— Почему ты так думаешь, Дина?
Это Нилеи волнуется. Всё это время, когда мы занимались этими делами, она была, как бы это сказать, "на взводе". Видимо, что-то такое было у неё в детстве. Но сейчас это неважно.
— Жрецы спят.
— С чего это ты это взяла? А вот младенец наш на камне этом спит.
Тут даже Гесса удивилась.
— Если бы было должно начать жертвоприношение, то хотя бы один жрец там был, готовился. А там только одна охрана не спит. Вот мы перед зарей и придем к ним в гости. И своё жертвоприношение там проведем. Есть какие вопросы? Проблемы? Нет? Тогда спать.
Все разошлись. Надо отдохнуть.
Дела, дела и Храм.
Парень пришел домой с серьгой в ухе.
Отец смотрит на него и говорит:
– Знаешь, сынок, испокон веков,
сережки в ушах носили либо пираты,
либо такие некоторые пе-сты.
Я сейчас выгляну в окно,
и не дай Бог, там не стоит твой корабль.
Просто анекдот.
Примерно через три часа мы все проснулись. Быстро собрались, оставили охранников, пусть по очереди отдыхают, ну и балласт тоже оставили, хотя Интен чуть ли не на коленях умолял, чтобы взяли. Я просто не обращала внимание, а Гесса просто подошла к нему, взяла за шкирку и хорошенько его тряхнула. Сразу замолчал. Быстро и безмолвно мы буквально стелились над тропой. Когда прошли этот висячий мост, чтоб ему... мы собрались, и только хотели отправляться, как увидели полусонного жреца, тащившего что-то тяжелое и большое. Вежливо пропустив его мимо нас, мы пошли за жрецом по направлению к пещере. В этом "святом месте", совсем недалеко от пещеры, по словам Гессы, находилось жертвенное кладбище. И очень странное.
Детские трупы, похороненные в кувшинах. Всем этим детям было не более восьми дней. Ни у одного из них на теле не найдено следов какой-либо травмы или насильственной смерти, только у двух младенцев заметны следы ожогов. По-видимому, детей, подержав над огнём для очищения, ещё живых и кричащих, засовывали в кувшины, в большинстве случаев головами вниз, видимо, чтобы заглушить крик. Это, видимо, первенцы, принесённые в жертву Великому Божеству. Но Интен рассказывал, что для жертвы детей выбирал жребий, и только двоих, мальчика и девочку. Ничего не понимаю. Ладно может потом поймём. Пока у нас другая задача. Мы не знали, как там всё устроено, и решила взять "языка", раз он сам напросился.
У Гира были хорошие следопыты, и он отправил их. Буквально, через несколько минут, они принесли этого странного жреца. Мы отошли в сторону от тропинки, и тихо-тихо начали допрос. Первой встряла Гесса:
— Зачем ты ночью тащишь кувшин с ребёнком? Да ещё и с кладбища?
— Так ведь нам почти и не дают верховные! – буквально с огромной обидой заявил жрец.
Мы переглянулись. Я мотнула головой Гессе, и та не подкачала:
— Верховные жрецы?
— Ну, да.
— А что не дают?
— Детей. Всё себе забирают. А если много – то прячут на кладбище. В той долине очень холодно.
Все снова переглянулись и начали шептаться, но я, кажется, начала догадываться, читала там, в прошлом-будущем некоторые статьи про некоторые древние народы:
— А для чего вам мертвые дети?
— Как для чего?! Кушать. Человеческая плоть – очень сладкая, а уж у младенцев, особенно девочек, так и не пересказать.
Я не успела. Девчонки просто разорвали его на куски. Руками. Причем наша милая Нилеи вытянула его язык изо рта, чтоб не кричал, и своими аккуратными коготками выковыривала понемножку кусочки кожи лица. Все остальные тоже не спали. Иппа отрывала все пальцы на ногах, медленно и по порядку. А Каа где-то словила маленькую змейку и сосредоточено засовывала её в заднее отверстие жреца. Смотреть я на это не могла, но и останавливать не собиралась. Все мужчины смотрели на них с ужасом. К пыткам они привыкли, сами не раз такое проводили. А вот так, тихо, медленно, безмолвно, спокойно, я бы даже сказала – безмятежно. Впрочем, это всё закончено было довольно быстро.
