Ведь записал в паспорт Харитона себя. Вот и стал полноправным, единоличным владельцем кота. От этой мысли тоска еще сильней сжала душу. Как некстати сейчас визит Нины! Он же хотел немного прийти в себя, и, как положено, объясниться. А как положено? Прийти с цветами, вином, конфетами, чтобы женщина сначала растаяла, а потом шмяк ее в лужу: «Мы должны расстаться!»? Или в ресторан пригласить, чтоб она полдня в салонах провела, собираясь на свидание – и там ей: «Дело не в тебе, дело во мне..»? Чушь, это просто иезуитская жестокость.
Замешательство нежданной гостьи дало Глебу возможность немного подумать и прийти к выводу, сделанному до него наверно за много веков – нет худа без добра. Нина избавила его от мучительного оттягивания разговора и лихорадочного поиска наименее болезненного варианта.
Ошеломленная неожиданным нападением кресла, Нина не сразу поняла смысл сказанного - настолько это не вязалось со стилем жизни Штольцева и полным отсутствием у него любви к домашним животным.
- Твой …кот? – недоверчиво переспросила она.
- Мой кот, - развеял ее сомнения мужчина.
- Ну, знаешь ли, тогда держал бы его на привязи! Или ты специально научил его на людей бросаться? – оторопь прошла, и Нина начала заводиться.
- Нина, он на тебя не бросался – ты же чуть на него не села! И тем более, это его кресло, - успокаивающе произнес Глеб.
- Его кресло?! Ах, вот как! Значит, у этого облезлого уродца в твоем доме есть собственное кресло, а у меня нет?! И как это понимать - ты за месяц не соизволил позвонить?! Позвонила тебе я сама, и что услышала? «Приеду, поговорим!» Ты приехал, и что? Глеб, неужели я заслужила такое отношение?! – ее ноздри возмущенно раздувались, в темных глазах, казалось, мелькал огонь. В гневе она топнула ногой и приготовилась к сказанному присовокупить стенания о лучших годах, потраченных на этого черствого мужчину. Однако, натолкнувшись на взгляд Глеба, в котором явно отсутствовало желание продолжать диалог в заданном формате, она осеклась. Терзавшие ее подозрения обрели четкие контуры, и она сбавила обороты.
- Ты жесток, Глеб. Ты ведешь себя так, будто ничего не случилось. Посмотри, что он со мной сделал!
Она крутанулась на каблуках и задрала подол платья. Тоненькие веревочки, по какому-то недоразумению именующие себя нижним бельем, позволили взору Штольцева лицезреть ее безупречные ягодицы. Одна из них была украшена тремя царапинами.
Воспоминания, вопреки воле хозяина, начали протискиваться в мозг, настырно преодолевая все заслоны, выстроенные болью и алкоголем.
Будь это месяц назад, его руки уже жадно ласкали бы эти совершенные полусферы. Не останавливаясь, забирались бы дальше и дальше. Глеб, словно физически, ощутил в своей ладони упругую, практически девичью грудь. И платье вместе с его штанами валялось бы уже неизвестно где.
Да, Нина умела его завести. И надо сказать, делала это умело… Ей ничего не стоило через полгорода проехать на такси к нему без трусиков. И об этом, сидя еще в машине, сообщить по телефону, заставляя его мучиться догадками – слышал таксист ее слова или нет.
А еще приходилось ему и в разгар совещания получить пакет с сообщением, что в нем важная улика. Хорошо, реакция не подводила, и он успевал закрыть его раньше, чем присутствующие могли увидеть кружевные бикини. Хотя по зверскому выражению его лица в тот момент многие догадывались, что к работе пакет отношения не имеет. Он бесился, но вернуться к повестке дня сразу не мог.
Нина. Нинель. Страсть. Драйв. Кураж. И игра. Глеб вздохнул, отгоняя видения.
- Сейчас я схожу за аптечкой в машину и обработаю твои раны.
