Мои возобновленные попытки отыскать нормальное место занятости не увенчались успехом. А поступить на курс программиста в столичный университет мне не удалось из–за нехватки мест и большого потока желающих там учиться. По набранным баллам я попал третьим в резерв, но очередь до меня к сентябрю так не дошла. Уехавший Калеб не шёл из головы. Я волновался за его судьбу и ругал себя за то, что отпустил их. Самоедство, финансовая нестабильность и потерянная любовь угнетали меня и давили на психику. Я перестал общаться с родными и друзьями. Состояние апатии изнуряло разум и тело. Мне не хотелось ничего, от слова совсем.
Как–то днём я валялся на диване после рабочей смены и мечтал о звонке Рароши, которая сказала бы, что развелась, и что мы сможем быть вместе. Внезапно зазвонил телефон, только это была не она. Я увидел номер бывшего сокамерника и, хоть мне вовсе не хотелось общения, поднял трубку:
– Привет, брат! Как дела?
– Здравствуй, Галеб! Тебя беспокоит его женщина.
– Что–то случилось? – встрепенулся я.
– Твой товарищ так и не смог выйти из состояния депрессии, и стал много пить. Так много, что запои стали образом его жизни. Я предупредила его, что если не ляжет в наркологический диспансер, потеряет меня навсегда. А он отрицает, что алкоголик, хотя в клинику лёг! Я звоню, чтобы попросить тебя убедить товарища в необходимости лечения, если вдруг добудет телефон и объявится с незнакомого номера.
– Мне очень жаль. Знаешь, ПТСР – состояние сложное и его надо испытать, чтобы понять, как это непросто. У друга оно выражается в избегание общества и в перепадах настроения. Он пьёт, чтоб заглушить эти ощущения. Я считаю, что ему нужна помощь психотерапевта, а не нарколога. Необходимо устранить причину проблемы, а вместе с ней уйдут и следствия.
– Я в корне не согласна с тобой! Я считаю, что каждый мужчина должен найти в себе силы жить дальше! С психологом или без! Твой товарищ не хочет их искать! Он упивается собственным горем и несостоятельностью! Ему нравится болеть и жалеть самого себе! К тому же это служит хорошим оправданием его трусости в гражданской жизни. Он боится ответственности, избегает дискомфорта и неудобств. Поэтому он пьёт! Потому что забыл, каково это – быть мужчиной, а не потому, что у него ПТСР!
– Тебе виднее! Я исполню твою просьбу: скажу, чтобы лечился от обоих недугов! – не стал я спорить с женщиной, далёкой от армии, войны и травм, связанных со службой. Я понимал, что ей было нелегко рядом с человеком, прибывавшим в вечной апатии и запоях, и, что сейчас она старалась во благо их общего будущего, однако был слегка задет её осуждающим моего друга тоном.
Тем не менее, доля правды в её словах была, и даже я, мотивированный поруганием, взялся за голову: «И как же я сам не дошёл до этого? Чего я тут лежу в самосожаление и жду от своей девушки действий? Необходимо расти, чего бы это ни стоило! Отец был прав: надо научиться терпению и умению ждать. Достигну высот и вернусь за Рарошей! Тогда ни её отец, и уж, тем более, ни её бестолковый муж не смогут встать на моём пути!».
Перевернув старые журналы с брошюрами и письмами, которые всё забывал повыкидывать, я достал приглашение от Министерства обороны. У меня ещё было время подать на курс. Я сел на край дивана и задумался. Идти в военное дело мне не очень хотелось, но за спиной была армия, служебный опыт в горячей точке мире, был чин и знак отличия, – все шансы на поступление. А ещё была готовность и желание спасать людей и сохранять им жизни. Позвонив по номеру телефона, указанному в письме я узнал, что именно этим и занимались спец. силы Скандинавии: разведывательные операции, борьба с терроризмом, освобождение заложников и помощь людям в кризисных ситуациях.
