Длинные волосы выдавали натуру рисковую, но благородную. Ревность окончательно лишила Глеба сил к сопротивлению, и армия его сомнений и терзаний захватила ключевые посты.
Незнакомец, несомненно, был дорог Анне, раз она его рисовала.
Тараканы праздновали победу. Глеб хотел уже отложить альбом, чтобы не терзать себя, но последняя отчаянная попытка удержать позиции здравого смысла заставила его руку перелистнуть страницу.
Побросав оружие, тараканы ретировались – на второй странице он увидел свой портрет. И уже на смену похоронному настроению пришла трепетная надежда – она рисовала его почти в бессознательном состоянии. Волнуясь, как юноша, он открыл еще одну страницу – и надежда окрепла. Он разбудит ее чувства! Теперь можно не сомневаться – любовь Анны не умерла! На третьем рисунке они целовались...
Серьезный мужчина, каковым он себя позиционировал, от умиления готов был целовать бумагу, однако побоялся шокировать кота. Тот и так напереживался из-за их размолвки. И сейчас, осторожно крадясь в спальню к Анне, он вопросительно смотрел на хозяина.
Глеб понимал, что выбор действий у него небольшой. Либо нужно сделать так, чтобы Анна вспомнила о том, что было, либо заново добиться ее любви. Не только о себе он беспокоился. Харитон. Этот лысый ушастик казался ему посланцем инопланетного разума, которого по ошибке внедрили в такую смешную оболочку. Если они с Анной расстанутся, кот точно заболеет, потому что будет разрываться между мужской суровой дружбой (и полуспартанским существованием) и блаженной вседозволенностью.
Едва эмоции немного поулеглись, новоиспеченный ценитель искусства, снова вернулся к первому рисунку. Надо же, у него, видать, от ревности в мозгу помутнело.
Может это отец?! Глеб поставил портрет на спинку кресла и отошел на несколько шагов. Несмотря на коньячную амортизацию, определенно замедлившую мыслительную деятельность, в мозгу взорвалась картинка – Эмма прячет фотографии с комода в сумку. Несомненно, на той, что он успел увидеть, был этот человек!
Очередная загадка Анны. Теперь понятно, почему из всех возможных котов, она с помойки притащила именно сфинкса, такое же воплощение тайны, как и она сама.
У Анны со сном тоже не все удачно сложилось. Ворочаясь с боку на бок, она мучительно искала ответы на вопросы, которые толпой ждали аудиенции. И ни на каком из них остановиться не могла. Сможет ли она вернуться в балет? Как стать самостоятельной? И один, неотвязный - почему она сказала, что не любит? Ведь если кого-то и любить, то только его, своего защитника – не балетных же мальчиков?!
Он такой сильный, решительный. В его руках она чувствовала себя в безопасности. Неужели эти руки еще и ласкали ее?! А как? Девушка представила красивую ладонь с длинными пальцами…
«Анна Викторовна! Не пристало барышне размышлять об этом!» - Тетя Липа умела отравить редкие семейные встречи. Слава Богу, нашелся безумец, который посчитал счастьем увезти ее в Австралию. О чем это она? Если верить Глебу – наедине с собой она могла позволить называть его так - так она совсем не барышня. От этой мысли робкая стая бабочек вспорхнула в животе и, обласкав своими трепетными крылышками, метнулась в самый низ. Как это было? «А ты пойди и спроси, как это было», - неизвестно откуда появилась шальная мысль и тут же с официальным порицанием и тайным сожалением была изгнана. Перевернувшись не один десяток раз, она все-таки уснула.
Утром, чувствуя себя полностью разбитой, она поплелась в ванную, чтобы освежить тело и голову. Погруженная в размышления, не заметила, как почти натолкнулась на обнаженный торс Глеба.