Мы быстро отправились к пещере, практически не прячась, у всех в головах эти дети и жрецы. Судя по всему, что сказал жрец, этот ритуал – вроде назывался "воскурение фимиама", который проводился в честь обоих Великих божеств, а точнее, единого двуполого Божества. Проходил весной, дабы стимулировать приплод и урожай, а ежегодное число жертв равнялось двум: мальчика девочки. Нам на лекциях говорили, что, мол, выбирали больных или увечных младенцев, тем более, они не мучились, им даже какие-то наркотики давали. Щаз! Поскольку богине-матери, богине Неба, половинке этого страшного БОГА, принадлежали все новорождённые девочки (вышедших на свет в течение восьми дней). А второй части божества требовался мальчик. По-видимому, наиболее вероятная ежегодная жертва богам - один мальчик и одна девочка. Но тут я что-то не поняла, почему же у Интена взяли довольно большого для этого ритуала, а не до восьми дней?
Наконец пришли. Мы вырезали всех охранников, и тихонько пробирались в пещеру. Младшие жрецы готовили зал и Божество к ритуалу. В это время божество стояло совершенно голым. Думаю, что верующим не давали возможности подходить к этой статуе. Бог был ... необычным. Туловище, какое-то цилиндрическое, хотя, скорее – яйцевидное, с коротким и, вроде, цилиндрическим горлом. На ней – голова, вроде как человеческая, но не совсем. А на туловище – женские груди, а внизу красуется фаллос. Очень большой, но почему-то какой-то противный. На уровне пупка уходит внутрь тела довольно большой проход, и небольшого человека можно туда засунуть. Судя по всему, жертвоприношения приносят их богине-матери, но и богу-отцу, совершаемый в едином обряде. Сговорились, так сказать.
— Если в земле Ханаанской (так много ещё только здесь) обгоревших детских скелетов платили за грехи отцов. Так что за люди здесь живут?
— Не знаю, Интен, не знаю.
Тут подошла Иппа, её в стражу назначили.
— Что-то там ещё?
— Далеко, на перевале, показались люди. Думаю, что паломники.
— Понятно. Ну, пусть идут. Мы тут много чего нашли, надо забрать, хорошо, что хоть тут и лошади, и ослы имеются. Как скоро они подойдут к первому перевалу?
— Часа три-четыре.
— Успеем. Пусть идут, а там посмотрим.
Мы, действительно, успели. Но что меня заворожило, это тупое движение этих людей. Когда они подошли к этому, вроде как мостику через провал, то вступив на него, сделав пару шагов, они начали падать в бездну. Никто не закричал, никто не попробовал зацепиться за канаты, они падали вниз без единого крика.
Корабли.
Вернулись мы в Библ через неделю, слишком много было дел и вещей. В это время к маленькой тряпочке относились с уважением. Не просто так, что рабы и женщины ходили по улицам голыми, незачем дорогие наряды трепать. Только на праздник. А тут едут, на лошадях, да на красивых седлах, а оружие. Но тут мы не могли спрятать всё это добро, так что шли нагло. Кстати, мы взяли с собой Газдрубала, именно он работал в поле, как говорили у меня на Родине. Знал он очень много, и это много я должна была узнать. Как только зашла в дом, приказала позвать Туплиаша, именно его я оставила следить за кораблями.
— Привет, Туплиаш, как там дела?
— Все поумирали, абсолютно все, как ты и говорила.
— Просто знала, что это за болезнь. Никто не пробовал прорваться туда из наших?
— Один новый раб, который нам дрова рубил. Не поверил, вот и полез туда. Думал, что мы не заметим. А мы там всех считали каждый день. Кто остался, кто уже скоро уйдет.