Куратором программы мне было предложено несколько направлений специального назначения. Понимая, что я все ещё находился под давящим воздействием ПТСР, и мне было рано ехать в обстановку стресса и боевых действий, я выбрал область кибербезопасности. Она охватывала задачи по защите компьютерных систем и сетей от цифровых угроз, а также включала в себя разработку и поддержку технологий в сфере военной связи. По успешному окончанию обучения мне полагалось звание лейтенанта в специальных силах Королевства. «Программирование, которое я хотел изучать, и помощь людям через техническую поддержку!», – обрадованно улыбнулись мои губы. «Волшебный женский пендаль!», – засмеялся я, заочно благодаря подругу товарища.
На поступление в военную академию был конкурс, пройти который могли лишь те бойцы, что были готовы к физическим и психологическим перипетиям. Спортивные нормативы я сдал без проблем, да и моё здоровье не вызвало ни у кого сомнений, а вот медкомиссия, оценившая состояние психики, поставила диагноз – ПТСР. Учитывая, что результаты тестов не разглашались за пределы Министерства обороны, я мог не беспокоиться за негативные последствия обнаруженного у меня врачами посттравматического синдрома.
«Место на курсе – твоё, благодаря резюме, служебному опыту и оценке личных качеств, но отправлять тебя на практику мы не в праве, пока не пройдёшь новую медкомиссию ровно через год. Если ПТСР ослабнет, сможешь наверстать упущенное, а пока приступай к теории с начала сентября. И не забудь на стипендию подать!», – пожал мне руку командир из комиссии, принимавшей на программу.
– Ты опять сунулся в военное дело? Ещё и в спец. силы? – недовольно спросил отец. – Тебе было мало плена?
– Папа, я хочу побороть свои страхи, психозы, недомогания. К тому же, я знаю как это, – быть заложником боевиков и молиться о помощи, и неважно военнопленный ты или обычный мирный гражданин своей страны! Я хочу помогать тем, кто в беде! Чтобы они не умирали там с голода и от потери крови, как я и мои сокамерники. Кроме того, я поступил на компьютерного специалиста и меня не будет в самих горячих точках.
– Это пока не будет! Я тебя знаю: ты и туда полезешь!
– Может и полезу, если вылечу ПТСР.
– Оно неизлечимо!
– Его можно ослабить!
– Можно, если избегать стрессовых ситуаций, а тебя именно в них и тянет!
– Ты не прав, папа! Таким образом, я избавляюсь от этого недуга.
– Каким? Возвращаясь в сферу деятельности, которая попортила твою психику? Это что, какое–то массовое отклонение? Стокгольмский синдром? Газеты всего мира пишут о том, что солдаты, вернувшиеся из Ирака, стремятся обратно туда, не сумев вновь обрести себя на гражданке. Видимо общение с родными, друзьями, работодателями и коллегами кажется вам тоскливым.
– Дело не в отклонение или тоске. Все мы, кто был на войне и участвовал в военных сражениях на передовой, знаем, что такое риск, адреналин, пропасть у смерти, потеря товарища, спасённая жизнь! Эти переживания настолько сильные, что не могут не отразиться на психике. В мирной жизни всё гораздо спокойнее: она течёт себе дальше в том же русле, что и была. Гражданские, не имеющие схожего с нами опыта, ожидают, что вернувшиеся с командировки, мы приступим к обычным делам и домашним заботам, как ни в чём не бывало. Того же ждут от нас и наши государства! Люди нетерпимы к травмам и переживаниям военных, а военные чувствуют себя неуслышанными, недооцененными, ненужными. Поэтому и возникает потребность вернуться туда, где всё было иначе, и где местные люди были благодарны за то, что мы находились рядом.
– Ты из–за чьего–то непонимания лезешь обратно в пекло?
