- Я скажу своему адвокату – пусть приостановит дело, - уверенно и твердо говорит вдова.
- Приостановит?! Это вы помириться хотите?!!
- Дима! Ты не так понял! Я же по-хорошему настроена!
- Прописку вы получили? Радуйтесь! И прощайте. Забудьте нас совсем и навсегда!
Сбрасывает. Злой выходит из машины:
- Шмотки собираем и валим. Часов в двенадцать будем в Киеве.
- Шмотки собраны! – рапортую, отдавая честь и щелкая несуществующими каблуками на «лодочках». – Личный состав ждет дальнейших распоряжений, товарищ командир!
Дима окидывает меня придирчивым взглядом:
- Равняйсь! Смирно! К погрузке приступить!
- Так точно! Есть! – козыряю опять.
Он протяжно вздыхает, придавливает меня своей тяжелющей мускулатурой руки, целует в висок:
- Да! Такая корова нужна самому!
- Я – корова?!
- Тощая, но – корова. Коровка, - уточняет, - «чахлык невмерущий» мой.
- С Кощеем Бессмертным меня никто не сравнивал!
- Ну вот. Я опять – совсем первый…
Лето. Обожаю лето! Тепло. Яркое солнце. Потрясающие закаты. Моя дочь с внучками приезжает на время своего недолгого отпуска и мы отправляемся в Светловодск.
Забавно, что живем на съемной квартире… Вдова не пускает нас на мою часть дома. Я, конечно, могу вселиться через суд и приставов, да не хочется настроение себе портить… Купаемся в водохранилище. Загораем. Ходим в цирк-шапито, на карусели, детские площадки… Я душой отдыхаю… Даже дышать легче. Чугунная плита на груди исчезает.
Дочку тянет пообщаться с бабушкой и показать правнучек. Ладно. Отправлю в разведку. Чего не сделаешь ради любопытства!
Берем в маркете пакет и складываем курицу, килограмм фарша вкуснейшего, два кг мяса, хлеб, торт. Ну, и пиво. Пусть хуАнэ порадуется. Лишним не будет – это точно!
Но вдова четко обозначает время визита – до вечера.
Вернулась моя дочь, словно подменили ее. Бабушку жалко. Несчастная она. Анюта еще хуже: как схватила пакет, как вывалила на стол продукты – так и не знала, что быстрее распаковать. В курицу впилась обгрызками ногтей, даже заморачиваться не стала – разодрала упаковку, и давай приправами посыпать да обмазывать. Тут же пиво с двушки с горлышка торопливо глотает. За фарш принимается – сырые кусочки в рот пихает. И заедает тортом. И никакого человеческого облика не остается.
И ноют потом родственнички в унисон, как бедно живут. И курят «винстон». И вспоминают меня громким злым словом.
Слушаю дочку. Она чуть не плачет от жалости, пересказывая визит. Вдова целый ворох цветов передала, в газетку завернутый. С огорода вырвала. И помидорчиков своих же.
- Вынеси эту гадость! – я брезгливо отдаю «веник». – Нам спать, неизвестно, что за вонь от растений пойдет.
- Мама! Ты что! Красивые же! Давай хоть в банку поставим! Бабушка же передала тебе!
- Ага, - нервно укладываю подарочек рядом с раковиной. – Бог тебе в помощь – поищи в чужой квартире хоть одну банку, хоть поллитровую.
- Нет, надо поставить! – сопротивляется.
- Вперед и с песней! Хоть под подушку положи.
Наши крепкие и могучие, как вековые дубы, отношения с дочкой дают трещину. Я киваю: вот же ж у Твари мощная пробивная силища! Ей бы в КГБ работать – шпионов ломать!
Когда малявки уснули – я букет этот мерзкий на балкон вышвырнула. Вроде не выбросила. И в тот же час и в пределах квартиры не оставила.
Утро. Я хочу кофе. А с вечера посуду не помыли – за разборками. Смотрю в раковину. Тарелки. Ложки. Вилки. Чашки. Катастрофа. Чайник уже закипает. Тяжко вздыхаю, открываю кран, газовая колонка бахает, включаясь. Брр! Подхватываю двумя пальцами грязную чашку, плюхаю «Фейри», увлажняю губку для мытья.