Вернувшись через несколько минут, он максимально хладнокровно смазал царапины йодом, достойно выйдя из пикантной ситуации. И даже призывный прогиб в пояснице у пациентки не заставил его дрогнуть.
Нина была в шоке. Ее холеное, дышащее страстью тело не вызвало ожидаемой реакции. Устал? Болен? Слишком пьян? Ей представилось большое зеркало, которое она держала в руках. И вот по нему расползаются трещины, оно разлетается на куски, и она тщетно пытается хоть что-то удержать. Но осколки выскальзывают, разбиваясь с оглушительным звоном, не оставляя никакой надежды сохранить даже малейшую частичку прошлого.
- Кстати, платье он тоже повредил, - пытаясь быть спокойной, констатировала она.
- Я куплю тебе новое. Присядь, пожалуйста. Нина, прости, я должен был сразу по приезду тебе сказать. Нам нужно расстаться. Я не хочу быть подлецом, отнимая твое время. Женитьба не для меня.
Нина присела на диван, в упор глядя на Глеба.
- У тебя есть другая?
- Нет. У меня есть только кот, работа и друзья.
- Штольцев! Ты подлец и есть. Ты пренебрегаешь мною, женщиной, которая любит лишь тебя.
- Я не пренебрегаю тобой. Просто не вижу смысла быть вместе. Не могу.
- То есть ты хочешь сказать, что и мужские потребности ты будешь удовлетворять с котом, работой и друзьями?
- Нина, не передергивай.
- Я не передергиваю. Я просто мыслю логически. В отличие от подавляющего большинства обладательниц вагины, я умею это делать. Если у тебя нет другой женщины, и ты отказываешься от меня, значит, любая случайная клуша будет тебе предпочтительней меня. Ты брезгуешь мной?! – на глазах Нины показались слезы. - Знаешь, все можно пережить. Твою злость, гнев, даже ненависть, но безразличие… Я для тебя пустое место…- голос женщины звучал глухо, каждое слово давалось ей с надрывом. – Ты прав, я пустое место. У меня нет кота. Нет работы. А подруги, я уверена, будут озабочены только одним – как на них будет сидеть траурный наряд. Что ж…это плата за мой выбор. Прощай.
Она встала. И не оглядываясь, подошла к окну, резко распахнула его и забралась на подоконник. Штольцев, слишком много потративший душевных сил, огорченно посмотрел на нее.
- Нина, не дури!!! Я знаю, что ты эксцентричная женщина, но сейчас, честное слово, совсем не то время. Я устал, как собака.
Потерянный вид мужчины и отсутствие той реакции, на которую она рассчитывала, окончательно взбесили Нину.
- Теперь ты загнешься от мук совести. Не хочешь, чтобы мы были вместе, так мучайся!
Штольцев устало посмотрел на нее.
- Нина. Ты права. Мы будем вместе. Слезай с подоконника, - с этими словами он поднялся с кресла и, подойдя к окну, протянул женщине руку. - Пойдем со мной.
- Нет. Не обманывай меня. Ты просто не хочешь, чтоб я сидела на краю пропасти в семь этажей. Так я сделаю это в другом месте. Мне уже все равно. Меня и так нет. Я не существую, - слезы катились по щекам Нины, и трагичность в ее голосе была неподдельной. Плакала женщина, которая потеряла себя. Ее суть, ее дерзкая натура, способная мужчин сводить с ума, оказались ненужными для единственного человека, которого она не могла до конца завоевать.
- Ты же знаешь, я слов на ветер не бросаю. Самурайский кодекс «Бусидо». Если ты только сама откажешься разделить мой путь, - несмотря на изрядное количество коньяка, убаюкивающе ласкавшего стенки желудка, голос Глеба был тверд. Это невольно внушало мысль, что и дела его будут такими же.
Он уверенно снял Нину с подоконника, крепко сжал ее запястье и потащил на кухню. Свободной рукой взял два табурета, и уже с ними они прошествовали в другую комнату, где был балкон.
Глеб жил в одном из сталинских домов, в «антиквариате», как он сам говорил. И балкон представлял собой открытую всем ветрам и дождям небольшую площадку, огражденную чугунными литыми решетками.