– Отчасти! Потому что на гражданке у меня нет ни работы, ни учёбы. Никому не нужен служивый парень без образования и бумажек. А у меня цель – хочу защищать жизни и спасать людей, и неважно как: через технику, руками, с вертолётов, с автоматом, очно, заочно! Помощь другим излечит меня от собственного ПТСР, потому что я буду чувствовать себя полезным и нужным! Стресс, о котором ты говоришь, я получаю именно здесь, в мирном обществе, где всё решает бюрократия, а не личные качества.
– Сынок, ты очень странный парень, но очень отважный человек. Победы тебе над своими «тараканами»! Надеюсь, стипендия хоть будет?
– Будет, отец, и очень хорошая! Её хватит на все мои мечты! – довольный улыбнулся я.
Необходима большая смелость, чтобы противостоять врагам, но гораздо большая, чтобы пойти наперекор друзьям.
© Джоан Роулинг
Шесть месяцев учёбы пролетели незаметно за теоретическими и практическими заданиями, в которые я очень втянулся. Я вовсе не жалел, что выбрал этот курс. Помимо основных технических знаний, я приобретал боевые и разведывательные навыки, а также учился оказывать спасательную и медицинскую помощь. Весьма целебной оказалась психологическая подготовка к стрессовым ситуациям. Этот предмет помогал мне осмыслить собственную травму и справиться с её последствиями.
Образование занимало у меня целые дни, а в выходные я подрабатывал в кризисном центре для жертв преступлений, куда меня, студента высшего военного заведения, взяли на оплачиваемую практику. На финансовое положение дел я не жаловался. Моей стипендии и зарплаты хватало на всё необходимое для жизни. Я даже сумел забрать в Скандинавию мать и сестру, которые временно гостили в моей съёмной квартире. Внезапно я осознал, что мрачный опыт службы в Ираке открыл мне двери в светлое будущее, ведь именно он стал основной причиной, по которой Министерство обороны заинтересовалось мной и предложило офицерский курс.
Все это время я не звонил и не искал Рарошу, ведь я дал себе слово встать на ноги и заработать денег, прежде чем вновь постучать в её дверь. Не проходило и дня, чтобы я не думал и не тосковал по ней. Однако теперь, когда я сделал первые шаги к поставленной цели, чувство отчаянья сменилось на надежду, а благодаря стремительно растущей глобальной сети, я мог следить за онлайн–страничкой, что Рароша вела в рамках учёбы, на которой размещала свои же журналистские статьи. Я не комментировал их и даже не был зарегистрирован на том же ресурсе, но мне нравилось наблюдать за растущей читательской аудиторией, порой восторженной, а порой озадаченной её работами. Я был рад первым успехам любимой в карьере репортёра. Вела она военную тематику, затрагивавшую мировые конфликты, и зачастую я мог разглядеть следы поездки на Ближний Восток в неравнодушных строчках о страданиях людей и благородстве военнослужащих. Я распечатывал всё, что она выкладывала, ламинировал и вклеивал в большой альбом под названием «Рароша». А ещё писал стихи, посвящённые ей... писал каждый день, один за другим, и этим потоком словесного искусства исцелял душу от разлуки.
Мой бывший сокамерник, отлежавший в наркологическом диспансере два месяца, по–прежнему терзался душевным недугом, не связанным со спиртным, однако лечить его отказывался. Он готовился к свадьбе, а я готовился быть его свидетелем.
Прилетевший в Москву вечером накануне торжества, я постучал в знакомую дверь, нечаянно вспомнив о той сладостной ночи, в которую Рароша вошла ко мне через тот же дверной проём.
– Поз–драв–ля–ю! – вручил я букет белых роз женщине друга, впустившей меня в квартиру.
– Спасибо! – слегка заторможенная и далёкая от счастья, взяла она в руки букет и разрыдалась.
– Что случилось? – приобнял я её, ведя за кухонный стол.