И краем глаз улавливаю какое-то движение. Солнце бьет в окно. Тень, что ли от чего-то? Показалось? На всякий случай заглядываю под пизанскую башню из тарелок.
- Епт! – ору, забывая, что все еще спят.
Меня несколько раз передергивает. Паук. Огромадный. Жирный. Его в Чернобыле что ли выращивали?! Закрываю ладошкой рот – рвотный позыв.
Так. Спокойно. Тихо. Дышим на счет раз-два-три-четыре. Медленно. Не нервничаем, Шурочка. Воспринимаем мир таковым, каковым он является, со всеми мразями и «мимишками».
Опять передергиваюсь. Цветочки бабушкины вчера тут полежали, пока мы спорили?! Ага.
- Доча! Дочуня! – тереблю за плечо. – Хватит дрыхнуть! Там подарок от бабушки твоей. Иди – глянь!
- Не пойду, - сквозь сладкий сон.
- Нет уж, поднимай задницу и погляди! – настаиваю.
Стаскиваю простынь, отнимаю подушку, никакой реакции.
Ни хрена. У меня с детства паукофобия – мне они постоянно снились. Все знают об этом моем психозе. Принесла «секретик» - тебе, дочуня, и убивать его!
Берусь за ноги, стягиваю с постели. Ворчит. Возмущается. А я просто кофе хочу…
Встает. Топает. От неожиданности матерится. Спрашивает:
- Что это?!
- Цветочки с огорода, - ехидничаю. – Давай, хоть на совочек дерьмо это и в окошко, хоть молоточком для отбивных, мне – плевать!
Ухожу. Слушаю приглушенные ругательства. Грохот посуды.
- Все! – кричит, - убила! Ффууу!!! Кишков от него – как от обожравшейся крысы!!!
- Убирай ошметки! – кричу из другой комнаты, - и всю посуду помой в наказанье! Кофе я сама себе налью, а то еще плюнешь в чашку!
Это я шучу так, но дочка орет:
- Ты что такое говоришь?! Я один раз не могу плюнуть! Три минимум!
Это уже она шутит.
Ржем…
Чувствую, что щупальца вдовы уменьшаются и попускают воздействие…
- Мамуль, вот твой кофе, реально, не плевала!
Вдыхаю аромат. Люблю.
- А памятник дедушке уже установили?
- Донь, сегодня в обед с Димой поедем.
…Обед. Едем на кладбище.
Уже не надо в «хащах» искать. Все вычищено. Вылизано. Установлено.
Я даже материться не могу.
- Как это?! – тихо спрашиваю, - КАК ЭТО??? Как же это ТАК??? Мы же вместе сюда приезжали и обсуждали!!!
Памятник изголовьем перевернут. Смотрит памятник - будто на плацу генерал на свою бесчисленную армию.
Что за «ритуальные» деятели? У них вообще ничего святого не осталось?
Дима достает мобилку и набирает директора конторы. Выясняет, почему один-единственный памятник установлен в обратном направлении. И кто позволил.
Аааа! Вдова самолично присутствовала и распоряжалась!
Ясно.
У меня нет слов. Дима произносит, предупреждая мой больной молчаливый вопрос:
- Нет, здесь все забетонировано. Переделывать ничего не будут.
Точка.
Невозврат.
Две бл*ди, нарушившие все моральные, этические, религиозные каноны.
Никогда.
Я не буду.
Общаться с вами.
Ваши деньги пойдут на ваши похороны.
И когда вы сдохнете – я действительно плюну на ваши могилы!
Мой папа в окружении облаков открыто улыбается с черной плиты.
Миг-21, улетающий в небо.
Как же ты мог жениться на таком у*БИЩЕ, ПАПА???
Мы еще и за заборчик придурковатый заплатили – НА ВСЮ ЕЕ, бл*дь, СЕМЬЮ!!!
Набираю полную грудь кладбищенского воздуха. Выдыхаю.
Я.
Ни в чем.
Не виновата.
…Строчу. Сумочки шью. Тихий стрекот машин. Обрезной механизм на них - как многоточие.
- Як вiдпочила? – спрашивает Ксюшечка, моя подруга, входя в цех.
Раздается звук упавшей смс. Открываю мобилу.
- Ксю! Джаст э сэк! – прошу ее, прекращая топтать педаль и вчитываясь.
Захлебываюсь от смеха.