«Надо же, - удивился он, - живые!» Однажды, покупая Нине цветы, он поддался чарам продавщицы и купил вечноцветущую мини-клумбу в вазоне. Выставив ее на балкон, иронично сравнивал себя с пенсионером, которого потянуло к земле. Любование длилось недолго, и вскоре он про нее забыл. Поэтому сейчас был несказанно удивлен, полагая, что без полива цветы выжили только благодаря уважению к нему.
Не отпуская руки Нины, он поставил табуреты вплотную к решетке и скомандовал:
- Снимай туфли!
Нина опешила.
- Зачем?
- А ты хочешь себе ноги переломать, спрыгивая с седьмого этажа на каблуках?
С этими словами он встал на табурет и потянул женщину за собой.
- Хочешь умереть – я с тобой! И мы будем вместе!
- Штольцев, ты сумасшедший! - сбитая с толку, Нина ошарашено смотрела на него.
- Не говори громко, ты первая узнала мою тайну, - старательно пряча малейшую тень шутки, ответил Штольцев.
- Иди ты к черту! Чокнутый, ненормальный, маньяк! Ты уверен, что пулю, которая влетела в твою безбашенную голову, врачи вынули? – Нина продолжала по инерции ругаться, испытывая колоссальное облегчение. Один стресс был нейтрализован другим, как в разы гасится ярость волны, опрометчиво набросившейся на мол.
Не задумываясь, выпрыгнет из окна или нет, она полностью отдалась своему отчаянию. Взлелеяла и, надев нимб мученичества, хотела прежде всего вызвать в Глебе чувства, эмоции, то, что ей удавалось всегда.
Пусть это будет злость, гнев, страх – только не равнодушие, только не безразличие. Если есть яркие эмоции – значит не все еще потеряно, значит можно вернуть. Безразличие подобно бездне – оттуда не возвращаются.
Глеб же, как всегда, ушел из ловушки, разорвав шаблон, перехватил инициативу, не оставив ей выбора.
Штольцев понял, что все обошлось. Трупов и истерик уже не будет, осталось самое важное. Самое важное и самое трудное – расстаться так, чтобы сохранить то хорошее, что было. В память о том, что было. Он невесело усмехнулся каламбуру. Месяц назад ему казалось, что Нина будет всегда. Всегда будет его непростой, но насыщенной личной жизнью. Теперь это стало невозможным.
- Пойдем в комнату. Мы сейчас немного в разных системах измерения, предлагаю хоть чуть- чуть выровнять градус. Во мне 76и 6, а в тебе только 36 и 6, - Глеб, отпустив запястье Нины, примирительно взял ее кисть.
Усадив гостью в свое кресло, он бесцеремонно подвинул Харитона, совершенно не опасаясь за свою филейную часть. А чтобы тот не обиделся, ласково потрепал его сморщенный загривок. Однако кот категорически не захотел присутствовать при акте морального разложения хозяина (а именно так он расценил затянувшееся присутствие посторонней дамы). Он с фырканьем слез с кресла и, возмущенно задрав хвост, ушел в ванную на пушистый коврик. Правда, сначала хотел демонстративно устроиться в прихожей, чтобы подчеркнуть свое бесправное положение жалкого приживалы. Но понимая, что Глеб Платоныч попросту может не обратить внимания на его акцию протеста, решил, что грязный кусок резины возле двери – все же не самое лучшее место для его нежного тельца.
Достав второй бокал, Штольцев плеснул в него примирительную порцию благороднейшего напитка.
- Извини, у меня не очень богатый ассортимент на столе.
Однако смутило Нину не это. Немного придя в себя, она снова включила логику.
- А что за повод для банкета среди недели? – подозрительно спросила она. – За тобой такого не водилось.