Раздетый до пояса, он брился. Девушка замерла, как перед произведением искусства. Замерли и ее мысли. Она любовалась, даже не думая о том, что это нескромно. Широкие плечи заворачивали, хотелось пройтись по ним пальчиками и, прочертив дорожку по ложбинке позвоночника, охватить ладонями стройную талию. При каждом движении мускулы перекатывались под гладкой кожей, дразня своей энергией. Неизвестно, какие мысли пришли бы еще в голову Анне, но Глеб, почувствовав взгляд, обернулся. Глаза девушки еще хранили то неосознаваемое ею самой сияние, по которому можно безошибочно определить….степень заинтересованности.
- Сейчас я закончу, - Штольцев думал, что скажет это нейтрально, слегка снисходительно, как и полагается по отношению к опекаемым. Однако… что-то пошло не так. Вопреки железной воле и благим намерениям, голос его сел. В горле словно застрял комок ваты, который никак не хотел растворяться. Поэтому его сообщение о том, что ванная сейчас освободится, прозвучало как «Я хочу тебя!»
Наверное, Анна и не расслышала этих слов, так как ей хватило горячего взгляда Глеба и звука его низкого голоса, чтобы забыть стереть с лица однозначно читаемое выражение.
Небольшое, почти замкнутое пространство словно наэлектризовалось. Казалось, одна искорка и произойдет взрыв. Не желая размышлять обо всех «почему нет», боясь упустить эти судьбоносные мгновения, мужчина решил действовать. Развернувшись к Анне всем корпусом, не отводя взгляда, горящего желанием, стащил с крючка полотенце. Не глядя, вытер пену, не всю, второпях оставляя кое-где клочки, будто от бороды Деда Мороза, и подошел вплотную к застывшей в волнении девушке.
Гулкий стук одного сердца отозвался отчетливым эхом в другом. Воздух словно накалился и, обжигая, уже не мог плавно и естественно входить в легкие. И чтобы их не разорвало, единственным выходом мог стать только поцелуй, спасительное слияние губ и одно дыхание на двоих.
Внезапно из кухни донеслось шипение, в этой звенящей атмосфере, показавшееся оглушительным, и следом, как ядовитый газ, отравивший волшебство, потянуло горелым кофе.
Анна вздрогнула.
- Ой, у вас, кажется, молоко убежало,- брякнула она - совсем некстати прилетело из далекого детства приветом от Карлсона. И пятясь, девушка ретировалась на кухню, так как совершенно растерялась.
Глеб, ругая почем зря свой утренний ритуал, с великой досадой собрался вернуться к прерванному процессу. Однако не успел он снова нанести пену, как услышал стук, легкий вскрик и отчаянное «мяу» Харитона.
«Удалушечка – хозяюшка!» - уже завелся внутри строгий воспитатель, и Штольцев помчался на кухню. Анна стояла у плиты и трясла покрасневшей кистью. Виноватое выражение глаз отчетливо проглядывало сквозь слезы.
- Ручка оторвалась, - всхлипывая, оправдывалась она, показывая на валявшуюся на полу турку, расплывшуюся кляксой лужу кофе и испуганного кота, хвосту которого, очевидно, тоже пришлось отведать бодрящего напитка.
Но Харитон – представитель мужского пола, поэтому первую помощь оказывать нужно было сначала барышне. Глеб подбежал к ней, молча развернув к мойке, сунул ее руку под струю воды. И тут в его мозгу выстрелило: «Де жавю». Он потряс головой, будто отгоняя какое - то видение – но видение очаровательно хлюпало носом и не собиралось исчезать. Ну не может быть! Сердце пропустило несколько ударов…
По мере того, как ледяная струя охлаждала кожу, в душе Анны разгорался пожар. Она вспомнила, как больше месяца назад, этот потрясающий мужчина так же держал ее руку под краном, только тогда он назидательно бубнил…и..
Словно в фильме на ускоренной перемотке, перед ней замелькали картинки. Пляж. Глеб, гладящий ее ноги. Пикники. Старец Авдей. Гроза. Мышка. Ей показалось, что мозг готов взорваться. Ведь только этот кусок ее жизни был пронзительно, сказочно счастливым! И как она могла поддаться тому мерзкому голосу, который требовал его забыть. Высвободив руку, она развернулась к Глебу и собиралась отчетливо произнести:
- Я вспомнила!