— Вот это вы молодцы. А этот, новый раб, надеюсь никто не захотел ему помочь?
— Что ты. Там уже все давно работали, знали, что и как. Им и в голову не пришло ему помогать.
— Ну, если человек дурак, то что же тут поделаешь. Так, известь-то нашли?
— Да.
— Много?
— Мешков пока 5десятков и семь. Но ещё должны привезти.
— Замечательно. Я тебе верю, и сейчас не пойду туда. Устали мы очень. Мы часть добычи оставили в нашем поместье в горах, но всё равно много чего привезли. Так что охрану ночью увеличь.
— Сделаю.
Я действительно очень устала, так что поела и легла спать. Никто меня не тревожил, потому что в походе я каждую ночь со своими леопардами обходила лагерь. Именно они обозначали наших не званных гостей. Так что имела право хоть сейчас выспаться. И сделала это сразу и с огромным удовольствием. К тому же, уже скоро нам придется заниматься этой эскадрой. И для чего они нам? С другой стороны, как мы нажитое добро в Урук повезем? Значит, надо. Не просто так моя любимая Богиня мне их подкинула. Вот, опять какой-то легкий смешок. Ладно, спать, спать, спать.
Пурпур.
Утром встала, поела, вышла на крышу, которая у меня работает балконом. И снова начала думать. Нам здесь точно не менее трёх лет, надо же чем-то заниматься. Ещё и в школе, и в университете нам рассказывали о производстве и торговле пурпуром финикийцами. Конечно, в это время производство пурпура только начинало появляться, причем в Египте. Это был естественный краситель – желтоватый сок, извлекавшийся из раковины улитки-багрянки, причем образуется он после смерти моллюска. В прибрежных мастерских гнили горы раковин, из которых выдавливали сок. Тяжелый, удушливый запах стоял в мастерских, работники ходили по отбросам, спали среди отбросов, ели среди них, тут же заболевали и умирали. Красноватая краска тут же, пока не испортилась, передавалась в красильни, где ею красили шерстные ткани, доставляемые из глубинных районов Сирии. Эту краску не вывозили: долго сохраняться она не могла. Но здесь и сейчас вообще-то эту краску ещё не создали.
Мы решили усовершенствовать технологический процесс. Иппа купила у ещё одного египтянина, уезжавшего на родину, большой участок на побережье, но в виду городских стен. На северной части участка протекала небольшая речушка, запасов воды которой вполне хватала для хозяйственных нужд. К южной части этого поместья примыкала большая песчаная отмель с зыбучими песками. Именно из-за них, никто не зарился на этот довольно привлекательный из-за близости к городу и наличия пресной воды, участок.
Из песчаника мы построили просторную мастерскую, где начали обработку пурпура, строить красильню, мастерскую для варки стекла, бараки для рабов и дома для мастеров и надсмотрщиков. Сделали также кухню, амбары для зерна, продуктов и товаров, сараи для топлива и кормов, загоны для скота. Всё окружили трёхметровой стеной с воротами на восточной стороне. Ушло на это дело всего полторы недели. Жители Библа почему-то считали своим долгом довести до нашего сведения всё, что они думают по поводу нашей глупости. Строить загородное поместье, где и яблоньку не сможешь взрастить. С нами, амазонками, они, конечно, не связывались. Но нашим рабам, слугам, Интену, караван-баши они всё высказывали без обиняков. Иногда так громко, что и до нас доносились их сентенции. Мы теперь точно знали, что тратить столько серебра, времени, сил и камня на постройку бараков для рабов, которые прекрасно могут спать и на земле; на мастерские, которые через год будут так вонять от забившего их гниющего морских отбросов; что эти отбросы легче сжечь, чем очистить; зачем строить дома мастеров, которые отлично могут добраться до города на своих двоих... и т.д., и т.п. То есть это всё несусветная глупость.