– Регистрация назначена завтра на 10 утра, а его нет дома!
– А где он? – озадаченно посмотрел я по сторонам, точно друг запрятался где–то у стенок.
– Если б знать! Я вернулась с работы пару часов назад, и его уже не было! Мои бесконечные звонки остались неотвеченными! Не возьму в голову, где его искать и что думать.
– Его родители же прибыли на бракосочетание? Наверняка он их навестить решил.
– Они отказались присутствовать на свадьбе, так и не приняв меня в невестки.
– Да Бог с ними! Ты – лучшая, и для их сына более надёжной и заботливой партии не найти! – поддержал я хорошего человека и достойную женщину. – Может, он с друзьями последние часы свободы провожает?
– У него нет друзей, Галеб. Кроме тебя и меня никого больше нет. Он не общается с людьми. И я боюсь, что он снова запил!
– Ты просто волнуешься перед свадьбой, но я уверен, что друг придёт с минуты на минуту.
– Я... я боюсь совершить ошибку, понимаешь? Он твой товарищ, и прости меня, но я боюсь выйти замуж за алкоголика и слабака! – расплакалась она ещё сильней. – Я думала, что ему нужно время воскреснуть после всего, что случилось в Ираке, и я давала ему его. Я поддерживала всем, чем только могла, но мне кажется, что воскрешаться он попросту не желает, потому что трусит столкнуться с собственными страхами. Мой жених сломался и умер в том самом плену, а спас ты только оболочку – тело того, кого я любила, кто мог улыбаться, желал работать и жить, кто был таким внимательным к моим тревогам. Я не хочу расписываться с мертвецом!
Молча я обнял несчастную женщину и дал ей выплакаться мне в плечо.
– У него были свои деньги? – спросил я её спустя время.
– Немного. Я всегда оставляла ему пару купюр на расходы.
– На выпивку бы хватило?
Она не смогла ответить мне «да» и лишь печально закивала головой, не в силах принять свою же догадку о новом запое за правду.
– Постарайся не думать о плохом. Я схожу за ним! – направился я к двери.
– Да где ты его искать будешь?
– Хоть под землёй, но тебе его завтра доставлю!
Выйдя из подъезда, я тут же набрал номер знакомого таксиста, который с огромным удовольствием примчался ко мне в течение получаса.
– Хорошо время позднее, пробок не было! – пожал он мне руку, широко улыбаясь и искренне радуясь встрече.
– Спасибо, что приехал! Нужно срочно товарища найти!
– Ай, дорогой, мы с тобой как эти … Шерлок Холмс и Ватсон! Читал? Они сыщики были! Мы тоже постоянно ищем кого–то.
– Читал! – улыбнулся я. – Мне нужно, чтобы ты прокатил меня по дешёвым кабакам и барам этого и близлежащих районов.
– Таких много, друг!
– Давай наугад, прям по дороге!
– Ты самый странный, но самый молодой и приятный клиент! – улыбнулся мужчина и тронулся с места.
Госпожа Удача улыбнулась мне, и я застал нерадивого товарища за рюмкой водки в дешёвой пивнушке на выезде из местного округа.
– Пошли отсюда! – подошёл я к нему, сидящему за барной стойкой.
– Ты тут откуда? – спросил он заплетающимся языком.
– На свадьбу твою приехал, если ты помнишь о ней! – раздраженно прозвучал мой ответ.
– Помню, оттого и пью! – «свалил» он обмякшие локти на стойку.
– Не понял!
– Не хочу, чтобы она портила себе жизнь, выходя замуж за неудачника! – свалившись лбом себе на руки, мой друг отчаянно заплакал. Слабинка его характера, усиленная выпитым градусом, ужасно взбесила меня.
Признаюсь честно, мой понимающий читатель, что по натуре я человек нетерпеливый к капризам и стенаниям других людей. Будучи выносливым интровертом, умеющим взять себя в руки, мне непонятны публичные слёзы о «недостижимом» и «неисправном», которого даже не пытаются достичь и исправить.