Но тот еще раньше понял, что произошло, и половину слова поймал губами. Приник так жадно и отчаянно, будто боялся, что она исчезнет, и хотел удержать ее этим сумасшедшим, долгожданным поцелуем.
От потрясения у Анны подогнулись ноги, и Глеб, подхватив ее, как пушинку, с трудом оторвался от любимых губ и пытливо посмотрел в глаза. Словно растаяли льдинки, заброшенные Снежной королевой в сердце Анны - в глазах, от синевы которых еще недавно веяло прохладой, сейчас светилась теплота, неверие в случившееся и восторг, который Глеб, теша свое мужское тщеславие, приписал поцелую.
Потерявший голову от счастья, он закружил ее по кухне, не заботясь о том, что вся посуда может оказаться в зоне поражения. Анна, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, едва не расплакалась.
Оказавшись на руках своего мужчины, о котором даже и не мечтала раньше, она словно проснулась после кошмарного сна. Тепло, исходившее от его груди, от его сильных, надежных рук и успокаивало, согревая, и будоражило одновременно.
- Мне страшно!- вдруг прошептала Анна. Будто натолкнувшись на невидимую преграду, Штольцев от неожиданности остановился и взволнованно посмотрел в глаза девушки. Расширившиеся зрачки сигнализировали о тревоге, неизвестно каким путем пробравшейся сквозь защиту, которую он тщательно выстраивал вокруг нее.
- Что случилось? – вырвалось у него.
- Глеб Платоныч! А вдруг я опять забуду? Я не хочу снова в пустоту! – она еще теснее прижалась к его крепкой груди, словно боясь, что кто-то отберет у нее этого мужчину, в которого уже буквально врастала всеми мыслями, чувствами, нервами.
- Фу.., - мужчина облегченно перевел дух. - Так, Анна Викторовна! Вы мне срываете производственный процесс – у меня планерка, но я не могу оставить вас с такими мыслями. Значит, мы сейчас все обговорим, а потом позавтракаем и я убегу.
Утро принесло такие сюрпризы, что его сердце еще не успело сбросить доспехи сдержанности. Но их броня уже трещала под стремительным напором чувств. От заполнившего всю душу восхитительного волнения, Глеб едва не подпрыгивал. Но изо всех сил старался сдерживаться. Правда, улыбка во весь рот никак не поддавалась контролю. Если бы не драгоценная ноша, он готов был сейчас сделать колесо, пройтись на руках по ограждению балкона – словом, совершить любое безумство, лишь бы унять хоть немного бешеный всплеск гормонов.
Он прошел в зал, радостно неся на руках свое хрупкое, изможденное передрягами, испуганное счастье. И плюхнувшись в кресло, усадил девушку на колени, как малыша на лошадку, – лицом к себе. Практически без задних мыслей поправил халатик, прикрыв оголившиеся коленки. Взяв ее ладошки в свои руки, он собрался прочитать лекцию о том, насколько необоснованны все ее страхи и волнения, и удостовериться, что был убедителен.
- Так. Анна Викторовна! Это мое официальное заявление. Мы женимся в ближайшее время, чтобы никто не посмел претендовать на тебя, пугать и всячески вредить. Мы уже живем под одной крышей, так что можешь убрать все «Вы » и все стеснения. Договорились?
Анна послушно кивнула, а Глеб, испытывая эйфорию от своего ораторства, продолжил.
- Я бы с удовольствием ухаживал за тобой, приглашал на свидания, водил в кино, в рестораны. Ну, сама понимаешь, мы не в том положении. Поэтому давай привыкай называть меня Глеб, можешь Глебушка. Как угодно, главное, что это произнесут твои губы. - И тут он опрометчиво уронил взгляд на ее губы – в волнении приоткрытые, они мгновенно заставили язык прилипнуть к небу.