- Вот это и есть повод. Давай выпьем. Нина. Ты замечательная женщина. И я отдаю себе отчет, что на моем месте, действительно, хотела бы оказаться толпа мужчин. Но я сказал, что не хочу обманывать тебя. У меня есть идеал отношений, идеал семьи. Он был и раньше, внутри. Семья – это святое. Это без обмана, без фальши и игры. Когда всецело доверяешь другому. Когда уверен, что от тебя не отвернутся, не предадут, даже если весь мир будет считать, что ты подонок. Когда понимаешь без слов. Когда шестое чувство говорит – рядом твой человек, единственный на свете, посланный Судьбой. Когда рядом с ним забываешь обо всем…
Если бы Нина была кошкой, то ее зрачки наверняка уже превратились бы в полоски лезвия, когти нервно впились бы в кресло, а хвост гневно метался бы из стороны в сторону. Но кошкой она не была, поэтому позволила себе только до боли впиться собственными ногтями в ладони. Сидя на подоконнике, она чувствовала тоску и отчаяние. Сейчас ее захлестывала злоба. Несомненно, Штольцев влюбился, и озвучиваемое представление о семье - не гипотетические умозаключения! Каждое слово дышит любовью. К конкретному адресату. Но…Он сидел один и хлестал коньяк. Возможно, соперница замужем или еще какое-то препятствие есть, чтобы не быть с ним. Но в том, что причина в другой женщине, она уже не сомневалась.
Самые яркие эмоции выплеснуты, потеря оплакана, поэтому Нина начала лихорадочно соображать, как быть дальше.
Первое. Пусть считает, что она поверила в абстрактность сказанного. Второе. Нет худа без добра. Пострадает, и вернется к ней за утешением. Третье. Не захочет возвращаться, тогда мы еще посмотрим, на чьей улице будет праздник….
- Нина, я тебе благодарен за все. И ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, пока не найдешь следующего мужа. Я им быть не могу. Свое видение семьи я озвучил. Оно для меня неосуществимо, а по-другому я не хочу. Я не буду жениться. Никогда. Прости меня. А использовать тебя для удовлетворения мужских потребностей – это недостойно. Я тебя слишком уважаю. Давай я вызову такси. И купи себе платье, я оплачу.
Предательский коктейль из двойного стресса и коньяка сослужил плохую службу. Глеб не заметил, что вместо вполне приемлемого объяснения причины расставания он выплеснул всю свою боль, которая не укрылась от бдительности покинутой подруги. И вместо женщины, нуждающейся в сочувствии и поддержке, он получил мстительную амазонку, собирающуюся поставить свой тонкий каблучок на тропу войны.
- Хорошо. Я вижу, что тебе нужно отдохнуть. Я уважаю твое решение, - дождавшись сообщения диспетчера о номере машины, она покинула квартиру.
Завтра на работу… Вернее, уже давно, как сегодня. Он пытался обезболить спиртным душу. Не получалось. Тогда Глеб призвал на помощь силу воли и рассудок. Сам же сказал Нине – есть кот, работа и друзья. Работа утром. Друзей в три часа ночи дергать чревато. Зато кот рядом. Смешной, ушастый, нелепый, но такой чуткий, понимающий. Теплый, даже горячий. Он вспомнил, как этот чудик лизнул его руку, как безропотно направился к двери, ожидая пинка Судьбы. Умиление окатило мужчину мягкой волной. Затем всплыла картина обнаженных ягодиц Нины с яркими следами кошачьих лап. Он усмехнулся. Нельзя сказать, что поведение подопечного вызвало в нем гнев. Скорей позабавило. Но поговорить по душам стоило.
- Харитон! – требовательно позвал он. – Иди сюда.
Обиженно дремавший на коврике поборник нравственности не стал делать вид, что не слышит. Он поднялся и, вышагивая с достоинством, подошел к Глебу, не собираясь напоминать, что тот занял кресло, которое сам же ему выделил.
Сел перед хозяином и вопросительно посмотрел на него, выражая своим видом самое почтительное внимание.
Штольцев наклонился и, взяв одной рукой животное под брюшко, поднял на уровень глаз.
