— Фантастичный, — неуверенно пожимаю плечами и уныло вздыхаю.
— Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Шерил.
— Я подумаю, Мэри.
Возможно в словах добросердечной соседки и есть доля истины? Что я теряю в конце концов, если позвоню в «PULSE publishing holding»?
США, Нью-Йорк
Оливер
— Мистер Кейн, ваш кофе, — раздается рядом бодрый энергичный голос. На свободном участке моего стола появляется кружка с ароматным напитком. — Эспрессо, черный, без сахара. Всё правильно? — симпатичная секретарша лучезарно улыбается мне, хлопая неестественно длинными ресницами. У нее темные, почти черные волосы, ярко-голубые глаза и маленькая родинка под правой бровью. Она милая и очень хочет мне понравиться, но это практически невыполнимая задача. Девушка абсолютно не в моем вкусе.
— Элис, — вспоминаю я ее имя и скупо улыбаюсь в ответ. Моя предыдущая секретарша пару месяцев назад уволилась в связи с переездом, а с новенькой мне толком не удалось поработать и познакомиться ближе. Последние недели выдались суматошными и богатыми на длительные деловые поездки. — Спасибо. Именно такой кофе я предпочитаю по утрам.
— Я очень рада видеть вас в офисе. Такая приятная неожиданность! — восклицает девушка. Я окидываю подчиненную недоумевающим взглядом. Что она имеет в виду? Вообще-то мое рабочее место находится именно здесь — в центральном офисе PULSE publishing holding, занимающем четыре этажа небоскреба на Манхеттене.
— Мисс Кейн говорила, что вы не появитесь до конца недели, — заметив мое замешательство, торопливо поясняет Элис. Мое внимание задерживается на полной груди, обтянутой фиолетовой блузкой. Мне не нравится цвет, но импонируют три верхние расстёгнутые пуговки, позволяющие рассмотреть влекущую ложбинку. Может, все-таки у девчонки есть шанс мне понравиться.
— Я вернулся раньше, — отвечаю с вежливой улыбкой, лениво мазнув взглядом по крутым бедрам, подчёркнутым узкой юбкой с завышенной талией, изящным щиколоткам и классическим лодочкам миниатюрного размера на высокой шпильке. Привлекательная Элис, очень. Особенно если присмотреться получше. Но меня сложно удивить приятными внешними данными, стандартной красотой и стройным телом.
В огромном многопрофильном холдинге работают тысячи безупречных сексапильных красавиц с престижным образованием и жадным взглядом. Яркие очаровательные голодные пираньи с белоснежными зубками, мечтающие оторвать кусочек красивой жизни, по какой-то необъяснимой причине, ассоциирующейся у них со мной. Эти наивные создания глубоко ошибаются, считая меня выгодным вариантом. Все что я имею, досталось мне без малейших усилий. Я не сделал ничего, чтобы занять кресло владельца успешно функционирующего издательского холдинга.
Бизнес перешел мне по наследству от деда по материнской линии, которого я никогда не видел, пока тот был жив, но принял наследство, взял его фамилию, окружил себя профессиональными заместителями и ассистентами, постепенно научился разбираться во всех хитросплетениях и нюансах управления холдингом, хотя по большому счету это было необязательно. Я мог изредка появляться в головном офисе, присутствовать на общих совещаниях и подписывать требующие моей визы документы.
Функционирование всех направлений холдинга по сей день зависит от решений и компетентности назначенных на местах шеф-редакторов, одним из которых является моя сестра Гвендолен. Она с гораздо большим энтузиазмом влилась в коллектив компании еще во время учебы в Колумбийском университете, принимала активное участие во всех сферах деятельности холдинга, стажировалась у специалистов самого высокого уровня, посещала многочисленные светские мероприятия и пресс-коференции, где работали журналисты PULSE holding, чтобы иметь четкое представление, как создаются громкие новости и кричащие заголовки.
— Я могу быть чем-то полезна? — сверкнув кристально-белыми винирами, Элис бросает на меня наигранно-смущенный взгляд, несущий в себе противоположное значение. «Не хотите ли трахнуть меня, мистер Кейн?». Нет, спасибо. Не сегодня, Элис.