Слова и дальнейшие аргументы испарились, и он забыл, что еще должен сказать. Тот адреналин, который уже взбудоражил его кровь, но был укрощен необходимостью успокоить Анну, тут же поднял голову. Что и повлекло неотвратимые изменения в организме. Буквально, потеряв дар речи, он снова поднял взгляд, ища ответ. Однако больше ничего не потребовалось. Они оба вспомнили их первый головокружительный взгляд на двоих. Они снова тонули в глазах друг друга. Неземное, едва ли не юпитерское притяжение и космическая невесомость, ощущение, что души, покинув оболочки, парят где-то в их собственном, рождающемся мире. Но в этом мире место не только для диалога душ. И уже в глазах любимого человека они отчетливо читают слова любви, желания, которое с каждой секундой становится горячей и горячей. Этот магический диалог был страстней и жарче любой близости.
Никто из них не слышал ни стука сердца, ни шумного дыхания, даже не осознавал границ своего тела.
Глеб опомнился только тогда, когда глаза Анны закрылись в истоме, гибкая спина изогнулась, а из ее уст вырвался низкий, страстный стон.
Ее руки лежали у него на плечах, ноготки впивались в кожу, его руки бессовестно блуждали по ее телу, сжимали талию, ласкали грудь и ягодицы. Пришел в себя он в критический момент: еще миг, и он бы не сдержался. И сейчас снова пришлось призвать на помощь всю силу воли, а также всех последователей Дао. Потому что разрушить то состояние блаженства, в котором находилась Анна и разъединиться, было просто немыслимо.
Этот стон, словно электрический разряд, вызвал ответную реакцию у мужчины. Он содрогнулся и резко подался вверх. Его мужская суть, прочно заблокировав все связи с разумом и контролем, рванулась навстречу женской, уже познавшей высшее блаженство. Сцепив зубы, он что-то нечленораздельно хрипло промычал. И в этом низком, почти утробном звуке, прозвучало все: торжество победителя, взлет на немыслимую вершину удовлетворенной страсти, покорность побежденного, безграничная нежность, любовь …
Еще тесней прижал он к себе девушку, обжигая пересохшими губами шею, ключицы, грудь. Еще раз приподнял ее за талию и резко притянул, вызвав еще один мощный взрыв, разметавший по ее телу миллионы ярчайших импульсов наслаждения. И уже не стон, а почти животный крик стал ответом на главный вопрос. Крик женщины, нашедшей своего мужчину, покорившейся ему и покорившей его.
Глеб нежно поглаживал ее еще вздрагивающую спину, осторожно касался ее губ. Он был безумно и бездумно счастлив. Из этого состояния его вырвал звук, которого он никак не ждал. Анна, всхлипывая, запустила пальцы в его жесткие, непокорные волосы, словно удовлетворяя давнее желание. Перехватив ее руки, мужчина поцеловал их и успокаивающе прошептал:
- Что случилось?! Я люблю тебя, моя женщина. Посланная Судьбой. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Немного придя в себя от пережитого потрясения, она обрела, наконец, возможность говорить:
- Счастлива, как сейчас?!
- Гарантирую!
- А где наша одежда? – растерянно озираясь вокруг, вдруг спросила Анна.
- Высшая магия. Я сам не знаю, как это случилось,– он довольно заулыбался.
- Глеб .., - она запнулась. Привычно просившееся отчество сейчас стало явно неуместным. – Глеб, - словно лаская его имя, повторила снова.
- Да, я здесь. Здесь.
- Если …я ..у меня , - Анна еще не знала, как сказать о том, что мучило ее: – Если я забеременею, мы не сможем пожениться, - выпалила она, словно сбрасывая с себя давивший груз.
Штольцев опешил. Все, что угодно. Вплоть до того, что она посланница иных миров, он мог переварить и принять.
Глаза ее снова наполнились слезами, прикрывшими тоску, извинение и боль.
- Ты смерти моей хочешь?- едва не выкрикнул он. Однако какая-никая жизненная мудрость у него все-таки имелась, поэтому решать вопросы он предпочитал по мере поступления.