- Кот! Ты прежде всего кот, а не моя совесть. Я тебя кормлю. Убираю твой лоток. И поэтому, братец, ты не имеешь морального права выказывать свое неуважение к моим гостям. Ты зачем Нине шкурку попортил? Мог бы просто отпрыгнуть! А ты нахулиганил. Тебе не стыдно?
Замешательство нежданной гостьи дало Глебу возможность немного подумать и прийти к выводу, сделанному до него наверно за много веков – нет худа без добра. Нина избавила его от мучительного оттягивания разговора и лихорадочного поиска наименее болезненного варианта.
Ошеломленная неожиданным нападением кресла, Нина не сразу поняла смысл сказанного - настолько это не вязалось со стилем жизни Штольцева и полным отсутствием у него любви к домашним животным.
- Твой …кот? – недоверчиво переспросила она.
- Мой кот, - развеял ее сомнения мужчина.
- Ну, знаешь ли, тогда держал бы его на привязи! Или ты специально научил его на людей бросаться? – оторопь прошла, и Нина начала заводиться.
- Нина, он на тебя не бросался – ты же чуть на него не села! И тем более, это его кресло, - успокаивающе произнес Глеб.
- Его кресло?! Ах, вот как! Значит, у этого облезлого уродца в твоем доме есть собственное кресло, а у меня нет?! И как это понимать - ты за месяц не соизволил позвонить?! Позвонила тебе я сама, и что услышала? «Приеду, поговорим!» Ты приехал, и что? Глеб, неужели я заслужила такое отношение?! – ее ноздри возмущенно раздувались, в темных глазах, казалось, мелькал огонь. В гневе она топнула ногой и приготовилась к сказанному присовокупить стенания о лучших годах, потраченных на этого черствого мужчину. Однако, натолкнувшись на взгляд Глеба, в котором явно отсутствовало желание продолжать диалог в заданном формате, она осеклась. Терзавшие ее подозрения обрели четкие контуры, и она сбавила обороты.
- Ты жесток, Глеб. Ты ведешь себя так, будто ничего не случилось. Посмотри, что он со мной сделал!
Она крутанулась на каблуках и задрала подол платья. Тоненькие веревочки, по какому-то недоразумению именующие себя нижним бельем, позволили взору Штольцева лицезреть ее безупречные ягодицы. Одна из них была украшена тремя царапинами.
Воспоминания, вопреки воле хозяина, начали протискиваться в мозг, настырно преодолевая все заслоны, выстроенные болью и алкоголем.
Будь это месяц назад, его руки уже жадно ласкали бы эти совершенные полусферы. Не останавливаясь, забирались бы дальше и дальше. Глеб, словно физически, ощутил в своей ладони упругую, практически девичью грудь. И платье вместе с его штанами валялось бы уже неизвестно где.
Да, Нина умела его завести. И надо сказать, делала это умело… Ей ничего не стоило через полгорода проехать на такси к нему без трусиков. И об этом, сидя еще в машине, сообщить по телефону, заставляя его мучиться догадками – слышал таксист ее слова или нет.
А еще приходилось ему и в разгар совещания получить пакет с сообщением, что в нем важная улика. Хорошо, реакция не подводила, и он успевал закрыть его раньше, чем присутствующие могли увидеть кружевные бикини. Хотя по зверскому выражению его лица в тот момент многие догадывались, что к работе пакет отношения не имеет. Он бесился, но вернуться к повестке дня сразу не мог.
Нина. Нинель. Страсть. Драйв. Кураж. И игра. Глеб вздохнул, отгоняя видения.
- Сейчас я схожу за аптечкой в машину и обработаю твои раны.
Вернувшись через несколько минут, он максимально хладнокровно смазал царапины йодом, достойно выйдя из пикантной ситуации. И даже призывный прогиб в пояснице у пациентки не заставил его дрогнуть.