— Я оставил пакет новых договоров в приемной, на твоём столе. Их необходимо рассортировать и отправить подписанные экземпляры по указанным адресатам, — ухмыльнувшись мысленному диалогу, нейтрально распоряжаюсь я, продолжая откровенно рассматривать сексуальную секретаршу. Конечно же, она заметила, как я пялюсь на выдающееся части стройного тела, и сейчас активно пытается понять, что мной движет. Банальное любопытство или же искренний интерес.
Ни то, ни другое.
— Элис, оставь нас, — резко бросает ворвавшаяся в кабинет взволнованная и источающая негодование Гвен. Не взглянув на торопливо семенящую к выходу секретаршу, стремительно пересекает оформленный в исключительно-светлых тонах просторный кабинет и усаживается в кресло напротив, вперив в меня настойчивый раздраженный взгляд.
— Что это, Оли? — на стол небрежно падает вчерашний выпуск «PULSE OF LIFE», задевая кружку, и несколько капель черного кофе выплёскивается на белоснежное блюдце. Я неприязненно морщусь, отодвигаю газету в сторону и промокаю пролившийся напиток бумажной салфеткой.
— Осторожнее, Гвендолен. Мы не дома, здесь я твой официальный руководитель, а не старший брат. Не забывай о субординации, — сухо выговариваю я. В обращённых на меня синих глазах сверкают слезы, уголки накрашенных губ предательски дергаются.
— Зачем? За моей спиной? — сдавленно выдыхает сестра, тщательно пытаясь сохранить самообладание. — Ты за этим ездил в редакцию «LIFE»? Знал, что я никогда не отправлю в печать макет с … этим материалом, — Гвен нервно тычет пальцем в газету.
— Ты - главный редактор “PULSE Beauty journal», — напоминаю невозмутимо. — А статья, которую ты имеешь в виду, в журнале о красоте, моде и последних новостях в сфере искусства и шоу-бизнеса была бы абсолютно неуместна. Согласись? — она недовольно хмурится под моим проницательным взглядом. — К тому же, как владелец пятидесяти процентов акций, я имею полное право отправить в печать любой материал, который сочту нужным в обход решения главного редактора.
— Значит, ты не отрицаешь, что был в курсе? — вызывающе уточняет Гвендолен.
— Не отрицаю.
— Твоих рук дело? Ты автор статьи?
— Нет, Гвен. Не я.
— Только не говори… — округлив глаза, выдыхает сестра. Недоверие в потемневших глазах сменяется потрясением.
— Да, — подтверждаю я сестринскую догадку. Она издает сдавленный горловой звук. Растирает пальцами шею, словно ей не хватает воздуха.
— Почему ты позволяешь ему? — наконец спрашивает Гвен.
— Это его условие, — коротко отвечаю я, опуская взгляд в кружку с остывшим кофе. Мое спокойствие выводит Гвен из себя, и она переходит на крик:
— Какое к черту условие?!
— Не забывай, где мы находимся. Успокойся, Гвен, — строго оговариваю сестру. Она закрывает рот дрожащими пальцами, но надолго ее сдержанности не хватает.
— Как я могу успокоиться? — срывающимся шепотом говорит Гвендолен. — Мы итак чертовски рискуем, Оливер. Если кто-то начнет копать подноготную Дэниэла Кейна, и всплывет информация о нашей матери…
— Не всплывет, Гвен, — уверенно заявляю я, не дав сестре договорить. Она боится, что мы снова можем оказаться в центре скандала, но на этот раз женские опасения беспочвенны. Наша мать была единственной и, к сожалению, внебрачной дочерью Дэниэла Кейна, документально они не были связаны и никогда не встречались. Однако это не помешало Кейну помочь нашей семье начать жизнь с нуля, на новом месте. Дед действовал издалека, через своих поверенных, отказываясь общаться с нами лично, но в конечном итоге отдал дело своей жизни, недвижимость и огромные капиталы внукам от непризнанной дочери. Его мотивы до сих пор являются для меня необъяснимой загадкой, которую я вряд ли смогу решить, потому что тех, кто ее загадал, давно нет в живых.