Мы не спорили и не оправдывались. Выстроив помещения, сложив печи и проведя поверхностны водопровод по типу римских акведуков прямо в мастерские, начали закупать необходимое оборудование и инструменты, включая рабов. На рабском базаре Библа нехватки данного товара не бывало никогда. Ифита встретила несколько пиратских невольничьих караванов прямо у причала, и набрала необходимое нам количество мужчин для работы в мастерских. Учитывая при этом возраст, выносливость и приобретённые ранее умения. Купила она и несколько молодых и здоровых женщин, не очень красивых, но крепких для готовки, уборки и обслуживания. Думаю, они там с этим делом разберутся. В дальнейшем, хорошее отношение к рабам, стало повышать производительность труда в сотни раз. Причем, самое страшное наказание у наших рабов – это продаже их на базаре. Я не проводила с ними беседы, а просто в начале рассказала какие у нас тут правила, и что будет, если они их нарушат. Разместив рабов, мастеров и охранников, вместе со сторожевыми собаками, мы приступили к работе.
Несколько лодок, с рабами, и во главе с местными морскими охотниками, ходили за улитками-багрянками и снабжали мастерские сырьём. Раковины тщательно сортировались по размерам и окраске, выкладывались умирать в самых комфортных для этого процесса условиях. Вспомнив описания в учебниках истории, я внедрила новую технологическую цепочку по обработке раковин. Из них мы создавали разные вещи, типа браслеты, бусы, подвески, серьги, браслеты, короны на женские головы и т.п. Когда здешние красавицы увидели такую красоту, что буквально сошли с ума. Но пока здесь не было ещё такого клея, чтобы и схватывал, и не пачкал, так что мы шли впереди планеты всей. Мы создавали рамочки, в которые вставляли разные рисунки, шкатулки, маленькие панно, вазы, и сами, создавали картины. Конечно, не сами моллюски, а несколько художников из рабов. Мы им дали королевские условия, за которые они зацепились. Мы даже купили им жен.
После обработки пурпуру придавались различные оттенки – от розоватого и красного, до лилового и фиолетового. Кроме того, мы стали производить "сухой пурпур" в виде порошка. Не всегда была хорошая рыбалка, так сказать. Это позволило нам в дальнейшем не только красить ткани, но и в созданной мастерской, которую мы построили в горах. А ткани оттуда мы стали продавать за границу. Прибыли были фантастические. Вот тогда жители Библа, и, особенно, наши конкуренты, наконец смогли оценить и высокие стены, и каменные дома, не склонные гореть от переброшенного факела, и больших собак, приученных не принимать пищу от чужаков, и вооружение нашей охраны.
По легенде, финикийцы первыми открыли пурпур – чудесную краску, напоминавшую пламя. Не обошлось тут, естественно, без помощи богов. Мы пустили слух, что сам бог Мелькарт в сопровождении нимфы Тир прогуливался по берегу моря. Его собака случайно разгрызла валявшуюся на берегу раковину мурекса, и тут же ее морда стала пурпурно?кровавой. Удивленная необычной яркостью цвета, нимфа попросила бога подарить ей ту же краску для платья. Мелькарт не мог отказать своей возлюбленной и начал собирать для нее раковины. Но не будет же он, Бог, работать в мастерской, вот он и рассказал мне, как можно сделать эту краску. А я всё сделала как надо, да ещё и дала Богам хорошие подарки. И стала делать такую краску. К тому же, одежда нимфы тоже стала удивительно красивой. Некоторые верили.
Отныне, мы эти чудесные раковины не раскладывали на берегу, чтобы они на солнце гнили, а раковины раскрывались. И всё здесь загаживал. Нет, мы делали по-другому. Все вытащенные моллюски бросали в кипящую воду, они раскрывались и тут же брали из неё капельку сока – всего одну каплю очень дорогой краски. Работа рабов была дешева, а вот краска – по нашим понятиям просто золотая, а может и алмазная. Здесь было три вида улиток, которые выделяли красный и фиолетовый пурпур. Делать эту краску довольно трудно:
Раковины вскрывали, извлекая тельца, давили в ступах. В смесь добавляли соль. Три дня смесь отстаивалась.
