От мысли, что он так дал маху, ему стало не по себе, и он едва не поперхнулся кофе. Но это дало передышку и возможность собрать все соображения в кучу.
- Гринь, а тебе что, плохо с нами? – пристально глядя на мальчишку, спросил он. – Я не лучший папаша, но мужиком вырастешь точно. А жалеть и защищать от моего произвола Аня будет. Что не так?
- Анька..Аня, - быстренько поправился он, - классная. О такой мамке можно только мечтать. Но как только она твоего родит, ей точно будет не до меня.
- Малец, ты вот соображаешь, что говоришь? В-первых, …- Глеб еще не знал, какие он доводы собирается привести, как вдруг его, словно током прошила догадка. Но, еще не веря в нее, не зная, как относиться, он решил внести ясность. – А с чего ты взял, что мы собираемся детей заводить?
- Ну не собирались бы, так и не завели бы. Или ты чо думаешь, я совсем дурак, по-твоему?
Глеб чуть не застонал. Уж кто из них дурак, так это он сам. Полный! Непроходимый! Круглый!!! Какой еще неизвестно.
Как же можно было не заметить, что Анна изменилась. Она так же порхала по дому в его присутствии, однако синяки под глазами могли бы насторожить. Он спросил, в чем дело, и, услышав, что дело в работе, успокоился. А ее взгляд?! Казалось, что она запоминает его и старается, чтоб он ее запомнил - столько любви, нежности светилось в нем. И … еще каскад изощренных ругательств отправил он в свой адрес. Ой, дурак!!!! Его любимая женщина, как и обещала, прочно держала в своих руках их интимную жизнь, пока он не обретет свободу движений. И несколько раз он чуть не терял сознание от блаженства: между ними НЕ БЫЛО никакой преграды!!! И поэтому-то ощущения были так пронзительно остры, что мысли просто плавились, и кроме ощущения эйфории ничего не фиксировалось.
А как же Гриня понял? Откуда в ребенке такая проницательность? Глебу стало так стыдно, что он впервые, наверно, не знал, что сказать.
- Так, время обеда, сейчас я гонца пошлю за едой. Что тебе заказать: пиццу или из МакДака еду? И кстати, ты – то как догадался? – наконец, выкрутился он.
- Ты думаешь, я сразу бомжом родился? У меня была семья. Мамка и отчим. Потом они решили завести еще одного ребенка, и я видел, как мамку тошнило по утрам, как ей было не до меня. А потом у нее стало пузо вообще большое. Помогал обуваться. А потом мы ехали на поезде вдвоем, наверно, в гости, не помню. Она вышла на остановке и не вернулась. А я сильно испугался, когда поезд поехал и не мог ничего сказать, забился в угол. Потом год наверно не разговаривал. А потом.. ну, ты знаешь…, - Гриня отвернулся, пряча слезы – настоящий мужчина себе не может такого позволить.
В горле Штольцева встал ком.
- Руслан, - позвал он своего адъютанта. И когда тот появился, приказал: - Отвези этого молодого человека на аттракционы, мороженое, вату, что там еще малышня любит, покупаешь с учетом здоровья. По одной единице. Потом привезешь домой.
- Все сделаю, - едва ли не в струнку вытянулся помощник.
- Гринь, у тебя сегодня от занятий выходной, так что гуляй. А мне нужно съездить кое-куда по делам.
А дело у него было одно – цветочный магазин!
Ну и жених и безпятиминутный муж!!! Ни разу не дарил любимой цветы! И она, бедняжка, не взбрыкивает, не поджимает скорбно губы и вселенскую печаль не вешает на лицо. Вот если бы он Нине не дарил месяц цветы?! Да с ума сойти, что было бы!
Анечка! Терпеливая? Или просто дышащая с ним одним воздухом? Уверенная в его любви и не требующая доказательств? Просто его половинка! Но чувство стыда и раскаяния никак не внимало доводам разума, и предыдущий опыт говорил, что женщину нужно баловать, от этого она становится радостной.