— Почему он не оставит нас в покое, Оли? — подавленно всхлипывает Гвен. Я поднимаюсь из-за стола, чтобы утешить сестру, и она доверчиво бросается в мои объятия, тихо беззвучно плачет на моем плече, заливая пиджак горькими слезами, пока я успокаивающе глажу ее вздрагивающую спину. — Мы могли бы избавиться от него… — шепчет она едва слышно. — И от его чёртовой кошки.
— Мы не можем, Гвен, — отзываюсь тихо. Я бы тоже этого хотел, но никогда не озвучу сестре свои мысли.
— Иногда я боюсь, что он убьет тебя и займет твое место, — едва слышно признается Гвендолен, цепляясь пальцами за лацканы пиджака, и с отчаянным страхом смотрит в мои глаза. — Я уверена, что он способен.
— Ты насмотрелась фильмов, Гвен, — улыбаюсь мягко, стирая ее слезы большими пальцами. — Ты знаешь меня с детства и всегда сможешь заметить подмену.
— Я не уверена, Оли, — Гвен освобождается из моих объятий и отступает в сторону, берет со стола газету, судорожно сжимая в руках. — Эта статья… Мне показалось…. Нет, я была уверена, — сбивчиво пытается сформулировать мысль. — Что ее написал ты. Только не понимала зачем. Он копирует тебя, понимаешь?
— Гвендолен, я должен кое-что сказать… — сделав глубокий вздох, отхожу к большому окну во всю стену и задумчиво смотрю на циркулирующий внизу неиссякаемый поток людей и машин. — За все время, что мы работаем здесь… — делаю паузу, чтобы решиться и продолжить. — Я ни одной статьи, ни одной заметки не написал сам. У меня нет литературного таланта, — голос звучит уверенно, но внутри поднимается протест и раздражение. Не просто признаваться в собственной несостоятельности кому бы то ни было. Даже младшей сестре, безоговорочно любящей меня. — Ты помнишь, что моим коньком всегда были точные науки. Я далек от творчества, от искусства. В отличии от … Дилана.
— Ты спятил, Оли? — спиной ощущаю ее изумление, слышу потрясенный вздох.
— Гвен, это его единственный шанс общаться с миром, — я пытаюсь объяснить? Черт, кажется, я действительно это делаю. Выгораживаю его, оправдываю себя за то, что поддаюсь на манипуляции Дилана, хотя заявлял обратное. — Он чудовище, Гвен, я знаю, — проговариваю быстро, прежде чем сестра начет возражать. Она не знает его так хорошо, как я. И слава Богу. Знать Дилана хорошо — смертельно-опасное удовольствие. — Но очень одаренное чудовище. Я собираюсь выпустить пробный тираж его рукописи в одном из издательских домов «Пульса».
— Дилан пишет книгу? — недоверчиво спрашивает Гвен. Она ошеломлена. Сегодня день откровений. Для нас обоих. — Не наброски шизофренических фантазий? — ее шаги приближаются. Сестра встает рядом со мной и тоже смотрит на город. — Полноценную книгу с сюжетной линией?
— Да, я читал ее, Гвен, — киваю я, и мы одновременно поворачиваемся и встречаемся взглядами. — И это неудивительно, Гвен. Он прочитал почти все книги из библиотеки деда.
— Почти все время находясь в кромешной темноте. Как он это делает, Оли? — недоумевает сестра.
— Включает свет, — натянуто улыбаясь, поясняю я. Она удивленно хлопает ресницами. — Но есть подозрение, что Дилан умеет видеть в темноте не хуже, чем его кошка.
— О чем она? — без тени улыбки напряженно спрашивает Гвен. — Книга, — дополняет, заметив замешательство на моем лице.
— О Шерри, — убрав руки в карманы брюк, я перевожу взгляд за стекло, бесцельно смотрю в окна небоскреба напротив.
— О кошке? Ты смеёшься? — снова раздражается Гвен. Я отрицательно качаю головой.
— Нет. О Шерил Рэмси, единственной выжившей девочке …. После общения с ним.