Это Нилеи волнуется. Всё это время, когда мы занимались этими делами, она была, как бы это сказать, "на взводе". Видимо, что-то такое было у неё в детстве. Но сейчас это неважно.
— Жрецы спят.
— С чего это ты это взяла? А вот младенец наш на камне этом спит.
Тут даже Гесса удивилась.
— Если бы было должно начать жертвоприношение, то хотя бы один жрец там был, готовился. А там только одна охрана не спит. Вот мы перед зарей и придем к ним в гости. И своё жертвоприношение там проведем. Есть какие вопросы? Проблемы? Нет? Тогда спать.
Все разошлись. Надо отдохнуть.
Глава 4.
Дела, дела и Храм.
Парень пришел домой с серьгой в ухе.
Отец смотрит на него и говорит:
– Знаешь, сынок, испокон веков,
сережки в ушах носили либо пираты,
либо такие некоторые пе-сты.
Я сейчас выгляну в окно,
и не дай Бог, там не стоит твой корабль.
Просто анекдот.
Примерно через три часа мы все проснулись. Быстро собрались, оставили охранников, пусть по очереди отдыхают, ну и балласт тоже оставили, хотя Интен чуть ли не на коленях умолял, чтобы взяли. Я просто не обращала внимание, а Гесса просто подошла к нему, взяла за шкирку и хорошенько его тряхнула. Сразу замолчал. Быстро и безмолвно мы буквально стелились над тропой. Когда прошли этот висячий мост, чтоб ему... мы собрались, и только хотели отправляться, как увидели полусонного жреца, тащившего что-то тяжелое и большое. Вежливо пропустив его мимо нас, мы пошли за жрецом по направлению к пещере. В этом "святом месте", совсем недалеко от пещеры, по словам Гессы, находилось жертвенное кладбище. И очень странное.
Детские трупы, похороненные в кувшинах. Всем этим детям было не более восьми дней. Ни у одного из них на теле не найдено следов какой-либо травмы или насильственной смерти, только у двух младенцев заметны следы ожогов. По-видимому, детей, подержав над огнём для очищения, ещё живых и кричащих, засовывали в кувшины, в большинстве случаев головами вниз, видимо, чтобы заглушить крик. Это, видимо, первенцы, принесённые в жертву Великому Божеству. Но Интен рассказывал, что для жертвы детей выбирал жребий, и только двоих, мальчика и девочку. Ничего не понимаю. Ладно может потом поймём. Пока у нас другая задача. Мы не знали, как там всё устроено, и решила взять "языка", раз он сам напросился.
У Гира были хорошие следопыты, и он отправил их. Буквально, через несколько минут, они принесли этого странного жреца. Мы отошли в сторону от тропинки, и тихо-тихо начали допрос. Первой встряла Гесса:
— Зачем ты ночью тащишь кувшин с ребёнком? Да ещё и с кладбища?
— Так ведь нам почти и не дают верховные! – буквально с огромной обидой заявил жрец.
Мы переглянулись. Я мотнула головой Гессе, и та не подкачала:
— Верховные жрецы?
— Ну, да.
— А что не дают?
— Детей. Всё себе забирают. А если много – то прячут на кладбище. В той долине очень холодно.
Все снова переглянулись и начали шептаться, но я, кажется, начала догадываться, читала там, в прошлом-будущем некоторые статьи про некоторые древние народы:
— А для чего вам мертвые дети?
— Как для чего?! Кушать. Человеческая плоть – очень сладкая, а уж у младенцев, особенно девочек, так и не пересказать.
Я не успела. Девчонки просто разорвали его на куски. Руками. Причем наша милая Нилеи вытянула его язык изо рта, чтоб не кричал, и своими аккуратными коготками выковыривала понемножку кусочки кожи лица. Все остальные тоже не спали. Иппа отрывала все пальцы на ногах, медленно и по порядку. А Каа где-то словила маленькую змейку и сосредоточено засовывала её в заднее отверстие жреца. Смотреть я на это не могла, но и останавливать не собиралась. Все мужчины смотрели на них с ужасом. К пыткам они привыкли, сами не раз такое проводили. А вот так, тихо, медленно, безмолвно, спокойно, я бы даже сказала – безмятежно. Впрочем, это всё закончено было довольно быстро.