Нина была в шоке. Ее холеное, дышащее страстью тело не вызвало ожидаемой реакции. Устал? Болен? Слишком пьян? Ей представилось большое зеркало, которое она держала в руках. И вот по нему расползаются трещины, оно разлетается на куски, и она тщетно пытается хоть что-то удержать. Но осколки выскальзывают, разбиваясь с оглушительным звоном, не оставляя никакой надежды сохранить даже малейшую частичку прошлого.
- Кстати, платье он тоже повредил, - пытаясь быть спокойной, констатировала она.
- Я куплю тебе новое. Присядь, пожалуйста. Нина, прости, я должен был сразу по приезду тебе сказать. Нам нужно расстаться. Я не хочу быть подлецом, отнимая твое время. Женитьба не для меня.
Нина присела на диван, в упор глядя на Глеба.
- У тебя есть другая?
- Нет. У меня есть только кот, работа и друзья.
- Штольцев! Ты подлец и есть. Ты пренебрегаешь мною, женщиной, которая любит лишь тебя.
- Я не пренебрегаю тобой. Просто не вижу смысла быть вместе. Не могу.
- То есть ты хочешь сказать, что и мужские потребности ты будешь удовлетворять с котом, работой и друзьями?
- Нина, не передергивай.
- Я не передергиваю. Я просто мыслю логически. В отличие от подавляющего большинства обладательниц вагины, я умею это делать. Если у тебя нет другой женщины, и ты отказываешься от меня, значит, любая случайная клуша будет тебе предпочтительней меня. Ты брезгуешь мной?! – на глазах Нины показались слезы. - Знаешь, все можно пережить. Твою злость, гнев, даже ненависть, но безразличие… Я для тебя пустое место…- голос женщины звучал глухо, каждое слово давалось ей с надрывом. – Ты прав, я пустое место. У меня нет кота. Нет работы. А подруги, я уверена, будут озабочены только одним – как на них будет сидеть траурный наряд. Что ж…это плата за мой выбор. Прощай.
Она встала. И не оглядываясь, подошла к окну, резко распахнула его и забралась на подоконник. Штольцев, слишком много потративший душевных сил, огорченно посмотрел на нее.
- Нина, не дури!!! Я знаю, что ты эксцентричная женщина, но сейчас, честное слово, совсем не то время. Я устал, как собака.
Потерянный вид мужчины и отсутствие той реакции, на которую она рассчитывала, окончательно взбесили Нину.
- Теперь ты загнешься от мук совести. Не хочешь, чтобы мы были вместе, так мучайся!
Штольцев устало посмотрел на нее.
- Нина. Ты права. Мы будем вместе. Слезай с подоконника, - с этими словами он поднялся с кресла и, подойдя к окну, протянул женщине руку. - Пойдем со мной.
- Нет. Не обманывай меня. Ты просто не хочешь, чтоб я сидела на краю пропасти в семь этажей. Так я сделаю это в другом месте. Мне уже все равно. Меня и так нет. Я не существую, - слезы катились по щекам Нины, и трагичность в ее голосе была неподдельной. Плакала женщина, которая потеряла себя. Ее суть, ее дерзкая натура, способная мужчин сводить с ума, оказались ненужными для единственного человека, которого она не могла до конца завоевать.
- Ты же знаешь, я слов на ветер не бросаю. Самурайский кодекс «Бусидо». Если ты только сама откажешься разделить мой путь, - несмотря на изрядное количество коньяка, убаюкивающе ласкавшего стенки желудка, голос Глеба был тверд. Это невольно внушало мысль, что и дела его будут такими же.
Он уверенно снял Нину с подоконника, крепко сжал ее запястье и потащил на кухню. Свободной рукой взял два табурета, и уже с ними они прошествовали в другую комнату, где был балкон.
Глеб жил в одном из сталинских домов, в «антиквариате», как он сам говорил. И балкон представлял собой открытую всем ветрам и дождям небольшую площадку, огражденную чугунными литыми решетками.
«Надо же, - удивился он, - живые!» Однажды, покупая Нине цветы, он поддался чарам продавщицы и купил вечноцветущую мини-клумбу в вазоне. Выставив ее на балкон, иронично сравнивал себя с пенсионером, которого потянуло к земле. Любование длилось недолго, и вскоре он про нее забыл. Поэтому сейчас был несказанно удивлен, полагая, что без полива цветы выжили только благодаря уважению к нему.