В кабинете воцаряется тягостное молчание. Боковым зрением вижу, как Гвен опускает голову вниз, сжимая ладони в кулачки, тут же пряча их за спиной.
— Есть еще ты. И я. Мы живем с ним. В одном доме, — тихо говорит она.
— Это другое, Гвен. Мы нужны ему, чтобы жить. Дилан не тронет нас, пока зависим. А зависим он будет всегда.
— Я хочу прочитать эту книгу, Оливер, — нерешительно произносит Гвен. — Она окончена?
— Нет, я видел всего несколько глав, но он допишет, — уверенно заявляю я, почувствовав сомнение в голосе сестры. Однако она удивила меня отсутствием бурных возражений и опасений, обусловленных вероятным содержанием в книги биографических моментов, касающихся нас всех.
— И под каким именем ты планируешь ее выпустить? — интересуется Гвен.
— Под своим.
— Он согласен?
— Да, — подтверждаю коротким кивком. — Это его решение. Дилан отказался от псевдонима и хочет, чтобы на книге стояло мое имя, — говорю я, чувствуя, как начинает неприятно тянуть связки и царапать в горле. Гвен безмолвно смотрит на меня. Я поворачиваю голову и встречаю ее задумчивый остекленевший взгляд. — Но есть еще кое-что… — нехотя добавляю я.
— Что? — настороженно спрашивает сестра, слегка сдвинув брови к переносице.
— Дилан хочет, чтобы над редактурой его рукописи работала сама Шерил Рэмси.
США, Мериленд, г. Балтимор
Шерил
Тишина в маминой комнате не вызывает отторжения, она кажется привычной, естественной и знакомой до боли. После ухода отца здесь всегда тихо.
Несмотря на серьезное заболевание, Дороти всегда щепетильно следила за порядком в своей спальне и во всем доме, ежедневно перебирала вещи в шкафах, складывая их идеально-ровными стопочками, натирала полы до блеска, раз в неделю мыла окна и меняла шторы, любила ковыряться в небольшом саду на заднем дворе. Рутинные и бытовые обязанности позволяли ей отвлечься от мучающих ночных кошмаров и тяжелых мыслей. Я понимала это и не мешала…
Сколько вечеров мы провели с ней здесь наедине, в односторонних попытках диалога с моей стороны? Осторожные ненавязчивые вопросы, откровенные признания, беспечная болтовня о событиях, случившихся за день. Она не слушала, занималась своими делами, а я не прекращала говорить, потому что звук собственного голоса напоминал, что я все еще жива и относительно здорова.
Маме было все равно, как прошел мой день, как обстоят дела в университете, с поисками работы, есть ли у меня подруги или парень, чего мне хочется от жизни, о чем плачу. Она все чаще уходила в свой вымышленный мир, где меня, к сожалению, не было, и вспоминала обо мне, возвращаясь оттуда на считанные часы. Самые ценные и счастливые часы, когда мама узнавала меня, говорила со мной и не называла именем сестры.
Когда-то я мечтала быть похожей на Руби, а сейчас ненавижу наше проявившееся в подростковые годы сходство. Ненавижу ее узнаваемые черты в себе, потому что их вижу не только я, но и мама, и отец, и старые знакомые, много лет сторонящиеся меня, как прокаженной. Я не злюсь на них, их реакция объяснима и понятна.
Как только я вернулась домой из больницы, все хотели помочь, поддержать, сочувствовали, утешали, но по мере того, как всплывали имена опознанных жертв Уолтера Хадсона и раскрывались новые обстоятельства дела Балтиморского маньяка, жалость в глазах людей сменялась ужасом. Я пугала их, как безнадежные раковые больные пугают здоровых людей, несмотря на то, что их недуг не заразен. Моя замкнутость, немногословность и отчужденность только усиливали разрыв между мной и вчерашними знакомыми, а мамино заболевание сделало пропасть непреодолимой. Когда ушел отец, нас стали подчеркнуто игнорировать, записав обеих в ряды психбольных, но и сейчас до меня периодически доходили отголоски пересудов и сплетен соседей.
Сложнее всего приходилось в школе, где я была изгоем, невидимкой, белой вороной.