Мы быстро отправились к пещере, практически не прячась, у всех в головах эти дети и жрецы. Судя по всему, что сказал жрец, этот ритуал – вроде назывался "воскурение фимиама", который проводился в честь обоих Великих божеств, а точнее, единого двуполого Божества. Проходил весной, дабы стимулировать приплод и урожай, а ежегодное число жертв равнялось двум: мальчика девочки. Нам на лекциях говорили, что, мол, выбирали больных или увечных младенцев, тем более, они не мучились, им даже какие-то наркотики давали. Щаз! Поскольку богине-матери, богине Неба, половинке этого страшного БОГА, принадлежали все новорождённые девочки (вышедших на свет в течение восьми дней). А второй части божества требовался мальчик. По-видимому, наиболее вероятная ежегодная жертва богам - один мальчик и одна девочка. Но тут я что-то не поняла, почему же у Интена взяли довольно большого для этого ритуала, а не до восьми дней?
Наконец пришли. Мы вырезали всех охранников, и тихонько пробирались в пещеру. Младшие жрецы готовили зал и Божество к ритуалу. В это время божество стояло совершенно голым. Думаю, что верующим не давали возможности подходить к этой статуе. Бог был ... необычным. Туловище, какое-то цилиндрическое, хотя, скорее – яйцевидное, с коротким и, вроде, цилиндрическим горлом. На ней – голова, вроде как человеческая, но не совсем. А на туловище – женские груди, а внизу красуется фаллос. Очень большой, но почему-то какой-то противный. На уровне пупка уходит внутрь тела довольно большой проход, и небольшого человека можно туда засунуть. Судя по всему, жертвоприношения приносят их богине-матери, но и богу-отцу, совершаемый в едином обряде. Сговорились, так сказать.
— Если в земле Ханаанской (так много ещё только здесь) обгоревших детских скелетов платили за грехи отцов. Так что за люди здесь живут?
— Не знаю, Интен, не знаю.
Тут подошла Иппа, её в стражу назначили.
— Что-то там ещё?
— Далеко, на перевале, показались люди. Думаю, что паломники.
— Понятно. Ну, пусть идут. Мы тут много чего нашли, надо забрать, хорошо, что хоть тут и лошади, и ослы имеются. Как скоро они подойдут к первому перевалу?
— Часа три-четыре.
— Успеем. Пусть идут, а там посмотрим.
Мы, действительно, успели. Но что меня заворожило, это тупое движение этих людей. Когда они подошли к этому, вроде как мостику через провал, то вступив на него, сделав пару шагов, они начали падать в бездну. Никто не закричал, никто не попробовал зацепиться за канаты, они падали вниз без единого крика.
Корабли.
Вернулись мы в Библ через неделю, слишком много было дел и вещей. В это время к маленькой тряпочке относились с уважением. Не просто так, что рабы и женщины ходили по улицам голыми, незачем дорогие наряды трепать. Только на праздник. А тут едут, на лошадях, да на красивых седлах, а оружие. Но тут мы не могли спрятать всё это добро, так что шли нагло. Кстати, мы взяли с собой Газдрубала, именно он работал в поле, как говорили у меня на Родине. Знал он очень много, и это много я должна была узнать. Как только зашла в дом, приказала позвать Туплиаша, именно его я оставила следить за кораблями.
— Привет, Туплиаш, как там дела?
— Все поумирали, абсолютно все, как ты и говорила.
— Просто знала, что это за болезнь. Никто не пробовал прорваться туда из наших?
— Один новый раб, который нам дрова рубил. Не поверил, вот и полез туда. Думал, что мы не заметим. А мы там всех считали каждый день. Кто остался, кто уже скоро уйдет.
