидаясь приглашения. Встав посреди гостиной, она скрестила руки на груди.
– Это правда? Вы с моим папой?
Я заранее знала, что разговор будет нелёгким, ведь девочка была настроена враждебно, а в её возрасте самонастрой важнее аргументов:
– Может, поговорим спокойно за чашечкой чая?
– Я спросила, правда ли то, что пишут в газетах и крутят по телевизору? – требовательным, в чём–то вызывающим тоном повторила она.
– Я понимаю, что тебе трудно это принять, но да, это так, мы с твоим папой вместе, – спокойно ответила я, присев на подлокотник дивана.
Дочка министра резко вздохнула, сжав кулаки, пытаясь справиться с нахлынувшими чувствами, и шагнула вперёд, словно напирая на меня.
– Как ты могла? Мой отец хотел вернуться к маме! Я это знаю, ведь они были семьёй! А ты... ты разрушила наше счастье! – вскипела она, едва сдерживая слёзы, но очень стараясь выглядеть сильной.
Мне было жалко девочку, но в то же время её обвинение задевало меня за живое. Я не крала министра, не уводила из семьи, не соблазняла и никогда не бегала за ним.
– Твои родители давно не вместе. Я пришла в его жизнь, когда их брак уже был в прошлом.
Не желая слушать моих слов, она распылялась сильнее, и голос дрожал от раздражения:
– Это так удобно, да? Ссылаться на прошлое? Ты говорила мне о любви, о половинках, предназначенных друг другу! Теперь я понимаю, что речь шла о тебе и моём папе. Так нет, он не твоя судьба! Ты – мимолётная любовница, которой далеко до мамы! – кричала девочка, уже утеряв контроль над чувствами и над собой.
Я нахмурилась и сдержанно ответила:
– Твои переживания мне понятны, но твой отец сам принимает решения. Я не заставляю его делать выбор, и не мечу на место твоей матери.
– Конечно, заставляешь! – перебила меня министрова дочь, с вызовом глядя прямо в глаза. – Ты специально подстроила пресс–конференцию, чтобы публично назвать его своим. Но папа не твой и никогда твоим не будет! Он вернётся к маме, и всё будет, как раньше! Ты – просто ошибка!
Я ощущала, как моё терпение истощается. Я понимала её боль, обиду и разбитые мечты, но дерзкие слова хлестали душу, и я мечтала, чтобы девочка ушла, пока я не взорвалась и не ляпнула чего–то лишнего.
– Ты подарила мне этот цветок в первую встречу, – вытащила она засушенную розу из кармана и бросила на пол. – Я поверила тебе тогда и думала, что мы – подруги, а ты – змея, живущая в его квартире и отравляющая жизнь нашей семье!
Атмосфера в комнате стала ещё мрачней, когда министр появился за спиной своей дочери. За громким спором было не слышно, как он вошёл. Его шаги были почти не заметны слуху, а вот присутствие – весьма ощутимо всем телом. Тяжёлый и пристальный взгляд серьёзного мужчины коснулся каждую из нас:
– Что ты тут делаешь? – спросил он дочь, голосом низким и угрожающим, но пока ещё относительно спокойным.
– Я пришла сказать всё то, что думаю об этой стерве! – выкрикнула девочка. – Она – содержанка, любовница, предательница, враг! Живёт в твоих хоромах и ездит с тобой по курортам, пока мы с мамой скучаем без тебя.
Лицо министра исказилось, как только он понял, что дочь проговорилась о квартире. Его руки медленно сжались в кулаки, а глаза наполнились гневом.
– Закрой свой рот! Такая же глупая, болтливая и наглая, как твоя мать! – «громыхнул» чиновник, и стены дома точно содрогнулись от этого властного звука. Обычно сдержанный, интеллигентный и спокойный на людях, он ранее не поднимал при мне голос, тем более, на свою дочь. Я слышала его придирки к ней, но срывов никогда не наблюдала.
Девочка побледнела и вздрогнула, а после выбежала из квартиры, со злобой хлопнув дверью. Этим самым она поставила точку в отчаянной попытке доказать свою правоту и право на голос.
Министр подошёл ко мне, и, не заметив на полу гербарий, растоптал его, как, возможно, и сердце своего ребёнка. Я ощущала холод, бежавший по спине, и очень боялась взглянуть в его чёрные, полные гнева, глаза.
«Дочка неверно высказалась о квартире, – сказал он хрипло и жёстко, приподняв моё лицо за подбородок. – Дом был моим, но я продал его новым владельцам».
В этот момент мне хотелось только одного – успокоить его, погасив вспышку гнева. Я осторожно положила руки на плечи министра, пытаясь убедить его в той вере, которая давно не проживала у меня в душе:
«Я доверяю тебе, дорогой, – прошептала я, глядя ему в глаза, – Слышишь? Я тебе верю».
Тьма во взгляде чиновника стала рассеиваться. Он ласково поцеловал меня и заключил в свои объятия.
«Твоя дочка – подросток, и действует на эмоциях. Не злись на неё, – тихо, но уверенно добавила я. – Неужели ты думал, я поверю в то, что говорит мне юная девчонка? Я верю только тебе, дорогой. А теперь ступай к ней и успокой. Исполни мой приказ!