ХуАнэ: «Я три дня давилась сама вашей курицей, запеченным в духовке фаршем с картошкой и овощами, тортом. Мама меня спрашивала, может, я отравилась? Она подождала два дня и тоже стала есть и курицу и фарш!»
Вслух зачитываю сие. В двух словах описываю Ксюхе предысторию.
Ксюха уже строчит. Молчит минуту. Потом выдает:
- Яка гарна мати! Була впевнена, що iжу отруiли, мовчала, дивилася, поки дочкА жерла, а коли та не померла – почала жерти й сама! Добра гарна мати!..
Я перевожу на русский в мозгу скоростную речь подруги. Когда смысл доходит – отворачиваюсь, убираю пальцы из-под лапки и заливаюсь таким смехом, что слезы из глаз, как из брандспойта.
Еще бы! Такая емкая и меткая фраза!
И готова я расцеловать Ксюшечку мою аж в самые разные места за такой странный позитив!!!
ХуАнэ: «Своей головы у тебя никогда не было. Шлюха ты чужих интенций. Стебанная! Я не злопамятная, но память у меня есть! Я ж тебе не сестра! Не хочешь объясниться по этому поводу? Меня тошнит от вас и от матери, которая всю жизнь никогда не желала мне счастья, каким бы я его не видела. Я всего лишь была золушкой, которая должна была обеспечивать ваше комфортное существование. Очень вы поглумились над не ничтожной, но гораздо вас превосходящей по способностям мелких даже не человеков. И пошли вы к черту! Уроды с уродливой жизнью!»
Читая это, я заливаюсь новым истерическим приступом смеха, аж живот сводит. Вытираю мокрое лицо тряпкой.
- Хай Господь милуй! Нащо тобi враги, як е таки родичi!!!
Самое темное время суток – мгновение перед рассветом. Я всегда теперь просыпаюсь именно в это время. Смотрю на затухающие звезды.
И молюсь.
Летчики пьют за то, чтобы в их жизни всегда была пара: взлеты и посадки.
Я молюсь, чтобы рассветы были парны закатам.
Но мне уже совсем не страшно. Я знаю: по ту сторону меня ждет мой папа. Он меня встретит. Расскажет. Может, научит.
Будет всегда рядом.
Снова…
- Приостановит?! Это вы помириться хотите?!!
- Дима! Ты не так понял! Я же по-хорошему настроена!
- Прописку вы получили? Радуйтесь! И прощайте. Забудьте нас совсем и навсегда!
Сбрасывает. Злой выходит из машины:
- Шмотки собираем и валим. Часов в двенадцать будем в Киеве.
- Шмотки собраны! – рапортую, отдавая честь и щелкая несуществующими каблуками на «лодочках». – Личный состав ждет дальнейших распоряжений, товарищ командир!
Дима окидывает меня придирчивым взглядом:
- Равняйсь! Смирно! К погрузке приступить!
- Так точно! Есть! – козыряю опять.
Он протяжно вздыхает, придавливает меня своей тяжелющей мускулатурой руки, целует в висок:
- Да! Такая корова нужна самому!
- Я – корова?!
- Тощая, но – корова. Коровка, - уточняет, - «чахлык невмерущий» мой.
- С Кощеем Бессмертным меня никто не сравнивал!
- Ну вот. Я опять – совсем первый…
Лето. Обожаю лето! Тепло. Яркое солнце. Потрясающие закаты. Моя дочь с внучками приезжает на время своего недолгого отпуска и мы отправляемся в Светловодск.
Забавно, что живем на съемной квартире… Вдова не пускает нас на мою часть дома. Я, конечно, могу вселиться через суд и приставов, да не хочется настроение себе портить… Купаемся в водохранилище. Загораем. Ходим в цирк-шапито, на карусели, детские площадки… Я душой отдыхаю… Даже дышать легче. Чугунная плита на груди исчезает.
Дочку тянет пообщаться с бабушкой и показать правнучек. Ладно. Отправлю в разведку. Чего не сделаешь ради любопытства!
Берем в маркете пакет и складываем курицу, килограмм фарша вкуснейшего, два кг мяса, хлеб, торт. Ну, и пиво. Пусть хуАнэ порадуется. Лишним не будет – это точно!
Но вдова четко обозначает время визита – до вечера.