– Сколько он должен? – обратился я к бармену.
– Вот счёт! – оперативно посчитал работник долг, который я оплатил, после чего схватил товарища за куртку и стянул с барного стула.
Как–то днём я валялся на диване после рабочей смены и мечтал о звонке Рароши, которая сказала бы, что развелась, и что мы сможем быть вместе. Внезапно зазвонил телефон, только это была не она. Я увидел номер бывшего сокамерника и, хоть мне вовсе не хотелось общения, поднял трубку:
– Привет, брат! Как дела?
– Здравствуй, Галеб! Тебя беспокоит его женщина.
– Что–то случилось? – встрепенулся я.
– Твой товарищ так и не смог выйти из состояния депрессии, и стал много пить. Так много, что запои стали образом его жизни. Я предупредила его, что если не ляжет в наркологический диспансер, потеряет меня навсегда. А он отрицает, что алкоголик, хотя в клинику лёг! Я звоню, чтобы попросить тебя убедить товарища в необходимости лечения, если вдруг добудет телефон и объявится с незнакомого номера.
– Мне очень жаль. Знаешь, ПТСР – состояние сложное и его надо испытать, чтобы понять, как это непросто. У друга оно выражается в избегание общества и в перепадах настроения. Он пьёт, чтоб заглушить эти ощущения. Я считаю, что ему нужна помощь психотерапевта, а не нарколога. Необходимо устранить причину проблемы, а вместе с ней уйдут и следствия.
– Я в корне не согласна с тобой! Я считаю, что каждый мужчина должен найти в себе силы жить дальше! С психологом или без! Твой товарищ не хочет их искать! Он упивается собственным горем и несостоятельностью! Ему нравится болеть и жалеть самого себе! К тому же это служит хорошим оправданием его трусости в гражданской жизни. Он боится ответственности, избегает дискомфорта и неудобств. Поэтому он пьёт! Потому что забыл, каково это – быть мужчиной, а не потому, что у него ПТСР!
– Тебе виднее! Я исполню твою просьбу: скажу, чтобы лечился от обоих недугов! – не стал я спорить с женщиной, далёкой от армии, войны и травм, связанных со службой. Я понимал, что ей было нелегко рядом с человеком, прибывавшим в вечной апатии и запоях, и, что сейчас она старалась во благо их общего будущего, однако был слегка задет её осуждающим моего друга тоном.
Тем не менее, доля правды в её словах была, и даже я, мотивированный поруганием, взялся за голову: «И как же я сам не дошёл до этого? Чего я тут лежу в самосожаление и жду от своей девушки действий? Необходимо расти, чего бы это ни стоило! Отец был прав: надо научиться терпению и умению ждать. Достигну высот и вернусь за Рарошей! Тогда ни её отец, и уж, тем более, ни её бестолковый муж не смогут встать на моём пути!».
Перевернув старые журналы с брошюрами и письмами, которые всё забывал повыкидывать, я достал приглашение от Министерства обороны. У меня ещё было время подать на курс. Я сел на край дивана и задумался. Идти в военное дело мне не очень хотелось, но за спиной была армия, служебный опыт в горячей точке мире, был чин и знак отличия, – все шансы на поступление. А ещё была готовность и желание спасать людей и сохранять им жизни. Позвонив по номеру телефона, указанному в письме я узнал, что именно этим и занимались спец. силы Скандинавии: разведывательные операции, борьба с терроризмом, освобождение заложников и помощь людям в кризисных ситуациях.