— Ты не узнаешь, пока не попробуешь, Шерил.
— Я подумаю, Мэри.
Возможно в словах добросердечной соседки и есть доля истины? Что я теряю в конце концов, если позвоню в «PULSE publishing holding»?
ГЛАВА 3
США, Нью-Йорк
Оливер
— Мистер Кейн, ваш кофе, — раздается рядом бодрый энергичный голос. На свободном участке моего стола появляется кружка с ароматным напитком. — Эспрессо, черный, без сахара. Всё правильно? — симпатичная секретарша лучезарно улыбается мне, хлопая неестественно длинными ресницами. У нее темные, почти черные волосы, ярко-голубые глаза и маленькая родинка под правой бровью. Она милая и очень хочет мне понравиться, но это практически невыполнимая задача. Девушка абсолютно не в моем вкусе.
— Элис, — вспоминаю я ее имя и скупо улыбаюсь в ответ. Моя предыдущая секретарша пару месяцев назад уволилась в связи с переездом, а с новенькой мне толком не удалось поработать и познакомиться ближе. Последние недели выдались суматошными и богатыми на длительные деловые поездки. — Спасибо. Именно такой кофе я предпочитаю по утрам.
— Я очень рада видеть вас в офисе. Такая приятная неожиданность! — восклицает девушка. Я окидываю подчиненную недоумевающим взглядом. Что она имеет в виду? Вообще-то мое рабочее место находится именно здесь — в центральном офисе PULSE publishing holding, занимающем четыре этажа небоскреба на Манхеттене.
— Мисс Кейн говорила, что вы не появитесь до конца недели, — заметив мое замешательство, торопливо поясняет Элис. Мое внимание задерживается на полной груди, обтянутой фиолетовой блузкой. Мне не нравится цвет, но импонируют три верхние расстёгнутые пуговки, позволяющие рассмотреть влекущую ложбинку. Может, все-таки у девчонки есть шанс мне понравиться.
— Я вернулся раньше, — отвечаю с вежливой улыбкой, лениво мазнув взглядом по крутым бедрам, подчёркнутым узкой юбкой с завышенной талией, изящным щиколоткам и классическим лодочкам миниатюрного размера на высокой шпильке. Привлекательная Элис, очень. Особенно если присмотреться получше. Но меня сложно удивить приятными внешними данными, стандартной красотой и стройным телом.
В огромном многопрофильном холдинге работают тысячи безупречных сексапильных красавиц с престижным образованием и жадным взглядом. Яркие очаровательные голодные пираньи с белоснежными зубками, мечтающие оторвать кусочек красивой жизни, по какой-то необъяснимой причине, ассоциирующейся у них со мной. Эти наивные создания глубоко ошибаются, считая меня выгодным вариантом. Все что я имею, досталось мне без малейших усилий. Я не сделал ничего, чтобы занять кресло владельца успешно функционирующего издательского холдинга.
Бизнес перешел мне по наследству от деда по материнской линии, которого я никогда не видел, пока тот был жив, но принял наследство, взял его фамилию, окружил себя профессиональными заместителями и ассистентами, постепенно научился разбираться во всех хитросплетениях и нюансах управления холдингом, хотя по большому счету это было необязательно. Я мог изредка появляться в головном офисе, присутствовать на общих совещаниях и подписывать требующие моей визы документы.
Функционирование всех направлений холдинга по сей день зависит от решений и компетентности назначенных на местах шеф-редакторов, одним из которых является моя сестра Гвендолен. Она с гораздо большим энтузиазмом влилась в коллектив компании еще во время учебы в Колумбийском университете, принимала активное участие во всех сферах деятельности холдинга, стажировалась у специалистов самого высокого уровня, посещала многочисленные светские мероприятия и пресс-коференции, где работали журналисты PULSE holding, чтобы иметь четкое представление, как создаются громкие новости и кричащие заголовки.
— Я могу быть чем-то полезна? — сверкнув кристально-белыми винирами, Элис бросает на меня наигранно-смущенный взгляд, несущий в себе противоположное значение. «Не хотите ли трахнуть меня, мистер Кейн?». Нет, спасибо. Не сегодня, Элис.