Вернулась моя дочь, словно подменили ее. Бабушку жалко. Несчастная она. Анюта еще хуже: как схватила пакет, как вывалила на стол продукты – так и не знала, что быстрее распаковать. В курицу впилась обгрызками ногтей, даже заморачиваться не стала – разодрала упаковку, и давай приправами посыпать да обмазывать. Тут же пиво с двушки с горлышка торопливо глотает. За фарш принимается – сырые кусочки в рот пихает. И заедает тортом. И никакого человеческого облика не остается.
И ноют потом родственнички в унисон, как бедно живут. И курят «винстон». И вспоминают меня громким злым словом.
Слушаю дочку. Она чуть не плачет от жалости, пересказывая визит. Вдова целый ворох цветов передала, в газетку завернутый. С огорода вырвала. И помидорчиков своих же.
- Вынеси эту гадость! – я брезгливо отдаю «веник». – Нам спать, неизвестно, что за вонь от растений пойдет.
- Мама! Ты что! Красивые же! Давай хоть в банку поставим! Бабушка же передала тебе!
- Ага, - нервно укладываю подарочек рядом с раковиной. – Бог тебе в помощь – поищи в чужой квартире хоть одну банку, хоть поллитровую.
- Нет, надо поставить! – сопротивляется.
- Вперед и с песней! Хоть под подушку положи.
Наши крепкие и могучие, как вековые дубы, отношения с дочкой дают трещину. Я киваю: вот же ж у Твари мощная пробивная силища! Ей бы в КГБ работать – шпионов ломать!
Когда малявки уснули – я букет этот мерзкий на балкон вышвырнула. Вроде не выбросила. И в тот же час и в пределах квартиры не оставила.
Утро. Я хочу кофе. А с вечера посуду не помыли – за разборками. Смотрю в раковину. Тарелки. Ложки. Вилки. Чашки. Катастрофа. Чайник уже закипает. Тяжко вздыхаю, открываю кран, газовая колонка бахает, включаясь. Брр! Подхватываю двумя пальцами грязную чашку, плюхаю «Фейри», увлажняю губку для мытья.
И краем глаз улавливаю какое-то движение. Солнце бьет в окно. Тень, что ли от чего-то? Показалось? На всякий случай заглядываю под пизанскую башню из тарелок.
- Епт! – ору, забывая, что все еще спят.
Меня несколько раз передергивает. Паук. Огромадный. Жирный. Его в Чернобыле что ли выращивали?! Закрываю ладошкой рот – рвотный позыв.
Так. Спокойно. Тихо. Дышим на счет раз-два-три-четыре. Медленно. Не нервничаем, Шурочка. Воспринимаем мир таковым, каковым он является, со всеми мразями и «мимишками».
Опять передергиваюсь. Цветочки бабушкины вчера тут полежали, пока мы спорили?! Ага.
- Доча! Дочуня! – тереблю за плечо. – Хватит дрыхнуть! Там подарок от бабушки твоей. Иди – глянь!
- Не пойду, - сквозь сладкий сон.
- Нет уж, поднимай задницу и погляди! – настаиваю.
Стаскиваю простынь, отнимаю подушку, никакой реакции.
Ни хрена. У меня с детства паукофобия – мне они постоянно снились. Все знают об этом моем психозе. Принесла «секретик» - тебе, дочуня, и убивать его!
Берусь за ноги, стягиваю с постели. Ворчит. Возмущается. А я просто кофе хочу…
Встает. Топает. От неожиданности матерится. Спрашивает:
- Что это?!
- Цветочки с огорода, - ехидничаю. – Давай, хоть на совочек дерьмо это и в окошко, хоть молоточком для отбивных, мне – плевать!
Ухожу. Слушаю приглушенные ругательства. Грохот посуды.
- Все! – кричит, - убила! Ффууу!!! Кишков от него – как от обожравшейся крысы!!!
- Убирай ошметки! – кричу из другой комнаты, - и всю посуду помой в наказанье! Кофе я сама себе налью, а то еще плюнешь в чашку!
Это я шучу так, но дочка орет:
- Ты что такое говоришь?! Я один раз не могу плюнуть! Три минимум!
Это уже она шутит.
Ржем…
Чувствую, что щупальца вдовы уменьшаются и попускают воздействие…
- Мамуль, вот твой кофе, реально, не плевала!
Вдыхаю аромат. Люблю.
- А памятник дедушке уже установили?