Эгоист! Чертов эгоист! Просто получил то, что хотел и успокоился. Окинув взглядом цветочное великолепие, он сначала растерялся. Услужливые продавщицы бросились на помощь, пытаясь влезть под кожу – а кому и по какому поводу букет? Но Глеб не склонен был делиться сокровенным вообще никогда, а с посторонними – тем более. И сейчас сообщать, что его любимая женщина носит его ребенка - это как бриллиант вставить в оправу из нержавейки. Или еще чего хуже. Вот ему сейчас точно не до сравнений было. Девочка его, которая столько перестрадала и сейчас забила свою хорошенькую головку какими-то суевериями, в одиночку справлялась со своими переживаниями.
Вспомнились монахи, которые истязали себя веригами или еще чем – теперь он понял в полной мере, каково оно – испытывать угрызения совести.
Спровадив продавщиц, он абстрагировался и попытался почувствовать, что согреет душу Ани. Минуту он стоял, как вкопанный, и увидел – розовые розы. Кому-то может показаться и тривиальным, но это оно. Розовый – это тот же красный, только приглушенный, неброский. Такой же, как и его девочка. Страсть, но чистая, нежная, чарующая.
Купив огромный букет, он на всех парусах помчался домой.
Анна встретила его любящей, щемящее – трогательной улыбкой. Потянулась к губам с поцелуем. Глеб одной рукой охватил ее затылок и пристально посмотрел ей в глаза, из которых не успели еще испариться росинки слез.
- Я люблю тебя безумно, моя женщина! Прости, но тебе достался настоящий чурбан, бесчувственный и невнимательный. Обещаю исправиться. Вот!
И как фокусник, протянул розовое облако, не очень удачно прятавшееся у него за спиной.
Радостное изумление, на миг вспыхнувшее в ее глазах, еще больше перца насыпало на его душевную рану.
- Девочка моя! Почему ты мне не сказала, что я стал еще счастливее, чем вообще не может быть! Ань, ну я старый волк, не понял сразу, не заметил, что ты стала не такая. Ты не представляешь, как я рад!
«Ну-да! Ну да! Пока живот не вырос у нее. Может, и не заметил бы!» - опять стыд горячей волной окатил его.
Но чем выше Штольцев взлетал под облака от радости, тем Анне трудней было сдержать слезы. И последнее «как я рад» уже стало последней каплей.
Мокрые дорожки заблестели на ее щеках, и она, уткнувшись лицом в грудь Глеба, вдыхая его родной запах, уже не имея сил сдерживаться, просто разрыдалась.
Ничего не понимая, мужчина ошарашено смотрел на нее. Не сильно разбираясь в эмоциях, он все же понял, что это отнюдь не слезы радости.
- Девочка моя! Давай поговорим! И раз и навсегда выбросим твои страхи. Чего ты боишься? – с этими словами он увлек ее на кресло, уже ставшее, как он сейчас понял, местом зарождения маленького Глебовича или Глебовны.
Усадив Анну на колени, он принялся губами ловить слезинки и успокаивающе гладить по волосам.
Девушка вскинула взгляд, обжегший всю душу мужчины своей безысходностью.
- Я люблю тебя! Мой единственный мужчина! И это навсегда! Но я не хочу, чтобы ты страдал. Папа рано умер – его сердце не выдержало мучений. Моя мать – сумасшедшая! Она сошла с ума после родов! И бабка моя сошла с ума после родов! Понимаешь, что ждет меня!!! Глеб! – Анна сорвалась на крик….
Внутри у Штольцева все словно покрылось льдом. Это, действительно, ставило все на свои места. Никогда не любивший ее Кирилл не хотел иметь детей, поэтому она и собиралась за него замуж. Мать, которая никак не могла поддержать Анну ни советом, ни добрым словом. Отец, рано умерший.
- Девочка моя. Не бывает безвыходных ситуаций. В конце концов, ты меня уже давно должна была свести с ума. И ничего! Как видишь – жив и уже почти здоров.
Анна подняла на него свои огромные, переполненные болью глаза.