— Я оставил пакет новых договоров в приемной, на твоём столе. Их необходимо рассортировать и отправить подписанные экземпляры по указанным адресатам, — ухмыльнувшись мысленному диалогу, нейтрально распоряжаюсь я, продолжая откровенно рассматривать сексуальную секретаршу. Конечно же, она заметила, как я пялюсь на выдающееся части стройного тела, и сейчас активно пытается понять, что мной движет. Банальное любопытство или же искренний интерес.
Ни то, ни другое.
— Элис, оставь нас, — резко бросает ворвавшаяся в кабинет взволнованная и источающая негодование Гвен. Не взглянув на торопливо семенящую к выходу секретаршу, стремительно пересекает оформленный в исключительно-светлых тонах просторный кабинет и усаживается в кресло напротив, вперив в меня настойчивый раздраженный взгляд.
— Что это, Оли? — на стол небрежно падает вчерашний выпуск «PULSE OF LIFE», задевая кружку, и несколько капель черного кофе выплёскивается на белоснежное блюдце. Я неприязненно морщусь, отодвигаю газету в сторону и промокаю пролившийся напиток бумажной салфеткой.
— Осторожнее, Гвендолен. Мы не дома, здесь я твой официальный руководитель, а не старший брат. Не забывай о субординации, — сухо выговариваю я. В обращённых на меня синих глазах сверкают слезы, уголки накрашенных губ предательски дергаются.
— Зачем? За моей спиной? — сдавленно выдыхает сестра, тщательно пытаясь сохранить самообладание. — Ты за этим ездил в редакцию «LIFE»? Знал, что я никогда не отправлю в печать макет с … этим материалом, — Гвен нервно тычет пальцем в газету.
— Ты - главный редактор “PULSE Beauty journal», — напоминаю невозмутимо. — А статья, которую ты имеешь в виду, в журнале о красоте, моде и последних новостях в сфере искусства и шоу-бизнеса была бы абсолютно неуместна. Согласись? — она недовольно хмурится под моим проницательным взглядом. — К тому же, как владелец пятидесяти процентов акций, я имею полное право отправить в печать любой материал, который сочту нужным в обход решения главного редактора.
— Значит, ты не отрицаешь, что был в курсе? — вызывающе уточняет Гвендолен.
— Не отрицаю.
— Твоих рук дело? Ты автор статьи?
— Нет, Гвен. Не я.
— Только не говори… — округлив глаза, выдыхает сестра. Недоверие в потемневших глазах сменяется потрясением.
— Да, — подтверждаю я сестринскую догадку. Она издает сдавленный горловой звук. Растирает пальцами шею, словно ей не хватает воздуха.
— Почему ты позволяешь ему? — наконец спрашивает Гвен.
— Это его условие, — коротко отвечаю я, опуская взгляд в кружку с остывшим кофе. Мое спокойствие выводит Гвен из себя, и она переходит на крик:
— Какое к черту условие?!
— Не забывай, где мы находимся. Успокойся, Гвен, — строго оговариваю сестру. Она закрывает рот дрожащими пальцами, но надолго ее сдержанности не хватает.
— Как я могу успокоиться? — срывающимся шепотом говорит Гвендолен. — Мы итак чертовски рискуем, Оливер. Если кто-то начнет копать подноготную Дэниэла Кейна, и всплывет информация о нашей матери…
— Не всплывет, Гвен, — уверенно заявляю я, не дав сестре договорить. Она боится, что мы снова можем оказаться в центре скандала, но на этот раз женские опасения беспочвенны. Наша мать была единственной и, к сожалению, внебрачной дочерью Дэниэла Кейна, документально они не были связаны и никогда не встречались. Однако это не помешало Кейну помочь нашей семье начать жизнь с нуля, на новом месте. Дед действовал издалека, через своих поверенных, отказываясь общаться с нами лично, но в конечном итоге отдал дело своей жизни, недвижимость и огромные капиталы внукам от непризнанной дочери. Его мотивы до сих пор являются для меня необъяснимой загадкой, которую я вряд ли смогу решить, потому что тех, кто ее загадал, давно нет в живых.