Министр отпустил меня, и снова облачившись в маску доброты и тихого спокойствия, не торопясь ушёл, оставив в комнате тяжёлый след высокой напряжённости.
Глава 2. В объективе камер
На следующий день в газетах и новостных телепрограммах появились громкие репортажи, описывающие благородные поступки министра. В каждом заголовке, да и с экранов телевизоров, звучали слова о том, как он взял под свой контроль благотворительный фонд для онкологических больных и о его щедром личном взносе, «ради помощи народу». Роль майора, напротив, свелась к скупым упоминаниям о «сложной семейной истории», в которой он, сын преступницы, был вынужден открыть правду суду, ведь адвокат министра выяснил о записке свекрови и настоял на её огласке перед жрецом правосудия. К тому же, повсюду говорилось о том, что супруг не давал мне развод из жалкой попытки вернуть себе то, что потерял из–за отсутствия смелости в противостоянии властной матери. Единственное, что было донесено до публики верно, так это грешки судьи, майора-юриста, начальника колонии, Пехотинца и покойной свекрови.
– И кто, интересно, стоит за этим враньём? – бросила я прочитанную газету на стол перед чиновником, навесив его в министерстве.
– А что не так?
– Они всё переврали! Твой адвокат не сделал почти ничего, чтоб выиграть суд! Если бы не майор, то я бы проиграла! А мой муж – далеко не слабак! Он не развёлся со мной до суда по той причине, что я просила его защиты от неприятелей, которые могли испортить дело. И он поступил по–мужски, открыв всю правду перед правосудием. Никто не давил на него и не заставлял этого делать! – не умея совладать с возмущением и почти уверенная в том, что министр причастен к искажённым репортажам, высказалась я.
– Журналистам виднее, любимая. Похоже, что твой ненаглядный супруг выглядит в глазах общественности именно таким.
– Он выглядит таким, каким его описали, и описали ложно! К тому же странно, что из целого зала участвовавших в пресс–конференции, ни один репортёр не потрудился осветить истину.
– Истина – понятие относительное. Она у каждого своя. Вот твой судебный журналист обрисовал иное видение суда в своём юридическом журнале, и в нём майор – настоящий герой. Довольствуйся этим, раз тебе так важно, как выглядит твой муж в глазах людей.
– Статью моего журналиста уже успели упрекнуть в необъективном подходе к вопросу, и это по той лишь причине, что он является акционером центра кинологии.
– Так это правда! Он же подкупленный вами с майором, а остальная пресса – государственная.
– А во главе над ними – министр культуры – твой добрый знакомый!
– Ты хочешь сказать, что это я подтасовал репортажи? – нахмурив брови, полу–обиженно спросил меня чиновник.
– А, знаешь, хочу! Я думаю, что это ты сговорился со своим не менее властным товарищем и очернил майора. Вы же соперничаете с моим мужем! Ты можешь отрицать это сколько угодно, но это видно всем, министр! Вы даже на пресс–конференции вести себя прилично не смогли, как два петуха, готовых затоптать друг друга.
– Принцесса, ты оскорбляешь меня, и ради кого – мужчины, который тебя бил, не уважал, и чья мамаша упекла тебя в тюрьму.
– Дело не только в муже, министр, ты не подумал обо мне. Я начинаю работать в его бренде, и беспокоюсь за нашу клиентуру, которая теперь, возможно, поуменьшится. Образ супруга в глазах народа важен мне так же, как и ему самому.
– Я уже говорил, что против того, чтобы вы сотрудничали. Он будет использовать тебя, и отдавать команды, словно одной из своих породистых собак! – с остервенением сказал чиновник.
– Тебя это не должно волновать, раз я сама согласна с ним работать! Ты должен быть на моей стороне!
– Милая, – встал он из–за стола и, подойдя поближе, положил мне руки на плечи. – Я всегда на твоей стороне, но я категорически против, чтобы ты трудилась на того, кто даже семью не смог сохранить, не то что целый бренд. Когда он развалит свой бизнес, ты пострадаешь вместе с ним. Тебя уже не воспримут серьёзно, и в этом не будет виноват никто, кроме тебя самой.
– Я считаю мужа прекрасным руководителем и доверяю ему в ведение дел, – задели меня слова министра.
– Зачем ты говоришь это мне? – хрипло–злобной интонацией спросил он, и я поняла, что перегнула палку, придавшись эмоциям.
– Я просто хочу карьерного роста, и не желаю ждать годы, пока всё будет по закону и порядку.
– Ты знаешь, что я такое порицаю. Всему своё время и всё должно быть честно!
– А я и не хитрю! Муж пригласил меня, имея права нанимать того, кого захочет в частный бренд.
– Не забывай, что разрешение на этот частный сектор внутри государственного ему выдал я. Ты обвиняешь меня в соперничестве с ним, но я всегда поступаю по справедливости. Я посчитал, что породистые псы майора неплохо скажутся на репутации учреждения, а это пойдёт на пользу тебе, – его будущей руководительнице.