Незнакомец, несомненно, был дорог Анне, раз она его рисовала.
Тараканы праздновали победу. Глеб хотел уже отложить альбом, чтобы не терзать себя, но последняя отчаянная попытка удержать позиции здравого смысла заставила его руку перелистнуть страницу.
Побросав оружие, тараканы ретировались – на второй странице он увидел свой портрет. И уже на смену похоронному настроению пришла трепетная надежда – она рисовала его почти в бессознательном состоянии. Волнуясь, как юноша, он открыл еще одну страницу – и надежда окрепла. Он разбудит ее чувства! Теперь можно не сомневаться – любовь Анны не умерла! На третьем рисунке они целовались...
Серьезный мужчина, каковым он себя позиционировал, от умиления готов был целовать бумагу, однако побоялся шокировать кота. Тот и так напереживался из-за их размолвки. И сейчас, осторожно крадясь в спальню к Анне, он вопросительно смотрел на хозяина.
Глеб понимал, что выбор действий у него небольшой. Либо нужно сделать так, чтобы Анна вспомнила о том, что было, либо заново добиться ее любви. Не только о себе он беспокоился. Харитон. Этот лысый ушастик казался ему посланцем инопланетного разума, которого по ошибке внедрили в такую смешную оболочку. Если они с Анной расстанутся, кот точно заболеет, потому что будет разрываться между мужской суровой дружбой (и полуспартанским существованием) и блаженной вседозволенностью.
Едва эмоции немного поулеглись, новоиспеченный ценитель искусства, снова вернулся к первому рисунку. Надо же, у него, видать, от ревности в мозгу помутнело.
Может это отец?! Глеб поставил портрет на спинку кресла и отошел на несколько шагов. Несмотря на коньячную амортизацию, определенно замедлившую мыслительную деятельность, в мозгу взорвалась картинка – Эмма прячет фотографии с комода в сумку. Несомненно, на той, что он успел увидеть, был этот человек!
Очередная загадка Анны. Теперь понятно, почему из всех возможных котов, она с помойки притащила именно сфинкса, такое же воплощение тайны, как и она сама.
У Анны со сном тоже не все удачно сложилось. Ворочаясь с боку на бок, она мучительно искала ответы на вопросы, которые толпой ждали аудиенции. И ни на каком из них остановиться не могла. Сможет ли она вернуться в балет? Как стать самостоятельной? И один, неотвязный - почему она сказала, что не любит? Ведь если кого-то и любить, то только его, своего защитника – не балетных же мальчиков?!
Он такой сильный, решительный. В его руках она чувствовала себя в безопасности. Неужели эти руки еще и ласкали ее?! А как? Девушка представила красивую ладонь с длинными пальцами…
«Анна Викторовна! Не пристало барышне размышлять об этом!» - Тетя Липа умела отравить редкие семейные встречи. Слава Богу, нашелся безумец, который посчитал счастьем увезти ее в Австралию. О чем это она? Если верить Глебу – наедине с собой она могла позволить называть его так - так она совсем не барышня. От этой мысли робкая стая бабочек вспорхнула в животе и, обласкав своими трепетными крылышками, метнулась в самый низ. Как это было? «А ты пойди и спроси, как это было», - неизвестно откуда появилась шальная мысль и тут же с официальным порицанием и тайным сожалением была изгнана. Перевернувшись не один десяток раз, она все-таки уснула.
ГЛАВА 26
Утром, чувствуя себя полностью разбитой, она поплелась в ванную, чтобы освежить тело и голову. Погруженная в размышления, не заметила, как почти натолкнулась на обнаженный торс Глеба.
Раздетый до пояса, он брился. Девушка замерла, как перед произведением искусства. Замерли и ее мысли. Она любовалась, даже не думая о том, что это нескромно. Широкие плечи заворачивали, хотелось пройтись по ним пальчиками и, прочертив дорожку по ложбинке позвоночника, охватить ладонями стройную талию. При каждом движении мускулы перекатывались под гладкой кожей, дразня своей энергией. Неизвестно, какие мысли пришли бы еще в голову Анне, но Глеб, почувствовав взгляд, обернулся. Глаза девушки еще хранили то неосознаваемое ею самой сияние, по которому можно безошибочно определить….степень заинтересованности.