— Почему он не оставит нас в покое, Оли? — подавленно всхлипывает Гвен. Я поднимаюсь из-за стола, чтобы утешить сестру, и она доверчиво бросается в мои объятия, тихо беззвучно плачет на моем плече, заливая пиджак горькими слезами, пока я успокаивающе глажу ее вздрагивающую спину. — Мы могли бы избавиться от него… — шепчет она едва слышно. — И от его чёртовой кошки.
— Мы не можем, Гвен, — отзываюсь тихо. Я бы тоже этого хотел, но никогда не озвучу сестре свои мысли.
— Иногда я боюсь, что он убьет тебя и займет твое место, — едва слышно признается Гвендолен, цепляясь пальцами за лацканы пиджака, и с отчаянным страхом смотрит в мои глаза. — Я уверена, что он способен.
— Ты насмотрелась фильмов, Гвен, — улыбаюсь мягко, стирая ее слезы большими пальцами. — Ты знаешь меня с детства и всегда сможешь заметить подмену.
— Я не уверена, Оли, — Гвен освобождается из моих объятий и отступает в сторону, берет со стола газету, судорожно сжимая в руках. — Эта статья… Мне показалось…. Нет, я была уверена, — сбивчиво пытается сформулировать мысль. — Что ее написал ты. Только не понимала зачем. Он копирует тебя, понимаешь?
— Гвендолен, я должен кое-что сказать… — сделав глубокий вздох, отхожу к большому окну во всю стену и задумчиво смотрю на циркулирующий внизу неиссякаемый поток людей и машин. — За все время, что мы работаем здесь… — делаю паузу, чтобы решиться и продолжить. — Я ни одной статьи, ни одной заметки не написал сам. У меня нет литературного таланта, — голос звучит уверенно, но внутри поднимается протест и раздражение. Не просто признаваться в собственной несостоятельности кому бы то ни было. Даже младшей сестре, безоговорочно любящей меня. — Ты помнишь, что моим коньком всегда были точные науки. Я далек от творчества, от искусства. В отличии от … Дилана.
— Ты спятил, Оли? — спиной ощущаю ее изумление, слышу потрясенный вздох.
— Гвен, это его единственный шанс общаться с миром, — я пытаюсь объяснить? Черт, кажется, я действительно это делаю. Выгораживаю его, оправдываю себя за то, что поддаюсь на манипуляции Дилана, хотя заявлял обратное. — Он чудовище, Гвен, я знаю, — проговариваю быстро, прежде чем сестра начет возражать. Она не знает его так хорошо, как я. И слава Богу. Знать Дилана хорошо — смертельно-опасное удовольствие. — Но очень одаренное чудовище. Я собираюсь выпустить пробный тираж его рукописи в одном из издательских домов «Пульса».
— Дилан пишет книгу? — недоверчиво спрашивает Гвен. Она ошеломлена. Сегодня день откровений. Для нас обоих. — Не наброски шизофренических фантазий? — ее шаги приближаются. Сестра встает рядом со мной и тоже смотрит на город. — Полноценную книгу с сюжетной линией?
— Да, я читал ее, Гвен, — киваю я, и мы одновременно поворачиваемся и встречаемся взглядами. — И это неудивительно, Гвен. Он прочитал почти все книги из библиотеки деда.
— Почти все время находясь в кромешной темноте. Как он это делает, Оли? — недоумевает сестра.
— Включает свет, — натянуто улыбаясь, поясняю я. Она удивленно хлопает ресницами. — Но есть подозрение, что Дилан умеет видеть в темноте не хуже, чем его кошка.
— О чем она? — без тени улыбки напряженно спрашивает Гвен. — Книга, — дополняет, заметив замешательство на моем лице.
— О Шерри, — убрав руки в карманы брюк, я перевожу взгляд за стекло, бесцельно смотрю в окна небоскреба напротив.
— О кошке? Ты смеёшься? — снова раздражается Гвен. Я отрицательно качаю головой.
— Нет. О Шерил Рэмси, единственной выжившей девочке …. После общения с ним.