- Я не вижу ничего смешного в том, что я сказала, - еле выдавила она из себя.
- А я и не думал смеяться. Аня! У нас Варвара – почти светило неврологии и психиатры у нее знакомые. Ну, подумаешь, будешь у меня чуть-чуть с чудинкой. Я уверен, твоя мама просто не было готова к такому повороту, поэтому для нее это был шок. Родная моя, расскажи мне все, и мы будем знать, какие принять меры. Кто предупрежден – тот вооружен. Я от тебя никогда не откажусь, и наш малыш будет расти в нормальной семье. И твое состояние здоровья не помешает нам любить тебя и, надеюсь, тебе нас,- Глеб нежно прижал к себе свою половинку и поцеловал в макушку. Затем хотел было подхватить ее на руки, но тут же охнул и скривился от боли.
Анна вмиг забыла о своих переживаниях и, как наседка, принялась отчитывать его, как мальчишку – несмышленыша.
- Ну что ты делаешь?! Как маленький! Ты хочешь, чтоб ребра несросшиеся впились куда-нибудь в печень?!
- Ну, вот видишь? – превозмогая боль, засмеялся мужчина. – Меня нельзя одного оставлять ни на миг!
Он поцеловал ее нежно в носик и увлек за собой в зал, в любимое кресло.
Усадив к себе на коленки растерянную девушку, Глеб требовательно посмотрел на нее.
- Итак, скрытница моя. Давай всю подноготную. Возможно, кроме родов еще что-то повлияло. Я не психиатр, но мы должны подготовиться.
Анна нерешительно посмотрела на него и со страхом, понимая, что задает вопрос, который может перечеркнуть их совместное будущее жирной чертой, все же спросила:
- И ты не попросишь, чтобы я сделала аборт?
Штольцев едва не подскочил в кресле.
- Ты с ума сошла? – воскликнул он и тут же едва не укусил себя за язык.- Прости, пожалуйста. Ну, теперь ты видишь, что грань между сумасшествием и здоровьем весьма и весьма условная. Ну, ты тоже думай, что говоришь. Убить Платошку?! Мне чуть плохо не стало.
- Почему Платошку? – любимый умел озадачить - имя так легло на душу, будто она всегда мечтала иметь сына с таким именем. И тут же ее сердце сжалось в скорбный комочек: – А если девочка родится? Она же унаследует мою болезнь?
До сих пор она думала только о себе, о том, что не сумеет заботиться о ребенке как следует, что он будет лишен ее любви. Но понятие ребенок было бесполым. Сейчас же она ужаснулась незавидной судьбе девочки.
- Какой ты несносный, глупый ребенок! – Глеб мученически воздел очи к потолку, всем своим видом напрашиваясь на статус страдальца.
- Любимая моя, драгоценная и глупенькая беспятиминутная женушка! Во-первых, что унаследует точно – это твою красоту. Надеюсь, что ум все-таки от меня. И не фыркай, как кошечка! Я твой мужчина! И слушайся меня! Во-вторых, повторюсь, не нужно раскрывать зонтик, когда еще дождя нет и в помине. Аня, пойми – все индивидуально. Давай с самого начала. С подробностями, мелочами, которые на первый взгляд кажутся незначительными. Повторюсь – даже если произойдет самое неприятное, и тебе понадобится помощь врачей – мы справимся.
Чувствуя, как успокаивающе бьется его сердце, Анна притихла. Гранитная уверенность, исходившая от ее любимого мужчины, придала ей силы. Ведь, действительно, еще ничего не случилось. А вдруг у них все будет по-другому?
Она обняла за шею Глеба и нежно пошевелила пальчиками его волосы.
- Мммм, - сладострастно промычал он. – Шалунья моя, давай поговорим, а потом продолжим. Иначе мой мозг не способен будет воспринять информацию, ибо вся кровь сюда прильет, - и он недвусмысленно указал куда именно, вызвав румянец на щеках любимой.
- Ты до сих пор не спросил, почему у меня двойная фамилия.