Куратором программы мне было предложено несколько направлений специального назначения. Понимая, что я все ещё находился под давящим воздействием ПТСР, и мне было рано ехать в обстановку стресса и боевых действий, я выбрал область кибербезопасности. Она охватывала задачи по защите компьютерных систем и сетей от цифровых угроз, а также включала в себя разработку и поддержку технологий в сфере военной связи. По успешному окончанию обучения мне полагалось звание лейтенанта в специальных силах Королевства. «Программирование, которое я хотел изучать, и помощь людям через техническую поддержку!», – обрадованно улыбнулись мои губы. «Волшебный женский пендаль!», – засмеялся я, заочно благодаря подругу товарища.
На поступление в военную академию был конкурс, пройти который могли лишь те бойцы, что были готовы к физическим и психологическим перипетиям. Спортивные нормативы я сдал без проблем, да и моё здоровье не вызвало ни у кого сомнений, а вот медкомиссия, оценившая состояние психики, поставила диагноз – ПТСР. Учитывая, что результаты тестов не разглашались за пределы Министерства обороны, я мог не беспокоиться за негативные последствия обнаруженного у меня врачами посттравматического синдрома.
«Место на курсе – твоё, благодаря резюме, служебному опыту и оценке личных качеств, но отправлять тебя на практику мы не в праве, пока не пройдёшь новую медкомиссию ровно через год. Если ПТСР ослабнет, сможешь наверстать упущенное, а пока приступай к теории с начала сентября. И не забудь на стипендию подать!», – пожал мне руку командир из комиссии, принимавшей на программу.
– Ты опять сунулся в военное дело? Ещё и в спец. силы? – недовольно спросил отец. – Тебе было мало плена?
– Папа, я хочу побороть свои страхи, психозы, недомогания. К тому же, я знаю как это, – быть заложником боевиков и молиться о помощи, и неважно военнопленный ты или обычный мирный гражданин своей страны! Я хочу помогать тем, кто в беде! Чтобы они не умирали там с голода и от потери крови, как я и мои сокамерники. Кроме того, я поступил на компьютерного специалиста и меня не будет в самих горячих точках.
– Это пока не будет! Я тебя знаю: ты и туда полезешь!
– Может и полезу, если вылечу ПТСР.
– Оно неизлечимо!
– Его можно ослабить!
– Можно, если избегать стрессовых ситуаций, а тебя именно в них и тянет!
– Ты не прав, папа! Таким образом, я избавляюсь от этого недуга.
– Каким? Возвращаясь в сферу деятельности, которая попортила твою психику? Это что, какое–то массовое отклонение? Стокгольмский синдром? Газеты всего мира пишут о том, что солдаты, вернувшиеся из Ирака, стремятся обратно туда, не сумев вновь обрести себя на гражданке. Видимо общение с родными, друзьями, работодателями и коллегами кажется вам тоскливым.
– Дело не в отклонение или тоске. Все мы, кто был на войне и участвовал в военных сражениях на передовой, знаем, что такое риск, адреналин, пропасть у смерти, потеря товарища, спасённая жизнь! Эти переживания настолько сильные, что не могут не отразиться на психике. В мирной жизни всё гораздо спокойнее: она течёт себе дальше в том же русле, что и была. Гражданские, не имеющие схожего с нами опыта, ожидают, что вернувшиеся с командировки, мы приступим к обычным делам и домашним заботам, как ни в чём не бывало. Того же ждут от нас и наши государства! Люди нетерпимы к травмам и переживаниям военных, а военные чувствуют себя неуслышанными, недооцененными, ненужными. Поэтому и возникает потребность вернуться туда, где всё было иначе, и где местные люди были благодарны за то, что мы находились рядом.
– Ты из–за чьего–то непонимания лезешь обратно в пекло?
– Отчасти! Потому что на гражданке у меня нет ни работы, ни учёбы. Никому не нужен служивый парень без образования и бумажек. А у меня цель – хочу защищать жизни и спасать людей, и неважно как: через технику, руками, с вертолётов, с автоматом, очно, заочно! Помощь другим излечит меня от собственного ПТСР, потому что я буду чувствовать себя полезным и нужным! Стресс, о котором ты говоришь, я получаю именно здесь, в мирном обществе, где всё решает бюрократия, а не личные качества.