В кабинете воцаряется тягостное молчание. Боковым зрением вижу, как Гвен опускает голову вниз, сжимая ладони в кулачки, тут же пряча их за спиной.
— Есть еще ты. И я. Мы живем с ним. В одном доме, — тихо говорит она.
— Это другое, Гвен. Мы нужны ему, чтобы жить. Дилан не тронет нас, пока зависим. А зависим он будет всегда.
— Я хочу прочитать эту книгу, Оливер, — нерешительно произносит Гвен. — Она окончена?
— Нет, я видел всего несколько глав, но он допишет, — уверенно заявляю я, почувствовав сомнение в голосе сестры. Однако она удивила меня отсутствием бурных возражений и опасений, обусловленных вероятным содержанием в книги биографических моментов, касающихся нас всех.
— И под каким именем ты планируешь ее выпустить? — интересуется Гвен.
— Под своим.
— Он согласен?
— Да, — подтверждаю коротким кивком. — Это его решение. Дилан отказался от псевдонима и хочет, чтобы на книге стояло мое имя, — говорю я, чувствуя, как начинает неприятно тянуть связки и царапать в горле. Гвен безмолвно смотрит на меня. Я поворачиваю голову и встречаю ее задумчивый остекленевший взгляд. — Но есть еще кое-что… — нехотя добавляю я.
— Что? — настороженно спрашивает сестра, слегка сдвинув брови к переносице.
— Дилан хочет, чтобы над редактурой его рукописи работала сама Шерил Рэмси.
***
США, Мериленд, г. Балтимор
Шерил
Тишина в маминой комнате не вызывает отторжения, она кажется привычной, естественной и знакомой до боли. После ухода отца здесь всегда тихо.
Несмотря на серьезное заболевание, Дороти всегда щепетильно следила за порядком в своей спальне и во всем доме, ежедневно перебирала вещи в шкафах, складывая их идеально-ровными стопочками, натирала полы до блеска, раз в неделю мыла окна и меняла шторы, любила ковыряться в небольшом саду на заднем дворе. Рутинные и бытовые обязанности позволяли ей отвлечься от мучающих ночных кошмаров и тяжелых мыслей. Я понимала это и не мешала…
Сколько вечеров мы провели с ней здесь наедине, в односторонних попытках диалога с моей стороны? Осторожные ненавязчивые вопросы, откровенные признания, беспечная болтовня о событиях, случившихся за день. Она не слушала, занималась своими делами, а я не прекращала говорить, потому что звук собственного голоса напоминал, что я все еще жива и относительно здорова.
Маме было все равно, как прошел мой день, как обстоят дела в университете, с поисками работы, есть ли у меня подруги или парень, чего мне хочется от жизни, о чем плачу. Она все чаще уходила в свой вымышленный мир, где меня, к сожалению, не было, и вспоминала обо мне, возвращаясь оттуда на считанные часы. Самые ценные и счастливые часы, когда мама узнавала меня, говорила со мной и не называла именем сестры.
Когда-то я мечтала быть похожей на Руби, а сейчас ненавижу наше проявившееся в подростковые годы сходство. Ненавижу ее узнаваемые черты в себе, потому что их вижу не только я, но и мама, и отец, и старые знакомые, много лет сторонящиеся меня, как прокаженной. Я не злюсь на них, их реакция объяснима и понятна.
Как только я вернулась домой из больницы, все хотели помочь, поддержать, сочувствовали, утешали, но по мере того, как всплывали имена опознанных жертв Уолтера Хадсона и раскрывались новые обстоятельства дела Балтиморского маньяка, жалость в глазах людей сменялась ужасом. Я пугала их, как безнадежные раковые больные пугают здоровых людей, несмотря на то, что их недуг не заразен. Моя замкнутость, немногословность и отчужденность только усиливали разрыв между мной и вчерашними знакомыми, а мамино заболевание сделало пропасть непреодолимой. Когда ушел отец, нас стали подчеркнуто игнорировать, записав обеих в ряды психбольных, но и сейчас до меня периодически доходили отголоски пересудов и сплетен соседей.
Сложнее всего приходилось в школе, где я была изгоем, невидимкой, белой вороной.