Не отпуская руки Нины, он поставил табуреты вплотную к решетке и скомандовал:
- Снимай туфли!
Нина опешила.
- Зачем?
- А ты хочешь себе ноги переломать, спрыгивая с седьмого этажа на каблуках?
С этими словами он встал на табурет и потянул женщину за собой.
- Хочешь умереть – я с тобой! И мы будем вместе!
- Штольцев, ты сумасшедший! - сбитая с толку, Нина ошарашено смотрела на него.
- Не говори громко, ты первая узнала мою тайну, - старательно пряча малейшую тень шутки, ответил Штольцев.
- Иди ты к черту! Чокнутый, ненормальный, маньяк! Ты уверен, что пулю, которая влетела в твою безбашенную голову, врачи вынули? – Нина продолжала по инерции ругаться, испытывая колоссальное облегчение. Один стресс был нейтрализован другим, как в разы гасится ярость волны, опрометчиво набросившейся на мол.
Не задумываясь, выпрыгнет из окна или нет, она полностью отдалась своему отчаянию. Взлелеяла и, надев нимб мученичества, хотела прежде всего вызвать в Глебе чувства, эмоции, то, что ей удавалось всегда.
Пусть это будет злость, гнев, страх – только не равнодушие, только не безразличие. Если есть яркие эмоции – значит не все еще потеряно, значит можно вернуть. Безразличие подобно бездне – оттуда не возвращаются.
Глеб же, как всегда, ушел из ловушки, разорвав шаблон, перехватил инициативу, не оставив ей выбора.
Штольцев понял, что все обошлось. Трупов и истерик уже не будет, осталось самое важное. Самое важное и самое трудное – расстаться так, чтобы сохранить то хорошее, что было. В память о том, что было. Он невесело усмехнулся каламбуру. Месяц назад ему казалось, что Нина будет всегда. Всегда будет его непростой, но насыщенной личной жизнью. Теперь это стало невозможным.
- Пойдем в комнату. Мы сейчас немного в разных системах измерения, предлагаю хоть чуть- чуть выровнять градус. Во мне 76и 6, а в тебе только 36 и 6, - Глеб, отпустив запястье Нины, примирительно взял ее кисть.
Усадив гостью в свое кресло, он бесцеремонно подвинул Харитона, совершенно не опасаясь за свою филейную часть. А чтобы тот не обиделся, ласково потрепал его сморщенный загривок. Однако кот категорически не захотел присутствовать при акте морального разложения хозяина (а именно так он расценил затянувшееся присутствие посторонней дамы). Он с фырканьем слез с кресла и, возмущенно задрав хвост, ушел в ванную на пушистый коврик. Правда, сначала хотел демонстративно устроиться в прихожей, чтобы подчеркнуть свое бесправное положение жалкого приживалы. Но понимая, что Глеб Платоныч попросту может не обратить внимания на его акцию протеста, решил, что грязный кусок резины возле двери – все же не самое лучшее место для его нежного тельца.
Достав второй бокал, Штольцев плеснул в него примирительную порцию благороднейшего напитка.
- Извини, у меня не очень богатый ассортимент на столе.
Однако смутило Нину не это. Немного придя в себя, она снова включила логику.
- А что за повод для банкета среди недели? – подозрительно спросила она. – За тобой такого не водилось.