- Надеюсь, ты не думаешь, что это от того, что я мало о тебе думаю? Давай напомню, когда у нас с тобой было время поговорить. Только в Кинешме, где я был уверен, что придется похоронить свою любовь, поэтому не хотел выпытывать у тебя ничего. А здесь… ну прости.
- Прощаю, - с печальной улыбкой ответила девушка. Она и сама понимала правоту Глеба. – Моя мама помешана была на балете. И ее фамилия была Павлова. Выйдя замуж за папу, она категорически отказалась менять фамилию. Она мечтала стать второй Павловой, поэтому рождение ребенка было для нее катастрофой. Она хотела сделать аборт, потому что карьера, наконец, пошла в гору и ей светила партия Черного лебедя. Я не была запланированным и долгожданным ребенком, - тяжело вздохнула Анна. – Но папа был категоричен. И мама отказалась от балета сначала на время беременности, а потом навсегда. Из-за болезни. И тогда ею овладела идея фикс - сделать звезду из меня. И все время, пока не было обострений, она фанатично таскала меня на занятия. Попадая в клинику, она забывала обо всем, кроме моего балета.
Штольцев сглотнул ком, предательски выросший в доли секунды в горле. «Наверно, тут-то собака и порылась»,- подумал он. Ведь балет – это страсть, это своего рода и есть сумасшествие – отказываться от всего, претерпевать лишения только ради того, чтоб блистать в слепящих лучах софитов. А как же Анна безропотно, словно одним росчерком пера, отмахнула часть своей жизни? Вернее, всю жизнь, бывшую до него. Ради него? Сердце забилось часто, будто пытаясь отогнать кошек, явно намерившихся поскрести когтями его тонкую и, как оказалось, ранимую структуру. Он не хотел, чтобы она жертвовала частью своей души. Голова шла кругом. Мать Анны отказалась от сцены, возможно, это и было травмирующим фактором. Аня сама решила заняться детской школой – ведь балет – то ей фактически навязали. С детства у нее не было выбора, а эта старательная девочка, пытаясь заслужить любовь матери, усердно становилась лучшей. Кровь, мозоли, постоянная боль – и все это ради реализации материнских амбиций. Бедная! Глеб трепетно прижал ее к себе, роняя невесомый поцелуй на ее упрямую и такую трогательную макушку.
- Аня, не у всех в детстве получается быть любимым и избалованным ребенком. А так бы ты на меня и внимания не обратила. Давай, дальше, - подбодрил он, ласково поглаживая ее по плечу, проведя тыльной стороной ладони по шее. И понимая, что разговор теряет свою нить, убрал руку на талию. Хотя и это помогало мало. Близость любимой кружила голову. – Продолжай, - выдохнул он.
- Я не все знаю, но по отрывкам разговоров я поняла, что после родов маме начали видеться черные лебединые перья. Она кричала, плакала, и тогда ей делали уколы, и она успокаивалась. Потом снова. К тому же я ее раздражала. Она кричала папе, что ужасные растяжки никогда не исчезнут.
- Милая, а кто назначил ей уколы? Что значит - виделись перья?
- У папы был друг, врач – психиатр и по совместительству – семейный доктор.
- Почему был?
- Они с папой рассорились.
Штольцев недоверчиво посмотрел на девушку. «Стесняюсь сказать, но меня терзают смутные сомнения». Хотя у него самого чисто случайно подруга – невропатолог, и почему бы Виктору Ивановичу не иметь друга –психиатра.. Но все равно ему не нравилось такое совпадение…И мелькнув в мозгу, эта мысль начала нагло в него вбуравливаться.
- А где он сейчас?
- Я не знаю. Долгие годы, пока мама не стала проводить большую часть времени в клинике, он был частым гостем.
- Анечка, я думаю, нам нужно в Италию – решить вопрос с твоим наследством и с тещей пора познакомиться. И вообще, давай договоримся. У нас нет никаких проблем. Есть вопросы, которые нужно решить.
Анна нерешительно посмотрела на своего мужчину. В его устах трагедия, которая ей грозит, выглядела просто одной из задач, которую нужно решить. Не всегда же бросают мужья своих жен, которые попали в беду.