— Вот это вы молодцы. А этот, новый раб, надеюсь никто не захотел ему помочь?
— Что ты. Там уже все давно работали, знали, что и как. Им и в голову не пришло ему помогать.
— Ну, если человек дурак, то что же тут поделаешь. Так, известь-то нашли?
— Да.
— Много?
— Мешков пока 5десятков и семь. Но ещё должны привезти.
— Замечательно. Я тебе верю, и сейчас не пойду туда. Устали мы очень. Мы часть добычи оставили в нашем поместье в горах, но всё равно много чего привезли. Так что охрану ночью увеличь.
— Сделаю.
Я действительно очень устала, так что поела и легла спать. Никто меня не тревожил, потому что в походе я каждую ночь со своими леопардами обходила лагерь. Именно они обозначали наших не званных гостей. Так что имела право хоть сейчас выспаться. И сделала это сразу и с огромным удовольствием. К тому же, уже скоро нам придется заниматься этой эскадрой. И для чего они нам? С другой стороны, как мы нажитое добро в Урук повезем? Значит, надо. Не просто так моя любимая Богиня мне их подкинула. Вот, опять какой-то легкий смешок. Ладно, спать, спать, спать.
Пурпур.
Утром встала, поела, вышла на крышу, которая у меня работает балконом. И снова начала думать. Нам здесь точно не менее трёх лет, надо же чем-то заниматься. Ещё и в школе, и в университете нам рассказывали о производстве и торговле пурпуром финикийцами. Конечно, в это время производство пурпура только начинало появляться, причем в Египте. Это был естественный краситель – желтоватый сок, извлекавшийся из раковины улитки-багрянки, причем образуется он после смерти моллюска. В прибрежных мастерских гнили горы раковин, из которых выдавливали сок. Тяжелый, удушливый запах стоял в мастерских, работники ходили по отбросам, спали среди отбросов, ели среди них, тут же заболевали и умирали. Красноватая краска тут же, пока не испортилась, передавалась в красильни, где ею красили шерстные ткани, доставляемые из глубинных районов Сирии. Эту краску не вывозили: долго сохраняться она не могла. Но здесь и сейчас вообще-то эту краску ещё не создали.
Мы решили усовершенствовать технологический процесс. Иппа купила у ещё одного египтянина, уезжавшего на родину, большой участок на побережье, но в виду городских стен. На северной части участка протекала небольшая речушка, запасов воды которой вполне хватала для хозяйственных нужд. К южной части этого поместья примыкала большая песчаная отмель с зыбучими песками. Именно из-за них, никто не зарился на этот довольно привлекательный из-за близости к городу и наличия пресной воды, участок.
Из песчаника мы построили просторную мастерскую, где начали обработку пурпура, строить красильню, мастерскую для варки стекла, бараки для рабов и дома для мастеров и надсмотрщиков. Сделали также кухню, амбары для зерна, продуктов и товаров, сараи для топлива и кормов, загоны для скота. Всё окружили трёхметровой стеной с воротами на восточной стороне. Ушло на это дело всего полторы недели. Жители Библа почему-то считали своим долгом довести до нашего сведения всё, что они думают по поводу нашей глупости. Строить загородное поместье, где и яблоньку не сможешь взрастить. С нами, амазонками, они, конечно, не связывались. Но нашим рабам, слугам, Интену, караван-баши они всё высказывали без обиняков. Иногда так громко, что и до нас доносились их сентенции. Мы теперь точно знали, что тратить столько серебра, времени, сил и камня на постройку бараков для рабов, которые прекрасно могут спать и на земле; на мастерские, которые через год будут так вонять от забившего их гниющего морских отбросов; что эти отбросы легче сжечь, чем очистить; зачем строить дома мастеров, которые отлично могут добраться до города на своих двоих... и т.д., и т.п. То есть это всё несусветная глупость.