- Вот это и есть повод. Давай выпьем. Нина. Ты замечательная женщина. И я отдаю себе отчет, что на моем месте, действительно, хотела бы оказаться толпа мужчин. Но я сказал, что не хочу обманывать тебя. У меня есть идеал отношений, идеал семьи. Он был и раньше, внутри. Семья – это святое. Это без обмана, без фальши и игры. Когда всецело доверяешь другому. Когда уверен, что от тебя не отвернутся, не предадут, даже если весь мир будет считать, что ты подонок. Когда понимаешь без слов. Когда шестое чувство говорит – рядом твой человек, единственный на свете, посланный Судьбой. Когда рядом с ним забываешь обо всем…
Если бы Нина была кошкой, то ее зрачки наверняка уже превратились бы в полоски лезвия, когти нервно впились бы в кресло, а хвост гневно метался бы из стороны в сторону. Но кошкой она не была, поэтому позволила себе только до боли впиться собственными ногтями в ладони. Сидя на подоконнике, она чувствовала тоску и отчаяние. Сейчас ее захлестывала злоба. Несомненно, Штольцев влюбился, и озвучиваемое представление о семье - не гипотетические умозаключения! Каждое слово дышит любовью. К конкретному адресату. Но…Он сидел один и хлестал коньяк. Возможно, соперница замужем или еще какое-то препятствие есть, чтобы не быть с ним. Но в том, что причина в другой женщине, она уже не сомневалась.
Самые яркие эмоции выплеснуты, потеря оплакана, поэтому Нина начала лихорадочно соображать, как быть дальше.
Первое. Пусть считает, что она поверила в абстрактность сказанного. Второе. Нет худа без добра. Пострадает, и вернется к ней за утешением. Третье. Не захочет возвращаться, тогда мы еще посмотрим, на чьей улице будет праздник….
- Нина, я тебе благодарен за все. И ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь, пока не найдешь следующего мужа. Я им быть не могу. Свое видение семьи я озвучил. Оно для меня неосуществимо, а по-другому я не хочу. Я не буду жениться. Никогда. Прости меня. А использовать тебя для удовлетворения мужских потребностей – это недостойно. Я тебя слишком уважаю. Давай я вызову такси. И купи себе платье, я оплачу.
Предательский коктейль из двойного стресса и коньяка сослужил плохую службу. Глеб не заметил, что вместо вполне приемлемого объяснения причины расставания он выплеснул всю свою боль, которая не укрылась от бдительности покинутой подруги. И вместо женщины, нуждающейся в сочувствии и поддержке, он получил мстительную амазонку, собирающуюся поставить свой тонкий каблучок на тропу войны.
- Хорошо. Я вижу, что тебе нужно отдохнуть. Я уважаю твое решение, - дождавшись сообщения диспетчера о номере машины, она покинула квартиру.
ГЛАВА 18
Завтра на работу… Вернее, уже давно, как сегодня. Он пытался обезболить спиртным душу. Не получалось. Тогда Глеб призвал на помощь силу воли и рассудок. Сам же сказал Нине – есть кот, работа и друзья. Работа утром. Друзей в три часа ночи дергать чревато. Зато кот рядом. Смешной, ушастый, нелепый, но такой чуткий, понимающий. Теплый, даже горячий. Он вспомнил, как этот чудик лизнул его руку, как безропотно направился к двери, ожидая пинка Судьбы. Умиление окатило мужчину мягкой волной. Затем всплыла картина обнаженных ягодиц Нины с яркими следами кошачьих лап. Он усмехнулся. Нельзя сказать, что поведение подопечного вызвало в нем гнев. Скорей позабавило. Но поговорить по душам стоило.
- Харитон! – требовательно позвал он. – Иди сюда.
Обиженно дремавший на коврике поборник нравственности не стал делать вид, что не слышит. Он поднялся и, вышагивая с достоинством, подошел к Глебу, не собираясь напоминать, что тот занял кресло, которое сам же ему выделил.
Сел перед хозяином и вопросительно посмотрел на него, выражая своим видом самое почтительное внимание.
Штольцев наклонился и, взяв одной рукой животное под брюшко, поднял на уровень глаз.
- Кот! Ты прежде всего кот, а не моя совесть. Я тебя кормлю. Убираю твой лоток. И поэтому, братец, ты не имеешь морального права выказывать свое неуважение к моим гостям. Ты зачем Нине шкурку попортил? Мог бы просто отпрыгнуть! А ты нахулиганил. Тебе не стыдно?