- Сейчас я закончу, - Штольцев думал, что скажет это нейтрально, слегка снисходительно, как и полагается по отношению к опекаемым. Однако… что-то пошло не так. Вопреки железной воле и благим намерениям, голос его сел. В горле словно застрял комок ваты, который никак не хотел растворяться. Поэтому его сообщение о том, что ванная сейчас освободится, прозвучало как «Я хочу тебя!»
Наверное, Анна и не расслышала этих слов, так как ей хватило горячего взгляда Глеба и звука его низкого голоса, чтобы забыть стереть с лица однозначно читаемое выражение.
Небольшое, почти замкнутое пространство словно наэлектризовалось. Казалось, одна искорка и произойдет взрыв. Не желая размышлять обо всех «почему нет», боясь упустить эти судьбоносные мгновения, мужчина решил действовать. Развернувшись к Анне всем корпусом, не отводя взгляда, горящего желанием, стащил с крючка полотенце. Не глядя, вытер пену, не всю, второпях оставляя кое-где клочки, будто от бороды Деда Мороза, и подошел вплотную к застывшей в волнении девушке.
Гулкий стук одного сердца отозвался отчетливым эхом в другом. Воздух словно накалился и, обжигая, уже не мог плавно и естественно входить в легкие. И чтобы их не разорвало, единственным выходом мог стать только поцелуй, спасительное слияние губ и одно дыхание на двоих.
Внезапно из кухни донеслось шипение, в этой звенящей атмосфере, показавшееся оглушительным, и следом, как ядовитый газ, отравивший волшебство, потянуло горелым кофе.
Анна вздрогнула.
- Ой, у вас, кажется, молоко убежало,- брякнула она - совсем некстати прилетело из далекого детства приветом от Карлсона. И пятясь, девушка ретировалась на кухню, так как совершенно растерялась.
Глеб, ругая почем зря свой утренний ритуал, с великой досадой собрался вернуться к прерванному процессу. Однако не успел он снова нанести пену, как услышал стук, легкий вскрик и отчаянное «мяу» Харитона.
«Удалушечка – хозяюшка!» - уже завелся внутри строгий воспитатель, и Штольцев помчался на кухню. Анна стояла у плиты и трясла покрасневшей кистью. Виноватое выражение глаз отчетливо проглядывало сквозь слезы.
- Ручка оторвалась, - всхлипывая, оправдывалась она, показывая на валявшуюся на полу турку, расплывшуюся кляксой лужу кофе и испуганного кота, хвосту которого, очевидно, тоже пришлось отведать бодрящего напитка.
Но Харитон – представитель мужского пола, поэтому первую помощь оказывать нужно было сначала барышне. Глеб подбежал к ней, молча развернув к мойке, сунул ее руку под струю воды. И тут в его мозгу выстрелило: «Де жавю». Он потряс головой, будто отгоняя какое - то видение – но видение очаровательно хлюпало носом и не собиралось исчезать. Ну не может быть! Сердце пропустило несколько ударов…
По мере того, как ледяная струя охлаждала кожу, в душе Анны разгорался пожар. Она вспомнила, как больше месяца назад, этот потрясающий мужчина так же держал ее руку под краном, только тогда он назидательно бубнил…и..
Словно в фильме на ускоренной перемотке, перед ней замелькали картинки. Пляж. Глеб, гладящий ее ноги. Пикники. Старец Авдей. Гроза. Мышка. Ей показалось, что мозг готов взорваться. Ведь только этот кусок ее жизни был пронзительно, сказочно счастливым! И как она могла поддаться тому мерзкому голосу, который требовал его забыть. Высвободив руку, она развернулась к Глебу и собиралась отчетливо произнести:
- Я вспомнила!