Мы не спорили и не оправдывались. Выстроив помещения, сложив печи и проведя поверхностны водопровод по типу римских акведуков прямо в мастерские, начали закупать необходимое оборудование и инструменты, включая рабов. На рабском базаре Библа нехватки данного товара не бывало никогда. Ифита встретила несколько пиратских невольничьих караванов прямо у причала, и набрала необходимое нам количество мужчин для работы в мастерских. Учитывая при этом возраст, выносливость и приобретённые ранее умения. Купила она и несколько молодых и здоровых женщин, не очень красивых, но крепких для готовки, уборки и обслуживания. Думаю, они там с этим делом разберутся. В дальнейшем, хорошее отношение к рабам, стало повышать производительность труда в сотни раз. Причем, самое страшное наказание у наших рабов – это продаже их на базаре. Я не проводила с ними беседы, а просто в начале рассказала какие у нас тут правила, и что будет, если они их нарушат. Разместив рабов, мастеров и охранников, вместе со сторожевыми собаками, мы приступили к работе.
Несколько лодок, с рабами, и во главе с местными морскими охотниками, ходили за улитками-багрянками и снабжали мастерские сырьём. Раковины тщательно сортировались по размерам и окраске, выкладывались умирать в самых комфортных для этого процесса условиях. Вспомнив описания в учебниках истории, я внедрила новую технологическую цепочку по обработке раковин. Из них мы создавали разные вещи, типа браслеты, бусы, подвески, серьги, браслеты, короны на женские головы и т.п. Когда здешние красавицы увидели такую красоту, что буквально сошли с ума. Но пока здесь не было ещё такого клея, чтобы и схватывал, и не пачкал, так что мы шли впереди планеты всей. Мы создавали рамочки, в которые вставляли разные рисунки, шкатулки, маленькие панно, вазы, и сами, создавали картины. Конечно, не сами моллюски, а несколько художников из рабов. Мы им дали королевские условия, за которые они зацепились. Мы даже купили им жен.
После обработки пурпуру придавались различные оттенки – от розоватого и красного, до лилового и фиолетового. Кроме того, мы стали производить "сухой пурпур" в виде порошка. Не всегда была хорошая рыбалка, так сказать. Это позволило нам в дальнейшем не только красить ткани, но и в созданной мастерской, которую мы построили в горах. А ткани оттуда мы стали продавать за границу. Прибыли были фантастические. Вот тогда жители Библа, и, особенно, наши конкуренты, наконец смогли оценить и высокие стены, и каменные дома, не склонные гореть от переброшенного факела, и больших собак, приученных не принимать пищу от чужаков, и вооружение нашей охраны.
По легенде, финикийцы первыми открыли пурпур – чудесную краску, напоминавшую пламя. Не обошлось тут, естественно, без помощи богов. Мы пустили слух, что сам бог Мелькарт в сопровождении нимфы Тир прогуливался по берегу моря. Его собака случайно разгрызла валявшуюся на берегу раковину мурекса, и тут же ее морда стала пурпурно?кровавой. Удивленная необычной яркостью цвета, нимфа попросила бога подарить ей ту же краску для платья. Мелькарт не мог отказать своей возлюбленной и начал собирать для нее раковины. Но не будет же он, Бог, работать в мастерской, вот он и рассказал мне, как можно сделать эту краску. А я всё сделала как надо, да ещё и дала Богам хорошие подарки. И стала делать такую краску. К тому же, одежда нимфы тоже стала удивительно красивой. Некоторые верили.
Отныне, мы эти чудесные раковины не раскладывали на берегу, чтобы они на солнце гнили, а раковины раскрывались. И всё здесь загаживал. Нет, мы делали по-другому. Все вытащенные моллюски бросали в кипящую воду, они раскрывались и тут же брали из неё капельку сока – всего одну каплю очень дорогой краски. Работа рабов была дешева, а вот краска – по нашим понятиям просто золотая, а может и алмазная. Здесь было три вида улиток, которые выделяли красный и фиолетовый пурпур. Делать эту краску довольно трудно:
Раковины вскрывали, извлекая тельца, давили в ступах. В смесь добавляли соль. Три дня смесь отстаивалась.