- Гринь, а тебе что, плохо с нами? – пристально глядя на мальчишку, спросил он. – Я не лучший папаша, но мужиком вырастешь точно. А жалеть и защищать от моего произвола Аня будет. Что не так?
- Анька..Аня, - быстренько поправился он, - классная. О такой мамке можно только мечтать. Но как только она твоего родит, ей точно будет не до меня.
- Малец, ты вот соображаешь, что говоришь? В-первых, …- Глеб еще не знал, какие он доводы собирается привести, как вдруг его, словно током прошила догадка. Но, еще не веря в нее, не зная, как относиться, он решил внести ясность. – А с чего ты взял, что мы собираемся детей заводить?
- Ну не собирались бы, так и не завели бы. Или ты чо думаешь, я совсем дурак, по-твоему?
Глеб чуть не застонал. Уж кто из них дурак, так это он сам. Полный! Непроходимый! Круглый!!! Какой еще неизвестно.
Как же можно было не заметить, что Анна изменилась. Она так же порхала по дому в его присутствии, однако синяки под глазами могли бы насторожить. Он спросил, в чем дело, и, услышав, что дело в работе, успокоился. А ее взгляд?! Казалось, что она запоминает его и старается, чтоб он ее запомнил - столько любви, нежности светилось в нем. И … еще каскад изощренных ругательств отправил он в свой адрес. Ой, дурак!!!! Его любимая женщина, как и обещала, прочно держала в своих руках их интимную жизнь, пока он не обретет свободу движений. И несколько раз он чуть не терял сознание от блаженства: между ними НЕ БЫЛО никакой преграды!!! И поэтому-то ощущения были так пронзительно остры, что мысли просто плавились, и кроме ощущения эйфории ничего не фиксировалось.
А как же Гриня понял? Откуда в ребенке такая проницательность? Глебу стало так стыдно, что он впервые, наверно, не знал, что сказать.
- Так, время обеда, сейчас я гонца пошлю за едой. Что тебе заказать: пиццу или из МакДака еду? И кстати, ты – то как догадался? – наконец, выкрутился он.
- Ты думаешь, я сразу бомжом родился? У меня была семья. Мамка и отчим. Потом они решили завести еще одного ребенка, и я видел, как мамку тошнило по утрам, как ей было не до меня. А потом у нее стало пузо вообще большое. Помогал обуваться. А потом мы ехали на поезде вдвоем, наверно, в гости, не помню. Она вышла на остановке и не вернулась. А я сильно испугался, когда поезд поехал и не мог ничего сказать, забился в угол. Потом год наверно не разговаривал. А потом.. ну, ты знаешь…, - Гриня отвернулся, пряча слезы – настоящий мужчина себе не может такого позволить.
В горле Штольцева встал ком.
- Руслан, - позвал он своего адъютанта. И когда тот появился, приказал: - Отвези этого молодого человека на аттракционы, мороженое, вату, что там еще малышня любит, покупаешь с учетом здоровья. По одной единице. Потом привезешь домой.
- Все сделаю, - едва ли не в струнку вытянулся помощник.
- Гринь, у тебя сегодня от занятий выходной, так что гуляй. А мне нужно съездить кое-куда по делам.
ГЛАВА 36
А дело у него было одно – цветочный магазин!
Ну и жених и безпятиминутный муж!!! Ни разу не дарил любимой цветы! И она, бедняжка, не взбрыкивает, не поджимает скорбно губы и вселенскую печаль не вешает на лицо. Вот если бы он Нине не дарил месяц цветы?! Да с ума сойти, что было бы!
Анечка! Терпеливая? Или просто дышащая с ним одним воздухом? Уверенная в его любви и не требующая доказательств? Просто его половинка! Но чувство стыда и раскаяния никак не внимало доводам разума, и предыдущий опыт говорил, что женщину нужно баловать, от этого она становится радостной.