- Донь, сегодня в обед с Димой поедем.
…Обед. Едем на кладбище.
Уже не надо в «хащах» искать. Все вычищено. Вылизано. Установлено.
Я даже материться не могу.
- Как это?! – тихо спрашиваю, - КАК ЭТО??? Как же это ТАК??? Мы же вместе сюда приезжали и обсуждали!!!
Памятник изголовьем перевернут. Смотрит памятник - будто на плацу генерал на свою бесчисленную армию.
Что за «ритуальные» деятели? У них вообще ничего святого не осталось?
Дима достает мобилку и набирает директора конторы. Выясняет, почему один-единственный памятник установлен в обратном направлении. И кто позволил.
Аааа! Вдова самолично присутствовала и распоряжалась!
Ясно.
У меня нет слов. Дима произносит, предупреждая мой больной молчаливый вопрос:
- Нет, здесь все забетонировано. Переделывать ничего не будут.
Точка.
Невозврат.
Две бл*ди, нарушившие все моральные, этические, религиозные каноны.
Никогда.
Я не буду.
Общаться с вами.
Ваши деньги пойдут на ваши похороны.
И когда вы сдохнете – я действительно плюну на ваши могилы!
Мой папа в окружении облаков открыто улыбается с черной плиты.
Миг-21, улетающий в небо.
Как же ты мог жениться на таком у*БИЩЕ, ПАПА???
Мы еще и за заборчик придурковатый заплатили – НА ВСЮ ЕЕ, бл*дь, СЕМЬЮ!!!
Набираю полную грудь кладбищенского воздуха. Выдыхаю.
Я.
Ни в чем.
Не виновата.
…Строчу. Сумочки шью. Тихий стрекот машин. Обрезной механизм на них - как многоточие.
- Як вiдпочила? – спрашивает Ксюшечка, моя подруга, входя в цех.
Раздается звук упавшей смс. Открываю мобилу.
- Ксю! Джаст э сэк! – прошу ее, прекращая топтать педаль и вчитываясь.
Захлебываюсь от смеха.
ХуАнэ: «Я три дня давилась сама вашей курицей, запеченным в духовке фаршем с картошкой и овощами, тортом. Мама меня спрашивала, может, я отравилась? Она подождала два дня и тоже стала есть и курицу и фарш!»
Вслух зачитываю сие. В двух словах описываю Ксюхе предысторию.
Ксюха уже строчит. Молчит минуту. Потом выдает:
- Яка гарна мати! Була впевнена, що iжу отруiли, мовчала, дивилася, поки дочкА жерла, а коли та не померла – почала жерти й сама! Добра гарна мати!..
Я перевожу на русский в мозгу скоростную речь подруги. Когда смысл доходит – отворачиваюсь, убираю пальцы из-под лапки и заливаюсь таким смехом, что слезы из глаз, как из брандспойта.
Еще бы! Такая емкая и меткая фраза!
И готова я расцеловать Ксюшечку мою аж в самые разные места за такой странный позитив!!!
ХуАнэ: «Своей головы у тебя никогда не было. Шлюха ты чужих интенций. Стебанная! Я не злопамятная, но память у меня есть! Я ж тебе не сестра! Не хочешь объясниться по этому поводу? Меня тошнит от вас и от матери, которая всю жизнь никогда не желала мне счастья, каким бы я его не видела. Я всего лишь была золушкой, которая должна была обеспечивать ваше комфортное существование. Очень вы поглумились над не ничтожной, но гораздо вас превосходящей по способностям мелких даже не человеков. И пошли вы к черту! Уроды с уродливой жизнью!»
Читая это, я заливаюсь новым истерическим приступом смеха, аж живот сводит. Вытираю мокрое лицо тряпкой.
- Хай Господь милуй! Нащо тобi враги, як е таки родичi!!!
ЭПИЛОГ
Самое темное время суток – мгновение перед рассветом. Я всегда теперь просыпаюсь именно в это время. Смотрю на затухающие звезды.
И молюсь.
Летчики пьют за то, чтобы в их жизни всегда была пара: взлеты и посадки.
Я молюсь, чтобы рассветы были парны закатам.
Но мне уже совсем не страшно. Я знаю: по ту сторону меня ждет мой папа. Он меня встретит. Расскажет. Может, научит.
Будет всегда рядом.
Снова…