Но тот еще раньше понял, что произошло, и половину слова поймал губами. Приник так жадно и отчаянно, будто боялся, что она исчезнет, и хотел удержать ее этим сумасшедшим, долгожданным поцелуем.
От потрясения у Анны подогнулись ноги, и Глеб, подхватив ее, как пушинку, с трудом оторвался от любимых губ и пытливо посмотрел в глаза. Словно растаяли льдинки, заброшенные Снежной королевой в сердце Анны - в глазах, от синевы которых еще недавно веяло прохладой, сейчас светилась теплота, неверие в случившееся и восторг, который Глеб, теша свое мужское тщеславие, приписал поцелую.
Потерявший голову от счастья, он закружил ее по кухне, не заботясь о том, что вся посуда может оказаться в зоне поражения. Анна, не в силах справиться с нахлынувшими чувствами, едва не расплакалась.
Оказавшись на руках своего мужчины, о котором даже и не мечтала раньше, она словно проснулась после кошмарного сна. Тепло, исходившее от его груди, от его сильных, надежных рук и успокаивало, согревая, и будоражило одновременно.
- Мне страшно!- вдруг прошептала Анна. Будто натолкнувшись на невидимую преграду, Штольцев от неожиданности остановился и взволнованно посмотрел в глаза девушки. Расширившиеся зрачки сигнализировали о тревоге, неизвестно каким путем пробравшейся сквозь защиту, которую он тщательно выстраивал вокруг нее.
- Что случилось? – вырвалось у него.
- Глеб Платоныч! А вдруг я опять забуду? Я не хочу снова в пустоту! – она еще теснее прижалась к его крепкой груди, словно боясь, что кто-то отберет у нее этого мужчину, в которого уже буквально врастала всеми мыслями, чувствами, нервами.
- Фу.., - мужчина облегченно перевел дух. - Так, Анна Викторовна! Вы мне срываете производственный процесс – у меня планерка, но я не могу оставить вас с такими мыслями. Значит, мы сейчас все обговорим, а потом позавтракаем и я убегу.
Утро принесло такие сюрпризы, что его сердце еще не успело сбросить доспехи сдержанности. Но их броня уже трещала под стремительным напором чувств. От заполнившего всю душу восхитительного волнения, Глеб едва не подпрыгивал. Но изо всех сил старался сдерживаться. Правда, улыбка во весь рот никак не поддавалась контролю. Если бы не драгоценная ноша, он готов был сейчас сделать колесо, пройтись на руках по ограждению балкона – словом, совершить любое безумство, лишь бы унять хоть немного бешеный всплеск гормонов.
Он прошел в зал, радостно неся на руках свое хрупкое, изможденное передрягами, испуганное счастье. И плюхнувшись в кресло, усадил девушку на колени, как малыша на лошадку, – лицом к себе. Практически без задних мыслей поправил халатик, прикрыв оголившиеся коленки. Взяв ее ладошки в свои руки, он собрался прочитать лекцию о том, насколько необоснованны все ее страхи и волнения, и удостовериться, что был убедителен.
- Так. Анна Викторовна! Это мое официальное заявление. Мы женимся в ближайшее время, чтобы никто не посмел претендовать на тебя, пугать и всячески вредить. Мы уже живем под одной крышей, так что можешь убрать все «Вы » и все стеснения. Договорились?
Анна послушно кивнула, а Глеб, испытывая эйфорию от своего ораторства, продолжил.
- Я бы с удовольствием ухаживал за тобой, приглашал на свидания, водил в кино, в рестораны. Ну, сама понимаешь, мы не в том положении. Поэтому давай привыкай называть меня Глеб, можешь Глебушка. Как угодно, главное, что это произнесут твои губы. - И тут он опрометчиво уронил взгляд на ее губы – в волнении приоткрытые, они мгновенно заставили язык прилипнуть к небу.