Эгоист! Чертов эгоист! Просто получил то, что хотел и успокоился. Окинув взглядом цветочное великолепие, он сначала растерялся. Услужливые продавщицы бросились на помощь, пытаясь влезть под кожу – а кому и по какому поводу букет? Но Глеб не склонен был делиться сокровенным вообще никогда, а с посторонними – тем более. И сейчас сообщать, что его любимая женщина носит его ребенка - это как бриллиант вставить в оправу из нержавейки. Или еще чего хуже. Вот ему сейчас точно не до сравнений было. Девочка его, которая столько перестрадала и сейчас забила свою хорошенькую головку какими-то суевериями, в одиночку справлялась со своими переживаниями.
Вспомнились монахи, которые истязали себя веригами или еще чем – теперь он понял в полной мере, каково оно – испытывать угрызения совести.
Спровадив продавщиц, он абстрагировался и попытался почувствовать, что согреет душу Ани. Минуту он стоял, как вкопанный, и увидел – розовые розы. Кому-то может показаться и тривиальным, но это оно. Розовый – это тот же красный, только приглушенный, неброский. Такой же, как и его девочка. Страсть, но чистая, нежная, чарующая.
Купив огромный букет, он на всех парусах помчался домой.
Анна встретила его любящей, щемящее – трогательной улыбкой. Потянулась к губам с поцелуем. Глеб одной рукой охватил ее затылок и пристально посмотрел ей в глаза, из которых не успели еще испариться росинки слез.
- Я люблю тебя безумно, моя женщина! Прости, но тебе достался настоящий чурбан, бесчувственный и невнимательный. Обещаю исправиться. Вот!
И как фокусник, протянул розовое облако, не очень удачно прятавшееся у него за спиной.
Радостное изумление, на миг вспыхнувшее в ее глазах, еще больше перца насыпало на его душевную рану.
- Девочка моя! Почему ты мне не сказала, что я стал еще счастливее, чем вообще не может быть! Ань, ну я старый волк, не понял сразу, не заметил, что ты стала не такая. Ты не представляешь, как я рад!
«Ну-да! Ну да! Пока живот не вырос у нее. Может, и не заметил бы!» - опять стыд горячей волной окатил его.
Но чем выше Штольцев взлетал под облака от радости, тем Анне трудней было сдержать слезы. И последнее «как я рад» уже стало последней каплей.
Мокрые дорожки заблестели на ее щеках, и она, уткнувшись лицом в грудь Глеба, вдыхая его родной запах, уже не имея сил сдерживаться, просто разрыдалась.
Ничего не понимая, мужчина ошарашено смотрел на нее. Не сильно разбираясь в эмоциях, он все же понял, что это отнюдь не слезы радости.
- Девочка моя! Давай поговорим! И раз и навсегда выбросим твои страхи. Чего ты боишься? – с этими словами он увлек ее на кресло, уже ставшее, как он сейчас понял, местом зарождения маленького Глебовича или Глебовны.
Усадив Анну на колени, он принялся губами ловить слезинки и успокаивающе гладить по волосам.
Девушка вскинула взгляд, обжегший всю душу мужчины своей безысходностью.
- Я люблю тебя! Мой единственный мужчина! И это навсегда! Но я не хочу, чтобы ты страдал. Папа рано умер – его сердце не выдержало мучений. Моя мать – сумасшедшая! Она сошла с ума после родов! И бабка моя сошла с ума после родов! Понимаешь, что ждет меня!!! Глеб! – Анна сорвалась на крик….
Внутри у Штольцева все словно покрылось льдом. Это, действительно, ставило все на свои места. Никогда не любивший ее Кирилл не хотел иметь детей, поэтому она и собиралась за него замуж. Мать, которая никак не могла поддержать Анну ни советом, ни добрым словом. Отец, рано умерший.
- Девочка моя. Не бывает безвыходных ситуаций. В конце концов, ты меня уже давно должна была свести с ума. И ничего! Как видишь – жив и уже почти здоров.
Анна подняла на него свои огромные, переполненные болью глаза.
- Я не вижу ничего смешного в том, что я сказала, - еле выдавила она из себя.