– Сынок, ты очень странный парень, но очень отважный человек. Победы тебе над своими «тараканами»! Надеюсь, стипендия хоть будет?
– Будет, отец, и очень хорошая! Её хватит на все мои мечты! – довольный улыбнулся я.
Глава 27. Свадьба друга
Необходима большая смелость, чтобы противостоять врагам, но гораздо большая, чтобы пойти наперекор друзьям.
© Джоан Роулинг
Шесть месяцев учёбы пролетели незаметно за теоретическими и практическими заданиями, в которые я очень втянулся. Я вовсе не жалел, что выбрал этот курс. Помимо основных технических знаний, я приобретал боевые и разведывательные навыки, а также учился оказывать спасательную и медицинскую помощь. Весьма целебной оказалась психологическая подготовка к стрессовым ситуациям. Этот предмет помогал мне осмыслить собственную травму и справиться с её последствиями.
Образование занимало у меня целые дни, а в выходные я подрабатывал в кризисном центре для жертв преступлений, куда меня, студента высшего военного заведения, взяли на оплачиваемую практику. На финансовое положение дел я не жаловался. Моей стипендии и зарплаты хватало на всё необходимое для жизни. Я даже сумел забрать в Скандинавию мать и сестру, которые временно гостили в моей съёмной квартире. Внезапно я осознал, что мрачный опыт службы в Ираке открыл мне двери в светлое будущее, ведь именно он стал основной причиной, по которой Министерство обороны заинтересовалось мной и предложило офицерский курс.
Все это время я не звонил и не искал Рарошу, ведь я дал себе слово встать на ноги и заработать денег, прежде чем вновь постучать в её дверь. Не проходило и дня, чтобы я не думал и не тосковал по ней. Однако теперь, когда я сделал первые шаги к поставленной цели, чувство отчаянья сменилось на надежду, а благодаря стремительно растущей глобальной сети, я мог следить за онлайн–страничкой, что Рароша вела в рамках учёбы, на которой размещала свои же журналистские статьи. Я не комментировал их и даже не был зарегистрирован на том же ресурсе, но мне нравилось наблюдать за растущей читательской аудиторией, порой восторженной, а порой озадаченной её работами. Я был рад первым успехам любимой в карьере репортёра. Вела она военную тематику, затрагивавшую мировые конфликты, и зачастую я мог разглядеть следы поездки на Ближний Восток в неравнодушных строчках о страданиях людей и благородстве военнослужащих. Я распечатывал всё, что она выкладывала, ламинировал и вклеивал в большой альбом под названием «Рароша». А ещё писал стихи, посвящённые ей... писал каждый день, один за другим, и этим потоком словесного искусства исцелял душу от разлуки.
Мой бывший сокамерник, отлежавший в наркологическом диспансере два месяца, по–прежнему терзался душевным недугом, не связанным со спиртным, однако лечить его отказывался. Он готовился к свадьбе, а я готовился быть его свидетелем.
Прилетевший в Москву вечером накануне торжества, я постучал в знакомую дверь, нечаянно вспомнив о той сладостной ночи, в которую Рароша вошла ко мне через тот же дверной проём.
– Поз–драв–ля–ю! – вручил я букет белых роз женщине друга, впустившей меня в квартиру.
– Спасибо! – слегка заторможенная и далёкая от счастья, взяла она в руки букет и разрыдалась.
– Что случилось? – приобнял я её, ведя за кухонный стол.
– Регистрация назначена завтра на 10 утра, а его нет дома!
– А где он? – озадаченно посмотрел я по сторонам, точно друг запрятался где–то у стенок.
– Если б знать! Я вернулась с работы пару часов назад, и его уже не было! Мои бесконечные звонки остались неотвеченными! Не возьму в голову, где его искать и что думать.