Слова и дальнейшие аргументы испарились, и он забыл, что еще должен сказать. Тот адреналин, который уже взбудоражил его кровь, но был укрощен необходимостью успокоить Анну, тут же поднял голову. Что и повлекло неотвратимые изменения в организме. Буквально, потеряв дар речи, он снова поднял взгляд, ища ответ. Однако больше ничего не потребовалось. Они оба вспомнили их первый головокружительный взгляд на двоих. Они снова тонули в глазах друг друга. Неземное, едва ли не юпитерское притяжение и космическая невесомость, ощущение, что души, покинув оболочки, парят где-то в их собственном, рождающемся мире. Но в этом мире место не только для диалога душ. И уже в глазах любимого человека они отчетливо читают слова любви, желания, которое с каждой секундой становится горячей и горячей. Этот магический диалог был страстней и жарче любой близости.
Никто из них не слышал ни стука сердца, ни шумного дыхания, даже не осознавал границ своего тела.
Глеб опомнился только тогда, когда глаза Анны закрылись в истоме, гибкая спина изогнулась, а из ее уст вырвался низкий, страстный стон.
Ее руки лежали у него на плечах, ноготки впивались в кожу, его руки бессовестно блуждали по ее телу, сжимали талию, ласкали грудь и ягодицы. Пришел в себя он в критический момент: еще миг, и он бы не сдержался. И сейчас снова пришлось призвать на помощь всю силу воли, а также всех последователей Дао. Потому что разрушить то состояние блаженства, в котором находилась Анна и разъединиться, было просто немыслимо.
Этот стон, словно электрический разряд, вызвал ответную реакцию у мужчины. Он содрогнулся и резко подался вверх. Его мужская суть, прочно заблокировав все связи с разумом и контролем, рванулась навстречу женской, уже познавшей высшее блаженство. Сцепив зубы, он что-то нечленораздельно хрипло промычал. И в этом низком, почти утробном звуке, прозвучало все: торжество победителя, взлет на немыслимую вершину удовлетворенной страсти, покорность побежденного, безграничная нежность, любовь …
Еще тесней прижал он к себе девушку, обжигая пересохшими губами шею, ключицы, грудь. Еще раз приподнял ее за талию и резко притянул, вызвав еще один мощный взрыв, разметавший по ее телу миллионы ярчайших импульсов наслаждения. И уже не стон, а почти животный крик стал ответом на главный вопрос. Крик женщины, нашедшей своего мужчину, покорившейся ему и покорившей его.
Глеб нежно поглаживал ее еще вздрагивающую спину, осторожно касался ее губ. Он был безумно и бездумно счастлив. Из этого состояния его вырвал звук, которого он никак не ждал. Анна, всхлипывая, запустила пальцы в его жесткие, непокорные волосы, словно удовлетворяя давнее желание. Перехватив ее руки, мужчина поцеловал их и успокаивающе прошептал:
- Что случилось?! Я люблю тебя, моя женщина. Посланная Судьбой. И я сделаю все, чтобы ты была счастлива.
Немного придя в себя от пережитого потрясения, она обрела, наконец, возможность говорить:
- Счастлива, как сейчас?!
- Гарантирую!
- А где наша одежда? – растерянно озираясь вокруг, вдруг спросила Анна.
- Высшая магия. Я сам не знаю, как это случилось,– он довольно заулыбался.
- Глеб .., - она запнулась. Привычно просившееся отчество сейчас стало явно неуместным. – Глеб, - словно лаская его имя, повторила снова.
- Да, я здесь. Здесь.
- Если …я ..у меня , - Анна еще не знала, как сказать о том, что мучило ее: – Если я забеременею, мы не сможем пожениться, - выпалила она, словно сбрасывая с себя давивший груз.
Штольцев опешил. Все, что угодно. Вплоть до того, что она посланница иных миров, он мог переварить и принять.
Глаза ее снова наполнились слезами, прикрывшими тоску, извинение и боль.
- Ты смерти моей хочешь?- едва не выкрикнул он. Однако какая-никая жизненная мудрость у него все-таки имелась, поэтому решать вопросы он предпочитал по мере поступления.