- А я и не думал смеяться. Аня! У нас Варвара – почти светило неврологии и психиатры у нее знакомые. Ну, подумаешь, будешь у меня чуть-чуть с чудинкой. Я уверен, твоя мама просто не было готова к такому повороту, поэтому для нее это был шок. Родная моя, расскажи мне все, и мы будем знать, какие принять меры. Кто предупрежден – тот вооружен. Я от тебя никогда не откажусь, и наш малыш будет расти в нормальной семье. И твое состояние здоровья не помешает нам любить тебя и, надеюсь, тебе нас,- Глеб нежно прижал к себе свою половинку и поцеловал в макушку. Затем хотел было подхватить ее на руки, но тут же охнул и скривился от боли.
Анна вмиг забыла о своих переживаниях и, как наседка, принялась отчитывать его, как мальчишку – несмышленыша.
- Ну что ты делаешь?! Как маленький! Ты хочешь, чтоб ребра несросшиеся впились куда-нибудь в печень?!
- Ну, вот видишь? – превозмогая боль, засмеялся мужчина. – Меня нельзя одного оставлять ни на миг!
Он поцеловал ее нежно в носик и увлек за собой в зал, в любимое кресло.
Усадив к себе на коленки растерянную девушку, Глеб требовательно посмотрел на нее.
- Итак, скрытница моя. Давай всю подноготную. Возможно, кроме родов еще что-то повлияло. Я не психиатр, но мы должны подготовиться.
Анна нерешительно посмотрела на него и со страхом, понимая, что задает вопрос, который может перечеркнуть их совместное будущее жирной чертой, все же спросила:
- И ты не попросишь, чтобы я сделала аборт?
Штольцев едва не подскочил в кресле.
- Ты с ума сошла? – воскликнул он и тут же едва не укусил себя за язык.- Прости, пожалуйста. Ну, теперь ты видишь, что грань между сумасшествием и здоровьем весьма и весьма условная. Ну, ты тоже думай, что говоришь. Убить Платошку?! Мне чуть плохо не стало.
- Почему Платошку? – любимый умел озадачить - имя так легло на душу, будто она всегда мечтала иметь сына с таким именем. И тут же ее сердце сжалось в скорбный комочек: – А если девочка родится? Она же унаследует мою болезнь?
До сих пор она думала только о себе, о том, что не сумеет заботиться о ребенке как следует, что он будет лишен ее любви. Но понятие ребенок было бесполым. Сейчас же она ужаснулась незавидной судьбе девочки.
- Какой ты несносный, глупый ребенок! – Глеб мученически воздел очи к потолку, всем своим видом напрашиваясь на статус страдальца.
- Любимая моя, драгоценная и глупенькая беспятиминутная женушка! Во-первых, что унаследует точно – это твою красоту. Надеюсь, что ум все-таки от меня. И не фыркай, как кошечка! Я твой мужчина! И слушайся меня! Во-вторых, повторюсь, не нужно раскрывать зонтик, когда еще дождя нет и в помине. Аня, пойми – все индивидуально. Давай с самого начала. С подробностями, мелочами, которые на первый взгляд кажутся незначительными. Повторюсь – даже если произойдет самое неприятное, и тебе понадобится помощь врачей – мы справимся.
Чувствуя, как успокаивающе бьется его сердце, Анна притихла. Гранитная уверенность, исходившая от ее любимого мужчины, придала ей силы. Ведь, действительно, еще ничего не случилось. А вдруг у них все будет по-другому?
Она обняла за шею Глеба и нежно пошевелила пальчиками его волосы.
- Мммм, - сладострастно промычал он. – Шалунья моя, давай поговорим, а потом продолжим. Иначе мой мозг не способен будет воспринять информацию, ибо вся кровь сюда прильет, - и он недвусмысленно указал куда именно, вызвав румянец на щеках любимой.
- Ты до сих пор не спросил, почему у меня двойная фамилия.