– Его родители же прибыли на бракосочетание? Наверняка он их навестить решил.
– Они отказались присутствовать на свадьбе, так и не приняв меня в невестки.
– Да Бог с ними! Ты – лучшая, и для их сына более надёжной и заботливой партии не найти! – поддержал я хорошего человека и достойную женщину. – Может, он с друзьями последние часы свободы провожает?
– У него нет друзей, Галеб. Кроме тебя и меня никого больше нет. Он не общается с людьми. И я боюсь, что он снова запил!
– Ты просто волнуешься перед свадьбой, но я уверен, что друг придёт с минуты на минуту.
– Я... я боюсь совершить ошибку, понимаешь? Он твой товарищ, и прости меня, но я боюсь выйти замуж за алкоголика и слабака! – расплакалась она ещё сильней. – Я думала, что ему нужно время воскреснуть после всего, что случилось в Ираке, и я давала ему его. Я поддерживала всем, чем только могла, но мне кажется, что воскрешаться он попросту не желает, потому что трусит столкнуться с собственными страхами. Мой жених сломался и умер в том самом плену, а спас ты только оболочку – тело того, кого я любила, кто мог улыбаться, желал работать и жить, кто был таким внимательным к моим тревогам. Я не хочу расписываться с мертвецом!
Молча я обнял несчастную женщину и дал ей выплакаться мне в плечо.
– У него были свои деньги? – спросил я её спустя время.
– Немного. Я всегда оставляла ему пару купюр на расходы.
– На выпивку бы хватило?
Она не смогла ответить мне «да» и лишь печально закивала головой, не в силах принять свою же догадку о новом запое за правду.
– Постарайся не думать о плохом. Я схожу за ним! – направился я к двери.
– Да где ты его искать будешь?
– Хоть под землёй, но тебе его завтра доставлю!
Выйдя из подъезда, я тут же набрал номер знакомого таксиста, который с огромным удовольствием примчался ко мне в течение получаса.
– Хорошо время позднее, пробок не было! – пожал он мне руку, широко улыбаясь и искренне радуясь встрече.
– Спасибо, что приехал! Нужно срочно товарища найти!
– Ай, дорогой, мы с тобой как эти … Шерлок Холмс и Ватсон! Читал? Они сыщики были! Мы тоже постоянно ищем кого–то.
– Читал! – улыбнулся я. – Мне нужно, чтобы ты прокатил меня по дешёвым кабакам и барам этого и близлежащих районов.
– Таких много, друг!
– Давай наугад, прям по дороге!
– Ты самый странный, но самый молодой и приятный клиент! – улыбнулся мужчина и тронулся с места.
Госпожа Удача улыбнулась мне, и я застал нерадивого товарища за рюмкой водки в дешёвой пивнушке на выезде из местного округа.
– Пошли отсюда! – подошёл я к нему, сидящему за барной стойкой.
– Ты тут откуда? – спросил он заплетающимся языком.
– На свадьбу твою приехал, если ты помнишь о ней! – раздраженно прозвучал мой ответ.
– Помню, оттого и пью! – «свалил» он обмякшие локти на стойку.
– Не понял!
– Не хочу, чтобы она портила себе жизнь, выходя замуж за неудачника! – свалившись лбом себе на руки, мой друг отчаянно заплакал. Слабинка его характера, усиленная выпитым градусом, ужасно взбесила меня.
Признаюсь честно, мой понимающий читатель, что по натуре я человек нетерпеливый к капризам и стенаниям других людей. Будучи выносливым интровертом, умеющим взять себя в руки, мне непонятны публичные слёзы о «недостижимом» и «неисправном», которого даже не пытаются достичь и исправить.
– Сколько он должен? – обратился я к бармену.
– Вот счёт! – оперативно посчитал работник долг, который я оплатил, после чего схватил товарища за куртку и стянул с барного стула.