- Надеюсь, ты не думаешь, что это от того, что я мало о тебе думаю? Давай напомню, когда у нас с тобой было время поговорить. Только в Кинешме, где я был уверен, что придется похоронить свою любовь, поэтому не хотел выпытывать у тебя ничего. А здесь… ну прости.
- Прощаю, - с печальной улыбкой ответила девушка. Она и сама понимала правоту Глеба. – Моя мама помешана была на балете. И ее фамилия была Павлова. Выйдя замуж за папу, она категорически отказалась менять фамилию. Она мечтала стать второй Павловой, поэтому рождение ребенка было для нее катастрофой. Она хотела сделать аборт, потому что карьера, наконец, пошла в гору и ей светила партия Черного лебедя. Я не была запланированным и долгожданным ребенком, - тяжело вздохнула Анна. – Но папа был категоричен. И мама отказалась от балета сначала на время беременности, а потом навсегда. Из-за болезни. И тогда ею овладела идея фикс - сделать звезду из меня. И все время, пока не было обострений, она фанатично таскала меня на занятия. Попадая в клинику, она забывала обо всем, кроме моего балета.
Штольцев сглотнул ком, предательски выросший в доли секунды в горле. «Наверно, тут-то собака и порылась»,- подумал он. Ведь балет – это страсть, это своего рода и есть сумасшествие – отказываться от всего, претерпевать лишения только ради того, чтоб блистать в слепящих лучах софитов. А как же Анна безропотно, словно одним росчерком пера, отмахнула часть своей жизни? Вернее, всю жизнь, бывшую до него. Ради него? Сердце забилось часто, будто пытаясь отогнать кошек, явно намерившихся поскрести когтями его тонкую и, как оказалось, ранимую структуру. Он не хотел, чтобы она жертвовала частью своей души. Голова шла кругом. Мать Анны отказалась от сцены, возможно, это и было травмирующим фактором. Аня сама решила заняться детской школой – ведь балет – то ей фактически навязали. С детства у нее не было выбора, а эта старательная девочка, пытаясь заслужить любовь матери, усердно становилась лучшей. Кровь, мозоли, постоянная боль – и все это ради реализации материнских амбиций. Бедная! Глеб трепетно прижал ее к себе, роняя невесомый поцелуй на ее упрямую и такую трогательную макушку.
- Аня, не у всех в детстве получается быть любимым и избалованным ребенком. А так бы ты на меня и внимания не обратила. Давай, дальше, - подбодрил он, ласково поглаживая ее по плечу, проведя тыльной стороной ладони по шее. И понимая, что разговор теряет свою нить, убрал руку на талию. Хотя и это помогало мало. Близость любимой кружила голову. – Продолжай, - выдохнул он.
- Я не все знаю, но по отрывкам разговоров я поняла, что после родов маме начали видеться черные лебединые перья. Она кричала, плакала, и тогда ей делали уколы, и она успокаивалась. Потом снова. К тому же я ее раздражала. Она кричала папе, что ужасные растяжки никогда не исчезнут.
- Милая, а кто назначил ей уколы? Что значит - виделись перья?
- У папы был друг, врач – психиатр и по совместительству – семейный доктор.
- Почему был?
- Они с папой рассорились.
Штольцев недоверчиво посмотрел на девушку. «Стесняюсь сказать, но меня терзают смутные сомнения». Хотя у него самого чисто случайно подруга – невропатолог, и почему бы Виктору Ивановичу не иметь друга –психиатра.. Но все равно ему не нравилось такое совпадение…И мелькнув в мозгу, эта мысль начала нагло в него вбуравливаться.
- А где он сейчас?
- Я не знаю. Долгие годы, пока мама не стала проводить большую часть времени в клинике, он был частым гостем.
- Анечка, я думаю, нам нужно в Италию – решить вопрос с твоим наследством и с тещей пора познакомиться. И вообще, давай договоримся. У нас нет никаких проблем. Есть вопросы, которые нужно решить.
Анна нерешительно посмотрела на своего мужчину. В его устах трагедия, которая ей грозит, выглядела просто одной из задач, которую нужно решить. Не всегда же бросают мужья своих жен, которые попали в беду.
